Глава 5
Осень 452 г. Южная лесостепь
Словене, готы и…
По лобовому стеклу и крыше барабанил дождь, подпрыгивал прозрачными солдатиками на капоте, словно бы передавал какой-то тайным сигнал – тук-тук, тук-тук… бамм! Родион подумывал уже было включить дворники, но снаружи все равно было темно – ничего не увидишь, разве что врубить фары – но для того было еще не время.
Готы решили устроить засаду у болота! Именно туда, вечером, ближе к ночи – вот уже теперь – Хотобуд пошлет воинов: Серого Карася, Хомута, Скорьку Заячьи Уши. Избавится сначала от этих, а завтра… Завтра настанет черед других! В том числе и Радомира, приговоренного Хотобудом уже давно.
Чу! Что-то крупное пролетело над бампером. Сова? Какая-то ночная птица?
А вот в левую дверь ударилась шишка. Еще одна. И еще… Условный знак! Значит, обреченный отряд Хотобуда уже здесь. Их послали на разведку, якобы на разведку – молодых и строптивых парней, неугодных. На разведку – на смерть, наивную, глупую, подлую. Хотобуд избавлялся от неугодных, и точно так же поступал вождь пришедших в набег готов. Эту взаимную резню, по мысли Радомира, нужно было бы если и не прекратить, то хотя бы ослабить, как было раньше, в старые добрые времена, когда готы являлись раз в два года – и точно так же – словене. Кто первым начал, кто кому мстил? Никто… и все сразу. Правых здесь не найти и не найти виноватых, издавна так повелось – враждовали словене и готы, и до прихода гуннов, и вот, в это время, когда все – и словене, и готы – платят повелителю Аттиле дань. И, главное, дают в его войско своих юношей – налог кровью. Кажется, чего уж им и делить? Ан, нет – враждуют. А вожди старательно поддерживают эту вражду – им она выгодна. Не будет набегов – исчезнет среди соплеменников страх, и кто же тогда будет содержать чрезмерно разросшуюся дружину, профессиональных воинов, подчиняющихся вовсе не совету селения или рода, а только лишь своему вождю – хевдингу, конунгу, князю. Рэксу, как сказали бы римляне.
Это дело нужно было порушить, Рад очень бы хотелось, чтобы, по крайней мере, год здесь не было бы никаких войн, никаких набегов. Из-за Хильды… чтоб спокойно. И еще… было б ее на кого оставить! Доверять жрецу – чревато. Не тот человек Влекумер-навий, кому можно было бы доверять. А тем, кому можно – рабы. Никто и звать их никак.
Молодой человек приоткрыл дверь, глядя, как невдалеке прошли – проскользнули – размытые осенним дождем тени. Воины Хотобуд – Серый Карась, Хомут Гунявый, Скорька…
За ними – на всякий случай – и Радомировы, Муму – и того взяли. Оглоедина мог пригодиться – оглоблей-то махал со всем старанием. А что темно – так на то кое-что имеется.
А темнело, между прочим, быстро.
Пропустив воинов, Рад отсчитал про себя до десяти и, запустив двигатель, погнал машину вниз. Вырвавшиеся из фар лучи дальнего света, играя бриллиантовыми брызгами дождя, переломили опускающуюся ночь надвое.
Готы все же выскочили из засады – навстречу неведомому чудовищу, рычащему, с яростно горящими плошками-глазами. Нет, эти парни вовсе не были трусами и не тратили времени даром – уже зазвенели мечи, завязалась схватка, и дурачинушка Муму поудобнее перехватил оглоблю.
– Именем Атли-конунга, стойте! – выскочив из машины, Родион встал в свете фар, положив руку на рукоять меча. – Стойте и слушайте – это сказал Атли, это говорил Варимберт-херцог – слушать меня, как их!
Молодой человек говорил с такой напористостью и страстью, с такой непоколебимой уверенностью, что сражавшиеся изумленно застыли.
Готы тут же отошли в темноту, Рад же оставался на свету – в любой момент можно было ждать стрелы или брошенного умелой рукой дротика.
– Ты кто такой? – удивленно спросили из тьмы.
– Я – Радомир из рода Доброгаста, – гордо ответствовал юноша. – Хевдинг волею пославшего меня Атли-конунга.
– Да-да, – где-то совсем рядом заговорили по-готски, – я слышал об этом воине.
– И я!
– Чего же ты хочешь, Радомир-хевдинг? И что это за страшное колдовство, коим ты обладаешь? Эта колесница…
Родион скрестил на груди руки:
– Ты прав, прячущийся в темноте, это колесница богов. Древних богов – Водана, Донара, Тюра. Я воспользовался ею, чтоб вы не сомневались – кто перед вами! Великий Атли-конунг, которого еще называют Этцель, послал меня, как когда-то посылал херцога Варимберта. Сегодня я здесь, в землях словен, завтра же приду к вам! Зачем – вы знаете.
– Мы вовсе не прячемся в темноте, славный хевдинг, – обиженно пробурчав, выбрался на свет молодой гот – стройный, высокий, с круглым, по-детски наивным лицом и длинными светлыми волосами, ниспадавшими на плечи ровными прядями. – Меня зовут Хукбольд, сын Винегара. Здесь мои воины… и наши враги!
– Словене вам не враги, – покачал головой Радомир. – Очень скоро вы отправитесь вместе далеко-далеко, за подвигами и славой. И я сам поведу вас крушить римские города и виллы! Славный Хукбольд, ты будешь командовать десятком. Теми воинами, которых сам же и наберешь.
– Но… – гот озадаченно прищурил глаза. – У нас же есть уже вождь.
– Он – здесь, в вашем селении, – взмахнул рукой Рад. – А там, на просторах славы, вождем будешь ты. Что же касается вашего нынешнего вождя… – молодой человек повернул голову и крикнул уже по-словенски. – Серый Карась, брат! Выйди.
Словенский воин тут же возник в свете фар. Яркие блики вспыхнули на золотом узорочье щита.
– Карась, расскажи славному Хукбольду все. А ты, Хукбольд, сын Винегара, выслушай его, как меня, и пусть твои воины тоже выслушают. Говорите! Я же будут ждать вас на вершине холма.
Забравшись в машину, Родион осторожно развернулся, старясь не угодить в болото, и медленно поехал обратно в гору. О, какими глазами провожали его готы… и словене, кстати – тоже! Уже начинало светлеть, алая заря занималась над дальним лесом, а под капотом «Победы» приятно урчал двигатель. Многое бы отдал сейчас Рад, чтоб хотя бы одним глазком увидеть выражение лиц оставшихся у трясины воинов. Впрочем, об этом можно было догадываться.
И все же, все же и словене, и готы оказались на высоте – вовсе не впали в панику при виде этакого само ходного чуда с яростно горящим взором, еще б немного – и в железного монстра полетели б копья. Радомир рисковал – но ничего другого придумать не смог, не было времени.
Поставив авто на старое место, молодой человек заглушил мотор и вышел, аккуратно захлопнув дверцу. Уселся на капот, всматриваясь вниз, в ночь, точнее – в бледноватую предутреннюю морось, пронизанную призрачными жилками тумана. Светало, но у болота по-прежнему было темно. Или это просто так казалось?
Ага! Вот послышались приглушенные голоса… что-то звякнуло… на фоне зари нарисовались две черные фигуры. Хукбольд и Карась – кто же еще-то? Явились вдвоем, молодцы – воины все же оставались на стороже.
– Хевдинг, я хотел спросить…
– Я тоже. Только пока не тебя, славный Хукбольд. Карась, друже, откуда ты знаешь готский?
– У нас все знают, – парень пожал плечами. – Кто лучше, кто хуже.
– А нас словенский уже стали забывать. Хевдинг! Не могу поверить! – сверкнул глазами молодой гот. – Это что же, получается, наш вождь – нас и предал?! Неужто так может быть?
– Думай сам, – Радомир втянул ноздрями холодный и влажный воздух. – Одно могу подтвердить: все то, о чем рассказал Серый Карась, – правда. Он сказал – ты думай. Рассуждай, вспомни – так ли уж ваш вождь доверял тебе и твоим людям? Или, может быть, недолюбливал, старался избавиться?
– Мы были против, когда Эрмерамна выбрали вождем младшей дружины. И мы, и наш священник, отец Ингравд.
– Знаю отца Ингравда – достойный муж.
– Жаль, его не послушали. Эрмерамн вообще-то – из захудалого рода. Далекие предки его – те, да… а этот. И все же – он наш вождь, и мы не можем его убить.
– Убивать и не надо. Просто устройте нам встречу, и как можно быстрей.
– А…
– А если не согласится, – Радомир хищно скривил губы, – то скажите, что люди Атли-конунга отыщут его везде. И накажут, как принято у гуннов – по законам степей.
– Все передам, как ты сказал, хевдинг, – Хукбольд приложил руку к сердцу. – Так я пошел?
– Постой… Истр – есть у вас в селенье такой?
– Истр, сын Доброгаста? Беглец? – гот неожиданно улыбнулся. – О, да, хевдинг, Истр, сын Доброгаста, пока живет у нас. Ждет зимы, когда замерзнут реки. Он, как и ты, воин великого Атли. И хочет вернуться к своему конунгу. Но Истр не собирает с собой людей. Зовет – да, но брать силой не может.
– Он – нет, – согласился Рад. – Я – да. Ибо Атли-конунг и херцог Варимберт дали мне на это право.
– Мы знаем о тебе, у нас были гунны, – поклонившись, гот растворился в тумане.
– А что делать нам, князь? – тихо спросил Карась.
– Ничего. Ждать.
Радомир посмотрел на занимавшуюся зарю, охватившую уже полнеба, на показавшийся из-за дальнего леса сверкающе-оранжевый краешек солнца. Улыбнулся:
– Будет добрый день.
– Да, наши успеют убрать капусту и репу. Нынче славная осень – солнечная, сухая. Не зря Влекумернавий еще по весне принес в жертву богам красивую молодую рабыню.
– Жрец Влекумер, – шепотом повторил молодой человек. – Ах, если б все твои слова сбылись.
– О чем ты, князь?
Радомир тряхнул головой:
– Почему вы все называете меня князем?
– Ты – старший в роду Доброгаста. А род Доброгаста – старший в нашем селении. Никто не смеет оспаривать этого. По заветам предков ты – князь.
– Ладно, князь, так князь, – Рад задумчиво посмотрел на медленно встающее солнце. – А если бы старшим в Доброгастовом роду остался совсем молодой парень. Ну, скажем – Истр? Если б меня не было, а он – был.
– Тогда он бы и княжил, – с уверенностью заявил Серый Карась. – Княжил… но не властвовал. Есть ведь и старейшины, они мудры. А Истр просто бы возглавил дружину.
– Как сейчас – Хотобуд?
– Мхх!!! – юноша гнусно выругался. – Хотобуд-дд… Эх, если б не Влекумер-навий! Не быть бы Хотбуду вождем, не быть!
Солнце встало уже, поднялось, засияло, цепляясь за вершины деревьев, загнало в урочища серый, тающий на глазах, туман, длинные, стелившиеся по земле языки которого напоминали лапы какого-нибудь неведомого чудовища… или просто – перистые, упавшие наземь, облака.
– Там, у болота! – вдруг дернулся Карась. – Всадники! Готы! Скачут прямо к нам.
– Мы их и ждем, друже.
Встреча с Эрмерамном, похоже, вовсе не отличавшимся особой храбростью, а бравшим в основном наглостью и нахрапом, прошла быстро и плодотворно. Вождь молодых готов, при всех его недостатках, оказался парнем неглупым и быстро смекнул, откуда ветер дует. Сориентировался, что и говорить, быстро:
– О, славный Радомир-хевдинг, мы будем ждать тебя всем селением! А до твоего приезда я лично отберу для Атли-конунга воинов. Самых лучших и отважных.
Вот так вот – самых лучших и отважных. Кто б сомневался?
Готы ушли, растворились в степи, словно б их никогда здесь и не было. Хотобуд же явно чувствовал себя не в своей тарелке: его влияние в селении (даже – в собственной дружине!) таяло на глазах, к чему приложили руку Радомир на пару со жрецом Влекумером.
Серый Карась, Хомут, Скорька – это были умелые воины. По просьбе Рада, они и стали учить Ирмана и всех прочих – рабство у словен в эти древние времена еще не было клеймом на всю жизнь, которая вполне могла повернуться и так и сяк: сегодня – раб, завтра – воин.
Но самое главное – Карась и его парни, по совету Радомира, не выступали прямо против вождя… просто сеяли зерна недоверия, произраставшие столь бурно, словно на черноземе. Уже многие, очень многие не доверяли вождю, и Рад мог спокойно искать свидетелей тех нехороших событий, что произошли в селении летом.
Молодой князь долго беседовал с тем же Скорькой, с Витенеговым пастушонком Хвалункой – оказывается, эти парни много чего знали, просто до поры до времени держали языки за зубами. Да и Влекумер-навий все чаще встречался с Радом – пока их устремления полностью совпадали, именно поэтому жрецу и можно было доверять… пока… ну, а потом… А потом Радомир решил вернуть в селение Истра. Уже переговорил со старейшинами – Витенегом, Межамиром, Сдиславом. Тех Истр устроил бы очень, в качестве противовеса влиянию того же Влекумера. Тем более, у Сдиславовых уже была наготове невеста для юного князя. И Витенег тоже, на всякий случай, присмотрел девушку. Дело оставалось за малым – снять с младшего сына Доброгаста все обвинения, гнусные и облыжные.
Мало-помалу обозначился убийца Тужира, Ятвиг – правая рука Хотобуда, парень здоровый, умелый охотник и воин.
– Там, на охоте, они были вместе, – припоминая, пояснял Скорька, – стояли у загонной ямы. Ятвиг попросил Тужира глянуть звериную тропу меж старыми соснами, вот там-то Тужир и нарвался на настороженный лук! Ятвиг его и насторожил незадолго, то Хвалунко видел – он как раз силки проверять бегал.
Со смертью Доброгаста тоже имелись подвижки – отыскался подмастерье того кузнеца, который тот самый злополучный нож сделал, сперва Хотобудом Истру подаренный, а после в груди убитого старейшины обнаруженный. Родион давно уж вызнал, кто в тот день, к ночи ближе, в гости на Доброгастов двор жаловал – Ятвиг! Сидели они у Доброгаста в доме, о чем-то шептались – потом Ятвиг ушел, у ворот еще постоял, поговорив с Ист ром – нож-то приметный, с рукояткой из зуба рыбьего, у Истра за поясом был. А по утру – в груди Доброгаста торчал, а самого Истра на усадьбе не было – на реке парня словили да радовались – вот, мол, убийца далеко не ушел.
– А что он сам-то, Истр, говорил? – все никак не мог добиться Рад, у которого голова уже пухла от непривычной роли следователя.
Скорька чесал за оттопыренным ухом:
– Да не помню уже. Ан, нет – говорил, де, позвал его кто-то с ранья на рыбалку. После признался – с девкой какой-то он там хотел встретиться.
– Что за девка?
– Мирослава, Сдиславова. Они вроде как женихались.
– Так. А Мирослава что говорит?
– Говорит – не уговаривались.
– Тогда почему ж Истр с ранья на речку явился?
– Мол, Мирослава, мальчишке-рабу сказала.
– Что за раб?
– Да Хватко, Доброгастов челядин.
– Ага!
– Только его на тризне вслед за Дроброгастом и отправили… Не поговоришь уж теперь, а тогда как-то не нашли, не спросили.
– Ну, молодцы! – Радомир махнул рукой и сплюнул. – Это ж надо – такого важного свидетеля – и не допросить!
– Я ж говорю – не успели. Его, Хватку-то, Влекумер-навий уже мухоморами опоил, чтоб не так страшно помирать было.
Понятно. Влекумер-навий тогда заодно с Хотобудом действовал. Ятвиг Доброгаста убил, потом все свалили на Истра – просто умело подставили. А вот нож…
– Не верится, что один такой был.
– Маренко, что Госмыслу-кузнецу помогал, сказывал, что вроде как с образца ромейского нож сей делали.
– Ага. И чей образец был?
– Неведомо.
– Так опросить всех! И кузнеца и подмастерья этого!
– Не можно, князь! Те вскоре после тризны в кузне сгорели – полыхнуло, не успели и выскочить.
– Ну, ясно, – Радомир покачал головой. – Все концы – в воду, вернее – в огонь.
И все же – кое-что уже вырисовывалось.
Шли дни, облетали с деревьев листья, гонимые по стерне холодным северным ветром. Все реже показывалось солнышко, все чаще шли дожди, нудные, моросящие, осенние – слава богам, вовремя управились с урожаем. Уже начинались утренники, лужи покрывались тоненькой корочкой льда, совсем скоро замерзнут болота, озера и реки, и тогда можно будет тронуться в путь по зимникам, а иначе – никак. Сначала – в селение готов, встретиться с Истром, растолковать ему, что к чему, а потом уж – в Паннонию, Дакию – в ставку Аттилы – короля Этцеля, Атли-конунга. Раздобыть древнюю корону бургундов, и – в обратный путь, а уж гунны пускай там как знают. Вернуть любимую к жизни, а потом… Потом домой. На этот раз Родион почему-то надеялся не промахнуться. Да, «Победа» – вещь не из его мира, из параллельного, но ведь Влекумер не на авто будет наводить заклятье, на что-то другое… на что? Наверное, что-то должно бы у него быть, какая-нибудь вещь из родной для Родиона эпохи. Знать бы. Впрочем, с этим – потом, сейчас о короне нужно думать, о венце, об удаче. О Хильде, прекрасной деве. Да все получится, не может и быть по-другому, ведь не зря же они с Хильдой встретились, не зря видели волшебные сны.
– Кто здесь?
Выйдя от Хильды, «спавшей» в отдельном доме, Радомир вдруг услыхал чьи-то шаги. Была уже ночь, противная, моросящая, и кто-то чужой прокрался на двор, минуя ворота и часового – чья там была очередь, кого-то из близнецов – Линя? Горшени?
Однако и пес не вскинулся, не залаял, лишь звякнул цепью, заскулил умилительно.
Князь вытащил меч:
– Кто здесь? А ну, выйди, покажись!
– Рад! Брате!
Ох, какой это был знакомый голос! Правда, Радомир не мог сразу поверить…
– Истр!!! Ты как здесь?
– Готы вернулись. Про тебя рассказали. Дай же обнять тебя, брат! Один ты у меня и остался.
Побратимы обнялись, пошли в дом, уселись на лавку. Кликнув раба, Радомир велел тому зажечь светильники, принести недавно сваренного в честь какого-то праздника пива и яств. Посмотрев на братца, улыбнулся:
– А ты ничуть не изменился.
– И ты!
Истр был все такой же – темно-русый, худой, разговаривал, как всегда, весело, однако в уголках его светло-карих глаз все же таилась грусть. Еще бы… Нет, он все же вытянулся, возмужал. Сколько ему сейчас – семнадцать? Или чуть больше…
– Как я рад тебя видеть, брат! Слава богам – ты жив.
– И ты, – отослав слугу, Радомир разлил пиво по большим глиняным кружкам. – Я очень надеюсь на тебя, братец Истр.
– Я поеду с тобой! – встрепенулся юноша. – К гуннам! Или – туда, куда ты скажешь.
– Нет, – князь покачал головой. – Ты нужен мне здесь. Хильда тяжко больна.
– Больна?! Что с ней?!
– Влекумер-навий знает, как ее вылечить.
– Влекумер?! Я бы ему не доверял.
– И я не доверяю. Поэтому хочу оставить в селении тебя. Княжить!
Парнишка сверкнул глазами:
– Но я же…
– Знаю! Облыжно обвинен и будешь оправдан. Очень хорошо, что ты уже здесь! Тужира и Доброгаста убил Ятвиг. С помощью Хотобуда и… еще кой-кого.
– Я так и знал! Брат, ты ставишь меня княжить, но…
– Не одного – с дружиной. Насколько верной – будет зависеть от тебя. Сумей править! – поставив кружку, Радомир потрепал братца по плечу. – Поверь мне, в селении найдутся достойные воины. Я заберу с собой не всех. Понимаю – тяжела княжья ноша, но кроме тебя мне довериться некому. Помни о том, что кроме дружины есть еще старейшины и жрец. Старайся не дать им сговориться, учитывай их интересы и не забывай о своих. Думаю, на первых порах старейшины тебя поддержат, – князь вдруг лукаво улыбнулся. – Особенно – Сдислав. Он уже подыскал тебе невесту… некую Мирославу. Что покраснел?
– Мирослава – очень хорошая девушка.
– Ну, так женись!
– Только после твоего возвращения, – твердо заявил Истр.
Рад махнул рукой:
– Ну, как знаешь. Кстати, а как ты сюда попал?
– Подземный ход, – юноша пожал плечами. – От реки в дальний амбар. Да я ж тебе про него рассказывал!
– Разве? Что-то не помню.
– Значит – не успел.
– Ты через этот ход и бежал?
– Да, – Истр угрюмо выдохнул. – А что оставалось делать? Нет, я не боюсь смерти, ты знаешь. Но умереть вот так – казненным за убийство родного отца! И где потом оправдываться? На том свете? Понимаешь, брат, если б ты не вернулся, я бы все равно пришел сюда, рано или поздно. Дознался бы! И отомстил.
– А как ты оказался у готов? Путь-то не близкий.
– Не близкий, – парнишка согласно кивнул. – Просто встретил знакомых гуннов. Ну, тех, Варимбертовых… С ним и добрался. В лесах одному не прожить. А потом вернулся бы, не сом…
– Да я и не сомневаюсь, брат, – устало потянулся Рад. – Ладно, поздно уже, спать давай. А завтра… Утро вечера мудренее.
Назавтра о возвращении Истра знало все селение, что и понятно – попробуй-ка, скрой, чай, не мегаполис! Кто-то радовался, кое-кто злился, а кому-то было… нет, не все равно, а просто интересно – какие доказательства своей невиновности предоставит беглец?! Ведь не зря же он вернулся! А еще интереснее было другое – кого назовут убийцей?
На ближней поляне, меж поникшими зарослями вереска, жимолости и ивы – ни на чьей усадьбе, чтоб не обидеть никого из старейшин – собрались все жители селения. Естественно – кроме женщин, те за людей в эти времена особо-то не считались. Свободные люди – молодые воины и убеленные сединами старцы-ветераны. Старейшины – Межамир, Витенег, Сдислав – притащили с собой челядь. А как же? Прийти одному – для чести поруха. Вот и Радомир с Истром не одни явились – с Ирманом, Иксаем, близнецами – все при оружии, в шлемах, чин-чинарем. Мечи – правда худые, но ведь если не присматриваться, то и не видно – на кожаных перевязях, щиты золотом горят на солнышке, так же, как и доспехи юных дружинников Хотобуда. Впрочем, Хотобуда ли уже?
Всего – если считать челядь – человек около сотни собралось, все приодевшиеся, радостно возбужденные – не каждый день на селе такое событие! Суд! Пересуд даже. Современным языком выражаясь – внеочередная сессия по рассмотрению кассационной жалобы обвиняемого. Интересно всем, весело – что-то будет?! Тем более, с погодою повезло – с ночи подморозило, а утром выглянуло солнышко, забралось на деревья, окатило собравшихся удивленно-оранжевым взглядом – мол, как вы тут без меня, поди, соскучились?
Соскучились, соскучились, а как же! Все хмарь да дожди – надоело до смертушки. Теперь вот – солнцу да небу высокому синему радовались. Да и с соседями лясы поточить, погутарить, выпить – не так уж и часто так вот собирались.
Даже сидевший на почетном месте судьи жрец Влекумер – жилистый, темноликий, с горбатым выступающим носом и кустистыми, словно у Леонида Брежнева, бровями – и тот, повернувшись к старейшинам, что-то шептал, щурился, кивая на солнце – наверняка выпавший погожий денек себе в заслуги приписывал, мол, вот поволхвовал, оно, солнышко-то, и вышло. Старейшины степенно кивали да гладили бороды, усмехаясь. Верили жрецу, нет – не очень-то и поймешь, себя держать умели. Другого жреца – молодого конкурента, ставленника Хотобуда – нигде видно не было… как и самого вождя «молодшей» дружины. Запаздывал, гад, что-то, верно, боялся Истру в глаза взглянуть. Зато Ятвиг явился – маячил невдалеке мрачной громадою. Силен, что и говорит, силен. К тому же отважен, умел. Надел на себя лучшее – длинная, до колен рубаха, готская, из выкрашенной в густосиний цвет шерстяной пряжи, поверх рубахи – бычьей кожи панцирь с железными бляшками, мечом такой не прошибешь, копьем – и то если повезет только. Как на бой вырядился, меч на перевязи поправляя, щурился, выпячивая презрительно губы.
Слуги костер уже разожгли – для «божьего суда», ордалий, а Хотобуда все не было. Судьи-старейшины посовещались, послали людишек – искать. Вот Скорьку, да Карася, да Гунявого Хомута и послали – те обернулись быстро, доложили: нет, мол, нигде Хотобуда, вестимо, сбежал, гадюка такая! Может, с ночи еще сбежал… поискать, конечно, можно.
– Ты, Ятвизе, не ведаешь ли, где вождь твой? – осклабясь, поманил здоровяка Витенег.
Ятвиг лишь сплюнул презрительно:
– Не! Про то мне не ведомо.
– Ну, что ж, – Влекумер-навий махнул рукою. – Слуг отрядим в погоню, а сами терять время не будем – начнем. Радомир-князь, сыщутся у тебя надежные люди?
Рад лишь бровью повел:
– Ирман, бери всех. Всю округу прочешите. Желательно живым взять, но не обязательно. Если уж будет сопротивляться…
– Поняли тебя, князь, – Ирман, за всех ответив, вскочил на коня, за ним – Иксай с близнецами, Оглоблишку Муму только не взяли, тот дома, на усадьбе, сидел – нечего дуракам на суде делать.
Первый вопрос о ноже был. Истра расспрашивали дотошно, с пристрастием, потом за Ятвига взялись, а тот ничего не отвечал, не считал, собака, нужным, за что и поплатился, старейшинам-то такое его поведение сильно не понравилось, ишь ты – захудалец какой-то, а туда же, благородного князя из себя корчит.
К полудню все подробненько разобрали, не поленились, куда там российской юстиции. И про охоту, про Тужира с Ятвигом – тут Скорька с Хвалункой послухами-видоками выступили, богам допреж того присягнув – не на Библии же в правдивости клясться? Библия, она у готов была, Ульфилой-епископом переведенная, а у словен пока так… язычество, Владимир Креститель, князь Святой, еще не скоро на свет народится.
Прояснили все про Тужира, про смертушку его, про лук настороженный. Ятвиг все так же молчал презрительно. На что надеялся? На Хотобудову помощь?
А по ножу неожиданно очень хороший свидетель выискался – сам жрец Влекумер. Поднялся, ухмыльнулся, вытащил из-за пояса ножик, старейшинам протянул:
– Гляньте-ка!
– Тот нож! Он в груди Доброгастовой и торчал, – Витенег едва глаза скосил – заценил, увидел. – Истр, твой?
– Мой, – хмуро отозвался парень.
– А вот этот… – навий протянул еще один нож – точно такой же, как и первый.
– И этот, выходит, мой! – Истр очумело похлопал глазами.
– Одинаковые! – ахнули старейшины. – И не отличишь. Вот оно как бывает.
– Один ножик в груди Доброгаста нашли, другой – чуть позже – Ятвиг в реку выкинул, думал, что в тайности. Окровавленный тот ножик был, да Пескарик-раб то увидел. Верно, Пескарик?
По знаку жреца вышел из толпы испуганный до бледности мальчишка. Юный совсем, лет двенадцати. Подтвердил:
– Все так и было!
– А что ж ты раньше-то молчал, Пескарик?
Мальчишка испуганно покосился на жреца, замямлил что-то. Понятно…
– Невольника-то, по уму – пытать бы надоть, – подсказали из толпы.
Старейшины закивали:
– Все верно, рабу без пытки веры нет.
Сдислав с Витенегом переглянулся, оба согласно бородами тряхнули:
– Котелок на огне вскипятите. Пескарь руку сунет – покраснеет рука, значит – врет.
– Не, не, не, – всколыхнувшись, поспешно запростестовал навий. – Тут по-другому надо. Сперва богов спросить, тем более – есть кому.
Сказал – и приосанился – а поспорьте-ка!
Старейшины переглянулись и разом кивнули – спрашивай.
Поглядев в небо, Влекумер-навий важно поднялся и прошествовал на середину поляны – сгрудившийся на его пути народ спешно расступался, давая дорогу, да и вообще, все собравшиеся посматривали на жреца с интересом и затаенным страхом. Боги – они шутить не любят, а волхв ведь именно с ними сейчас общаться собрался. Вот так вот, запросто, на виду у всех. Ух, как жрец повел бровьми, как встрепенулся, развернул плечи – ни дать ни взять тетерев или глухарь на току! Приосанился, выхватил из-за пояса погремушку из козлиного черепа, тряхнул… сам тряхнулся… Висевшие на шее змеиные головы дружно стукнулись в такт погремушке. Радомир даже головой качнул уважительно, ну, надо же – гремучих змей тут отродясь не водилось, а как громыхнуло – кастаньеты испанские отдыхают.
– Чур меня, чур! – немного погромыхав, Влекумер закатил глаза и принялся вращаться на одном месте, словно волчок – быстро-быстро.
Рад хмыкнул – тоже еще, Николай Цискаридзе! Однако надо признать, вертелся навий отменно, сказывались годы тренировок. Жрец то плевался, то закатывал глаза, то глухо рычал, периодически выкрикивая – чур меня, чур! И все время не забывал про свою трещотку.
И от этих завываний, от крутящейся фигуры жреца зарябило в глазах не только у одного Радомира – у всех! Старейшины – и те побледнели, хотя, казалось бы, давно ко всему были привычные.
А жрец вертелся юлою, все быстрей и быстрей, хотя и быстрей-то было уже некуда, брызжал слюной, кричал:
– Чур меня, чур!
Змеиное ожерелье на шее его тоже вертелось, и засушенные головы-черепа вдруг словно бы ожили, хищно распахнув пасти.
– Чур меня! Чур!!!
Быстрее… Еще быстрей! Быстро, как только возможно!
Впав в транс, уже повалилось наземь несколько человек, из них – двое дружинников, видать, слабонервные попались.
– Чур меня!!!
Стоявший рядом Истр пошатнулся, прикрыл глаза…
– Чуррр!!!
Звук трещотки. Прыжок…
И все!
Влекумер-навий упал лицом в грязь, замер… И – куда уже устали ждать – медленно, раскачиваясь, поднялся, с коричневым от глины лицом и без того страшным. Протер глаза, пригладил грязные космы, сплюнул. И резко выбросил вперед правую руку, указав крючковатым перстом на Ятвига:
– Молчишь? Не зря молчишь. Боги не дают тебе слова!
Не отрывая указующего перста от дружинника, жрец повернул голову к старейшинам и громко, словно бы выплевывая слова, вскричал:
– Он! Он убил Доброгаста. Ятвиг из рода Сдислава!
– Он не нашего рода – робичич, наложницы-курвы сын! – тут же возопил уязвленный Сдислав.
– То так, все мы знаем, – покладисто согласился навий. – А раба подвергать пытке не надо, боги того не хотят, ведь итак уже ясно все.
Повинуясь знаку старосты Витенега, его люди, уже поволокшие было Пескарика к костру, отпустили несостоявшуюся жертву восвояси.
– А с Ятвигом что делать? – пригладив бороду, староста Межамир картинно повернулся к людям.
– Смерть! – разом закричали все. – Смерть ему!
– Смерть! Смерть! Корнованием казнить убивца!
– За ноги к соснам привязать – и напополам!
– Поделом, поделом гаду!
Прислонившись спиной к толстому стволу березы, Ятвиг на удивление спокойно скосил глаза – маленькие, пусто-серые, полные презрения к собравшейся его судить толпе – своим соплеменникам. Посмотрев на старейшин, ухмыльнулся и, положив руку на меч, сказал только одно слово:
– Бой! Пусть нас рассудят боги.
– Боги уже сказали! – возопил было жрец, но, тут же сориентировавшись, прикусил язык – слова обвиняемого явно пришлись толпе по вкусу. Казнь казнью, но чем же они все хуже ромеев, у которых, как рассказывали греческие купцы, были когда-то гладиаторские игры, во время которых бились бойцы не на жизнь, а на смерть, а зрители смотрели, азартно делая ставки.
– Бой! Бой! – сперва вразнобой, а потом и все четче заголосил народ. – Пусть боги рассудят. Страва!
– Страва! Страва! Стравы хотим!
– Пусть боги рассудят!
– Как скажете, – усевшись на свое место, Влекумернавий согласно тряхнул головой. – Страва, так страва. Истр, сын Доброгаста! Остр ли твой меч?
– Остр! – юноша извлек из ножен клинок, ярко блеснувший на солнце. – Этот славный меч зовется Игривым. И, клянусь всеми богами, сегодня он наконец совершит месть!
Жрец осклабился:
– Поистине, славно сказано! Ну, иди же в бой, парень, и да помогут тебе боги – Род, Свентовит, Мокошь…
– Нет! – остановившись на середине поляны, так и не доставший меча Ятвиг презрительно скрестил на груди руки. – Этот молокосос хочет мести? Пусть. Но мстить должен старший в роду! И я должен сражаться со старшим.
О, с какой ненавистью Ятвиг взглянул на Радомира! Пожалуй, от такого взгляда могла бы расплавиться сталь.
Понятно – Ятвиг вполне разумно считал именно Рада причиной того, что стало твориться в селении в последнее время. Кончилась власть Хотобуда и его, Ятвига, власть. Сыну рабыни-наложницы опять указали на его места – ткнули лицом в грязь при всем честном народе. Ясно – из-за кого. И теперь непонятно было – кто кому будет мстить, но в том, что битва будет захватывающей, никто из собравшихся не сомневался.
– Да, – поднявшись, от имени всех старейшин согласно произнес Витенег. – За род отвечает старший. Он должен биться… но он же и может выставить бойца из своего рода.
Услыхав эти слова, Истр радостно дернулся:
– Я готов, брат!
– Нет, – царственным жестом (не смотри, что простой шофер!) Родион сбросил в пожухлую траву плащ. Тот самый – подарок коварного Хотобуда. Носил, а чего ж? Вещь хорошая, жалко выбрасывать.
– Могу я воспользоваться твоим мечом, братец Истр? На мой, увы, мало надежды.
– Прими его в дар, брат! – встав на одно колено, юноша сдернул с себя перевязь. Не я буду с тобой во всех странствиях, так хоть он. И то – утешение.
– Благодарю тебя, брат, – нагнувшись, Радомир поцеловал брата в лоб и, выхватив из ножен меч, невольно залюбовался серебристым клинком, сквозь который словно бы проступало узорочье – а ведь и проступало… сварка, проковка, закалка… Добрый меч сделать очень и очень непросто, оттого клинки и стоили примерно как в наши дни какой-нибудь паршивый «Лексус».
– Сходитесь! – махнул Витенег.
Собравшаяся толпа застыла.
Враги находились сейчас лишь в нескольких шагах друг от друга – незачем было сходиться, но…
Ятвиг нанес удар первым – что стало вдруг с этим, с виду таким флегматичным, парнем? Он словно бы превратился в молнию, вытянув руку с мечом, прыгнул вперед, желая решить проблему одним мощным ударом. И конечно же просчитался – не так-то легко было взять Радомира! Он и сам учился мечному бою – и херцог Варимберт, и старый франк Хлотарь учителями были не из последних, да еще и чувствовалась помощь предка и тезки, древнего богатыря Радомира, когда-то похороненного здесь же, неподалеку, в трясине. Похороненного. Или – сгинувшего? Сгинувшего ли?
Парировав удар, Рад, в свою очередь, нанес ответный, стараясь достать врага в шею… Не такое просто дело – Ятвиг оказался увертливым, тем более – он не зря считался лучшим охотником селения. Ну, пусть одним из лучших.
Вот снова убийца ринулся в атаку!
Удар!
Отбив…
– Удар… Удар, удар, удар!
Клинки встретились, полетели искры – яркие, словно молнии, словно само солнце… бившее Радомиру в глаза желтое осеннее солнце.
Противник, не прекращая атаки, осклабился… кто так научил драться этого сына рабыни?
Удар!
И снова звякнул клинок, и отбитое Радом лезвие отскочило в сторону, едва не вспоров грудь. В отличие от своего соперника, Радомир-то был без защиты. Одна туника да ожерелье из серебра.
Вот опять – удар, натиск.
Хватит уже обороняться! И – не смотреть убийце в глаза… в эти маленькие поросячьи глазки… Игривый – кажется, так зовут этот клинок? Что ж, настала пора поиграть немного.
Быстрокрылой стремительной птицей меч Радомира взметнулся вверх, к синему-синему небу, к сверкающему солнцу, и взгляд Ятвига невольно скользнул за клинком… в серых маленьких глазках отразился солнечный лучик. На какой-то миг…
Этого мига оказалось достаточно.
Коршуном спикировав вниз, Игривый воткнулся в предплечье врага и, ощутив терпкий вкус крови, снова рванул ввысь, а оттуда – чуть задержавшись – в шею!
Выплеснувшая фонтаном кровь оросила грудь Радомира, соперник захрипел и, выпустив меч, тяжело повалился в грязь.
Тело несколько раз трепыхнулось и, наконец, замерло мертвой недвижной колодой.
Зрители вокруг радостно закричали, довольно переглянулись старейшины, Истр бросился к побратиму первым:
– Как ты?
– Я-то ничего, – вытирая о траву меч, ухмыльнулся Рад. – Только вымыться бы… А твой клинок вовсе не Игривый, ему больше подойдет имя – Гром. Победный Гром, Гром Победы.
– Называй его, как хочешь, брат. Этот меч теперь – твой.
– Не знаю, как и отдариться…
Радомир хмыкнул и неожиданно расхохотался: действительно – как? Разве что «Победу» братцу названому подарить. Так ездить негде. Да и прав у него нет. Нет, «Победу», пожалуй, не стоит.
Солнце – как по команде – спряталось, на небе появились сизые тучи, стал накрапывать дождик. Толпа постепенно расходилась.
– Доброгаст и Тужир наконец-то отомщены! – радостно вопил Истр. – Наконец-то! А Хотобуда я отыщу, ты не думай. Не спрячется.
– Главное – восстановлено твое доброе имя, – Радомир обнял братца за плечи. – Если б ты знал, как я рад снова видеть тебя.
– Я тоже рад. Так давай же устроим пир! Пока ты не уехал.
Хрустел под копытами коней первый, выпавший недавно снежок, грозно щетинились копья, сверкали на солнышке шлемы – набранная Радомиром дружина, провожаемая всеми жителями селения, отправилась наконец в путь. По первопутку, по схватившему реки-озера-болота ледку.
Многие, очень многие просились к гуннам – искали славы, а некоторые – и богатства, наслышаны были об Этцеле-князе, Атли-конунге, Итиль-кагане, Аттиле-батьке. Рад отобрал лишь двадцать человек, вовсе не самых достойных – нужно было оставить кого-то Истру. Оставил – Имрана, близнецов, еще тех из дружинников Хотобуда, кто ничем особенным не выделялся, которым все равно было – кто у них за вожака. Истр – так Истр, во власть эти парни не лезли, понимали, что рылом не вышли, сиречь – происхождением. Кто-то сын рабыни, кто-то и сам – бывший раб, как те же Ирман с близнецами. Тех, кто хоть что-то собой представлял, умных, сильных, храбрых, вполне готовых стать лидерами, Радомир забрал с собой. Рядом с ним, верхом на белом жеребце, скрывая неуместную, на его взгляд, улыбку, почесывал редкую бородку Серый Карась, чуть позади него ехал на рыжем коньке Хомут Гунявый – ох, и любил лошадей этот неказистый толстощекий парень, с людьми-то и слова не вытянешь, а с лошадьми разговаривал, не по-людски, а как-то по своему – оттого и прозвище. Скорька надвинул поглубже шлем, скрывая оттопыренные уши – совсем стал благообразным, приосанился – с виду, обычный подросток, смешной, неловкий, и с девками ему не очень везло, однако, когда доходило до дела, Скорька преображался – враз становился хладнокровным, рассудительным, и мечом владел неплохо. Еще Горност был – чернявый, с гонором…
Из своих бывших невольников Рад взял с собою Иксая – парень пусть и молодой, да умный, а что глаза степные, к вискам вытянутые, так это из лука целиться не мешает, тем более – махать секирой. Хотя, конечно, уставал от того подросток – секира, она богатырей требует, а с Иксая какой богатырь? Так, смех один. Уменьем да ловкостью брал, не силой. Ничего, вырастет еще, возмужает… ежели допрежь того не убьют.
Этих вот четверых Радомир более-менее знал, остальных же… кого-то присоветовал Серый Карась, кто-то сам напросился, Рад лишь рукой махнул – все одно, ни рыба, ни мясо. Ну да гунны из них быстро добрых воинов сделают, а из кого не получится – тот сам виноват, нечего было проситься.
В селении готов, что лежало в трех-четырех днях пути к югу, уже должна была поджидать набранная Хукбольдом дружина, так чтоб там время тратить не пришлось – путь-то неблизкий. Но главное – добраться до Дана прстада, старой готской столицы, что на Данапре-реке, там такие дружины, словно ручейки-речушки, в море стекутся, там и смотр. А дальше, к Аттиле, вновь порознь – малой-то дружинке куда как легче в пути прокормиться.
Дальше. К Аттиле. В Паннонию? Дакию? Или, может, в Северную Италию, кажется, Бич Божий именно там в это время буйствовал? Куда – бог весть, все знали – Атли-конунг – как ветер, перекати-поле – сегодня здесь, завтра – там. В блюзе таких называют – хучи-кучи мен.
Выйдя с рассветом, шли целый день, без перерыва – кто-то на лошадях, кто-то на своих двоих топал, известное дело – земледельцы – не кочевники, каждая лошаденка – великая ценность. Кто ж коней по доброй воле отдаст?
С братцем Истром Рад простился загодя, засиделись допоздна, не бражничали – говорили. А потом Радомир к Хильде отправился, поцеловал в мертвенно бледные губы, простился, едва сдержав слезы.
Влекумер, впрочем, клятвенно заверил, что беспокоиться князю не о чем, вот только Радомир как-то не очень верил жрецу. Доверял лишь Истру, на него и надеялся, знал – братец не подведет.
Как стало смеркаться, остановились на ночлег в дубраве, разложили костры. По пути запромыслили зайцев, их и сварили, сдобрив вкусными кореньями и щепоткой мучицы. Поев, полегли спать – кто-то в шатрах, большинство же – неприхотливо, у костерков, на попонах. Рад, как старый турист, знал – не очень-то удобно так спать – один бок мерзнет, другой – горит, в шатре-то куда как лучше, тем более, подбитые волчьим мехом плащи грели ничуть не хуже спальников.
В княжеский шатер – все дружинники по-прежнему звали Радомира князем – набилось столько народу, сколько туда могло вообще вместиться… то есть не набилось, конечно – хитрый Родион их сам и позвал, вместе-то куда как теплее. Народ попался молчаливый, стеснительный – Гунявый Хомут со Скорькою, да еще парочка молодых ребят. Серый Карась разбил свой шатер, поменьше княжеского, и оттуда уже доносился мощный богатырский храп. Иксай же, как его Рад ни звал – отказывался, знал свое место – не по чину, мол, бывшему рабу в одном шатре с князем.
Казалось бы, целый день на свежем воздухе, да еще поели сытно, да в тепле – чего б не спать? А вот не спалось что-то, и веки, вроде как у костра слипавшиеся, теперь вот никак не смыкались, а в голову лезли какие-то нехорошие мысли – о Хильде, о Влекумере… Слишком уж хитрым был этот чертов жрец! Не спалось.
Радомир поворочался… и вздрогнул, услыхав донесшийся откуда-то вой. Длинный, протяжный, он сразу же взял пронзительно-высокую ноту и, поднявшись в небо, на какое-то мгновение завис, а затем сорвался вниз рычащим басом.
– Волки на луну воют, – приподняв голову, пробормотал Скорька. – Знать снег завтра пойдет.
– А что, примета такая есть? – Радомир удивился.
Насчет приметы соратник не рассказал – тут же и уснул снова. А волки опять завыли… нет, все же – не волки, волк. Одинокий. И выл так… грустно, протяжно, но вовсе не жалобно, а словно бы с угрозой, будто бы предупреждал кого-то – погодите еще, вот я вам!
Ага, вроде бы перестал… Нет, снова!
Затаившийся в снегу воин в лохматой волчьей шкуре и сам чем-то напоминал волка. Столь же хищный оскал, столь же острый взгляд, нюх и безжалостно сжатые зубы. Вытянутое к подбородку лицо воина, от природы смуглое, казалось страшной посмертной маской, столь же безжизненной и недвижной. Сжимающая короткое копье рука словно совсем не чувствовала холода.
Вот где-то совсем рядом вновь послышался волчий вой. Воин поудобнее перехватил копье…
Позади едва слышно заскрипел снег.
– Вряд ли ты в него попадешь, Гарпан!
Громкий насмешливый голос, по-видимому, спугнул волка – вой прекратился.
– Теперь уже не попаду, мой господин, – обернулся воин. – Хотя мы, гепиды, от рождения охотники.
– В этих лесах все охотники. Так никто и не приходил?
– Нет, господин. Думаю, что никто и не придет до утра.
– А ты не думай. Гарпан! Думать я буду. За всех вас.
– Да, мой господин.
– А тот, кого мы ждем, прекрасно знает все эти места, может пройти и вслепую, а старый дуб хорошо заметен и в свете луны. Так что жди, Гарпан. Не забыл условный сигнал?
– Вой одинокого волка.
– Так он же и выл!
Стряхнув снег, воин неожиданно рассмеялся:
– Это был настоящий волк, ни один человек так не может! Поверь мне, господин, я охотник. И отец мой был охотником, и дед…
– Настоящий, говоришь? Плохо ты знаешь здешних жрецов!
И снова завыл волк! На этот раз совсем близко, у старого дуба.
– Отзовись, Гарпан, – быстро приказал господин.
Невысокий, коренастый, с необычайно широкими плечами, он чем-то напоминал сову или, скорее, филина – столь же насупленный, и нос – словно клюв – крючком. На левой руке сего господина не хватало трех пальцев, то ли он потерял их в бою, то ли они отрублены специально, остались лишь только указательный палец и большой, отчего рука напоминала клешню. Бледное лицо с темными, глубоко запавшими глазами, иссиня черные волосы, длинные и спутанные. Высокий, с большими залысинами лоб, придавал бы коренастому вид мыслителя, если бы не слишком тяжелая челюсть – квадратная, выступающая вперед. Подбородок, некогда начисто выбритый, уже тронула черная поросль щетины, над верхней губой скупо торчали редкие, тронутые изморозью усы. Вообще же, все эти отталкивающие и неприятные черты – каждая по отдельности – слились в этом человеке в какое-то гармонично-трогательное единство, и сей господин, несомненно, наделенный большой внутренней силой, вовсе не производил впечатление урода, скорее, наоборот – властелина.
– Куахх! Куахх! – приложив руку к губам, заухал филином часовой.
В ответ снова раздался вой… затрещали кусты, и вот уже из-за дуба выбрался на небольшую полянку худой, высокий и жилистый старик с куститыми бровями и длинной узенькой бородой. Полная луна отражалась в темных глазах его, смотревших из-под бровей маленькими злыми буравчиками. Длинный, до колен, полушубок из медвежьей шкуры, теплые меховые обмотки, ожерелье из змеиных голов.
– Что-то ты припоздал, друже Влекумер! – поспешно вышел из темноты коренастый.
– Хотел утром прийти, – усевшись в снег, жрец снял широкие лыжи, подбитые лисьим мехом. – Да вижу – луна, чего зря время тратить? Светло и так. Верно, Фримаск-навий?
– Я так и подумал, – Фримаск кивнул головой, словно филин. – Ну, пойдем в мой шатер, славный Влекумер… Да! Ты не привел раба для гадания?
– Обижаешь! Конечно, привел – как я мог забыть? Ведь дело-то мы затеяли непростое, – ухмыльнулся жрец.
– Ради этого я и явился. Искал… И, скажу честно, никак не могу поверить твоим словам. Хот я и сам колдовал, знал где искать, но все же…
– Поверишь, – волхв обернулся и негромко позвал: – Пескарь! Пескарька!
– Да, господин?
На поляну выбрался отрок, тот самый, что не так давно свидетельствовал на суде – маленький, бледный, тоже, как и жрец, на широких лыжах.
– Брось лыжи и иди за мной, – повелительно распорядился Влекумер и, посмотрев на Фримаска, добавил: – Надеюсь, у тебя готово все для гадания?
– Готово. И священная омела, и серп, и кувшин для жертвенной крови. Все, что угодно богам.
– Ты меня к вашим богам не притягивай! – на ходу сплюнул через левое плечо Влекумер. – У меня свои есть.
– Думаю, они в этом деле договорятся, – Фримаск обернулся и хищно посмотрел на мальчишку. – Его не будут искать?
– Это мой раб.
– Раб?!
– Но я его уже отпустил на свободу, – поспешно поправился навий.
Его собеседник жестко сжал губы:
– Раб, вольноотпущенник – какая разница? Выйдет ли гадание – вот в чем вопрос!
– Ну, это уж твои дела, друже Фримаск, – обиженно протянул Влекумер. – Ты сказал – привести, я привел. Что же мне, сына старейшины похитить?
– Ладно, ладно, – Фримаск покладисто кивнул. – Посмотрим, что выйдет. Гарпан! Приготовь этого парня.
Кивнув, смуглолицый Гарпан коршуном бросился на Пескарьку, скрутил, заломил за спину руки. Отрок застонал, с ужасом округлив глаза.
– Велишь вырвать ему язык, господин?
– Пусть кричит. Кто его здесь услышит?
– А когда будем гадать? – негромко спросил Влекумер.
– На рассвете. Уже скоро.
В стане Фримаска, кроме Гарпана, находилось еще дюжины три воинов – по виду, германцев: мощных, светловолосых. Костры не жгли и шатров не разбивали – таились.
– Идем дальше, – на ходу обернулся Фримаск. – Не надо, чтоб они видели. Лишь верный Гарпан – и мы.
Когда они вышли на дальнюю поляну, уже начало светать, и алый свет арии растекался по снегу, как кровь… такая же, что хлынула из распоротого живота несчастной жертвы!
Лишь слабый крик…
И – серпом по горлу.
И все…
Отбросив окровавленный серп, Фримаск одним движением вырвал из разверстого живота кишки, разбросал вокруг, задумался, ухватив рукой подбородок.
Как раз встало солнце.
– Ну? – осторожно полюбопытствовал навий. – Что скажешь, друже?
– В нашем деле есть какая-то помеха, – обозрев кровавые ошметки, настороженно пробормотал Фримаск. – Что-то или кто-то мешает… может помешать.
– Тот, кто мог бы помешать – уже далеко, – Влекумер горделиво хмыкнул. – Я сам тому поспособствовал.
– Но кто-то все же мешает! Вон, смотри сам. Видишь, как упали кишки? Плохо упали, плохо.
– Да что ты все заладил, друже Фримаск, – рассердился жрец. – Плохо да плохо. Что плохо-то?
– Все плохо, – Фримаск закрыл лицо руками. – Видно, боги не благоволят нам.
– Ну, твои боги не благоволят… Так давай спросим моих! Или ты думаешь, что они сговорятся?
– Я вижу помеху.
– Угу… – жрец на миг задумался и вдруг радостно улыбнулся. – Я знаю, кто это! Есть у нас в селении такой… недавний беглец… Мы просто его убьем, друже! Вот он и не сможет нам помешать.
– Ошибаешься, навий! Как раз оттуда – с того света – и будет! Ну, видишь же, как все легло неудачно.
– Надо было удачней бросать… – про себя пробурчал Влекумер.
– Нет, нельзя убивать. Если только убрать. Засунуть куда-нибудь подальше.
– Что-что ты говоришь, друже? – навий сдвинул набекрень шапку. – Засунуть? Куда ж я его засуну? Хм… Разве что понтийским грекам продать?
– Вот-вот, – Фримаск наконец вытер руки о снег. – Хорошая мысль, очень даже неплохая. Продать, именно продать! Но, так, чтоб никто его не убил… до тех пор, пока дело не сладим.
– Слушай, брате… а она, это точно – она? – как-то загадочно поинтересовался жрец.
Впрочем, собеседник его хорошо понял:
– Ну, ты ж сам мне говорил – лежит недвижно, ни живая, ни мертвая… ни здесь, ни там… Так и было сказано в священной песне – «ни здесь, ни там»!
– Да, но она – из готов, не из бургундов.
– Если все так, как ты говоришь, то у готов она – приблуда. Ее мать – супруга правителя бургундов – когда-то бежала от гуннских колдунов. Тогда гунны разгромили все, и бургунды вынуждены были уйти. Их конунг погиб!
– Я спрашивал у готов, – похоже, Влекумер решил разрешить последние сомнения, вдруг охватившие его сейчас то ли под воздействием только что пролитой крови, то ли от банального недосыпа. – Она никогда не называла себя бургундкой.
– Правильно, не называла. Потому что это римское слово. Правда, бургунды его приняли… но не так давно. Я знал ее мать, Влекумере! Я узнаю и дочь. О, если это она, если мы доставим ее Аттиле, а там может случиться всякое. Аттила думает одно… мы – другое. Галлия – чудесная страна, и многие там еще помнят древних богов. Еще можно все возродить…
– Еще одна помеха, брат, – перебив пустившегося в мечтания Фримаска, вдруг вспомнил навий. – Радомир-рэкс, я сам отправил его к повелителю гуннов. За бургундской короной! А он парень прыткий, вполне может и… Хильда, кстати, его законная жена.
– Жена? По каким законам?
– По законам кафоликов, поклонников распятого Христа, о котором те же готы знают куда больше меня.
– По законам кафоликов? – Фримаск хищно оскалил зубы, и квадратное, словно высеченное из камня, лицо его стало напоминать недвижную маску сфинкса. – Тьфу! У нас свои законы. Даже великий Цезарь не смог уничтожить нас до конца, хотя и приложил к этому немало усилий. Что уж говорить о кафоликах?
– Но парень-то, Радомир, тоже будет при дворе Аттилы! И вот, явишься ты, с этой не живой и не мертвой Хильдой, которая там оживет – именно так говорят боги. И что дальше?
– А что дальше? – хитро прищурившись, переспросил Фримаск. – Я сам – друид, и все предки мои были друидами, жрецами, как и ты. И я скажу тебе – кто такой этот Радомир? Мои боги не сказали о нем ничего.
– Потому что он чужак, не отсюда. Я сам не знаю – откуда он пришел и зачем? Явился из какой-то бездны… куда намерен вернуться. Не один – с Хильдой.
– Как хорошо, что я вовремя узнал о том, что она у тебя!
– Ну, не так, чтоб у меня… В нашем селении.
– Мы возьмем ее! Если не хватит этих воинов, я найду еще!
– Не надо еще, хватит и тех, что есть, – осклабился жрец. – В усадьбу старого Доброгаста от реки ведет подземный ход. Истр – тот, кто нам мешает – думает, что только он один про него знает. Ха! Но все же – я на твоем месте обязательно избавился бы от Радомира, друг Фримаск. Предупреждаю, этот парень очень опасен.
– Придет время – подумаем и о нем, – согласно кивнул друид. – Пока же главное – дева! Если она станет женой Аттилы… а может и не стать. Поглядим! От нас все зависит и от воли богов.
– Но она не девственна!
– Для гуннов то не преграда, тем более, их вождь любит выпить, быть может, с пьяну-то и не разберет. Ладно, друг Влекумер, когда же мы навестим усадьбу?
– Можно прямо сегодня, ночью, – подумав, кивнул жрец. – Там, на усадьбе, псы… но и мои верные люди – тоже. Я вернусь раньше и буду ждать.
Мертвенно-серебристая луна скрылась за тучами, повалил снег, пушистый и мягкий, как только что испеченный хлеб. И столь же мягко ступали след в след воины друида Фримаска, идущие по подземному ходу от реки в усадьбу покойного Доброгаста. Ни одна собака не залаяла, не встрепенулся и часовой – все крепко спали и даже, может быть, видели сны. Часовому наверняка снилась девушка, а что уж видели псы – бог весть, главное, что не залаяли, когда из дальнего амбара выскользнули в ночную тьму крадущиеся фигуры воинов.
Жрец Влекумер – он уже был здесь, на усадьбе – самолично встречал гостей. Встречал не один – с верным своим человечком. Вот обернулся:
– Ну, как, Творимир? Собаки не взлают?
– Не взлают, мой господин, – тихонько засмеялся невидимый в темноте привратник. – Уж я свое дело знаю.
– А Истр?
– Тоже спит себе крепким сном. Все, кто надо – спят. Как ты и наказал, господине.
– Скоро ты и сам станешь господином, Творимир. Купишь себе рабов… или молодых красивых рабынь. Ладно, хватит болтать – веди к дому!
– К какому, мой господин?
– Нас – к Хильде, воинов – к Истру.
– Слушаюсь, господин.
Едва войдя в жилище, Влекумер зажег от жаровни свечу, озарившую трепетным светом бледное лицо лежащей на ложе девы. Длинные, цвета белого золота, волосы падали вниз льняной пряжей, трепетные ресницы закрывали глаза.
Фримаск склонился над девой, словно гриф над падалью, прищурился, раздувая ноздри, обернулся:
– Да, это она! Как похожа на свою мать. Такая же красивая, словно смерть.
– Так забирай же ее скорей, друже! Хватит медлить, скоро рассвет.
– Твоя правда, навий. Что ж, сани ждут.
Окружившие сани всадники понеслись по замерзшей реке наметом, и выглянувшая из-за туч луна освещала им путь. Скрипели по снегу полозья, хрипели лошади, где-то впереди, ныряя в спасительные кусты, обиженно тявкнула лиса.
– Удачной дорожки, – напутствовал Влекумер и, как только всадники скрылись в ночи, юркнул в черное зево подземного хода. Снова пошел снег… это хорошо, заметет все следы. И все же, нужно будет послать утром слуг… или управиться самому? К чему лишние люди?
– Ну, Творимир, выпускай, – выйдя из амбара, навий довольно откашлялся и зашагал к воротам. – Никто не проснулся?
– Нет, господин.
– Доброе, значит, у меня снадобье!
На излучине реки скачущие в ночи всадники разделились. Фримаск выбрал четверых из тех, кому можно было полностью доверять. Старшим назначил Гарпана, гепида, верного, словно пес. Воины покрепче привязали к седлу так и не проснувшегося Истра.
– Скачите на юг, – напутствовал верных слуг друид. – Там есть большое селение и греческие купцы. Продадите им парня, полученное за него серебро – ваше.
– Так мы можем его тратить, мой господин? – алчно блеснув глазами, переспросил один из воинов.
– Можете, – кивнул Фримаск. – Но предупреждаю – не вздумайте меня обмануть. Ни один волосок не должен упасть с головы пленника.
– А если его убьют те, кто купит?
– Сразу – не убьют, – друид причмокнул губами. – Ну, а потом… потом уже не наше дело.
– Не беспокойся, мой господин, – почтительно поклонился Гарпан. – Все сделаем, как ты скажешь.
– Потом возвращайтесь. Догоните нас в Данапрстаде.
Уже начинало светать, и рассвет окрашивал небо зарницами крови. Задул, забуранил ветер, поднялась метель, скрывая маленькое блеклое солнце. Впрочем, всадники Фримаска хорошо знали дорогу, к тому же – им помогали боги. Древние жестокие боги, которым не забывал приносить жертвы друид.
