Глава 3
Обитель смерти
Идея о необходимости сохранять место происшествия нетронутым появилась лишь за несколько десятилетий до 1855 года. Грамотное расследование невозможно без хорошей организации, а лондонская полиция – первая в Англии общегородская служба охраны порядка – была создана только в 1829 году. Основные принципы ее работы сформулировали два полицейских комиссара: отставной армейский полковник Чарльз Роуэн и поднаторевший в уголовных делах адвокат Ричард Мэйн. На первых порах военный опыт Роуэна оказался весьма полезным: он помог организовать полицию по армейскому образцу, используя систему уставов и воинских званий. Но затем на передний план вышли принципы судебной экспертизы Мэйна.
Он прекрасно понимал: одно дело – арестовать предполагаемого преступника, и совсем другое – доказать его виновность в суде, действующем на основании законов. Комиссар объяснял полицейским, что сбор доказательств – не менее важная часть их работы, чем сам арест. Тщательный осмотр места преступления, опрос возможных свидетелей, изыскание и регистрация улик – все это были поистине революционные методы.
Также Мэйн настоял на необходимости составлять подробные досье на каждого арестованного: рост, вес, цвет волос и глаз, наличие шрамов, кличка, образец почерка, если подозреваемый умел писать, – словом, любая полезная информация, которая могла доказать в суде причастность к преступлению. Комиссар разработал систему так называемых маршрутных листов, которые содержали подробное описание всех нераскрытых преступлений по каждому району и ежеутренне выдавались заступающим на дежурство патрульным.
«Улики – вот что поможет арестовать злодея и посадить его в тюрьму, – настаивал Мэйн. – Каждый преступник оставляет следы. Ищите их, изучайте их. Мне нужны любые подробности».
В дверь церкви продолжали стучать.
– Откройте! – донесся снаружи голос. – Это детектив сержант Беккер.
– Впустите его, – велел Райан.
Он вернул нож на прежнее место под брючину, положил конверт и листок с пугающими словами в карман и направился к кабинке лорда Палмерстона.
К нему шагнул полковник Траск:
– У вас такое лицо… Что вы прочли в том письме?
Райан сделал вид, что не услышал. Пересиливая боль от едва затянувшейся раны на животе, инспектор обогнул стоявшего на дороге Де Квинси и поспешил по центральному проходу туда, где староста уже открывал дверь.
Лицо Беккера блестело от пота. Он привел с собой дюжину констеблей.
– Остальные скоро подойдут, – заверил он.
– Хорошо. Задействуем всех, сколько бы ни пришло.
Одной дюжины действительно не хватило бы. И двух, и даже трех. Нужно было опросить всех присутствующих, не говоря уже о тех, кто убежал, услышав крики о крови. Обшарить все углы и закоулки церкви: в ризнице, во внутренних помещениях, на колокольне, под каждой скамьей, за органом, на хорах – везде. Опознать каждого прихожанина и проверить, нет ли у него крови на одежде.
Райан отыскал взглядом Агнес, старшую ключницу церкви.
– Как имя того человека, что сопровождал леди Косгроув?
– Никогда прежде не видела его.
Инспектор обратился к старосте и младшим служителям:
– Вы знаете мужчину, который пришел вместе с леди Косгроув?
– Такое мрачное лицо я бы наверняка запомнил, – ответил один.
– В эту церковь он никогда не ходил, я вам точно говорю, – добавил другой.
Констебли двигались от скамьи к скамье, опрашивая прихожан. Высокие ограждения создавали иллюзию разговора с глазу на глаз, хотя голоса раздавались на всю церковь.
– Через два часа меня ждут на обеде в доме моего дяди. Вы ведь не думаете, что я намерен тут торчать, пока вы…
– Расстегнуть сюртук? И жилет? Констебль, уж не собираетесь ли вы меня обыскивать? Мы с комиссаром Мэйном посещаем один и тот же клуб, и если вы не прекратите…
– Что я видел? Девицу в нелепых панталонах под юбкой и с ней – двух бедно одетых мужчин, которые, как теперь выяснилось, служат в детективной полиции. А еще маленького человечка в сюртуке с потертыми локтями, и, как мне сказали, это тот самый Любитель Опиума. Здесь, в церкви Святого Иакова! Вот что я видел! Любитель Опиума – его-то вам и нужно проверить!
Пока Райан шел по главному проходу, подобные реплики повторялись снова и снова, с одинаковым раздражением добропорядочных людей, насильно задержанных полицией и подвергнутых допросу.
И такая реакция вовсе не была проявлением грубости.
Убийство леди Косгроув действительно потрясло богатых и влиятельных обитателей Мейфэра, в особенности потому, что произошло в церкви. Однако высшее сословие Лондона в любом случае воспринимало действия полиции как вторжение в свою личную жизнь. Респектабельные господа не совершают преступлений. Это удел бедняков. Если двое рабочих подрались в таверне или грабитель притаился в темном переулке, чтобы отобрать у прохожего кошелек, – какое отношение все это имеет к жителям Мейфэра? И не думают же, в самом деле, эти простолюдины, называющие себя констеблями, – а на службу в полицию шли только представители низших классов, – будто кто-либо из прихожан церкви Святого Иакова мог убить леди Косгроув? Если осмотреть соседние улицы, там непременно отыщется какой-нибудь чужак, не проживающий в Мейфэре. Вот чем должна заняться полиция, вместо того чтобы мешать порядочным людям отправиться в загородный дом или к родственникам на воскресный обед, запланированный еще неделю назад.
Не слушая ничьих жалоб, инспектор оглянулся на появившегося в дверях небритого мужчину в мятой одежде и с сумкой через плечо.
Мужчина кивнул Райану, пробиваясь к нему через сутолоку.
– Возможно, вы слишком рано поднялись с больничной койки, – заметил мужчина, дыша на инспектора перегаром. – Судя по тому, как вы прижимаете руку к животу.
– Просто беспокоят швы, – объяснил Райан.
– Похоже, вас буквально сшили по кускам. Думаю, вам лучше присесть.
– Не сейчас.
– Мне известно, что хорошо бы почаще ходить в церковь, но я не предполагал появиться здесь при таких обстоятельствах. – Мужчина снял с плеча сумку. – Констебль, которого вы за мной прислали, рассказал кое-какие подробности. Думаю, вам понадобится много эскизов, как и в прошлый раз.
– Не совсем так, – возразил Райан.
– Вы о чем?
К ним подошел еще один человек, в расстегнутом пальто, под которым не было жилета, – невиданная небрежность для Мейфэра. Бледный и худой, он держал под мышкой тяжелую треногу, а в обеих руках нес объемистые саквояжи с оборудованием, казавшиеся почти неподъемным грузом при его хрупком телосложении.
– Спасибо, что пришли, – сказал ему инспектор.
– Куда вы меня направите?
– Вперед. Мне нужны фотографии под разными углами. И не наступите в кровь.
– Кровь?
– Зрелище не слишком приятное, зато можно не волноваться, что объект пошевелится и смажет изображение, – объяснил Райан.
– Мне уже приходилось фотографировать покойников. Родственники усопших часто меня нанимают.
– Значит, работа отчасти привычная. Если справитесь, обещаю вам регулярный заработок.
– Я не против.
Худой мужчина потащил свое оборудование по центральному проходу.
– Решили разорить меня, наняв проклятого фотографа? – возмутился художник.
– Приходится идти в ногу со временем.
– Тогда зачем вы посылали за мной?
– Чтобы получить портрет человека, которого здесь нет.
– Что?
Райан отвел его в тот угол, где собрались Агнес, староста и младшие служители.
– Этот джентльмен – художник из «Иллюстрейтед Лондон ньюс», – объявил им инспектор. – Пожалуйста, опишите ему того мужчину, который сопровождал леди Косгроув. Он нарисует портрет, а вы поможете сделать изображение в точности похожим на человека, которого вы видели. Когда закончите, – добавил он, обращаясь к художнику, – отправьте портрет в газету. Надеюсь, кто-нибудь опознает его. А потом вернитесь и сделайте несколько эскизов трупа.
– Но ведь у вас будут фотографии…
– …которые могут оказаться неудачными. – Все еще не оправившись от потрясения, вызванного письмом, что лежало у него в кармане, инспектор добавил: – Я бы предпочел подстраховаться.
– Райан.
Заслышав повелительный голос, инспектор обернулся.
К нему с озабоченным видом стремительно приближался комиссар Мэйн.
Мэйну было пятьдесят восемь лет. Тонкие черты лица казались еще мельче под густыми седеющими баками. Он уже двадцать шесть лет служил комиссаром, и эти годы отложили отпечаток на его внешность. Никто не знал больше его о работе лондонской полиции или любой другой правоохранительной организации в мире.
– Я видел репортеров возле дверей, – заявил Мэйн.
– Констебли не пустят их внутрь, сэр. Я знаю, что у вас срочное совещание с министром внутренних дел. И не осмелился бы вас отрывать, не будь дело столь срочным.
Райан невольно задумался, есть ли сейчас у страны министр внутренних дел. Сохранил ли лорд Палмерстон за собой этот пост после недавней отставки кабинета? Политический хаос спутал все карты.
– Убийство такого значительного лица, как леди Косгроув, да еще совершенное в церкви Святого Иакова! – В голосе Мэйна слышалось возмущение. – Я сразу же приехал.
– Боюсь, дело обстоит еще хуже, чем вы думаете, сэр.
– Не представляю, как подобное возможно.
– Леди Косгроув держала в руке вот это. – Райан вытащил из кармана конверт и письмо с траурной каймой.
Мэйн взял залитый кровью листок и прочел два страшных слова. Черты лица комиссара еще больше заострились.
– Помоги нам Господь. Кто еще знает?
– Только вы и я, сэр.
За пятнадцать лет знакомства с Мэйном инспектор нечасто видел его таким потрясенным.
– У нас нет сейчас ни правительства, ни премьер-министра, – напомнил Райан. – Поскольку дело касается безопасности ее величества, возможно, следует доложить непосредственно королеве.
В сопровождении констебля Беккер быстро шел по Пикадилли, стараясь не привлекать внимания, но невольно ловя на себе неприязненные взгляды. Двадцать шесть лет назад публика с такой же настороженностью отнеслась к тому, что на каждом углу появился полицейский в высоком шлеме. Однако в 1842 году произошло еще более тревожное изменение: образовалась детективная служба, сотрудники которой ходили в штатском. Новую идею служителя порядка без мундира приняли с изрядным недоверием. Привилегированные слои общества не возражали, чтобы переодетые полицейские незаметно проникали в таверны, игорные дома и прочие пользующиеся дурной славой места, где преступники замышляют свои злодеяния. Но какой смысл шпионить за всеми остальными? Как добропорядочному горожанину убедиться, что человек, с которым он так беспечно беседует, не является детективом, сующим нос в его личные дела?
В Мейфэре скромная одежда, позволявшая сохранять неприметность на городских улицах, теряла свои преимущества. Трудно сказать, на кого больше обращали внимание – на одетого в мешковатый костюм Беккера или на идущего рядом с ним констебля. Сержант чувствовал, что за ним тайком наблюдают из окон. Группа получивших выходной слуг настороженно проводила его взглядами, вероятно приняв за преступника, которого только что арестовали. Шрам на подбородке Беккера определенно указывал на темное прошлое. Но если так, почему констебль ведет задержанного в самое сердце Мейфэра, вместо того чтобы направиться к ближайшему полицейскому участку?
Следуя полученным в церкви указаниям, Беккер повернул направо на Хаф-Мун-стрит, затем налево на Керзон-стрит и направился к ровному ряду домов, тянущемуся вдоль Честерфилд-хилл.
«Отправляйтесь в особняк леди Косгроув, – приказал ему Райан, – и сообщите о том, что здесь произошло. Даст бог, прибудете туда раньше репортеров. Соберите как можно больше информации».
Белокаменные четырехэтажные особняки разительно отличались от убогих тесных лачуг, которые Беккеру приходилось видеть в Ист-Энде. Здания здесь были так похожи одно на другое, что, не будь на дверях медных табличек с номерами домов, сержант ни за что не различил бы их.
Стало заметно холоднее. Поднялся ветер, облака заслонили солнце. Беккер нашел нужный дом, остановился возле чугунных ворот и осмотрел крыльцо. Занавески на окнах были задернуты, как принято во всех респектабельных районах, так что не удавалось определить, есть ли кто-нибудь дома.
– Констебль, проследите, чтобы эти два человека не подходили близко, – распорядился Беккер, указав на репортеров, увязавшихся за ними. – Не впускайте никого в ворота без моего разрешения.
Получив повышение совсем недавно, сержант все еще ощущал неловкость, отдавая приказы. Он открыл ворота и подошел к крыльцу.
«Как сообщить страшную новость о леди Косгроув?» – подумалось ему. Он вспомнил, как прибежал домой и дрожащим от испуга голосом прокричал, что отец упал с лестницы в сарае и шея у него повернута под ужасным углом. Опустошенный взгляд матери до сих пор преследовал Беккера в ночных кошмарах.
Глубоко вздохнув, он поднялся на крыльцо. Пять ступенек превратились в невообразимо долгий путь. Сержант взялся за молоток в форме львиной головы и решительно постучал в дверь.
Прошло десять секунд. Никто не ответил. Чувствуя себя незваным гостем, Беккер постучал снова. И опять безрезультатно.
Он посмотрел вниз и заметил под дверью тускло-коричневое пятно вытекшей жидкости, которая уже подсохла. После событий сегодняшнего утра трудно было не узнать в ней запекшуюся кровь.
Помня о наблюдающих за ним репортерах, сержант постарался ничем не выдать тревогу. Он подергал ручку двери и с замиранием сердца почувствовал, как та поддается.
Беккер приоткрыл дверь и крикнул:
– Эй!
Возможно, никто из домочадцев не обратил внимания на стук, но голос они точно должны услышать.
– Здесь кто-нибудь есть? Я детектив полиции сержант Беккер. Мне нужно поговорить с вами.
В ответ прозвучало только эхо.
Он решил заглянуть в дом, но дверь, приоткрывшись на несколько дюймов, застопорилась. Что-то ей мешало изнутри.
– Эй! – снова позвал Беккер и оглянулся через плечо.
Газетчики подошли ближе к воротам.
– Констебль, не пускайте их!
Беккер навалился всей своей массой, и предмет, мешавший двери открыться, чуть сдвинулся. Теперь сержант мог пробраться внутрь.
Он учуял смерть еще до того, как глаза привыкли к темноте.
Препятствие за дверью оказалось трупом дворецкого с проломленной головой. Оттуда и натекла кровь, превратившаяся в засохшее пятно под дверью.
Беккер опять потянулся к поясу, где привык носить дубинку, когда был простым констеблем. Разумеется, ее там не обнаружилось. Зато Райан приучил его всегда носить с собой нож в закрепленных под штаниной ножнах. «Сначала бейте рукояткой, а потом уже пускайте в ход лезвие, – наставлял его инспектор. – Иначе неприятностей не миновать».
Холодок пробежал по спине Беккера. Он вытащил нож и осмотрелся, готовый отразить возможное нападение. Темный коридор заканчивался холлом с двумя дверьми по противоположным стенам – обе были закрыты – и лестницей с узорчатыми перилами, которая вела на второй этаж.
До сих пор знакомство сержанта с домами богачей ограничивалось особняком лорда Палмерстона. Даже побывав там много раз, Беккер все еще не мог привыкнуть к разительному контрасту с той жалкой лачугой, где жил сам, когда работал по шестьдесят часов в неделю на кирпичном заводе. У него в голове не укладывалось, что лорд Палмерстон называет домом такой шикарный особняк. Возможно, его светлость настолько привык к роскоши, что действительно считает свое жилище обычным домом. Тогда как же в его понимании должен выглядеть дворец?
В обычных обстоятельствах Беккер непременно залюбовался бы черно-белыми квадратами мраморного пола и прихотливым литьем бронзовой балюстрады – последнее слово сержант узнал совсем недавно. Но сейчас обстоятельства были далеки от обычных.
Беккер обратил внимание на груду тряпья возле лестницы. Он осторожно сделал три шага вперед и только тогда понял, что перед ним труп служанки с точно так же проломленной головой, лежащий в луже засохшей крови.
У сержанта сжалось сердце. Он бесшумно отступил назад, спрятал обратно нож, чтобы не переполошить тех, кто ждал его возвращения снаружи, и проскользнул в приоткрытую дверь. Гуляющий по улице холодный ветер показался ему пустяком в сравнении с леденящей атмосферой, царившей в доме. Облака в небе потемнели.
– Что вы там нашли? – крикнул один из газетчиков, все еще пытающихся уговорить полицейского пустить их внутрь.
– Констебль, доставайте трещотку! – приказал Беккер. Репортеры попятились, приняв его слова за угрозу.
Полицейский схватил трещотку и принялся ее раскручивать. Резкий звук заполнил всю улицу.
Из окон соседних домов начали выглядывать встревоженные лица. Из дверей выскочили слуги. Только что казавшийся безлюдным квартал ожил.
По мостовой к ним спешил еще один констебль. Маршруты патрулирования были составлены так, чтобы полицейские всегда могли услышать один другого. С противоположной стороны улицы появился второй патрульный. Сообразив, в чем дело, он тоже побежал на помощь.
– Я детектив Беккер, – сказал сержант первому. – Оставайтесь здесь и помогите сохранять порядок. А вы отправляйтесь в церковь Святого Иакова, – велел он второму, – и передайте инспектору Райану, что леди Косгроув не единственная.
– Не единственная?
– Инспектор поймет. Попросите его приехать как можно скорее. И приведите сюда других констеблей. Чем больше, тем лучше.
Не успел полицейский скрыться из виду, как подошли еще двое.
– Никак случилось чего? – крикнула из толпы женщина в переднике.
– Мой хозяин желает знать, почему поднялся такой шум, – важно заявил лакей в ливрее.
– Скажите ему, что все в порядке, – ответил Беккер. – А вы расходитесь по домам. Не на что здесь глазеть.
– Нам в Мейфэре бобби не указ! – возмутилась та же женщина.
Беккера так и подмывало спросить, не хочет ли она продолжить беседу в полицейском участке. Но как на его месте поступил бы Райан?
– Подойдите сюда, – позвал он.
Женщина внезапно утратила всю свою бойкость.
– Вы мне?
– Да, вам, я же на вас указываю. Подойдите.
Служанка нерешительно приблизилась.
– Хотите помочь? Будет о чем рассказать на кухне.
Перспектива принести свежие сплетни в хозяйский дом вызвала к жизни услужливую улыбку.
– В этом доме есть черный ход? – спросил у служанки сержант.
– А то как же! С заднего двора. Нас только туда и пускают, когда нужно принести уголь или, скажем, бакалею.
– Прекрасно. Тогда покажите этому симпатичному констеблю, как туда попасть.
– Как по мне, вовсе он и не симпатичный.
– Не нужно его задирать. Просто покажите ему черный ход. Констебль, никого не пропускайте внутрь и будьте осторожны, потому что злоумышленник в любой момент может выбежать из дома.
– Я все понял, сержант.
Не привыкшему еще к новому званию Беккеру показалось на миг, будто полицейский обращается к кому-то другому.
Как только служанка увела констебля, прибежали трое патрульных с одного конца Честерфилд-хилл и еще двое – с другого.
Беккер показал им значок, подошел ближе и произнес негромко, чтобы не услышали репортеры:
– В этом доме по крайней мере два трупа. Я еще не все осмотрел.
Патрульные застыли в изумлении: преступления в богатом районе случались нечасто.
– Сначала в церкви Святого Иакова, теперь здесь, – пробормотал один из констеблей.
Похоже, весть о первом убийстве разлетелась на удивление быстро.
– Вероятно, все произошло несколько часов назад. Вы оба останетесь здесь охранять ворота. Остальные пусть опросят свидетелей. Узнайте, не видел или не слышал ли кто чего-нибудь необычного.
Заметив, что полицейские разошлись, один из газетчиков крикнул:
– Эй, расскажите и нам тоже!
– Никого не подпускайте, за исключением инспектора Райана, – приказал Беккер патрульным, занявшим пост у ворот. Затем повернулся к тому констеблю, вместе с которым пришел из церкви Святого Иакова. – Идите за мной.
Они поднялись по ступенькам и протиснулись в приоткрытую дверь.
– Это первый, – сказал Беккер.
Запах смерти, казалось, усилился. Даже в полумраке сержант разглядел, как сузились зрачки констебля, когда тот увидел проломленную голову дворецкого.
– Обойдите его и ничего не трогайте, – распорядился Беккер. – Если тот, кто это сделал, еще прячется в доме, мне понадобится ваша помощь.
Констебль снял с пояса дубинку, но, зайдя в вестибюль, застыл с раскрытым ртом при виде статуй на мраморных пьедесталах, позолоченной лепнины и живописных панно на стенах.
– Чтоб мне провалиться! – изумленно пробормотал он. – Неужели здесь живут люди?
– И здесь же их убивают, – напомнил Беккер. – Именно поэтому мы сюда и пришли.
Сержант остановился над трупом служанки, лежавшим возле лестницы. Снова подумав, как на его месте поступил бы Райан, он опустился на колени и рассмотрел круглую рану на голове покойницы. Судя по всему, ее нанесли тем же предметом, которым убили дворецкого.
Сержант приоткрыл ближнюю дверь – ту, что была справа. Задернутые портьеры мешали как следует рассмотреть интерьер парадной гостиной. Стол был накрыт скатертью с нарядными кисточками. На креслах и диване лежали вышитые подушки. Пол устилал мягкий восточный ковер. Беккер никогда еще не бывал в комнате, погруженной в такую тишину.
Он раздвинул портьеры и осмотрелся, но не заметил ничего подозрительного. Затем прошел через вестибюль к другой двери у противоположной стены. И снова столкнулся с запахом смерти.
– Констебль, будьте готовы прийти на помощь.
Беккер толкнул дверь, за ней оказалась библиотека. Окна здесь тоже были зашторены. Сержант присмотрелся и увидел мужчину, сидящего в красном кожаном кресле. Он словно бы читал книгу.
– Лорд Косгроув? – позвал Беккер, уже понимая, что это бесполезно.
Приторный запах ясно давал понять, что хозяин дома никогда и никому уже не сможет ответить.
Приготовившись к возможной атаке, Беккер скользнул к окну и раздвинул занавески. Лучи света упали на тело в кресле. Морщинистое лицо искажала мучительная гримаса агонии.
– Где сержант Беккер? – раздался в тишине голос, и Беккер вздрогнул от неожиданности.
Голос звучал из вестибюля и принадлежал инспектору Райану.
– Он зашел туда, инспектор, – ответил констебль.
Райан появился в дверях библиотеки:
– «Леди Косгроув не единственная»? Ваше сообщение определенно меня поразило.
– Как говорит в таких случаях Де Квинси? Несколько обитателей этого дома присоединись к большинству человечества, – вспомнил Беккер замечание Де Квинси о том, что за долгие века умерло намного больше людей, чем живет в настоящее время.
Райан подошел к креслу и осмотрел труп.
– Вы встречались с лордом Косгроувом? – спросил сержант.
– Однажды комиссар Мэйн послал меня на заседание Комитета по надзору за тюрьмами. Лорд Косгроув как глава комитета задал мне несколько вопросов.
– Значит, это и есть лорд Косгроув?
– Сомневаюсь, что даже собственная жена, будь она жива, узнала бы его сейчас, – ответил Райан.
Покойника привязали к креслу и стянули шею веревкой, закрепив ее на верхней ступеньке передвижной лестницы, с помощью которой доставали тома с верхних полок.
В руках мертвец держал раскрытую книгу; голова его чуть склонялась вперед, как бывает при чтении.
– Посмотрите на его глаза, – потрясенно произнес Беккер. – Вы когда-нибудь видели такое?
– Нет, – признал Райан.
Острые серебряные писчие перья торчали из обоих глазных яблок. По щекам спускались засохшие темные дорожки, создавая впечатление, будто покойник плачет кровавыми слезами. Беккер с трудом подавил дрожь, представив, какие муки должен испытывать человек, которому воткнули в глаза металлические шипы.
– Трудно определить, от чего наступила смерть, – рассуждал вслух сержант, – от потери крови или удушения.
– Перья в глазах – это только пытка, а смерть принесла удавка, – ответил Райан.
– Откуда вы знаете?
– Какого цвета у него губы и язык?
Беккер догадался, что инспектор проверяет его. Он подо шел ближе и, преодолевая отвращение, присмотрелся к сведенному судорогой рту и вывалившемуся наружу языку.
– Они синие.
– Вы когда-нибудь видели повешенного? – задал новый вопрос Райан.
– Только один раз и издали. Но мне и этого хватило.
– Посиневшие губы указывают на недостаток воздуха. Потеря крови лишь ослабила жертву, голова склонилась к книге. Убийца устроил все так, будто покойник повесился сам. Какую книгу он якобы читает?
Сознавая, что ему еще многому предстоит научиться, Беккер собрался с мужеством, взял из рук мертвеца том и взглянул на корешок:
– Вроде бы свод законов.
Беккер заметил между страниц книги листок бумаги и вытащил его. На нем была такая же траурная кайма, как и на письме, которое в момент смерти держала в руке леди Косгроув.
– Что там написано? – осведомился Райан.
– Это имя, но оно мне незнакомо. Эдвард Оксфорд.
– Эдвард Оксфорд? Вы не ошиблись?
– Вам оно что-то говорит?
– Господи помилуй, еще бы.
Продолжение дневника Эмили Де Квинси
Пока в церкви Святого Иакова продолжался опрос свидетелей, отец сидел на алтарной ограде. Короткие ноги не доставали до пола и без остановки покачивались вверх-вниз, будто шагая по воздуху. Он то рассматривал лужу крови на каменном полу, то переключал внимание на молельню леди Косгроув, где фотограф установил свою громоздкую камеру. Лицо отца приобрело болезненно бледный оттенок. Увидев, как из-под полы пальто появилась бутылочка с лауданумом, я поспешила вмешаться: прихожане могли безо всякой снисходительности отнестись к болезни старого человека.
Между тем полковник Траск все еще помогал полиции поддерживать порядок, а привлекательная молодая женщина, которую он сопровождал в церковь, следила за ним с нескрываемым восхищением. Я не могла не заметить, что полковник изредка поглядывает на меня с тем же недоумением, что и в первый раз, когда он будто бы узнал меня, но не сумел вспомнить, при каких обстоятельствах мы встречались. Его неуверенность смущала меня. Я ждала удобного момента, чтобы подойти и дать полковнику возможность объясниться, если на то будет его воля.
Но исполнить задуманное не удалось, поскольку Шон (я имею в виду инспектора Райана) быстро вывел нас с отцом из-под церковных сводов и направил прямиком сквозь растущую толпу.
– Прибыл экипаж лорда Палмерстона. Его кучер получил четкие указания отвезти вас на вокзал Юстон.
– Я должен остаться, – возразил отец.
– Вы очень помогли нам семь недель назад, – кивнул Шон. – Но лорд Палмерстон ясно дал понять, что будет весьма недоволен, если вы пропустите поезд. Он имеет куда большее влияние, чем комиссар Мэйн, так что выбора у меня нет. Вы ответили на все вопросы, а если появятся новые, я телеграфирую вам в Эдинбург. К счастью, мы с сержантом Беккером видели то же самое, что и вы.
– Вы в самом деле видели то же, что и я? – переспросил отец.
– Я обещаю не забывать вашу теорию о множестве реальностей.
Пожимая нам руки, Шон задержал мою ладонь чуть дольше, чем того требует простое дружеское расположение. Несмотря на холодную погоду, я почувствовала, как щеки у меня вспыхнули.
– Эмили, я буду скучать по нашим беседам, – сказал инспектор.
Обычно мне легко находить нужные слова, но должна признаться, что от огорчения у меня перехватило дыхание и я почти лишилась дара речи.
– Я тоже буду скучать по нашим беседам, – только и удалось мне вымолвить в ответ.
Вспомнив о приличиях, Шон повернулся к отцу:
– И конечно же, я буду скучать по необыкновенным разговорам с вами, сэр.
– Ко мне уже давно не обращались «сэр», – признался отец. – Всего несколько недель назад вы сами, помнится, называли меня совсем иначе.
Шон смущенно потупился:
– Мы все прошли долгий путь. Жаль, что дальше наши дороги расходятся. – Он поглядел в мою сторону. – Спасибо, что помогли мне залечить раны, Эмили. Удачного путешествия.
Пока он держал меня за руку, лицо у меня продолжало пылать.
– Берегите себя, – прошептала я, склонившись ближе, чтобы посторонние не расслышали прощальных слов. – Я напишу, когда мы приедем в Эдинбург.
Подбежавший констебль прервал наши объяснения, и многое так и осталось невысказанным.
– Сержант Беккер ждет вас в доме леди Косгроув, инспектор. Он велел передать, что она не единственная.
– Не единственная?
– Именно так. Он сказал, вы поймете… и что дело срочное.
Во взгляде Шона действительно промелькнула догадка.
– Боюсь, я вынужден вас покинуть, – произнес он.
– Да, конечно, возвращайтесь к работе.
По правде говоря, мне хотелось, чтобы Шон остался, но, когда я снова потянулась к его руке, он уже спешил прочь.
Внезапно к нам через толпу зевак и газетных репортеров бросился лакей его светлости:
– Скорее! Нам давно пора ехать на вокзал! – Он словно потерял рассудок. – Распоряжения лорда Палмерстона необходимо исполнять. Ему не понравится, если вы опоздаете на поезд.
Пока нас подгоняли к экипажу, я успела услышать, как один газетчик сказал другому:
– Вон идет Любитель Опиума. Слыхал, что он говорил о туманности Ориона?
– Это новый публичный дом на Стрэнде?
– Нет, речь про ночное небо. Он сказал, что туманность похожа на череп с дыркой, сквозь которую вытекает небесное вещество. Вот что опий с людьми делает.
При виде наших скудных пожитков, привязанных на крыше кареты, неизбежность злосчастного отъезда легла мне на сердце тяжким грузом. Едва слуга успел запереть дверцу и вскарабкаться на запятки, экипаж сорвался с места и помчал вперед, поскольку кучер спешил выполнить приказ лорда Палмерстона.
Отец сидел напротив меня, не в силах унять дрожь.
– Теперь уже можно, – сказала я.
Он мгновенно извлек бутылочку с лауданумом, глотнул рубиновой жидкости, смежил веки, замер, снова открыл глаза и сделал еще один глоток. Взгляд его затуманился. Пот на лице, казалось, впитался обратно в кожу. Постепенно отец перестал бесконечно перебирать ногами в воздухе.
Если бы мы собирались поехать прямо в Эдинбург, у нас ничего бы не вышло: в такую даль поезда отправлялись лишь рано утром, чтобы доставить пассажиров ночью того же дня. Но последние недели в Лондоне ввергли отца в более глубокую, чем обычно, меланхолию. Я связываю его настроения со все возрастающей зависимостью от опиума и страхом погибнуть, если не хватит сил освободиться от этого рабства.
Та же тоска погнала отца в Манчестер, где остались отчий дом и могилы сестер. Болтливый репортер не мог знать, что изначальная причина одержимости отца черепами и вытекающей из них субстанцией кроется в давнем посмертном вскрытии, которому подвергли одну из его сестер, чтобы узнать, не стала ли необычно большая голова следствием фатальной деформации мозга. Отца преследовали кошмары, в которых он видел дыру, пробитую врачом в голове девочки.
Когда один из моих братьев, Уильям, сначала ослеп и оглох от мучительных головных болей, а вскорости умер, у него в мозгу обнаружили скопление странного зеленоватого вещества. Вскрытому черепу Уильяма тоже нашлось место в страшных видениях отца.
Экипаж свернул на север и помчался от Пикадилли к Риджент-стрит. Отец высунулся из окна и окликнул лакея на запятках:
– Какой дорогой мы едем к Юстону?
– От Риджент-стрит к Портленд-плейс. Оттуда прямо по Нью-роуд.
– Поверните, пожалуйста, на Оксфорд-стрит.
– Мы знаем дорогу.
– Мой маршрут короче. И мне нужно кое на что взглянуть.
Шум колес не скрыл от нас недовольного бормотания слуги, затем он крикнул кучеру:
– Сверни на Оксфорд-стрит!
– С чего это?
– Пассажир требует.
– Вот еще! Больше делать нечего, как ему угождать! – ответил тот, быть может не подозревая, что мы все слышим.
Тем не менее карета повернула направо, и, едва колеса застучали по Оксфорд-стрит, отец крикнул лакею:
– Остановитесь!
– Но нам пора на вокзал!
– Стойте! – повторил отец неожиданно громким для такого маленького человека голосом, удивив даже меня.
Сквозь цокот копыт донеслись проклятия кучера, но он все же остановил лошадей, насколько я могла определить, в конце Грейт-Тичфилд-стрит.
Отец открыл дверцу и шагнул наружу.
Я привычно последовала за ним.
– Нет, не выходите! – воскликнул лакей. – Вы же собирались только взглянуть! Нам нужно спешить!
В воскресенье после полудня магазины на Оксфорд-стрит не работали. Улица была пустынна, лишь несколько двуколок и экипажей с грохотом прокатились мимо и скрылись. Низкие тучи заслонили небо. Дым из каминных труб окутывал крыши домов.
Отец печально оглядел окрестности. В ранней юности он провел четыре голодных месяца на этой улице среди проституток и нищих, пытаясь пережить суровую лондонскую зиму. Одна из девушек, Энн, – ее давным-давно поглотил безжалостный город – была возлюбленной отца, еще до того как он встретил мою мать.
– Даже тогда, находясь на пороге смерти, я чувствовал себя более живым, – пробормотал он.
– Отец, пожалуйста, не говори о смерти.
– Поспешите! – крикнул лакей. – Лорд Палмерстон не простит нам, если вы опоздаете на поезд!
– Скажите его светлости, что это я во всем виноват, – ответил отец. – Передайте, что я отказался сесть в карету.
– Что вы такое говорите? – вскинулся слуга.
– Приношу свои глубочайшие извинения. Будьте любезны вернуть наши сумки в дом лорда Палмерстона. Я позже с ними разберусь.
– Нет! – запротестовал кучер.
Но отец уже удалялся по Оксфорд-стрит, направляясь в противоположную от вокзала сторону.
– Отец, не слишком ли много лауданума ты выпил? – встревожилась я, торопясь за ним. – Объясни мне, что у тебя на уме.
Мы миновали Риджент-стрит, следуя на запад. Немногие смогли бы угнаться за решительной, несмотря на короткие ноги, походкой отца, и только свободная юбка позволяла мне не отставать.
– Смерть, – произнес он.
– Ты пугаешь меня, отец.
– Чуть более семи недель назад я очнулся от своих опиумных кошмаров в полдень. Не отправься мы в Лондон, я бы, наверное, начал просыпаться на закате вместо полудня. Или, возможно, однажды избыток опиума вовсе не дал бы мне проснуться. И тогда я тоже присоединился бы к большинству. Смог бы наконец забыть ту боль, что причинил тебе, твоим братьям и сестрам. И прежде всего твоей матери… Смог забыть кредиторов, от которых нам всем вечно приходилось скрываться… забыть бедность, на которую я обрек тебя.
– Отец, ты и вправду меня пугаешь.
– Эдвард Оксфорд? – Беккер недоуменно уставился на листок, который нашел в книге покойника. – Почему вы сказали: «Господи помилуй»?
– Сколько вам было пятнадцать лет назад? – спросил Райан.
– Всего десять.
– Вы рассказывали, что выросли на ферме в отдаленной части Линкольншира. Ваш отец читал газеты?
– Он совсем не умел читать и стыдился этого, – ответил Беккер. – Когда я не был занят работой по дому, он заставлял меня ходить в школу.
– Тогда вы действительно могли ничего не слышать.
– О чем? Это как-то связано с тем письмом, что вы нашли в церкви и не хотите обсуждать со мной?
– У нас мало времени, – отрезал инспектор. – Нужно осмотреть оставшуюся часть дома.
– Не уходите от ответа. Что означает имя Эдвард Оксфорд? – продолжал настаивать Беккер. – И о чем говорилось в письме из церкви?
– Я не могу сказать.
– Вам настолько тяжело говорить?
– Нет, просто не дозволено. Только комиссар Мэйн имеет право знать.
– У вас такой мрачный вид. Случилось нечто ужасное?
– Оно случилось пятнадцать лет назад. Прошу вас, прекратите задавать вопросы, на которые я не могу ответить. Нам нужно осмотреть дом. Где остальные слуги?
Запах гнилой пищи – или кое-чего похуже – привел их к лестнице, спускающейся на кухню.
Внезапно Беккер остановился.
– В чем дело? – поинтересовался Райан.
– Когда я смогу стать таким, как вы?
– Как я?
– Вас ничто не трогает, – объяснил Беккер.
– Очень даже трогает, – возразил инспектор.
– Но по вам не скажешь.
– Потому что я умею переключать внимание. Сосредотачиваться на деталях. Меня научил этому комиссар Мэйн. Нужно думать о сборе улик, чтобы не оставить убийце шансов на очередные злодеяния.
Беккер кивнул и заставил себя спуститься.
Сержанту удалось сдержать эмоции, когда он увидел на кухонном полу трупы повара и девушки-посудомойки. Как и слуг наверху, их убили ударом по голове. На передниках засохла кровь.
Следуя наставлениям инспектора, Беккер направил все внимание на детали. Пепел в печи совсем холодный. В мисках застыл суп. Тесто в формах для выпечки осело, как и меренги для десерта.
Райан и Беккер поднялись по темной лестнице этажом выше, где почти все пространство занимал огромный обеденный зал, в котором могло разместиться больше сорока человек.
– Когда я нес патрульную службу в Ист-Энде, я и представить себе не мог, что кто-то живет в такой роскоши, – признался Беккер.
На третьем этаже обнаружились три открытые двери и одна запертая. Запах смерти просачивался именно из-под нее.
Райан толкнул дверь с такой силой, что та затрещала.
– Вам помочь, инспектор? – окликнул его снизу констебль.
– Когда будет нужно, я позову, – ответил Райан.
Держа наготове ножи, они с Беккером проникли в темную комнату, пробрались к окну и отдернули занавески. Сержант отпрянул назад, увидев, что находится у него под ногами, а также на кровати и практически повсюду.
Стены, туалетный столик, занавески, ковер – буквально все было покрыто засохшей кровью.
– Муки адовы, что же здесь произошло?
Мститель навсегда запомнил последние счастливые мгновения своей жизни. Вместе с сестрами Эммой и Рут он варил картофель в котелке, подвешенном над очагом. Больше его семья ничего не сумела раздобыть к ужину. Дрова для очага тоже было бы непросто достать, если бы отец, работавший плотником, не подбирал бесполезные обрезки досок и не приносил домой. Они были бедны, но любили друг друга. И часто смеялись.
Но только не в тот вечер. Отец вернулся домой перед самым закатом, снял пояс с инструментом и в недоумении огляделся.
– А где мать, Колин? – спросил он, стряхивая опилки с холщового плотницкого фартука.
– Мама еще не вернулась, – опередила Колина Эмма.
Ей уже исполнилось тринадцать. У нее были голубые глаза, и позже Колин каждый день вспоминал, как от одного ее взгляда в комнате становилось светлее.
– Но ведь ее нет уже целый день. – Отец потер загорелую шею мозолистой рукой и прошел через кухню к входной двери их крошечного дома.
Колин, Эмма и Рут направились следом. Рут была еще маленькой. Но даже дырка на месте выпавшего переднего зуба лишь придавала очарования ее улыбке. Дети видели, как отец вышел на пыльную улицу и встревоженно посмотрел в ту сторону, куда утром направилась мать. Поселок появился здесь совсем недавно. Многие дома до сих пор строились, штабели досок и кирпичей высились рядом с каркасами будущего жилья. Застройщик купил этот участок в четырех милях от Сент-Джонс-Вуда, на северо-западной окраине Лондона, в надежде на то, что город будет быстро расширяться.
– Может, она зашла к соседям, – предположил отец и направился к ближайшему дому.
Держа за руки Рут, Колин с Эммой наблюдали, как отец постучал в соседскую дверь и с кем-то переговорил. Багровое солнце уже коснулось горизонта, а отец все бродил от одного дома к другому и расспрашивал соседей. Семья обосновалась в поселке всего десять дней назад и еще ни с кем как следует не познакомилась, но вокруг жили такие же рабочие, как сам отец, и никто не относился к ним враждебно, хоть они и были ирландцами.
Хмурясь еще сильнее, отец наконец вернулся, обнял детей и сказал:
– Давайте накрывать на стол. Она может вернуться в любую минуту.
Но Колин не мог не заметить, как дрожат руки отца, когда тот снимал с огня котелок с картошкой и делил незатейливый ужин между детьми.
– Колин, присмотри за сестренками, – велел глава семьи, надевая пальто и уходя в вечерний холод. – Я скоро вернусь.
На самом деле вернулся он уже затемно. Однако матери с ним не было, и сам отец выглядел очень испуганным, когда укладывал детей в кроватки, которые сделал собственными руками.
– Как ты думаешь, что с ней могло случиться? – спросила Эмма.
– Не знаю, – ответил отец. – Стало совсем темно, и я уже ничего не видел. Утром я снова пойду ее искать.
– Давайте помолимся за маму, – предложила маленькая Рут.
Мать отправилась в Сент-Джонс-Вуд, прихватив с собой корзину с вязаными вещами. Она творила настоящие чудеса своими спицами, все восхищались созданными ею причудливыми узорами. Если бы не редкое умение матери, у Колина и его сестер не было бы зимой ни теплых перчаток, ни шапок, ни шарфов. В Сент-Джонс-Вуде она собиралась продать три только что связанные кофты. Кто-то сказал ей, что хозяин одной лавки с радостью приобретет их, а на вырученные деньги можно будет купить мяса на несколько дней вперед.
Но дорога в Сент-Джонс-Вуд занимала не больше часа.
Утром, убедившись, что Колину и его сестрам хватит хлеба и сыра на завтрак, отец открыл дверь, чтобы снова отправиться на поиски. Но в изумлении остановился на пороге.
Колин подошел к нему и увидел, как к дому приближается констебль.
– Ваше имя Росс О’Брайен? – спросил полицейский.
– Так меня и зовут.
Услышав ирландский акцент, констебль еще мрачнее посмотрел на отца:
– Кэтлин О’Брайен – ваша жена?
– Моя, чья же еще. – Отец подался вперед. – А почему вы спрашиваете? С ней что-то случилось?
– Можно сказать и так.
– Ничего не понимаю.
– Она арестована.
