Маски-шоу
Ольга Румянцева готовилась к первому своему «выходу в свет». Император сдержал слово и пригласил ее посетить маскарад в доме Энгельгардта. Ольга знала, что любой желающий мог попасть туда, достаточно было лишь приобрести входной билет.
Все присутствующие были в масках, поэтому сословные преграды на время падали и сенатор мог на равных беседовать с чиновником, а князь – с приказчиком из модного магазина. Но если маски скрывали лица, то привычки и манера поведения точно могли указать на то, к какому слою общества принадлежит посетитель.
Государь любил бывать на маскараде в доме Энгельгардта, сохраняя инкогнито под маской, а когда и нет. Впрочем, чаще всего он маску надевал – так ему было удобней интриговать молодых и юных девиц. Занятие сие доставляло Николаю большое удовольствие, тем более что любая дама в маске на маскараде имела право взять государя под руку и ходить с ним по залам.
– Не беспокойтесь, Ольга Валерьевна, – сказал он, лукаво улыбаясь «кузине-белошвейке», – я не буду особо вам докучать своим вниманием, и в то же время вы всегда можете рассчитывать на мою помощь.
– Хорошо, ваше величество, – послушно кивнула Румянцева, – только, если честно вам сказать, немного страшно. Сколько раз мне приходилось бывать на «дворянских балах», где ряженые изображали князей и графинь, а вот когда появилась возможность побывать на реальном бале-маскараде… Словом, вы меня понимаете?
– Прекрасно понимаю, Ольга Валерьевна, – сказал Николай, – я ведь и сам недавно был таким ряженым – русским императором, изображающим вашего современника. Так что я буду вашим ангелом-хранителем и не дам никому из моих подданных чем-либо обидеть вас…
И вот часы в доме Энгельгардта пробили одиннадцать раз. Комнаты пестрели красивыми разноцветными костюмами. Николай, в фиолетовом фраке, с тростью и с цилиндром в руке, в домино, держал под руку Ольгу, наряженную в восточный костюм, взятый напрокат у императрицы.
Завсегдатаи, сразу же узнавшие императора по его могучей фигуре и горделивой осанке, сделали стойку. Их заинтересовала незнакомка, которая появилась рядом с государем. А вдруг это будущая фаворитка царя и знакомство с нею в будущем может принести пользу?
Несколько масок почтительно раскланялись с Николаем и его спутницей.
Между тем в зале уже начиналось веселье. Маски любезничали и шутили друг другом. Николай, держа Ольгу под руку, ходил с ней по залу и негромко рассказывал Ольге о том, кто есть кто среди присутствующих.
– Вот смотрите, – сказал он, – эта дама, одетая пейзанкой, жена австрийского посланника Карла Людвига Фикельмона. Имейте в виду, она большая любительница разного рода интриг, так что будьте с ней осторожны.
Ольга с интересом посмотрела на внучку фельдмаршала Кутузова. Она помнила, что эта дама имела обширные связи с царственными особами Европы, так что знакомство с Долли могло бы ей пригодиться. И она ответила кивком на поклон мадам Фикельмон.
А гости тем временем веселились и флиртовали. Хотя присутствующие, несмотря на маски и костюмы, легко угадывали, кто есть кто, маскарад все же создавал для его участников ситуацию, совершенно противоположную обычной обстановке светского этикета, в которой все роли расписаны и предсказуемы. Ведь в донельзя структурированном петербургском обществе костюм обозначал определенное социальное положение. А следовательно, смена костюма предполагала и изменение социальной роли.
Чтобы сильнее заинтриговать тех, кто пришел на маскарад, по приказу император раздавали несколько десятков бесплатных билетов на маскарад актрисам, модисткам и прочим «дамам полусвета». Все это придавало определенную пикантность происходящему. Кавалер, вьющийся вокруг очаровательной незнакомки, мог встретить ее потом или во дворце князя, или в модном магазине дамского платья помогающей знатной покупательнице выбрать корсет или шляпку.
У маскарада свои законы, свои вольности, свои комедии и свои трагедии.
Вот императора окружили сразу несколько дам, которые весело щебечут ему разную чепуху, которую в обычной обстановке в его присутствии им бы даже в голову не пришло сказать. А тот, улыбаясь и кивая, несет такой же легкомысленный вздор.
Ольгу оттеснили от царя, и она прислонилась к стене, с интересом разглядывая живую иллюстрацию к одноименной трагедии Лермонтова, действие которой происходило как раз в этом самом доме.
И тут к ней подошел мужчина с пышной рыжеватой шевелюрой и рыжеватой же бородкой, невысокий, худощавый, одетый в костюм венецианца. На лице у него было синее домино.
– Бонжур, мадемуазель, – поздоровался он с Ольгой, – судя по всему, вы здесь впервые. Как вам здесь нравится?
– День добрый, – ответила Ольга, лихорадочно вспоминая, на кого похож ее собеседник, – да, вы угадали. Действительно, я здесь первый раз. А по поводу моих впечатлений – скажу, что маскарад очень живой и веселье здесь царит неподдельное.
– А вы нездешняя, – неожиданно промолвил незнакомец, – судя по всему, вы приехали в Россию откуда-то издалека. Говорите вы не так, как здесь принято. Впрочем, в этом зале не любят, когда начинают расспрашивать присутствующих об их имени, звании и откуда они родом.
– Да, вы угадали, – сказала Ольга, – действительно, я приехала в Петербург издалека. Хотя… Хотя можно сказать, что я здешняя и родилась в этом городе. Вот такой вот парадокс.
– Мадемуазель, – с неподдельным волнением в голосе сказал ее собеседник, – вы действительно словно не от мира сего. И лицо ваше… Хотя я его и не вижу из-за маски, но оно мне кажется непохожим на лица окружающих меня дам. Оно не фальшивое, как у большинства из них. Могу ли я его увидеть?
– Конечно, – ответила Ольга, – я вижу, что вы просите это у меня не из праздного любопытства. К тому же вы, похоже, смертельно обижены на всех женщин на свете. Вы считаете, что все они бессердечные обманщицы. Но это далеко не так… – и Ольга сняла маску.
– Боже мой, – воскликнул мужчина, – какие у вас добрые и чистые глаза, какое у вас лицо! Нет, я непременно должен сделать ваш портрет! И не возражайте мне!
Только тут Ольга наконец поняла, кто ее собеседник: «Да это же сам Карл Брюллов!» Она вспомнила, что у великого художника наступили, наверное, самые черные дни его жизни. Недавно он со скандалом расстался со своей супругой, дочерью рижского бургомистра Эмилией Тимм. Обстоятельства его брака и последующие за этим события оказались унизительными для художника. После женитьбы вдруг выяснилось, что его 20-летняя супруга сожительствует… с родным отцом.
Карл Брюллов, узнав об этом, пришел в ужас и расстался с женой. Но ее родственники стали распускать о нем самые гнусные сплетни, делая виновным в размолвке самого Брюллова. Тогдашняя «желтая пресса» подхватила эти сплетни и растиражировала их, удовлетворяя самые низменные чувства своих читателей.
От всего этого Карл Брюллов чуть не сошел с ума. Он нашел приют у своего лучшего друга, скульптора Петра Клодта. А прочие его друзья и поклонники отказали художнику от дома, при встрече не здоровались с ним, а в своих салонах сняли со стен его картины.
Брюллов подал на имя министра Императорского двора прошение о разводе. «Я так сильно чувствовал свое несчастье, – писал он в этом прошении, – свой позор, разрушение всех надежд на домашнее счастье, что боялся лишиться ума».
– Карл Павлович, – сказала она, – я готова вам позировать в любое удобное для вас время. Для меня большая честь познакомиться с таким замечательным художником, как вы. Я была и всегда буду поклонницей вашего таланта.
– Мадемуазель, – растроганно сказал Брюллов, – я вижу, что вы не только прекрасны, но еще и добры. У вас золотое сердце. Я должен, я просто обязан написать ваш портрет. Говорите, когда вы сможете посетить мою скромную обитель…
* * *
Ротмистр Соколов занимался делами, связанными с обустройством гостей из будущего в Петербурге. С порталом в районе Черной речки худо-бедно разобрались. Удалось получить в пользование участок земли, принадлежавший братьям Ланским, и начать потихоньку оборудовать там базу. Теперь надо было решить что-то с владельцем земли на Шлиссельбургском тракте.
С ним было не все так гладко. Отставной поручик Матвей Петухов, узнав, что сельцо с двухэтажным домиком, доставшееся ему в наследство от тетушки, можно продать, закочевряжился и заломил за него несусветную цену. Помимо этого он потребовал, чтобы будущие покупатели оплатили и все его карточные долги, коих было немало.
Ротмистр доложил о переговорах графу Бенкендорфу, а тот – императору. Николай, узнав о требованиях не в меру алчного поручика, не на шутку разозлился. Он недолюбливал любителей азартных игр, считая занятия этим делом пустой тратой времени. Был даже случай, когда император, застав днем на даче в Петергофе наследника в компании младших офицеров за игрой в карты, пришел в ярость и накричал на цесаревича. На этом дело не закончилось. Вернувшись снова на дачу, Николай увидел, что Александр как ни в чем не бывало продолжает карточную игру. Тут император совсем уже вышел из себя и при всех надавал сыну пощечин.
А тут какой-то поручик! Николай был вне себя! Он приказал Бенкендорфу строго-настрого разобраться с этим наглецом и потребовал, чтобы к вечеру купчая на имение лежала на столе в его кабинете.
Делать нечего. Александр Христофорович, вздохнув, прихватил с собой десяток конных жандармов и отправился на переговоры с отставным поручиком Петуховым, который не ожидал встречи с самим грозным главой III отделения.
Промотавшийся картежник независимо, порой даже дерзко вел себя с ротмистром Соколовым. Но увидев перед собой генерала и маячащих за его спиной людей в лазоревых мундирах, прямо скажем, оробел.
Граф же, разузнав через своих людей о некоторых, прямо скажем, неблаговидных поступках поручика, намекнул строптивому владельцу усадьбы о том, что обиженные им люди могут пожаловаться на него. А он, как лицо, самим государем уполномоченное для наблюдения за нравственностью подданных Российской империи, может дать этим делам законный ход.
Изрядно струхнувший поручик перестал торговаться и согласился продать свое имение за полцены. Что и было зафиксировано в купчей, в тот же день составленной в палате уездного суда. В право владения им в тот же день был введен новый хозяин – отставной майор Сергеев.
– Ну вот, видите, мы все сделали, как и обещали, – с довольной улыбкой сказал Виктору Николай, – теперь вы можете по вашему усмотрению распоряжаться на землях, которые вам были нужны. Через пару дней вы можете отправляться туда и начать обживаться. Думаю, что поручик Петухов успеет к этому времени забрать свое имущество из усадьбы. Тем более что, как сказал мне Александр Христофорович, его у него не так уж и много.
– Большое спасибо, ваше величество, – поблагодарил императора Сергеев, – мы с Александром Павловичем с нетерпением ждем – когда же нам удастся, наконец, испытать машину времени на месте нахождения природного феномена. Если испытание пройдет успешно, то мы попробуем переместить из будущего в прошлое крупногабаритные предметы.
– Отлично, Виктор Иванович, – сказал Николай, – а что именно, если не секрет, вы собираетесь отправить в наше время? Надеюсь, что-то полезное?
– Мы еще не решили, ваше величество, – почесав затылок, ответил Сергеев, – есть кое-какие мысли на этот счет. К тому же мы еще не до конца уверены в том, что все будет именно так, как предполагает Антон. Может быть, у него ничего не выйдет. Но даже в этом случае у меня будет крыша над головой и место, в котором я мог бы соорудить мастерскую.
– Виктор Иванович, – сказал Николай, – я видел в вашем мире много удивительных вещей. Если удастся хотя бы часть из них начать изготовлять здесь, то это было бы просто замечательно.
– Не все так просто, ваше величество, – вздохнув, произнес Сергеев, – в вашем времени часто не хватает необходимых материалов и инструментов для производства. Но кое-что все же можно начать делать.
– Хорошо, Виктор Сергеевич, – сказал император, – давайте поговорим об этом чуть позже, когда вы с Антоном Михайловичем окончательно выясните, заработает ли этот самый, как вы говорите, «природный феномен». А пока будем готовиться к встрече моего сына. Он должен вернуться из будущего сегодня вечером.
– Да, это так, – кивнул Виктор, – я готов отправиться вместе с вами на Черную речку. Тем более что я полагаю, цесаревич вернется из XXI века не с пустыми руками.
А вечером он с императором и графом Бенкендорфом уже были в хорошо знакомом им месте и наблюдали, как в воздухе появилась изумрудная точка, постепенно превратившаяся в сверкающий круг.
Император увидел в полутемном ангаре довольное лицо сына. Похоже, цесаревич, несмотря на увиденные им чудеса будущего, соскучился по своему Петербургу. А за спиной сына Николай увидел незнакомого мужчину уже зрелого возраста, загорелого, с аккуратными усами с проседью. Незнакомец с изумлением смотрел на императора и на графа Бенкендорфа. Похоже, он первый раз увидел портал.
– Добрый вечер, ваше величество, добрый день, Александр Христофорович, привет, Иваныч, – сказал появившийся из глубины ангара Антон. – Разрешите представить вам моего друга, Игоря Сергеевича Пирогова. Он хотел бы погостить в вашем времени недельку-другую. Господин Пирогов недавно вернулся из дальнего плавания и предпочел отдых на курорте новому путешествию, только на этот раз не в заморские страны, а в прошлое.
– Так вы, Игорь Сергеевич, моряк? – с любопытством спросил император. – Можете считать себя моим гостем. Мне было бы весьма любопытно с вами побеседовать.
– Ваше величество, – сказал уже немного пришедший в себя Пирогов, – да, я действительно из племени тех, кто относится к третьей категории людей – плавающих по морям. К тому же я прибыл к вам не с пустыми руками, – он жестом указал на стоящий рядом с ним большой рюкзак. – Думаю, что кое-что из его содержимого заинтересует вас.
– Милости прошу в наш мир, господин Пирогов, – сказал Николай, – а вас, Антон Михайлович, я хотел бы обрадовать. Не далее как сегодня мы выполнили вашу просьбу – купили участок земли, где был обнаружен ваш «природный феномен». Через дней пять можно будет попробовать испытать там вашу машину.
– Антон, – вступил в разговор Сергеев, – я тут тебе обстоятельно все изложил, – Виктор протянул Воронину листок бумаги, – ты прочитай, вникни и прикинь, как и когда мы попробуем твою мобильную установку.
– Хорошо, – Антон повернулся к царю, – ваше величество, давайте прощаться. Не хочется долго гонять машину на полной мощности. Мало ли что может произойти…
Пирогов и цесаревич перебрались в прошлое, Антон скрылся в глубине ангара. Сверкающий изумрудный овал начал сужаться. Вот он превратился в яркую точку, а потом и она исчезла.
– Виктор Иванович, – сказал Пирогов, – никогда бы в жизни не подумал, что когда-нибудь своими глазами увижу мир, в котором живут Лермонтов, адмирал Лазарев, фельдмаршал Паскевич и мой однофамилец, который еще мало кому известен. Чудеса, да и только!
– Господин Пирогов, – с улыбкой сказал шагавший рядом с ним император, – поверьте, я был не менее вас удивлен, когда попал в ваше время. Мне даже удалось прокатиться на вашем «ковре-самолете» – вертолете, и полюбоваться на столицу своей империи, какой она станет через сто семьдесят пять лет тому вперед. Думаю, что и для вас многое увиденное здесь покажется чудом.
* * *
Вот и наступил день, когда отставной майор должен был стать помещиком и познакомиться со своими владениями. Помочь ему разобраться с сельскими делами должен был ротмистр Соколов, который и сам был помещиком, правда захудалым. Но в детстве он жил в имении своего отца в Новгородской губернии, так что кое-что о тамошних порядках в его памяти сохранилось.
Посмотреть на то, как жили далекие предки, решили Шумилин и Ольга Румянцева. На двух пролетках они отправились по Шлиссельбургскому тракту в сельцо с простым русским именем Заречье. Погода была на удивление хорошая, на небе не было ни облачка. Дышалось легко и свободно.
Часа через четыре они прибыли на место. При виде важных господ встретившие их местные крестьяне во главе с бурмистром Фомой почтительно сняли шапки и картузы. В сопровождении Фомы мужчины лет тридцати с плутоватыми, бегающими глазками и угодливой улыбкой отправились осматривать помещичий дом.
Внешний вид его, скажем прямо, изрядно разочаровал нового хозяина. Это был большой деревянный дом, разделенный довольно хлипкими перегородками на несколько маленьких комнат. Похоже, что предыдущий хозяин усадьбы в ней постоянно не проживал. Но в большом количестве здесь имелись дальние родственники бывшего барина, которых он бросил, уезжая из усадьбы. В наследство Сергееву поручик Петухов оставил свою дряхлую кормилицу и нянечку – «горничную девку» – незамужнюю худую женщину лет сорока. Все они заливались слезами и просили Виктора не выгонять их из дома – ведь у них не было другой крыши над головой.
Виктор поспешил успокоить чад и домочадцев беглого поручика, сказав им, что никого из дома он не погонит, а если и придется кого-либо выселить на период ремонта, то приют и кусок хлеба он всем гарантирует. Заодно он отругал бурмистра, который содержал барский дом в таком беспорядке.
Фома попытался было прикинуться дурачком и валил все на бывшего хозяина. Но Сергеев пришел к выводу, что надо будет хорошенько разобраться со всеми деревенскими делами, и уже потом, подведя итоги, решить вопрос с бурмистром. Нынешний был явно не на своем месте.
Подойдя к стоящим на улице крестьянам, Виктор порасспросил их о житье-бытье. Те поначалу мялись, но потом, видя, что новый барин говорит с ними просто, не чинясь, потихоньку осмелели и начали свой рассказ.
В общем, хвалиться было нечем. Поручик Петухов давно уже перевел своих крепостных на оброк. Ну, с этим понятно – здешние места не особо благоприятствовали земледелию, и барщина тут не прижилась. К тому же рядом был большой город, в котором всегда можно было найти работу, а следовательно, и заработать оброчные деньги. Все это позволяло крестьянам с Заречья сводить концы с концами.
Правда, все их рубли поручик тут же проигрывал в карты и требовал со своих крепостных все больше и больше. Так что от того, что старый барин продал свое имение и уехал в неизвестном направлении, зареченские мужики особо не переживали. Их беспокоило другое – как бы новый барин не оказался хуже старого.
– А какой оброк с души вы платили прежнему помещику? – спросил Виктор у самого бойкого и толкового из мужиков, который назвался Серафимом.
– Ну, барин, – ответил тот, поглаживая слегка подпаленную большую каштановую бороду, – все по-разному платили. С кого больше можно было взять, вот, к примеру, как с меня, то брали и по пятнадцать рублей, а с кого брать было нечего, то и пять целковых с них не взыскать – хоть розгами его секи или на цепь сажай.
– А что, – поинтересовался Сергеев, – старый барин сильно лютовал?
Мужики потупились, а потом Серафим нехотя сказал:
– Да, бывало. Особенно если проиграется в Петербурге, приедет сюда, да и начнет пить горькую. Тут не дай бог ему попасться под горячую руку. Запросто может приказать выдрать как сидорову козу, или посадить на цепь и держать на дворе без еды и воды. А если уж очень был гневен, то и сам не брезговал барским кулаком по мужицкой морде ударить. Да и с девками шалил…
Тут Серафим глянул искоса на нового барина, прикидывая – будет ли новый барин к сельским девицам приставать. Вроде в годах уже, вон, лысина видна, и седой. Хотя как там в пословице: седина в бороду – бес в ребро.
Сергеев, заметив смущение на лице мужика, улыбнулся:
– Ничего, у меня без вины никто наказан не будет. Руки я не распускаю, нет у меня такой привычки. Да и на цепь никого сажать не буду: человек – тварь Божья, а не собака злая, которую следует на цепи держать. А ты, Серафим, – спросил он у повеселевшего крестьянина, – часом не кузнец здешний? Смотрю, у тебя борода подпалена…
– Верный у тебя глаз, барин, – ответил Серафим, – с ходу угадал. Да, я тут кузню держу, инструменты, подковы для мужиков делаю. Бывает, что и посложнее что удается смастерить. Я от отца этому ремеслу научился. Он в этом селе тоже кузнецом был. И двух сыновей своих я к делу приставил. Пусть ума-разума набираются. Ремесло – это такая вещь, что завсегда в жизни пригодится.
– Правильно говоришь, Серафим, – сказал Сергеев, – а на кузню твою можно взглянуть?
– Идем, барин, – обрадовался Серафим, – я тебе сейчас все покажу. Вижу, что ты и сам руками работаешь – вон они у тебя с мозолями, не барские руки-то.
Пока Виктор беседовал с мужиками, Шумилин решил потолковать по душам с бурмистром Фомой. Прежде всего он поинтересовался денежными делами – сколько оброку уже получено в этом году, и где эти деньги. Фома юлил, говорил, что денег у него нет ни гроша, а те, что были, выгреб подчистую старый барин. Он также ругал мужиков, которые якобы ленивы и вороваты. Дескать, оброк они платят так, словно ежа против шерсти рожают.
– Не поверишь, барин, – говорил Фома, – сам я здешний, но даже я побаиваюсь здешних мужиков. Смотрят зверем, здороваются так, что и не поймешь – то ли приветствуют тебя, то ли гадость какую говорят.
– Гм, – с сомнением сказал Шумилин, – что-то не очень мне верится в то, что ты говоришь. Ну не может быть так, что все кругом плохие, а ты один безгрешный. Ладно, Фома, сейчас времени у меня нет, но потом я с тобой – да и не только с тобой – разберусь.
А Ольга с ротмистром, видя, что Шумилин и Сергеев сразу же, с пылу с жару занялись хозяйственными делами, решили пройтись по селу. Ольга увидела хорошо знакомую картину. Дело в том, что ей достался в наследство от дальних родственников домик с участком на Валдае, куда она отправлялась летом отдохнуть на недельку-другую. Те же избы, те же босоногие пацаны и девчонки, с любопытством глядевшие на приезжих господ. Ольга достала из сумочки десятка два леденцов. Она протянула их детишкам. Те с осторожно взяли разноцветные конфетки, завернутые в пестрые бумажки, и поблагодарили барыню.
– Ольга Валерьевна, – спросил ее ротмистр, – а как у вас живут люди в деревне? Наверное, у них много всего того, что есть у городских жителей.
– Да как вам сказать, Дмитрий Григорьевич, – задумчиво сказала Ольга, – конечно, и в деревенских избах есть телевизоры, холодильники и много чего еще. У многих селян есть автомобили и мотоциклы. А вот работать приходится так же, как и у вас, в XIX веке. Крестьянский труд практически не изменился. Я вот сама, когда в деревне живала, попробовала, каково это – грядки полоть, картошку окучивать, масло сбивать. Даже косить и корову доить научилась.
– Вы шутите, Ольга Валерьевна? – с сомнением в голосе спросил ротмистр. – Такая дама, как вы, и корову доить?
– Не верите, Дмитрий Григорьевич, – с улыбкой спросила Ольга, – вот если до вечера мы здесь застрянем, то, как пригонят с поля коров, попрошу у здешней крестьянки разрешения и докажу, что я еще не забыла, как это делается. Давайте пройдем вон туда, – сказала она, показав рукой на расположенную неподалеку постройку, откуда доносились удары молота, падающего на наковальню. – Похоже, что Иваныч там нашел родственную душу и что-то уже мастерит…
И они неспешно пошли в сторону деревянного закопченного сооружения, в котором даже мало знакомый с деревенскими реалиями человек сразу же признал бы кузницу.
* * *
Тем временем в кузнице Сергеев показывал мастер-класс Серафиму, которого удивили познания нового барина в слесарном деле. Для Виктора все то, что он увидел в кузнице, навеяло ностальгию по тем временам, когда он в Афгане в полевых условиях с помощью местных народных умельцев проводил так называемый «ремонт боевой техники в полевых условиях».
Бывший зампотех по-хозяйски осмотрел горн, кузнечные клещи, массивные стуловые тиски, прикинул на руке тяжелый молот и посмотрел на лежавшую на наковальне заготовку подковы.
– Ты и лошадей подковываешь? – полуутвердительно спросил он у Серафима. – А в два нагрева подкову сделаешь?
– Сделаю, барин, – сказал кузнец, с интересом посмотрев на Сергеева, – а ты, я вижу, барин, разбираешься в кузнечном деле.
– Ну, в кузнечном не очень, – с улыбкой ответил Виктор, – а в механизмах разных немного разбираюсь. Могу даже кое-что отремонтировать. Вон, в доме я видел старые напольные часы. Стоят они, похоже, давненько, и никто их так и не удосужился починить. Может быть, поправить их?
– Да механизм там больно хитрый, – с сомнением сказал Серафим, – я смотрел и не стал делать, побоялся, что окончательно поломаю. А они дорогие, немецкой работы.
– Переберусь к вам в село, тогда и займусь этими часами, – сказал Сергеев, перебирая куски железа, разложенные в кузнице на верстаке. – Надо только дом отремонтировать, а то совсем запущен, двери закрываются плохо, половицы гуляют под ногами, крыша течет. Слушай, Серафим, ты не подскажешь, кого из мужиков поставить новым бурмистром? А то старый мне что-то не нравится – юлит, в глаза не смотрит, склизкий какой-то, как угорь.
– Гм, – кузнец покосился на дверь, – я тебе так, барин, скажу: Фома, действительно, бездельник и плут, но старому барину он нравился, и все жалобы мира на него тот оставлял без ответа. А если хочешь найти хорошего бурмистра, то лучше конюха Степана нет. Мужик он сурьезный, хозяйственный, честный. Лошади у него справные, тарантас и бричку содержит в исправности. Да и поведенья трезвого, никогда никому худого не делал.
– Значит, говоришь, Степана в бурмистры? – задумчиво проговорил Сергеев, почесывая изрядно облысевшую голову. – Хорошо, пусть будет так.
Потом он еще раз осмотрел кузницу и, заметив стоящую в углу косу-литовку, взял ту в руки и взглянул на лезвие.
– Я вижу, Серафим, у тебя тут коса неотбитая, – сказал он кузнецу, – дай-ка мне, братец, молоток, я попробую – не забыли ли руки, как это делается. Где тут у тебя бабка?
Серафим кивнул в сторону выхода. Виктор, держа в одной руке косу, а в другой молоток, подошел к стоявшей у входа в кузнецу колоде с торчащей из нее бабкой, присел рядом на скамеечку и начал с пятки отбивать лезвие косы легкими и точными ударами.
Посмотреть на невиданное зрелище – барина, который самолично занимается мужицкой работой, сбежалась чуть не половина села.
К этому самому моменту к кузнице подошли Ольга и ротмистр. Увидев Виктора за работой, они помахали ему рукой. Сергеев, вытерев пот, отложил в сторону молоток, взял в руки косу и несколькими энергичными взмахами скосил траву у забора.
– Вот это совсем другое дело, – Виктор протянул косу кузнецу.
Тот пристально посмотрел на нового барина, покачал головой, прокашлялся, видимо желая что-то сказать, но в последний момент передумал и просто махнул рукой.
– Ну, а теперь, Серафим, – улыбнулся Сергеев, – покажи мне Степана, о котором мы говорили. Надо бы с ним потолковать…
Кузнец посмотрел на столпившихся у кузницы односельчан и указал на высокого плотного мужчину средних лет, стоявшего у забора с уздечкой в руке. Похоже, тот шел на конюшню, но увидев столпившийся народ, сбежавшийся поглазеть на доселе не виданное зрелище, присоединился к ним.
– Степан, иди сюда, – позвал конюха Серафим, – новый барин хочет с тобой переговорить.
Мужчина не спеша подошел к Сергееву и, сняв с головы картуз, степенно поклонился новому владельцу усадьбы.
– Степан, – сказал Сергеев, – давай пройдемся со мной по селу. Хочу с тобой побеседовать о здешних делах и порядках. А ты, Серафим, – сказал Виктор кузнецу, – ступай к себе. Будет время – я к тебе еще сегодня загляну.
Они направились по деревенской улице в сторону барского дома. Сзади на почтительном расстоянии шел Фома. Он напоминал побитую собаку – видимо, наконец дошло, что новый барин явно готовит для него что-то весьма неприятное. Предчувствия его не обманули.
– Слушай, Степан, – сказал Сергеев, – я хочу назначить тебя новым бурмистром. От старого, как я понял, толку мало. А о тебе люди отзываются хорошо. Мне здесь нужен надежный человек, который понимал бы сказанное с полслова. Ну, и чтобы он честным был и работящим. Ты справишься?
Виктору понравилось, что Степан не стал кокетничать, а после минутного раздумья кивнул и сказал коротко:
– Да, барин, я согласен.
– Ну, значит, так тому и быть, – подвел итог Виктор, – с завтрашнего же дня и начинай. Наведи порядок во всех делах и отремонтируй дом. Я буду в нем жить, хотя время от времени и буду отъезжать в город. Возможно, что сюда будут приезжать и жить какое-то время мои друзья. Надо будет построить еще один дом, для гостей. Ну, и мастерскую для меня. Я тебе потом все подробно нарисую и распишу. Ты, Степан, грамотный?
Конюх немного подумал, а потом отрицательно покачал головой:
– В детстве учил меня здешний дьячок грамоте. Буквы выучить успел, а потом возьми да и помри. Ну, а за работой все никак не получалось снова грамотой заняться…
– Ничего, Степан, – сказал Виктор, – я тебе помогу. Скоро ты у меня будешь и читать и писать. Ты человек смышленый, так что, думаю, у тебя все получится. Да, вот еще что. Тут же будет жить и мой сын. Слушать его – как меня самого. Он охотиться любит – тут есть в округе дичь? – Степан кивнул, и Виктор продолжил: – Найди ему человека, который в лесу места для охоты подходящие знает. Сделаешь?
Степан снова кивнул, а потом сказал:
– Есть у нас охотники в селе, но, барин, вот в чем незадача. Дела у нас порой творятся разные… – конюх замялся. – Даже не знаю, как тебе, барин, и поведать-то об этом.
Тут он оглянулся по сторонам и, наклонившись к уху Сергеева, шепотом сказал:
– Я понимаю, барин, ты человек образованный и в сказки разные не веришь. Только случается у нас порой такое… В общем, слушай.
Давным-давно жил в здешних местах народ, чудью называемый. Были они язычниками и приносили жертвы кровавые в своих капищах в священных рощах. Одна такая роща была неподалеку от нашего села. Потом пришел сюда народ русский, православный. Чудь-язычников крестили, а рощу их, в которой идолы стояли, срубили. Осталась от нее только сосна одинокая, которую никто рубить не хотел, потому что слух про нее ходил такой – кто ее срубит, тот вскорости помрет.
– Так вот, барин, около этой сосны нет-нет да и случаются чудеса разные. То человек, который рядом с ней будет, каким-то образом оказывается унесенным таинственной силой на нескольких десятков верст от нее. А некоторым видения были разные – непонятные места казались, непонятные люди, непонятные машины. А кое-кто и вообще пропал бесследно… Это я к чему тебе, барин, говорю – пусть сын твой это место нечистое за версту обходит. Всякое может с ним случиться… Да и ты держи ухо востро.
– Занятные вещи ты мне рассказываешь, Степан, – задумчиво сказал Сергеев, – я пришлю к тебе сына и с ним одного моего друга. Ты покажи нам место, где роща эта была, и сосну ту чудную. Договорились?
