Глава 5
Большая перемена

Николай подозрительно осмотрел одежду, которую Ольга достала из своих необъятных сумок.

– Хм, господа, а вы уверены, что именно это я должен надеть? – с сомнением сказал царь, разглядывая тонкие светлые брюки, летнюю клетчатую рубашку с короткими рукавами и серую жилетку-разгрузку.

Окончательно его добили летние туфли без задников, именуемые в народе «ни шагу назад». Не сумев точно установить размер обуви императора – Николай категорически отказался от услуг Ольги, попытавшейся измерить его ступню, – «кузина белошвейка», не мудрствуя лукаво, решила купить безразмерные туфли. Благо погода стояла в Питере теплая, и ходить в подобной обуви было очень даже приятно.

Но Александр и Ольга сумели убедить императора в том, что именно в такой одежде он не будет бросаться в глаза прохожим. С грехом пополам, с помощью Шумилина, Николай переоделся и переобулся.

Скажем прямо – атлетическая фигура, гордая осанка и правильные черты лица делали царя весьма привлекательным для особ женского пола. Зная слабость Николая к амурным приключениям, Шумилин решил не спускать с него глаз, чтобы какая-нибудь смазливая красотка не вскружила голову монарху и не завлекла его в свои сети.

Когда переодевания закончились, все вышли из бокса. Переступив порог, Николай застыл в изумлении. Его окружал незнакомый и удивительный мир. Ведь одно дело – наблюдать на экране ноутбука за самобеглыми повозками, именуемые у потомков автомобилями, и совсем другое дело – самолично лицезреть их. Предметы эти были для XXI века вполне заурядными, а вот для XIX века – вершиной технической мысли. Но помимо автомобилей присутствовали также дороги с асфальтовым покрытием, по которым эти самые автомобили сновали туда-сюда в огромном количестве, и пригородная электричка, промчавшаяся с шумом и свистом по железнодорожному полотну, совсем рядом с авторемонтной мастерской.

– Проходите, ваше величество, – пригласил Сергеев-младший царя, галантно распахивая перед ним дверцу своей легковушки. Николай неловко втиснулся в салон, поворочавшись, разместился на сиденье, а потом в автомобиль загрузились Александр, Антон и Ольга. И путешествие императора всероссийского в будущее началось…

Автомобиль по Торжковской доехал до станции метро «Черная речка», потом, перемахнув через Большую Невку, помчался по Каменноостровскому проспекту. Николай с удивлением крутил головой, удивляясь увиденному. Вот слева от них, на Аптекарской набережной, вознеслась в небо гигантская телевизионная башня, а вот за чугунной решеткой и зеленью деревьев мелькнул знакомый красно-кирпичный силуэт храма Иоанна Предтечи.

– Помните, ваше величество, – спросил Шумилин, указывая на храм, – именно здесь мы встретились с вами пару часов назад, или сто семьдесят пять лет тому назад – это как считать…

Николай машинально кивнул, продолжая с любопытством разглядывать проносящиеся перед ним виды северной столицы. У Петропавловки они попали в небольшую пробку. Машины еле ползли, самые нетерпеливые водители сигналили. Пользуясь случаем, царь стал с Троицкого моста рассматривать панораму Невы со снующими по ее глади речными трамвайчиками и катерами.

– А все-таки красивый город Санкт-Петербург, господа, – сказал он, любуясь раскинувшейся перед ним картиной, – только этих вот ваших авто, по-моему, слишком уж много…

– Что поделаешь, государь, – ответил Шумилин, – сие есть издержки технического прогресса. За все приходится платить… Порой цена бывает слишком дорогой.

С грехом пополам они выбрались, наконец, из пробки и по набережной Кутузова доехали до Литейного моста, свернули на Литейный проспект, а с него на Кирочную улицу. Здесь в своей холостяцкой квартире проживал Шумилин. И его гостем на ближайшие два дня станет император Николай I.

Дом, в котором жил Александр, находился неподалеку от Таврического сада. Он был еще дореволюционной постройки, но после «олимпийского» капремонта, имел все удобства. Поднявшись по лестнице на третий этаж, Шумилин и его августейший спутник вошли в квартиру и перевели дух. Первым делом хозяин включил напольный вентилятор, который закрутил своими огромными лопастями и стал гонять по квартире воздух. Александр открыл окна, и дышать стало еще легче.

– Вот, ваше величество, – сказал он Николаю, с любопытством осматривавшему квартиру, – это мое жилище, располагайтесь в нем и чувствуйте себя как дома. Если есть желание, то можете принять ванну или помыться под душем.

Александр проводил царя в ванную комнату и объяснил Николаю, как следует пользоваться смесителем. Потом дал ему шампунь, чистое полотенце и махровый халат. Из ванны Николай вышел посвежевший и довольный. Шумилин предложил своему гостю полистать какой-то толстый иллюстрированный журнал, валявшийся на столе, и сам тоже отправился в ванную.

Вернувшись, он увидел, как Николай с большим удовольствием и интересом разглядывает фотографии сексапильных красоток в журнале, наряженных в весьма откровенные пляжные костюмы. Александр усмехнулся про себя, вспомнив о несколько странном хобби Николая I – коллекционировании картинок и предметов эротического и порнографического содержания. Говорят, что за долгие годы он сумел собрать огромную коллекцию, которую сейчас стыдливо прячут от посетителей в запасниках Эрмитажа. Шумилин решил, что перед отъездом надо будет зайти с царем в ближайший секс-шоп, чтобы тот пополнил свою коллекцию.

Увидев, что Шумилин уже сполоснулся и застал его за не совсем приличным занятием, Николай немного сконфузился и положил глянцевый журнал на стол.

– Ничего, ваше величество, смотрите, – с улыбкой сказал Александр, – у нас подобные картинки считаются вполне приличными. Есть, конечно, и другие, не совсем пристойные. Но я их у себя в доме не держу.

Заметив некоторое разочарование на лице царя, он решил сменить тему и предложил Николаю попить чаю.

Налив воды в электрический чайник, Шумилин включил его, а сам, достав жестяную коробку с заваркой, насыпал крупный листовой чай в заварной чайник. Николай с любопытством наблюдал за его манипуляциями.

– Господин Шумилин, – сказал царь, – вот вы все делаете сами и обходитесь без кухарки и горничной… А почему вы не наймете их, ведь, как я понял, вы не из самых бедных людей в Петербурге?

– Ваше величество, – ответил Александр, – денег у меня вполне достаточно для того, чтобы нанять прислугу. Только мне это ни к чему. После смерти Маши мне уже не хочется видеть у себя в доме других женщин. Сын мой уже взрослый и живет отдельно от меня. Да и с домашними делами я сам вполне справляюсь…

Николай задумчиво покачал головой. Впрочем, он понимал, что у людей будущего свои привычки и свои взгляды на жизнь.

– Ваше величество, – сказал Шумилин царю, после того как они попили чая и Николай съел свой традиционный соленый огурец, – если я буду дальше продолжать титуловать вас как самодержца в присутствии незнакомых с нашими делами лиц, то это будет выглядеть весьма странно и подозрительно. А посему, если вы не возражаете, я буду называть вас при посторонних по имени и отчеству – Николай Павлович…

Император немного поморщился, но, подумав некоторое время, улыбнулся и кивнул.

– Тогда, уж и мне, господин Шумилин, позвольте именовать вас по имени-отчеству. Тем более что и отчества у нас с вами схожие, – пошутил царь.

– Ваше величество… – начал было Александр, но царь улыбнулся и погрозил пальцем, – …виноват, Николай Павлович – давайте решим с вами, с чего мы завтра начнем? Что именно вы хотите увидеть в первую очередь?

– Александр Павлович, – ответил, немного подумав, император, – давайте начнем с Зимнего дворца и Петропавловского собора. С тех мест, где рождались русские цари, и где они находили свое последнее упокоение. А пока, если вы пока еще не собираетесь ложиться спать, расскажите мне о том, что произошло в России за эти годы…

Шумилин вопросительно взглянул на императора.

– Николай Павлович, это будет не совсем приятный для вас рассказ. Ведь в нашей истории произошло немало трагических событий…

– Я понимаю, – тихо сказал Николай, – но ведь это было… Возможно, если я узнаю обо всем плохом, что случилось у вас, то в нашей истории это плохое удастся предотвратить…

– Ну, если так, то я готов, – сказал Шумилин, – только в этом случае нам вряд ли придется сегодня ночью поспать.

– Ничего страшного, – улыбнулся царь, – я порой ложусь спать в два, а то и в три часа пополуночи. Знаете, сколько вопросов приходится мне решать лично, сколько документов прочитать…

– Тогда я схожу на кухню, заварю крепкого кофе, и мы начнем, – сказал Шумилин…

– …А начнем мы с того, что произойдет в самое ближайшее время, – сказал Шумилин, разливая по чашкам ароматный кофе и, с согласия Николая, добавляя в напиток немного бальзама «Старый Таллин».

– На будущий год, – продолжил Александр, сделав глоток, – Российско-американская компания продаст гражданину Мексики швейцарского происхождения, некоему Иоганну Зуттеру, Форт-Росс в Калифорнии со всеми прилегающими к нему землями. Продажа, кстати, будет убыточная для нас – по условиям сделки, Форт-Росс продадут за 42 857 рублей и 14 копеек серебром. Эти деньги должны быть выплачены в четыре этапа: первые две выплаты хлебом, а последние две – деньгами. Но Российско-американская компания реально получит только 5 373 рубля. А потеряет она при этом… Знаете, сколько она потеряет? – спросил Шумилин у царя.

– Где-то 37 484 рубля, – быстро подсчитал в уме Николай, – но ведь это настоящий грабеж!

– Полностью согласен с вами, – сказал Шумилин, – это самый настоящий грабеж, только и это не самое страшное. Дело в том, что через семь лет после продажи в окрестностях Сан-Франциско, неподалеку от Форт-Росса, будет найдено золото. Причем в больших количествах. Начнется настоящая «золотая лихорадка». Десятки тысяч людей забросят все свои дела и помчатся промывать грунт, рыть шахты, надеясь разбогатеть. В порту Сан-Франциско будут стоять у причалов брошенные командами корабли, экипажи которых сбежали на берег.

Всего же за время золотодобычи в Калифорнии будет добыто драгоценного металла на сумму более пятидесяти миллионов долларов! Вы можете представить – как велика эта цифра?

Николай удрученно посмотрел на своего собеседника.

– Александр Павлович, – сказал он, – поверьте мне, я всего этого не знал. Мне и так уже прожужжали все уши, рассказывая о том, что наши владения в Америке приносят лишь убытки, и чем быстрее мы от них избавимся, тем будет лучше.

– Эх, Николай Павлович, – ответил Шумилин, – хорошо, если советчики говорили все это исключительно по своей глупости. А если по злому умыслу? Если бы вы знали только, какие богатства мы потеряли, отказавшись от этих самых «убыточных» заморских владений. Кстати, не из ведомства ли господина Нессельроде были эти советчики?

И еще – вы, наверное, помните, как несколько лет назад Фердинанд Петрович Врангель, будучи в Мехико, вел переговоры с правительством Мексики о том, чтобы заключить между нашими странами торговый договор. Мексиканцы предложили признать законным нахождение российских подданных на территории Калифорнии и даже не возражали против того, чтобы расширить границы территории, которой владела Российско-американская компания. Ну, а если еще приплатить им… Словом, была реальная возможность получить во владение огромный кусок плодородной земли, удобной для земледелия и скотоводства. К тому же с золотом, лежащим в ее недрах. Для того чтобы сделка состоялась, требовалось лишь одно – установить дипломатические отношения с Мексиканской республикой. Но вы на это не согласились…

Николай даже покраснел от возмущения.

– Помилуйте, Александр Павлович, да как же такое возможно – признать власть мятежников, которые отделились от Испанского королевства, выступив с оружием в руках против своего монарха.

– Николай Павлович, пожалуйста, успокойтесь, – Шумилин говорил с царем тоном человека, вразумляющего непослушное и капризное дитя, – а зачем нам надо было быть большими испанцами, чем сами испанцы? Если Испания смирилась с потерей своей заморской провинции – кстати, Мексика отделилась от Испании еще за пятнадцать лет до того, и испанский король давно уже махнул на нее рукой, – то почему мы должны не признавать ее?

– Ну, знаете, Александр Павлович, – угрюмо сказал Николай, – этак вы можете до самых опасных мыслей дойти…

– Помилуй бог, Николай Павлович, – парировал Шумилин, – у меня наоборот – все мысли направлены на укрепление державы и монархии. Только делать это все можно по-разному…

Немного успокоившись, Николай подождал, когда хозяин нальет ему еще кофе, и уже нормальным тоном спросил:

– Александр Павлович, вы только не обижайтесь. В России я монарх, чья власть от Бога. И мой долг – когда настанет смертный час, передать державу, Всевышним мне доверенную, моему наследнику в полной целости и сохранности, в порядке и в благоденствии…

– Я понимаю вас, Николай Павлович, – тихо ответил Шумилин, – но, к сожалению, в нашей истории все случилось как раз наоборот. Вы скончались в момент, когда враг вторгся в пределы России, войска наши терпели поражение, а недоброжелатели торжествовали…

– Когда же это произошло? – угрюмо спросил Николай.

– Император Всероссийский Николай Первый скончался в нашей истории второго марта одна тысяча восемьсот пятьдесят пятого года от пневмонии на своей походной кровати в Малом кабинете Зимнего дворца, – спокойно, безо всяких эмоций, словно читая статью в энциклопедии, ответил Шумилин.

– Через четырнадцать с лишним лет… – тихо сказал Николай. Потом перекрестился и внимательно посмотрел на Александра. – А что значат ваши слова о вражеском вторжении и торжестве недоброжелателей?

– К тому времени уже больше года шла война, получившая позднее название Восточной, или Крымской. Объединенные силы Англии, Франции, Турции и Сардинского королевства осадили Севастополь и нанесли несколько поражений русским войскам, которые пытались прийти ему на выручку.

А недоброжелатели наши – это в первую очередь Австрия, которая незадолго от этого была спасена вами, Николай Павлович, от развала. За это сия держава отплатит России и вам лично черной неблагодарностью, вступив сначала в союз с Англией и Францией, а потом предъявит нам ультиматум и потребует уступить Австрии часть Бессарабии. В случае непринятия ультиматума император Франц-Иосиф, которого вы называли своим сыном, грозил России войною.

– Вот как, – растерянно произнес Николай, – значит, все в Европе были против нас…

– Да, практически все, – ответил Шумилин, – лишь прусский король Фридрих-Вильгельм Четвертый держался до последнего, но и он, под давлением Англии, Франции и Австрии, был вынужден – правда, всего лишь на словах – присоединиться к антироссийской коалиции. Так же поступил и шведский король, который формально вступил в антироссийский союз с Британией и Францией, но дальше слов и обещаний дело не пошло.

– Ну, а Севастополь выдержал осаду? – с надеждой в голосе спросил Николай.

– Нет, Николай Павлович, – ответил Шумилин, – врагу, после нескольких кровопролитных штурмов, удалось овладеть его южной частью. Наши войска отошли на северную сторону.

– Но почему? – с горечью воскликнул Николай. – Почему все так случилось? Неужели русские солдаты были недостаточно храбры, а русские офицеры и генералы не преисполнены решимости сражаться за Отечество до последней капли крови? Что же случилось с Россией и ее армией?

– Войска наши сражались храбро, а многие из военачальников честно сложили головы, защищая Севастополь, – ответил Александр. – Например, у моего друга, Виктора Ивановича Сергеева, предок был рядовым Селенгинского пехотного полка. Он отличился во время обороны Севастополя, сумел вывести в офицеры своих детей, и его род вот уже на протяжении полутора веков честно служит Родине, защищая ее от врага.

– Похвально, похвально, – сказал Николай, – но вы так ничего мне и не сказали про то, что послужило причиной захвата врагом части Севастополя? И почему моя армия, которой я уделял столько внимания и тратил на нее столько денег, оказалась неспособной отразить вражеское вторжение?

– На это, Николай Павлович, есть много причин, – сказал Шумилин. – Кстати, вы будете не против, если я предложу вам выпить еще кофе?

– С большим удовольствием, Александр Павлович, – ответил царь, – а вы пока будете его готовить, подумайте над моим вопросом. Я понимаю, что ответить на него будет непросто, но я вас не тороплю.

Когда Александр вошел в комнату с кофейником в руках, Николай, поднявшись с мягкого дивана, внимательно разглядывал картины в рамках, висевшие на стенах комнаты.

– Александр Павлович, – спросил он, – а что за люди изображены на этих картинах? Например, вот этот военный, – и Николай показал на репродукцию портрета художника Серова, изображавшего императора Александра III, стоявшего подбоченясь, с рапортом в руке.

– А это, Николай Павлович, ваш внук, император Александр Третий, – ответил Шумилин. – Очень умный и талантливый человек.

– Вот он какой, мой внук, – сказал Николай, с интересом посмотрев еще раз на портрет, – только почему-то борода у него как у мужика. А ростом и статью – весь в меня.

– Да, Николай Павлович, – сказал Александр, поставив перед императором чашку с дымящимся кофе, – стать и силушка у него были действительно богатырскими. Жаль только, что поцарствовать ему довелось сравнительно немного.

Но вернемся к вашему правлению. Вы, действительно, задали мне очень трудный вопрос. И ответить на него так сразу будет непросто. Начну с самой болезненной для России проблемы – с крепостной зависимости крестьянства…

– Александр Павлович, – царь укоризненно посмотрел на Шумилина, – если бы вы знали, сколько сил я потратил на то, чтобы как-то разрешить этот вопрос. Вы правы, крепостная зависимость – наше проклятие. Но нельзя вот так просто освободить крестьян и дать им землю. Что же мы – британцы, которые своих мужиков согнали с земли, дав им свободу? А потом сотнями и тысячами вешали их за бродяжничество. И что же делать с дворянством, которое является опорой нашего государства?

– Знаю я все, что вы уже сделали и еще сделаете, Николай Павлович, – ответил Шумилин, – я помню, что к концу вашего царствования сократилась численность крепостных крестьян с 57–58 процентов в 1817 году до 35–45 процентов в 1858 году. Именно при вас прекратилась раздача государственных крестьян помещикам.

Знаем мы и про облегчения и льготы, которые получили при вашем правлении помещичьи крестьяне. Ваш сын, император Александр Второй, завершит вашу работу, в 1861 году отменив крепостное право. Правда, при этом он заложит такую мину под фундамент государства, что… Впрочем, об этом лучше поговорить отдельно.

А вот насчет армии российской – это особый разговор. Мне известно, что она для вас, Николай Павлович, любимое детище. Только, к сожалению, армия наша оказалась не готова к войне с европейскими державами. Знаю, что продолжение нашего разговора, касаемое армии, будет для вас неприятно. Может быть, отложим его?

– Нет уж, Александр Павлович, – сказал Николай, криво усмехнувшись, – замахнулись – бейте. К тому же лекарство большей частью бывает горькое на вкус. Придется его принять. Итак, я слушаю вас.

Шумилин посмотрел на Николая с жалостью. Все-таки неприятно лишать человека веры в то, чему тот посвятил всю свою жизнь. Но иначе нельзя – трудно будет потом что-либо изменить в той реальности. И снова все может повториться: Восточный кризис, Крымская война, поражения при Альме и Евпатории, а потом – смерть от пневмонии на железной походной койке под солдатской шинелью…

– Николай Павлович, – осторожно начал Александр, – я знаю, что армия для вас всё. Вы никогда не жалели денег на ее оснащение и содержание. Но тратились ли они с толком?

– У вас есть сомнения в этом? – встрепенулся Николай. – Я готов выслушать их.

– Есть, и немалые. Причем для начала я процитирую записки некоторых ваших современников, не называя, впрочем, их фамилий. Это не суть важно.

Вот мнение человека, который позднее станет военным министром в правительстве вашего сына, и неплохим, кстати, министром: «…Даже в деле военном, которым император занимался с таким страстным увлечением, преобладала та же забота о порядке, о дисциплине, гонялись не за существенным благоустройством войска, не за приспособлением его к боевому назначению, а за внешней только стройностью, за блестящим видом на парадах, педантичным соблюдением бесчисленных мелочных формальностей, притупляющих человеческий рассудок и убивающих истинный воинский дух»…

– Александр Павлович! – возмущенно воскликнул Николай. – Неужели вы считаете, что армия любой страны мира может существовать без дисциплины, умения держать строй и соблюдать общепринятые воинские ритуалы?

– Нет, я так не считаю, – ответил Шумилин, – без дисциплины армия – это стадо баранов. Да и строевая подготовка нужна, спору нет. Но все должно быть в меру. Солдат предназначен не для парада, а для войны. Он должен уметь не тянуть носок на плацу, а убивать своего противника в бою, причем делать это он должен лучше, чем противник – иначе убьют его. И учить солдата надо прежде всего стрелять, причем быстро и метко, передвигаться и маскироваться на местности. Ну, и уметь думать. Как говорил Суворов, «каждый воин должен понимать свой маневр». А ведь сейчас как случается – порой не каждый генерал может разобраться в том, что происходит на поле боя.

– Все это так, но разве мы не учимся всему тому, о чем вы сейчас сказали? – возмутился Николай. – К тому же те, о которых вы уничижительно говорите, заслуженные командиры, отличившиеся во многих сражениях!

– Генералы должны не саблей рубить и штыком колоть, – заметил Шумилин, – а управлять войсками на поле боя. Тут одной личной храбрости мало. Нужно еще и умение думать, причем думать быстро и не шаблонно. А у некоторых военачальников часто отсутствует умение принимать верные и своевременные решения на поле боя.

Я уже не говорю о том, что многие люди, носящие шитые золотом эполеты, считают военную службу чем-то вроде синекуры. То есть используют свое служебное положение в личных целях. Вам привести наиболее вопиющие примеры казнокрадства в военном министерстве?

– Не надо, – буркнул недовольно Николай, – здесь я с вами спорить не стану. Но только таких жуликов и взяточников из армии удаляют, лишая их чинов. Ну, а насчет умения думать… Я полагаю, что для военного важнее умение повиноваться и исполнять приказы вышестоящего начальника.

– Вот-вот, – ответил Шумилин, – в ожидании приказа этого самого вышестоящего начальника и были проиграны сражения в Крыму. Например, во время Инкерманского сражения, когда русские войска успешно атаковали англичан, срочно понадобились резервы для того, чтобы развить успех. Но генерал Данненберг со своим двенадцатитысячным резервом не тронулся с места, так же как и генерал Горчаков, простоявший с двадцатидвухтысячным отрядом в полутора верстах от поля боя. И наши войска потерпели поражение, так и не сумев деблокировать Севастополь.

– Не может такого быть! – воскликнул Николай. – Данненберг и Горчаков – подлецы! Как только я вернусь в Петербург, то сразу же уволю их со службы.

– А как вы поступите с князем Василием Андреевичем Долгоруким, который сейчас полковник, а во время Крымской войны будет военным министром? Так вот, он отказался прислать командующему русскими войсками в Крыму карту полуострова, потому что карта сия была в России всего в одном экземпляре и хранилась у военного министра.

– Безобразие! – воскликнул Николай. – Неужели, Александр Павлович, так все и было? Это же уму непостижимо!

– Было, Николай Павлович, – печально сказал Шумилин, – именно так все и обстояло. А князь Меншиков, командующий русскими войсками в Крыму? Его ведь там станут называть «Изменщиковым». Кажется, он сделал все для того, чтобы Россия потерпела поражение…

– А ведь Александр Сергеевич сейчас командует флотом! – воскликнул император. – Я знаю его как храброго воина и опытного дипломата. Князь отличился во время штурма Анапы в прошлую войну с турками, а во время осады Варны был в войсках и был ранен ядром в ноги. Нет, я не верю в это…

– Ваше право, Николай Павлович, – сказал Шумилин, – но все было именно так. А я уже не говорю об обычном нашем российском разгильдяйстве. К примеру, полушубки, которые были заказаны к зиме, хотя и крымской, но все же холодной, пришли в Севастополь лишь к лету, когда надобность в них отпала.

Я лишь чуть-чуть коснусь такого мерзкого явления, как неимоверная алчность интендантов! Они беззастенчиво воровали продукты и имущество у защитников Севастополя, оборванных и полуголодных. Дело дошло до того, что за выдачу жалованья сражающимся на бастионах героям эти тыловые крысы требовали, как говорят в наше время, «откат» – шесть-восемь процентов от общей суммы жалованья.

Генералы Бутович и Халецкий умудрились в разгар военных действий переслать в Петербургский банк по сорок тысяч рублей серебром. Естественно, отнюдь не накопленных в течение многих лет воздержанием от доступных им радостей жизни. Генерал же Ковалев отправил домой фортепьяно, завернутое для сохранности инструмента в корпию! И это тогда, когда раненые в Севастополе остро нуждались в перевязочном материале.

– Какой позор! – простонал Николай, закрыв лицо ладонями. – Какие мерзавцы! Александр Павлович, что же делать, ведь я увольняю их от службы, отдаю под суд, а жуликов меньше не становится.

– Человеческую натуру исправить невозможно, – хмуро сказал Шумилин, – но все же возможно заставить этих, как вы говорите, мерзавцев бояться закона, не действовать так нагло и беззастенчиво. Трудно это, но попробовать стоит…

Хотя… Вы помните, Николай Павлович, управляющего делами Комитета министров, некоего Гежелинского? Он в течение пяти лет регулярно бывал у вас с докладами, но при этом не исполнил двадцать четыре Высочайших повеления и шестьдесят пять прочих важных документов. Некоторые лежали в его канцелярии аж с 1813 года! Получается, что даже ваши указы не исполняют – что же тогда говорить о каких-то законах и правительственных постановлениях!

– Довольно, Александр Павлович! Прошу вас, хватит! – воскликнул Николай. – Неужели все так плохо? Лучше расскажите, что у нас можно сделать с армией. А о жуликах и казнокрадах мы еще поговорим, только чуть позднее…

– Хорошо, Николай Павлович, – сказал Александр, – если вернуться к неудачной для России Крымской войне, то следует вспомнить и об устарелости нашего вооружения. Особенно это касается стрелкового оружия.

Наша пехота была вооружена гладкоствольными ружьями, тогда как в Европе уже вовсю использовали нарезные дальнобойные ружья. Нельзя сказать, что их у нас не было вообще. Нарезными ружьями – бельгийскими («люттихскими», льежскими) и отечественными систем Гартунга и Эрнрота, штуцерами – было вооружено лишь четыре-пять процентов пехоты: стрелковые батальоны и двадцать четыре «застрельщика» в каждом пехотном батальоне. Основным же видом массового стрелкового оружия были гладкоствольные кремневые и капсюльно-ударные ружья с дальностью прямого выстрела в двести шагов. Английские и французские пехотинцы поражали наших солдат на немыслимой дистанции. Да что там солдат – союзники выбивали расчеты наших гладкоствольных артиллерийских орудий, не опасаясь получить в ответ заряд картечи.

– Почему же так произошло? – спросил Николай. – Ведь мы пытались вооружить нашу армию новым и совершенным оружием.

– Все дело в том, что вы не готовились к войне со всей Европой, – сказал Шумилин, – для войны с Турцией или Персией вооружения и снаряжения вполне было бы достаточно. А вот для войны с армиями Франции и Британии вам тягаться оказалось явно не по силам.

Ошибка ваша, Николай Павлович, заключалась в том, что неверно выстроенная внешняя политика привела к войне с самыми сильными государствами Европы, с неблагоприятным для России нейтралитетом остальных стран. Фактически Россия осталась одна.

– Да, – задумчиво сказал Николай, – я все понял… Но почему же так получилось?

– Генерал Карл фон Клаузевиц, который во время войны с Наполеоном сражался в составе Русской армии, говорил: «Война – есть продолжение политики иными насильственными средствами». Следовательно, если война началась в неблагоприятной для России обстановке, то виноваты те, кто отвечает за внешнюю политику империи… Вы понимаете, Николай Павлович, о ком я говорю?

– Понимаю, – мрачно сказал царь, – я уже не раз слышал о том, что Карл Васильевич не всегда принимает правильные решения…

– Это еще слишком мягко сказано, – с саркастичной улыбкой ответил Шумилин. – Вице-канцлер Нессельроде порой принимает весьма странные решения. И тому немало примеров. Только… – тут хозяин квартиры бросил взгляд на висящие на стене часы, – скоро уже три часа. Заболтались мы с вами, однако…

– Вы правы, Александр Павлович, – сказал Николай и потер ладонью глаза, – знаете, у меня голова уже плохо соображает от бессонницы и всех этих разговоров. Давайте поспим хотя бы пару часов, а потом продолжим беседу.