Тонкая красная линия
О захвате британских агентов императора проинформировал граф Бенкендорф. Николай воспринял это известие как нечто чрезвычайное. Одно дело, когда интересы российской и британской разведки пересекаются где-нибудь на окраине державы – на Кавказе или в Азии. А тут такое, да прямо в столице Российской империи, да к тому же два раза подряд. Есть о чем задуматься.
Николай решил досконально разобраться во всей этой истории. Через ротмистра Соколова он пригласил Шумилина прибыть в Зимний, чтобы в личном докладе получить информацию, что называется, из первых рук.
Шумилин, после долгой беседы с мистером Скоттом – его напарник ушел, как говорят уголовники, «в полную несознанку» – подобрал в своем архиве материалы о взаимоотношениях Британии и России в 1840-х годах, и ранним утром выехал на присланной за ним карете дворцового ведомства в Петербург. Заехав по дороге на Фонтанку и захватив ожидавшего его Бенкендорфа, он ровно в полдень вошел в кабинет императора.
Николай приветливо поздоровался с графом и Шумилиным и пригласил их присесть.
– Да, Александр Павлович, – сказал он, – ну вы и кашу заварили с вашими британцами. Честно говоря, не ожидал я ничего подобного. Хотя джентльмены из Лондона никогда не отличались хорошими манерами, но тут они собрались учудить такое, – Николай развел руками, показывая, что у него просто нет слов, чтобы оценить наглость англичан, которые вели себя в России, словно к какой-нибудь Индии или в Китае.
– Ваше величество, – ответил Шумилин, – джентльмены считают, что соблюдать правила приличия необходимо лишь в отношении своих соотечественников. Прочие же люди, которые живут по ту сторону Канала, уже как бы не ровня им. И в зависимости от «табель о рангах», установленный этими джентльменами, все прочие народы считаются варварами и дикарями.
– Ну, здесь они ошибаются, – возмущенно произнес Николай, – мы не допустим, чтобы подданные королевы Виктории поступали с Россией как с какой-то азиатской колонией, которую легко завоевать с помощью нескольких батальонов.
Кстати, Александр Павлович, что вы можете сказать об армии Британии? Насколько она сильна и может ли представлять опасность для нас в случае вооруженного столкновения?
Шумилин достал из кармана сюртука несколько листков бумаги и разложил их на столе.
– Ваше величество, – начал он, – Британия сильна своим флотом. Сухопутная армия же королевства после разгрома Наполеона Бонапарта находится в весьма жалком состоянии.
Годовое содержание солдата британской армии обходится дешевле, чем содержание арестанта в английской тюрьме. В казармах – теснота неимоверная. В тюремных камерах на каждого арестанта выделяется в два с половиной раза больше места, чем во многих гарнизонах и госпиталях на одного британского солдата. Все это не может не сказаться на здоровье нижних чинов. Смертность среди гражданского населения сопоставимого с солдатами возраста составляет восемь человек на тысячу, а в пехотных частях британской армии в мирное время – двадцать человек на тысячу. Особенно много солдат умирает от туберкулеза, смертность от которого в пять раз превышает этот показатель для гражданских лиц.
Принятые в армии мундиры хотя и живописны, но тесны – летом в них жарко, а зимой – холодно. Даже частям, которые несут службу в Канаде, выдаются только обычные мундиры и ничего больше – ни теплых шарфов, ни шинелей. А так как жалованье у британских солдат мизерное, то они могут купить себе лишь перчатки…
– А какое, кстати, денежное довольствие у британских солдат? – спросил Николай, с интересом слушавший Шумилина.
– Жалованье рядового обычного пехотного полка, – ответил тот, – в среднем составляет семь шиллингов в неделю. Причем половину этой суммы у него высчитывают за питание, и еще шиллинг и десять пенсов – за общие расходы на содержание, включая мыло и прочее. Можете подсчитать, сколько денег остается солдату на жизнь.
– А как их кормят, – поинтересовался Бенкендорф, – сколько солдату положено в день хлеба и мяса? – Видимо, граф вспомнил боевую молодость, когда он был вынужден заботиться о своих подчиненных и требовать от интендантов, чтобы нижние чины были накормлены и напоены.
– Британских солдат кормят два раза в день, – ответил Шумилин, – завтрак в семь тридцать и обед в двенадцать тридцать. Ужина нет. В ежедневный рацион входит фунт хлеба и три четверти фунта вареной говядины. Овощи, свинину и другие продукты солдаты приобретают за свой счет. Это в том случае, если у него что-то остается от жалованья. К тому же командиры часто вступают в сговор с поставщиками, и на солдатский стол поступают недоброкачественные, а то и просто испорченные продукты.
– Безобразие! – воскликнул император. – Скажите, Александр Павлович, а бунты в британской армии из-за всего этого не происходят?
– Ваше величество, – ответил Шумилин, – в королевской армии нижних чинов командиры держат, что называется, в ежовых рукавицах. Ведь по закону военный суд общей юрисдикции может приговорить проштрафившегося солдата к неограниченному числу ударов плетью, а полковой суд – к тремстам ударам плетью.
Николай при этих словах поморщился – видимо, вспомнил о суровых приговорах военных судов в России, когда виновных прогоняли сквозь строй по нескольку раз и, случалось, забивали до смерти.
– А как в Британии с военной подготовкой? – поинтересовался Бенкендорф, который, заметив неловкую паузу в разговоре, попытался сменить тему.
– Александр Христофорович, – сказал Шумилин, – нижние чины британской армии неплохо знают военное дело, в бою стойки, и воевать с ними будет трудно. Но вооружение у них мало чем отличается от того, которое было у королевских полков герцога Веллингтона при Ватерлоо. Это позднее, лет через десять, у британцев появятся дальнобойные нарезные винтовки и начнет серьезно сказываться их общее техническое превосходство.
Что же касается нижних чинов, то больше половины из них не умеют ни читать, ни писать. Что же касается британских офицеров…
– Ваше величество, – Шумилин обратился к императору, – скажите мне, можно ли в русской армии купить офицерский чин? Не получить за заслуги перед Отечеством или за безупречную службу, а просто заплатить деньги и стать офицером.
– Нет! – возмущенно воскликнул Николай. – Никогда такого в русской армии со времен императора Петра Великого не было и быть не может!
– А вот в британской армии, – сказал Шумилин, – есть две категории офицеров: пехотные и кавалерийские – считавшиеся джентльменами, и офицеры артиллерии и инженерных войск, которые джентльменами не считались…
– Да как такое возможно! – возмущенно воскликнул Николай, который до того, как стать императором, командовал лейб-гвардии Саперным батальоном, и всю жизнь считал себя военным инженером. – Значит, меня эти лондонские прохвосты тоже не считают джентльменом?
Шумилин лишь развел руками. Такое отношение к артиллерии и инженерным войскам во время Крымской войны дорого обойдется английской армии. Британцы будут нести большие потери от огня русской артиллерии часто из-за того, что будут пренебрегать маскировкой и окапыванием, а артиллерия лорда Реглана в состязании с русской артиллерией неизменно будет проигрывать.
– Ваше величество, – сказал Шумилин, – все отличие британских офицеров – джентльменов или не джентльменов заключается в том, что джентльмены покупали свое звание, а все прочие – нет. Система покупки чинов настолько усложнилась, что военное министерство Британии было вынуждено разработать официальный прейскурант, в котором указывались точные суммы, которые надлежало уплатить за определенное звание и должность.
Цены были высокие. Например, в 1836 году граф Кадиган купил чин подполковника 11-го драгунского полка для своего сына, который позднее прославился безумной атакой под Балаклавой. Он заплатил сорок тысяч фунтов за этот чин, превысив прейскурант на 5176 фунтов.
Все это не позволяет бедным, но талантливым людям стать офицерами. Зато богатые бездари быстро продвигаются по службе.
– А что это за атака под Балаклавой? – поинтересовался Бенкендорф, которому лишь в общих чертах была известна история Крымской войны.
– Граф, я потом вам о ней расскажу, – сдержанно сказал император, – а вам, Александр Павлович, большое спасибо за ваш рассказ про армию королевы Виктории. Я думаю, что на суше нам с ней тягаться вполне по плечу. А вот на море… Вы не могли бы завтра пригласить сюда же вашего знакомого, господина Пирогова? Я слышал, что он произвел большое впечатление на наших военных моряков.
* * *
После беседы с императором Шумилин собрался было заняться текущими делами, но не тут-то было! Едва он успел отобедать, как к нему заявился Николай Павлович собственной персоной. Похоже, что утренний разговор не давал ему покоя, и он хотел посоветоваться с человеком, который знал будущее, а следовательно, мог предвидеть возможные ошибки, которые, возможно, повторятся и в этой реальности.
– Александр Павлович, – сказал царь, присаживаясь в мягкое кресло у окна, – у меня не выходят из головы слова, которые я сегодня услышал от вас. Я о войне с Британией, которой, как я понял, нам не избежать. А почему эта война должна случиться? Это неизбежно, или мы сможем уклониться от военного столкновения с этой державой?
Шумилин вздохнул. Нет ничего хуже, чем оказаться Кассандрой и предсказать человеку, лично тебе симпатичному, события для него весьма неприятные. Но лгать он не хотел.
– Видите ли, ваше величество, – начал он, – как говорил персонаж еще не написанной в этом мире книги, «все войны, в сущности, – драка из-за денег». Крымская война – не исключение. И хотя формально поводом для нее стали ключи от Святых мест в Иерусалиме, в действительности причиной боевых действий стало торговое соперничество между Россией и Британией.
– Вы так считаете? – удивленно спросил Николай. – А какое может быть соперничество между нашими странами, если доля Британии в ввозимых к нам товарах составляет три четверти, и в свою очередь, почти половина ввозимых в Англию товаров – это наши лес, деготь, пенька, железо, медь, лен, а главное – зерно. Мы кормим британское королевство нашим хлебом. Вы знаете, Александр Павлович, что последние лет десять вывоз нашего зерна ежегодно возрастал вполовину. И торговля хлебом шла через наши южные порты, самым крупным из которых была Одесса.
Шумилин, слушая императора, согласно кивал. Оказывается, Николай разбирался не только в военном деле. Дела торговые, судя по всему, его тоже волновали. Однако можно запомнить цифры и факты, при этом не сделав из всего этого прогноз на дальнейшее развитие событий.
– Ваше величество, – сказал он, – то, что вы сейчас сказали, истинная правда. Только следует не забывать, что доля продаваемого Россией зерна будет с каждым годом неуклонно уменьшаться, а доля Османской империи в торговле зерном с Британией будет увеличиваться. К тому же два года назад было подписано англо-турецкое торговое соглашение, согласно которому Британия получила существенные преимущества по тарифам в сравнении с другими странами. Или проще говоря, англичане начали медленно, но верно вытеснять нас с турецкого рынка.
– Вот, значит, как, – только и сказал Николай, задумчиво глядя в окно. – Но ведь это еще не повод для начала войны.
– Еще какой повод, – усмехнулся Шумилин. – Надо помнить, что британцы – это нация торгашей, и деньги для них в жизни значат гораздо больше, чем для нас, русских.
Кроме того, не стоит забывать и о жестком торговом соперничестве между Россией и Британией в Азии. Больше всего на свете британцы боятся, что русские полки перевалят через хребты Гиндукуша и, спустившись в долины Инда и Ганга, свергнут власть Ост-Индской компании. И это ведь вполне реально – в Индии британцев ненавидят, а численность дислоцированных в тамошних краях английских войск не превышает несколько тысяч человек.
– Действительно, – сказал задумчиво Николай, – этого очень мало для того, чтобы держать в повиновении такую огромную страну. Продолжайте, Александр Павлович, – сказал он, помолчав пару минут, – все, что вы говорите, очень важно.
– А ведь еще есть Туркестан, Персия, наконец, Китай, – сказал Шумилин. – После подписания мира с Персией фактически вся территория этой страны оказалась подконтрольной России. Британцы бесятся от бессильной злобы, но наши товары широким потоком пошли в Персию и своей дешевизной и качеством вытесняют оттуда британские товары. А успешная торговля с Китаем сулит нашим купцам и промышленникам просто сказочные барыши. Этого британцы категорически не желают допустить. Они готовы воевать с нами, нести огромные убытки, зная при этом, что в конечном итоге позиции России в Азии будут подорваны.
– И что же вы посоветуете, Александр Павлович, – спросил император, – неужели нам все же придется вступить в войну с Британией из-за наших торговых интересов?
– Боюсь, – ответил Шумилин, – что войны не миновать. И лучше начать ее в благоприятных для России условиях. Как я вам уже рассказал, британская армия слаба и может успешно воевать лишь с толпой недовольных колонизаторами туземцев. С регулярными частями, организованными на европейский манер, британцам вряд ли удастся справиться.
К тому же у Британии в настоящее время нет союзников в Европе. А как показывает практика, Англия готова воевать на континенте лишь при наличии мощного союзника. С Францией у Британии отношения в данный момент хуже некуда. А с Пруссией и Австрией у России отношения хорошие. Пока хорошие… – и Шумилин пристально посмотрел на императора.
Император досадливо взмахнул рукой. Он уже успел узнать о том, как Австрия «отблагодарила» его за помощь в подавлении мятежа мадьяр и как двусмысленно, если не сказать более, повела себя Пруссия.
– Так уж исстари повелось, Александр Павлович, – сказал он, – что у государств, как и у людей, своя рубашка всегда ближе к телу. Австрия же всегда славилась коварством и эгоизмом.
– Отправленный недавно в отставку господин Нессельроде, – ответил Шумилин, был всегда верным слугой канцлера Меттерниха. Для России он делал лишь то, что не противоречило интересам Австрии.
Теперь же, после того как место министра иностранных дел империи стало вакантным, надо подумать над тем, каков будет новый политический курс России и какие нам избрать приоритеты. Как мне кажется, вектор нашей внешней политики должен быть с запада развернут на восток и юг. А в Европе надо будет лишь следить за тем, чтобы ни одна из держав не представляла опасности для России.
В Азии нужно проводить энергичную экспансию, не боясь столкновения с британцами. Они нас там больше боятся. Вспомним недавние провалы британской агентуры в Афганистане и в Хиве. Лишь граничащая с преступлением нерешительность господина Нессельроде не позволила России сделать джентльменам из Лондона полный шах и мат.
– Я согласен с вами, Александр Павлович, – тихо сказал император, – России нужна новая политика и новые политики. А пока надо почистить авгиевы конюшни, которые оставил после себя граф Нессельроде. На все это понадобится время, и немалое.
* * *
Адини вернулась домой из будущего. Ей было и радостно и грустно. Радостно потому, что во время посещения лечебницы добрый доктор Роберт Семенович сказал, что ее анализы показали «положительную динамику» и выздоровление идет вполне успешно. А грустно потому, что она снова рассталась с любимым Николя, который не может вот так вот запросто посещать Зимний дворец.
Даже если им все же доведется снова встретиться на каком-либо рауте или балу, то она не сможет общаться с ним так же просто и душевно, как это было в Петербурге XXI века. Правда, с ней рядом теперь будет милая Ольга Валерьевна, самый близкий Адини человек.
Император, узнав от дочери радостное известие о том, что болезнь отступила, обрадовался. Он решил посоветоваться с Шумилиным и узнать у него, какой подарок можно сделать чудо-доктору, сумевшему вылечить Адини от смертельного недуга.
– Я не пожалею для него ничего! – воскликнул Николай. – Жизнь моей дочери бесценна, и я готов осыпать его золотом за то, что он сделал для нашей семьи.
Шумилин усмехнулся.
– Ваше величество, – сказал он, – подарок уважаемому Роберту Семеновичу, конечно, передать следует. Но он должен быть скромный, дабы не вызвать у нашего доктора подозрений. Ведь полное излечение еще не наступило, и с ним Адини придется встречаться еще не один раз. Ведь она, даже окончательно выздоровев, должна будет время от времени проверяться у врачей-фтизиатров, чтобы ее страшная болезнь не вернулась.
– Я полностью доверяюсь вам, Александр Павлович, – задумчиво сказал Николай. – А посему поступайте так, как считаете нужным. И еще – Адини рассказала мне о том, как о ней заботилась в вашем времени уважаемая Ольга Валерьевна. Могу ли я что-нибудь сделать для нее?
– Об этом лучше спросить у нее самой, – ответил Шумилин. – Ольга Валерьевна – дама весьма необычная. Она красива и нежна, но характер у нее такой, какой встречается не у всякого мужчины. У нас про таких, как она, говорят «бой-баба». Я вам рассказываю об этом для того, чтобы вы учитывали это, общаясь с ней.
– Спасибо, Александр Павлович, – серьезно сказал император, – я поговорю с Ольгой Валерьевной и попытаюсь узнать ее дальнейшие намерения. Хочется все же как-то отблагодарить ее.
– Ваше величество, – сказал Шумилин, – как мне приватно сказала Ольга, у нее роман с живописцем Карлом Брюлловым. И я понял, что их чувства взаимны.
Заметив неудовольствие, мелькнувшее на лице императора, Александр поспешил успокоить его:
– Нет-нет, ваше величество, я знаю о том скандале с женитьбой, который недавно случился у этого замечательного художника, картинами которого и по сей день любуются люди. Господин Брюллов был жестоко обманут своей супругой и ее отцом. Виновным же во всем случившемся сделали его.
– А он действительно ни в чем не виновен? – спросил Николай, внимательно посмотрев на Шумилина. – Александр Павлович, вы ведь знаете, я вам полностью доверяю, и потому ваше слово в этом деле может стать решающим. Я помню о том, что в своем будущем вы знаете о нас больше, чем мы, современники и свидетели происходящего. Значит, вы полагаете, что господин Брюллов в этом скандале является потерпевшей стороной?
– Именно так, – сказал Шумилин. – Отец супруги Брюллова сожительствовал со своей дочерью. Вся эта мерзость выплеснулась на обманутого мужа, и он чуть не лишился рассудка. И мне кажется, что такая женщина, как Ольга Валерьевна, может восстановить душевный покой великого художника. Я хотел попросить вас разрешить Ольге побывать с Карлом Брюлловым в будущем. Думаю, ему это пойдет на пользу.
Николай задумался. По его лицу было видно, что предложение Шумилина не совсем пришлось ему по душе. Император не хотел, чтобы о путешествиях во времени узнали посторонние лица. Но в то же время ему не хотелось отказывать Шумилину, которому он был столь многим обязан. К тому же гость из будущего просил не для себя, а для Ольги Румянцевой, о которой императору так много хорошего рассказала дочь.
– Александр Павлович, – наконец сказал император, – если вы все уже хорошо продумали и взвесили, то поступайте так, как считаете нужным.
– Вот и отлично, – улыбнулся Шумилин, – пусть будет так. Всю ответственность я беру на себя.
– Скажите, Александр Павлович, – сменил тему разговора Николай, – как вы считаете, будут ли британцы пытаться снова сделать нам какую-нибудь пакость? Ведь их должны насторожить неудачи, которые случились здесь недавно. Я знаю, что подданные королевы Виктории – люди упрямые и решительные. А посему они попытаются взять реванш за свои неудачи.
– Я тоже думал об этом, – сказал Шумилин, – и полностью согласен с вами в том, что британцы не успокоятся. Поэтому я попрошу вас принять все меры предосторожности. В качестве телохранителя я предлагаю использовать Сергеева-младшего. Молодой человек прекрасно стреляет, обучен приемам рукопашного боя, смел, имеет боевой опыт. Наконец, он предан вам.
Николай снова нахмурился. Предложение Шумилина не совсем ему понравилось. У него просто в голове не укладывалось, что кто-то может поднять руку на помазанника Божьего, коим является император.
Но в то же время он уже знал о печальной судьбе своего наследника, на которого бомбисты устроили настоящую охоту, закончившуюся его смертью. Да и судьба отца, императора Павла I, убитого русскими аристократами, за спинами которых были все те же проклятые британцы, подсказывала Николаю, что к словам гостя из будущего стоит прислушаться.
Видя колебания Николая, Шумилин продолжил:
– Ваше величество, я думаю, что присутствие рядом с вами этого молодого человека не должно помешать вам. Когда нужно, он может быть незаметным. Поверьте, мы, к несчастью, слишком хорошо знаем, как происходят покушения на властей предержащих. Этот опыт бесценен. А нам будет спокойней, что рядом с вами наш человек.
– Хорошо, – сказал наконец император, – если вы считаете, что так будет лучше… Но знаете, Александр Павлович, мне все это не очень нравится.
– Ваше величество, – примиряюще сказал Шумилин, – присутствие рядом с вами Сергеева-младшего не будет длиться вечно. Как только мы решим британскую проблему и окончательно убедимся в том, что вам больше ничего не угрожает, то присутствие рядом с вами Николая станет необязательным.
– Ну, если так, то я согласен, – сказал император, – если честно, мне по душе этот юноша, который уже успел послужить своему отечеству.
– Ваше величество, надо подумать о том, в качестве кого будет находиться при вас сей достойный молодой человек. Что, если вы сделаете его своим секретарем? С его помощью вы всегда сможете заглянуть в ноутбук и получить любую справку о событиях, произошедших в нашем прошлом. Он станет связующим звеном между двумя мирами.
– Пусть будет так, – сказал император, – я жду завтра же утром Николая Сергеева во дворце. Спасибо за заботу, Александр Павлович. Я всегда буду помнить о том, что вы сделали для меня и нашего отечества.
* * *
Вечером Шумилин встретился с Сергеевым-младшим и «обрадовал» его тем, что тому вскоре предстоит сменить адрес. А именно – перебраться на ПМЖ в Зимний дворец. Нельзя сказать, что Николай очень огорчился, узнав о том, что его «без него женили». Первое, о чем ему подумалось, было то, что теперь он сможет чуть ли не ежедневно видеться с Адини. Но Шумилин быстро остудил его любовный пыл, заявив, что бесцельно болтаться по царскому дворцу вряд ли придется.
– Коля, пойми, – сказал он, – ты должен быть все время рядом с императором. После того как мы дважды дали по зубам предкам Джеймса Бонда, британцы могут позабыть, что они джентльмены, и начать всерьез охоту на твоего коронованного тезку.
Да и не такие уж они джентльмены. Своих королей резали и казнили почем зря, а уж с чужими монархами тем более не будут церемониться. Вспомни отца Николая Павловича, императора Павла I. Почувствовали лорды лондонские, что к ним подкрадывается северный пушной зверек, и организовали российскому императору веселенькую ночку в Михайловском замке. Поэтому, Коля, – уже серьезно сказал Шумилин, – твоя боевая задача – сделать так, чтобы император остался целым и невредимым. Можешь, конечно, рассчитывать на нашу помощь, на поддержку Дениса и Вадима, на графа Бенкендорфа и его команду. Но именно ты будешь ближе всего к царю.
А он, как известно, страшнейший трудоголик. Встает ни свет ни заря, ложится глубоко за полночь. Целый день мотается по столице, хочет все увидеть своими глазами, сам во всем разобраться. Хорошо это или плохо, не знаю. Знаю лишь одно – тебе нужно будет хвостиком ходить за ним и смотреть, чтобы с царя и волос не упал. Тебе все понятно?
Николай, внимательно слушавший бывшего опера, кивнул.
– Дядя Саша, – сказал он, – я, конечно, сделаю все, что смогу, но мне нужна будет соответствующая снаряга. Да и почему, кстати, вы решили именно меня припахать? Ведь тот же ваш Вадим или Денис с этим делом справились бы не хуже.
– Начну с последнего, – ответил Шумилин. – Вадим, как тебе известно, на службе и бросать ее не намерен. Он, конечно, в случае необходимости сможет сюда сгонять на день-другой, но не более того. Денис пока замещает твоего батю в авторемонтной мастерской. Он тоже сможет тебе прийти на помощь в случае нужды. Так что другой кандидатуры у меня нет.
Ну и, Николя, мы с твоим батей учитывали и, что называется, твой шкурный интерес, – тут Шумилин хитро улыбнулся и подмигнул Сергееву-младшему, – скажи по-честному, ведь тебе очень даже будет приятно, если ты сможешь чаще видеть Александру Николаевну? Я же не дурак и кое-что в этой жизни понимаю, – тут бывший опер опять подмигнул и чуть хрипловатым голосом пропел куплет из известного детского мультика: «Ведь влюбился я по уши в царскую дочь…»
Николай вдруг почувствовал, что краснеет до самых корней волос.
– Ну да, дядя Саша, – сказал он, – влюбился, и ничего с этим сделать не могу. Я, конечно, понимаю, что чудес не бывает, и Николай Павлович никогда не разрешит ей выйти за меня замуж… – тут Николай махнул рукой и отвернулся.
– Не бывает, говоришь, чудес? – снова хитро улыбнулся Шумилин. – А то, что мы сейчас с тобой находимся в XIX веке – это разве не чудо? Не, паренек, любовь – это настоящее чудо. Так что люби свою Адини, и пусть она тебя любит. Мне кажется, что все будет у вас хорошо. Только, ты, Коля, – бывший опер снова стал серьезным, – запомни одну вещь. Император Николай I – человек умный и прекрасно разбирающийся в людях. Работа у него такая… Поэтому вас, голубков, тихо воркующих под крышей его дворца, он расколет на раз-два. И вылетишь ты из Зимнего с оконной рамой на шее, а Адини… – тут Шумилин на минуту задумался, а потом продолжил: – А Адини он срочно выдаст замуж за какого-нибудь занюханного германского короля или герцога и отправит в его европейские владения, которые по территории будут меньше сибирского колхоза средней руки. А там у бедной девочки снова начнется процесс в легких… Словом, Коля, тебе все понятно?
– Понятно, дядя Саша, – угрюмо ответил Сергеев-младший, – я не подставлю ни Адини, ни вас, ни себя…
Наутро в Аничков дворец прибыл старый знакомый Николая ротмистр Соколов и передал записку, в которой говорилось, что господин Сергеев приглашен к 17:30 в Зимний дворец на вечерний чай к государю-императору.
«Ого, – подумал Николай, – это что – царь-батюшка решил провести что-то вроде смотрин? Ладно, почнем, помолясь».
Он кивнул ротмистру:
– Дмитрий, передай государю, что я обязательно буду у него в указанное время.
Соколов кивнул и отправился по своим делам в здание у Цепного моста. А Николай стал готовиться к визиту.
Он собрал в большую сумку, именуемую в XXI веке «мечтой оккупанта», все свое имущество, потом, сев за стол, набросал на листке бумаги список некоторых специфических вещей, которые понадобятся ему, дабы надежней охранять русского монарха.
В урочное время он встретил на Дворцовой площади ожидавшего его графа Бенкендорфа и вместе с ним отправился в царские покои. Николай был разочарован, узнав, что император велел подать чай и кофе в свой кабинет, чтобы побеседовать с ним и графом Бенкендорфом без лишних свидетелей.
Они сидели втроем, чинно прихлебывали из фарфоровых чашечек прекрасный черный чай – Бенкендорф, как истинный немец, предпочел чай кофе – и вели неторопливую беседу о пустяках.
По прошествии четверти часа, когда чай был выпит, а количество сдобных булочек и кренделей на столе значительно уменьшилось, император отставил в сторону пустую чашку и приступил к беседе, ради которой, собственно, и был приглашен во дворец Сергеев-младший.
– Скажите, Николай, – спросил царь, – как, по-вашему, могут поступить британцы, если им очень захочется совершить на меня покушение?
– Ваше величество, – ответил бывший десантник, – трудно точно сказать, какой способ они изберут. Замечу только, что англичане первыми из европейцев стали использовать для убийства высших командиров армий своих противников так называемых снайперов.
– Снайпера? – переспросил император. – Я раньше никогда не слыхал этого слова.
– Снайпер, – ответил Николай, – это меткий стрелок, умеющий хорошо маскироваться и первым же выстрелом на дальнее расстояние поражать одиночную цель. А произошло это название от британского слова «снайп» – бекас. Если вы, ваше величество, когда-нибудь охотились на бекасов, то, наверное, помните, как трудно бывает попасть из ружья в эту маленькую птичку, которая стремительно летит, все время меняя направление движения.
Так вот, первым таким снайпером, по всей видимости, стал британец Джон Дайот. Во время Гражданской войны в Англии в 1642–1648 годах, он с колокольни выстрелом в глаз наповал убил командующего парламентской армии Роберта Гревилла. Выстрел был произведен с расстояния ста пятидесяти ярдов – по-нашему со ста сорока метров. Для мушкетов того времени это была неслыханная дистанция.
– Вот как, – удивленно сказал император, – а я об этом ничего не слышал.
– Ваше величество, – сказал Николай, – могу напомнить вам о случае, который произошел в не столь давнее время. Во время Наполеоновских войн в 1809 году в Испании британский снайпер Томас Планкет с расстояния шестисот метров выстрелом в лоб убил французского генерала Огюста Кольбер-Шабане. Этот генерал считался в армии Бонапарта одним из лучших кавалерийских военачальников.
Хочу заметить, что оба этих британских снайпера убили командующих своих противников не в бою, а именно как дичь на охоте. То есть они специально охотились за своими жертвами.
– Эти британцы – варвары, не признающие правил ведения войны, – запальчиво выкрикнул граф Бенкендорф. – Но теперь, Николай, я понимаю, что вы имеете в виду, заявляя о том, что британцы могут таким же способом покуситься на священную особу нашего императора.
– Это не варварство, господин граф, – грустно улыбнулся Сергеев-младший, – это война. Именно такими будут войны в нашем времени. На одной из таких войн и я был снайпером. Только мне пришлось охотиться не на вражеских офицеров, а на своих «коллег» – снайперов. Кстати, некоторые из них были женщинами…
– Не может быть! – в один голос воскликнули царь и Бенкендорф.
– Может, еще как может, – сказал Николай. – Видите, – он показал пальцем на свой стеклянный глаз. – Это память об одной такой охоте. Мой противник – женщина, которая до этого успела убить двадцать три русских солдата и офицера, вогнала пулю в камень, который был в нескольких сантиметрах от моего виска. Брызги камня и посекли глаз. Я успел выстрелить на долю секунды раньше и попал туда, куда целился – в лоб своему противнику.
– Да, Николай Викторович, – царь впервые назвал Сергеева-младшего по имени и отчеству, – вижу, что с таким опытным воином, как вы, я буду в полной безопасности…
* * *
В усадьбе у Виктора Ивановича Сергеева уже вовсю действовала перевалочная база пришельцев из будущего. Сюда доставляли грузы, которые время от времени перекидывали через портал, открывавшийся у чудо-дерева в Кировске. На реализованные золотые монеты и драгоценности Антон, используя свои старые коммерческие связи, доставал много полезных вещей, которых в прошлом не найти днем с огнем.
Ну, и в усадьбе функционировал своего рода ИВС, где под замком находились агенты британских спецслужб. Мистер Джонсон после очной ставки со своим шефом наконец заговорил, но ничего нового он не сообщил. Мистер Скотт был прав – в их тандеме он играл вспомогательную роль и нужен был исключительно для силовой поддержки.
А вот главный британский шпион знал немало. С ним Шумилину удалось установить контакт. Правда, не стоило обольщаться – британская разведка состояла из настоящих мастеров своего дела, и даже с вроде бы «раскаявшимися» агентами надо было держать ухо востро.
А потому во время задушевных бесед Шумилин всегда держал под рукой электрошокер, а у входа в комнату, где обычно происходили эти беседы-допросы, лежал зубастый Сникерс, не сводивший глаз с чужого человека. Британец, оценивший рост и плотность ротвейлера, а главное, размер его клыков, видимо, сделал соответствующие выводы, и вел себя с Шумилиным подчеркнуто вежливо.
Мистер Скотт успел переварить информацию о будущем, которую сообщил ему этот человек, и больше не терял самообладания. Его интересовала история Британии и судьба ее колоний. Шумилин рассказал ему – разумеется, в том объеме, который посчитал необходимым, что собой представляла Британия в XXI веке. Мистер Скотт задумался, а потом заявил, что он, несмотря ни на что, продолжает гордиться той империей, которую построили его потомки, и ни о чем не жалеет.
– Мистер Шумилин, – сказал он, – ведь все империи рано или поздно умирают. Это закон развития как человека, так и империи. Рождение – детство – юность – расцвет – зрелость – старость – смерть. Моим соотечественникам нечего стыдиться – Британия была самым могучим государством мира. А ее старость… Так ведь старость всегда связана с болезнями и страданиями.
– Мистер Скотт, – ответил Шумилин, – Британская империя одряхлела, в этом вы правы. И действительно, у нее великое прошлое. Но…
Умереть ведь тоже можно по-разному. Можно в бою, как положено настоящему мужчине. Можно в кругу родных и близких, с чувством того, что жизнь прожита не зря. А можно умереть под забором, никому не нужной развалиной, у которой более молодые и энергичные бродяги предварительно вывернут карманы и заберут последний пенни.
То, что сейчас происходит с Британией, напоминает смерть под забором. Страну наводнили те, кто в ваше время, мистер Скотт, боялся бросить косой взгляд на своего сагиба. Они чувствуют себя хозяевами и диктуют правила поведения британцам. А те хотя и ворчат, но подчиняются этим наглым незваным гостям и боятся им сказать слово против. Британия медленно, но верно превращается в колонию.
Мистер Скотт, которому Шумилин показал несколько сюжетов из жизни Британии XXI века, лишь мрачно кивнул. Его шокировало зверское убийство в Вулидже – районе Южного Лондона – английского солдата двумя чернокожими исламистами и победное ночное шествие «мусульманских патрулей» по улицам британской столицы.
– Это, между прочим, – сказал Шумилин, – изнанка той безудержной колонизации, которая началась в XIX веке. Вы задумайтесь над тем, что написано в Библии:
Что пользы человеку от всех его трудов, над чем он трудится под солнцем?
Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек.
Восходит солнце, и заходит солнце, и на место свое поспешает:
Чтобы там опять взойти;
Бежит на юг и кружит на север, кружит, кружит на бегу своем ветер…
– …И на круги свои возвращается ветер; – подхватил мистер Скотт, -
Бегут все реки в море, – а море не переполнится:
К месту, куда реки бегут, —
Туда они продолжают бежать…
– Да, я часто вспоминаю Книгу Экклезиаста, задумчиво промолвил британец. – Но скажите вы мне, господин из будущего, зачем вы пришли в наш мир? Ведь вы вмешиваетесь в Божье предначертание. Неужели вы чувствуете себя превыше Бога?
Шумилин улыбнулся.
– Мистер Скотт, – ответил он, – а вы не допускаете, что наше появление в этом мире не могло произойти без Промысла Господнего?
– Значит, так тому и быть, – печально сказал британец.
Бывший опер не занимался только одними душеспасительными беседами с английским разведчиком. Вечерами он рылся в памяти своего ноутбука, перечитывал записанные на диск книги по истории российско-британских отношений и делал выписки. Потом он, словно полководец над картой, склонялся над расчерченной на большом листе схемой, испещренной именами, фамилиями и датами. Соединяя их стрелочками, он пытался понять, что связывает ту или иную историческую личность друг с другом и каковы их взаимоотношения. Постепенно вырисовывалась гигантская паутина, опутавшая Российскую империю.
«Бедный, бедный Николай Павлович, – думал Шумилин, начиная понимать и оценивать масштабы творимого в стране беспредела. – Тут и врагов не надо, свои доведут до цугундера.
Может быть, это мы зря взяли так сразу в карьер? Врагов у императора – ну и у нас, естественно – появилось столько, что теперь надо глядеть в оба – как бы не произошло то, что случилось с батюшкой Николая Павловича в одну холодную мартовскую ночь 1801 года. Тем более что и противник все тот же – британцы, мать их…»
Шумилин вздохнул. Но с другой стороны, как в народе говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Придется доводить дело до конца. А для этого нужно будет найти среди людей XIX века надежных помощников.
Взять, к примеру, того же ротмистра Соколова. Ясная голова, светлый ум, храбр, физически неплохо подготовлен. Или того же казачка, Никифора Волкова – сообразителен, храбр, умеет вести себя в экстремальных ситуациях.
«Плохо то, – подумал Шумилин, – что те, кто может принимать важные решения – царь, Бенкендорф, цесаревич – люди с рыцарскими понятиями о чести. А вот их противники как раз подобными достоинствами не обладают. Посему состязаться с ними – дело заведомо проигрышное.
Надо вспомнить о так часто приписываемом нам “византийском коварстве”, о том, что “с волками жить – по-волчьи выть”. И на удар отвечать ударом. Только вот не согласятся с моими рассуждениями наши предки. Как же быть…»
Шумилин вздохнул. Верный Сникерс, дремавший на коврике у стены, услышав этот вздох, встрепенулся и, открыв глаза, понимающе посмотрел на него.
Александр свернул в трубку ватман со своей каббалистической схемой и, достав из письменного стола рабочую тетрадь, стал по старой памяти накидывать план действий.
* * *
Из усадьбы Сергеева Шумилин снова отправился в Петербург. Он решил попросить у императора аудиенцию, чтобы обсудить с ним насущные вопросы. И самый главный из них на Руси «Что делать?». Насчет того, «кто виноват», он уже не раз говорил Николаю. Но тот, в душе соглашаясь со своим советником из будущего, колебался, опасаясь принимать кардинальные решения. Император считал, что основа его царствования – консерватизм, и все попытки что-либо решительно изменить откладываются «до лучших времен».
К тому же Шумилин знал, как тяжело Николай воспринимает чужие предложения. Император считал, что его мнение – единственно верное, и все должны или принять его как руководство к действию, или катиться ко всем чертям.
Конечно, после посещения будущего, знакомства с историей его царствования и последующих за ними событий, самомнение Николая было несколько поколеблено. Он стал прислушиваться к тому, что говорили ему новые знакомые. Но все же человеку, привыкшему повелевать, было очень трудно избавиться от своих привычек.
Шумилин долго размышлял и взвешивал все, что ему было известно о царствовании Николая Павловича и о нем самом. Можно было, конечно, махнуть на все рукой и пользоваться его гостеприимством, время от времени консультируя царя. В конце концов, если Николай за время своего правления не повторит роковые ошибки, которые были сделаны им в их истории, то и это можно считать неплохим результатом.
Но Шумилин решил, что этого мало. Крайне необходимо было разрешить несколько самых неотложных вопросов, и в их числе кадровый. Ведь через сто лет после Николая один из самых успешных правителей России заявит: «Кадры решают всё!» И он окажется прав.
Кстати, об этом догадывался и император Николай I. Как-то раз он в сердцах сказал: «Россией правят столоначальники!» Действительно, разросшаяся до неприличных размеров бюрократия – за первые двадцать лет правления Николая количество чиновников выросло втрое, достигнув гигантской цифры – шестьдесят тысяч человек, – буквально завалила бумагами всю империю. Было подсчитано, что в 40-х годах XIX века среднестатистический российский губернатор в течение года подписывал сто тысяч различных документов, или – двести семьдесят в день. При этом на столь ответственное дело он тратил четыре с половиной часа ежедневно. Из этой горы бумаг лишь от силы одна сотая были действительно необходимы и приносили хоть какую-то практическую пользу.
Понимая всю пагубность происходящего, Николай старался лично во все вникать и все контролировать. Но даже его чудовищная работоспособность и дотошность мало помогали делу. Чиновники продолжали свой беспредел и мздоимство. Самые суровые наказания не помогали – на месте одного проштрафившегося жулика тут же появлялся новый.
Шумилин хотел напомнить императору слова из Евангелия:
«И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет, и мехи пропадут; но молодое вино должно вливать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое».
То есть новую внутреннюю и внешнюю политику должны проводить новые люди, которые не отягощены старыми предрассудками и могут здраво воспринять все те реформы, которые нужно будет провести.
В папке у Шумилина лежал список возможных кандидатов на должности министров, глав департаментов и учреждений. Были среди них и фамилии заводчиков, купцов, изобретателей, которые уже сейчас могли бы помочь российской экономике и промышленности совершить рывок и хотя бы догнать развитые европейские страны.
К этому списку были приложены, как говорили в XXI веке, резюме, где кратко рассказывалось о кандидате, а также о том, что он сумел сделать в царствование сына императора, Александра II.
Если создать этим людям, которых можно назвать солью земли русской, условия наибольшего благоприятствования, то они смогут принести огромную пользу своему Отечеству.
Взять, к примеру, подполковника Корпуса инженеров путей сообщения Павла Петровича Мельникова. Он сейчас преподает в институте Корпуса. Позднее станет одним из авторов проекта железной дороги Санкт-Петербург – Москва, а через четверть века – первым в России министром путей сообщений. Если бы он, а не граф Клейнмихель, руководил строительством магистрали, связавшей две российские столицы, она бы не обошлась так дорого, как в прямом, так и в переносном смысле. Железная дорога стоила казне шестьдесят четыре миллиона рублей, что оказалось в три раза дороже, чем строительство в Европе железнодорожной магистрали такой же протяженности. Инженеры, строившие эту железную дорогу, воспетую позднее поэтом Некрасовым, признавали, что на эти деньги можно было положить рельсы не только до Москвы, но и до Черного моря. Ну, а сколько народу погибло во время строительства этой магистрали – это разговор отдельный…
И примерам подобным несть числа. Русская земля во все времена была богата талантами. Шумилин рассчитывал, что Николай, ознакомившись с его досье, сделает соответствующие выводы. Ну, а если не сделает… Тогда остается только, как Понтий Пилат, умыть руки.
Император, получивший от Сергеева-младшего просьбу Александра Павловича об аудиенции и сообщивший, что разговор в этот раз пойдет о серьезных вещах (а когда они болтали о пустяках?), предложил встретиться с Шумилиным в Аничковом дворце.
Он любил это здание, связанное с юностью и первыми, самыми счастливыми годами семейной жизни. Недаром Николай называл этот дворец на Фонтанке «Аничковым раем». Его не пугал даже призрак Белой дамы, который бродил по коридорам дворца. Это была полупрозрачная фигура, одетая в белый балахон.
Правда, встреча с этой дамой чуть не стоила Николаю жизни. Он отделался не легким испугом, а скорее, легким приступом удушья. Император рассказывал своему лейб-медику, что из стены вышла прозрачная женская фигура и протянула ему руку. Белая дама пыталась что-то поведать Николаю, но от сильного потрясения он ничего не разобрал.
Было это на самом деле или нет, никто не знает, но с того момента император стал чрезвычайно набожным. Поэту Жуковскому, который был воспитателем цесаревича Александра Николаевича, настолько запала в душу эта история, что он хотел даже написать поэму о Белой даме, но император был категорически против.
И вот вместо призрака перед взором Николая явился его хороший знакомый, скорее друг, человек из будущего Александр Павлович Шумилин. Он почтительно поздоровался с самодержцем, но глаза его смотрели на императора так, что тому снова вспомнилась встреча с Белой дамой. По спине у Николая пробежал холодок.
– Ваше величество, – сказал Шумилин, – я попрошу вас серьезно отнестись к тому, что я вам сейчас расскажу…
Шумилин с разрешения императора присел, разложил на большом овальном столе бумаги, которые принес с собой, и посмотрел на Николая. Тот вопросительно смотрел на своего гостя.
– Александр Павлович, – сказал Николай, – я вас внимательно слушаю. Зная вас, я полагаю, что ваша просьба об аудиенции вызвана вескими причинами. Говорите, я готов выслушать любые, даже неприятные мне слова, лишь бы они помогли нашей матушке России.
– Ваше величество, я хочу поговорить с вами о реформах, которые рано или поздно придется проводить в России. Помните, я давал вам почитать книгу о царствованиях вашего сына, внука и правнука. И вы согласились со мной, что многие из реформ, которые провел в шестидесятых годах ваш сын и наследник, оказались несколько запоздалыми. А потому отставание от экономически и финансово более развитых стран Европы становилось все более и более значительным. А закончилось все… Вы ведь помните – чем все закончилось в феврале 1917 года.
Император внимательно выслушал весьма неприятные для него слова Шумилина. По лицу его пошли красные пятна, но он, к удивлению Александра, не вспылил и сдержал себя. Помолчав пару минут, Николай вздохнул и, внимательно посмотрев на Шумилина холодным взглядом голубых глаз, тихо произнес:
– Александр Павлович, я понимаю вас. Вы искренне хотите нам помочь. И помогаете – я помню, что вы сделали для моей любимой дочери. И то, что Россия отстает от европейских держав, для меня не секрет.
Но и вы должны меня понять. Ведь реформы – это своего рода революция. А вы помните, с чего начиналось мое царствование? Вот то-то же… Я категорически против любых революций.
– Да, ваше величество, – ответил Шумилин, – я вас прекрасно понимаю. И уважаю за то, что вы не побоялись вступить в борьбу с мятежниками, которые погрузили бы Россию в хаос и кровопролитие.
Воспитатель наследника Василий Андреевич Жуковский как-то сказал: «Революция – это когда после понедельника наступает среда. Но нельзя вернуться из понедельника в воскресенье». Золотые слова… Поэтому надо все хорошо продумать, чтобы реформы не превратились в революцию. Хотя, с учетом нашего русского характера, это очень трудно.
Николай, внимательно слушавший Шумилина, улыбнулся и кивнул.
– Эх, Александр Павлович, если бы знали, как я мучаюсь, когда пытаюсь закончить то, что задумал в свое время мой покойный брат – освободить крестьян. И мне столько уже удалось сделать… Впрочем, что я вам об этом рассказываю – вам это прекрасно известно.
Шумилин кивнул. Тихой сапой Николаю удалось создать несколько Секретных комитетов, которые под руководством графа Киселева занимались разработкой крестьянской реформы. Позднее все наработки отца будущий император Александр II использует при подготовке своего знаменитого мартовского манифеста 1861 года об отмене крепостного права.
– Ваше величество, – сказал Шумилин, – я понимаю ваши колебания. Ведь вы фактически замахиваетесь на все дворянское сословие, которое вряд ли будет в восторге от того, что вы объявите крестьян лично свободными. Но нельзя быть хорошим для всех. Да и, честно говоря, учитывая задолженность помещиков перед казной, можно большую часть их крестьянских душ освободить с помощью чисто финансовой операции – назначить срок уплаты долга, после чего конфисковать их имения как у несостоятельных должников.
Николай поморщился. Ему явно не хотелось обижать, как он считал, опору трона. Но и существующее положение вещей не могло продолжаться вечно.
– Александр Павлович, так что же вы предлагаете? – спросил император. – Вы хотите, чтобы я освободил крестьян вот так, сразу? Но это же вызовет бунт, еще более ужасный, чем события 14 декабря.
– Нет, ваше величество, – ответил Шумилин, – надо все тщательно подготовить, чтобы не произошли беспорядки. Вот здесь, – Александр взял со стола файлик с вложенными в него бумагами, – вся информация о той реформе, которую провел ваш наследник в 1861 году, а также краткие сведения о тех, кто ее готовил. Было бы неплохо, чтобы граф Киселев собрал всех этих людей в очередном Секретном комитете и, используя полученную от нас информацию – разумеется, ему необязательно знать, кто именно ее предоставил, – попытаться доработать проект реформы, чтобы не повторить тех ошибок, которые совершил ваш наследник.
Император, взяв в руки прозрачный пластиковый конвертик с бумагами, немного подумал и положил его на край стола.
– Александр Павлович, – сказал он, – я благодарен вам за помощь. Обещаю, что тщательнейшим образом ознакомлюсь с вашими документами. Но вы, кажется, еще желаете мне что-то сказать?
– Да, ваше величество, – ответил Шумилин. – Дело касается внешней политики. После отставки господина Нессельроде в Министерстве иностранных дел появилась вакансия. Как я слышал, генерал-адъютант Перовский отказался от предложенной ему должности министра иностранных дел. Он собирается довершить то, что ему не удалось сделать в этом году – покорить Хиву и положить конец грабительским набегам азиатов на южные рубежи России. Я хочу предложить вам другую кандидатуру на пост главы этого министерства. Человек с большим опытом дипломатической работы, храбрый и честный.
– И кто это? – император с любопытством посмотрел на собеседника.
– Это граф Александр Иванович Рибопьер, – ответил Шумилин, – в бытность вашего батюшки Гроссмейстером ордена Святого Иоанна Иерусалимского, он был одним из четырех его оруженосцев. Свою честность и желание бороться с казнокрадами граф доказал во время ревизии в Смоленской губернии. До вашего брата, императора Александра I, дошла молва о том, что выделенные жителям губернии, пострадавшим от нашествия Наполеона, деньги в количестве семи миллионов рублей так и не дошли адресатам. Несмотря на все препоны, которые чинил графу гражданский губернатор барон Аш, тот нашел пропавшие деньги и вернул их в казну.
Храбрость свою граф доказал в 1827 году, когда был посланником России в Константинополе. После разгрома турецкого флота при Наварине, султан собирался объявить войну России – уже привычным для Турции обычаем: разграбить посольство и бросить российского посла в Едикуле – Семибашенный замок. Но с графом этот номер не прошел. Он заявил посланному к нему представителю турецкого внешнеполитического ведомства: «Скажите тем, кто вас послал, что времена подобных нарушений международного права прошли безвозвратно, что я никому не советую переступать мой порог, что я вооружу всех своих и буду защищаться до последней капли крови. И если кто осмелится посягнуть на мою жизнь и даже на мою свободу, то в Константинополе не останется камня на камне. Государь и Россия сумеют отомстить за меня».
– Да, именно так все и было, – тихо сказал Николай, – мужественный поступок, за это я наградил его алмазными знаками к ордену Святого Александра Нев ского, во внимание к неусыпным трудам и к отличному благоразумию, а затем произвел в действительные тайные советники.
Кроме всего прочего, он долго был главой всех правительственных кредитных учреждений. Сейчас он член Государственного Совета.
Александр Павлович, но ведь графу уже пятьдесят девять лет. Справится ли он с такой ответственной должностью, как глава внешней политики?
– Ваше величество, – ответил Шумилин, – в нашей истории граф Рибопьер умрет в 1865 году. Так что он еще много сумеет сделать для России…
