— А где остальные? — спросил я.

Разумеется, проявленный мною интерес по поводу местонахождения прочих членов компании был абсолютно фальшивым. На самом деле для меня сейчас было важно лишь то, что Алексия оказалась здесь, рядом со мною. Тем не менее между нами было принято всегда говорить о «Retrum» как о чем-то едином и неделимом.

— Подойдут попозже, часа в два наверное, — продолжая танцевать, ответила мне Алексия, — Они в кино пошли.

— В такое время?

— А что такого? Ночной сеанс — для влюбленных и всяких гопников. Эх ты, деревенщина, не знаешь столичных модных трендов!

В другой ситуации я, наверное, обиделся бы на такие слова, но в тот вечер мне было не до того. Два ближайших часа мне не придется делить Алексию ни с кем. Моему восторгу не было предела.

Но я взял себя в руки и попытался поддержать нормальный приятельский разговор:

— На какой фильм они пошли?

— На «Антихриста» Ларса фон Триера. Если тебе так интересно, можешь еще успеть, сеанс начинается через двадцать минут, а до кинотеатра-мультиплекса отсюда рукой подать. Специально из-за меня можешь не оставаться тут. Мне здесь хорошо, я люблю танцевать.

Я промолчал.

«Сестры милосердия» уступили место декадентской балладе Дэвида Боуи «Wild is the Wind». Эту композицию я знал по одному из отцовских дисков, всегда воспринимал ее как нечто изрядно затасканное и уже потому неинтересное. Тем не менее то, что произошло в ту ночь, заставило меня навсегда изменить свое мнение.

Алексия приобняла меня за шею и произнесла то волшебное, миллионы раз сказанное слово, от которого я непроизвольно вздрогнул:

— Танцуешь?

— Вообще-то да, с удовольствием, только боюсь, что получается у меня не очень, — промямлил я, сам не заметив, как мои руки легли на ее талию.

— Учти, если наступишь мне на ногу, я буду кричать — улыбаясь, предостерегла меня Алексия.

Некоторое время мы молча кружили по танцполу, слушая давно заученные наизусть слова Боуи, от которых мне в тот момент становилось чуть неловко: «Love me, love me, say you do…»

Посмотреть на свою партнершу я не осмеливался, словно чувствовал, что нашим взглядам нельзя встречаться. Иначе я не удержусь и поцелую ее. Этот поступок, вполне понятный и предсказуемый в других ситуациях, мог поставить под угрозу все то, что нас связывало. Один поцелуй положил бы конец нашим не то детским, не то слишком взрослым играм и — что было еще страшнее — поставил бы крест на моих надеждах на то, что чувства к Алексии когда-нибудь станут взаимными.

В тот момент я впервые признался сам себе в том, что влюблен в Алексию. Это случилось, когда я впервые обнял ее, если, конечно, не считать того краткого случайного объятия во время нашей первой прогулки на кладбище.

Не зная, что сказать партнерше, я просто прижался щекой к ее щеке и, кружась с нею под медленную музыку, стал наблюдать за другими танцующими. По правде говоря, было странно видеть романтически обнявшиеся парочки с панковскими хайрами на головах. Впрочем, почти все парни и девчонки, собравшиеся на танцполе, времени даром не теряли. Танцуя, они целовались взасос и весьма недвусмысленно давали волю рукам.

«А не веду ли я себя как полный дурак и тормоз?» — промелькнуло у меня в голове.

— Почему ты молчишь? — прошептала мне Алексия на ухо.

В неверном мертвенном свете дискотечных фонарей я все-таки посмотрел ей в глаза. Алексия казалась каким-то неземным существом. Вот она, моя сумеречная фея! Дожидаясь, что я скажу в ответ, она призывно разомкнула губы.

Мне приходилось сдерживать себя изо всех сил.

— По-моему, сейчас не время для разговоров, — смущенно сказал я.

— Да что ты говоришь? — с притворным невинным удивлением переспросила Алексия. — Что же ты собираешься делать? Я имею в виду, помимо того, что мы будем танцевать?..

Песня Боуи закончилась, но невидимому диджею удалось нагнать в атмосферу нашего разговора еще больше напряжения, когда он буквально в следующую секунду поставил еще более унылую и печальную композицию. Судя по хрупкости голоса, исполняла эту песню совсем молодая девушка-сопрано, причем делала она это практически без музыкального аккомпанемента. Речь в песне, насколько я успел услышать, шла о чем-то вроде грамматики любви.

— Ты не ответил на мой вопрос! — настойчиво повторила Алексия.

Ее глаза, как два маяка, вели меня к моей судьбе — туда, куда я покорно позволял себя увлечь.

Откуда-то из глубин подсознания у меня в памяти всплыли образы первых любовных фантазий, в которых девушки просто не давали мне прохода, а я же, в свою очередь, гордо делал вид, что мне на них наплевать. Как ни странно, эта ложная уверенность в себе дала мне силы для того, чтобы продолжить сей сладостный и мучительный для меня разговор.

Описывая вместе с Алексией очередной медленный круг, я прижал ее к себе чуть сильнее и признался:

— Помимо танцев я хотел бы поцеловать тебя. Можно?

— Кто же спрашивает о таких вещах! — с недовольной улыбкой воскликнула она— Если хочешь — целуй, и точка. Но на свой страх и риск.

С головой погрузившись в древнейшую игру, известную человечеству, я вдруг почувствовал непреодолимое желание зависнуть в этом мгновении, задержать его, насколько возможно.

— А если второму человеку не придется по душе этот поцелуй?

— Я же сказала, что в таком случае тебе придется отвечать за свои необдуманные действия.

— Рискованное дело, — прошептал я и прикоснулся губами к ее щеке.

Алексия не отодвинула голову, что я воспринял как хороший знак. Затем она все так же шепотом сказала:

— Жизнь вообще рискованное дело. Только покойники ничем не рискуют. Сам знаешь — для них уже нет ни угроз, ни опасностей.

Слова про покойников я воспринял как своего рода завуалированную команду мне, пока еще живому. Выполняя этот приказ, я перешел в решительное наступление. В полумраке мои губы отправились на разведку — на поиски губ Алексии. К этому времени мы остановились, потому что нам было уже не до танцев.

Алексия чуть наклонила голову и закрыла глаза. Мне казалось, что время замерло.

Наши губы едва успели ощутить прикосновение друг к другу, когда вдруг какая-то неведомая сила резко отбросила меня назад. Я чуть было не рухнул прямо на пол.

Восстановив равновесие, я оглянулся и увидел Роберта, который вскинул руки, явно намереваясь обнять меня, и улыбался при этом так, словно мы с ним не виделись сто лет. Скорее всего, он не знал и не успел понять, что должно было вот-вот произойти между мной и Алексией, но, даже учитывая эти смягчающие обстоятельства, я в какую-то секунду почувствовал, что ненавижу его всем сердцем.

Лишь после этого я увидел рядом с Робертом Лорену, которая уже лихо танцевала в ритме электронного ударника. Какая-то энергичная композиция сменила унылые, печальные баллады.

— Протормозили мы, — объявил Роберт, положив руку мне на плечо, — Пришли к шапочному разбору.

— Не понял. Ты про что? — спросил его я, всячески стараясь подавить кипевшую во мне злость.

— Билетов уже не было.