59

Медицинский аппарат гудел слева от постели отца, еще один шипел справа. Час назад он шутил, но обезболивающие заставили его снова уснуть. Мама, Даниэль, Джозеф и Ной столпились вокруг его кровати.

Я медлила позади. Для меня не было места.

Мне еще ни разу не доводилось быть свидетелем того финального момента, когда мои мысли воплощались в действие. Только вчера я созерцала хаос — желанный хаос — и беспомощно стояла, пока кровь отца расцветала на беломраморной лестнице. Убитую горем мать арестовали, отобрали ее у разбитой семьи и заперли в тюрьме. Хотя она ни для кого не была опасна.

В то время как я была опасна для всех.

Доктор просунул голову в палату.

— Миссис Дайер? Могу я с вами поговорить?

Мама встала, поправила волосы. Она провела в больнице ночь, но выглядела так, будто тысячу лет. Она прошла к дверям, в которых я стояла, и проскользнула мимо. Рука ее коснулась моей. Я вздрогнула.

— Должен сказать, миссис Дайер, ваш муж везунчик, — донесся голос доктора из-за открытой двери.

Я слушала.

— Значит, с ним все будет в порядке?

Голос мамы звучал так, будто готов был вот-вот сорваться. На глаза мои навернулись слезы.

— С ним все будет в полном порядке. Чудо, что он не истек кровью по дороге сюда, — сказал доктор.

Я услышала, как с губ моей матери сорвался всхлип.

— За все годы практики я ни разу не видел ничего подобного.

Я бросила взгляд на Ноя. Тот сидел рядом с Джозефом и смотрел на моего отца затуманенными глазами. Он не встречался со мной взглядом.

— Когда он сможет выписаться? — спросила мама.

— Через несколько дней. Пулевое ранение заживает хорошо, и нам нужно просто подержать его здесь для наблюдения. Убедиться, что у него не начнется заражения и выздоровление продолжается. Как я уже сказал, он везунчик.

— А мистер Ласситер?

Доктор понизил голос:

— Он все еще без сознания, но, вероятно, выявится значительное поражение мозга. Он может никогда не очнуться.

— Спасибо вам большое, доктор Таскер.

Мама нырнула обратно в палату и направилась к постели отца. Я наблюдала, как она незаметно вписалась в маленькую компанию, где ей было место.

Я еще раз взглянула на свою семью. Я знала каждую морщинку смеха на лице матери, каждую улыбку Джозефа и каждое изменение выражения глаз Даниэля. И я посмотрела на отца — на человека, учившего меня ездить на велосипеде, ловившего меня, когда я слишком боялась прыгать в глубокий конец бассейна. На человека, которого я любила и которого подвела.

И еще там был Ной. Мальчик, вылечивший моего отца, но неспособный вылечить меня. Но он пытался. Теперь я это знала. Ной был тем, кого я ждала, сама того не зная, но решила его отпустить. И решила неправильно.

Я все делала неправильно. Я уничтожала все, к чему прикасалась. Если я останусь, следующими могут быть Джозеф, Даниэль, мама или Ной. Но я не могла просто исчезнуть; с возможностями моих родителей меня найдут за несколько часов.

Тут мама напряглась, и это привлекло мое внимание. И я поняла — я могла ей рассказать. Я могла рассказать ей правду о хозяине Мэйбл, Моралес и об Эверглейдсе. Она наверняка препоручила бы меня заботе врачей.

Но разве мне было место в психиатрической лечебнице? Я знала своих родителей: они бы позаботились о том, чтобы я попала туда, где будет арт-терапия, йога и бесконечные дискуссии о моих чувствах. А правда заключалась в том, что я не была сумасшедшей. Я была преступницей.

Совершенно внезапно я поняла, куда мне надо пойти.

Я еще раз посмотрела на каждого. Молча попрощалась. И выскользнула из палаты отца как раз тогда, когда Ной повернул голову в мою сторону. Я прошла по изгибам коридоров мимо медсестер и санитаров. Мимо приемной, со вчерашнего дня все еще полной репортеров. Прямо к машине Даниэля, припаркованной под тьмой тьмущей ворон, рассевшихся в рощице рядом с парковкой. Я села в машину и вставила ключ в зажигание.

Я ехала, пока не добралась до тринадцатого отделения полиции Метро-Дейд. Я вылезла из машины, захлопнула за собой дверцу и взошла по лестнице, чтобы сделать признание.

Когда мы с детективом Гадсеном виделись в последний раз, он уже меня подозревал, и теперь мне просто нужно было сознаться в том, о чем он, возможно, догадывался. Я собиралась рассказать ему, что размозжила череп хозяину Мэйбл. Что украла у Моралес шприц с адреналином и напустила в ее стол огненных муравьев.

Я была недостаточно взрослой, чтобы меня отправили в тюрьму, но существовал немаленький шанс, что я закончу в арестном центре для несовершеннолетних правонарушителей. Мой план не был идеален, но то была наиболее саморазрушительная вещь, какую я смогла придумать, а я так нуждалась в саморазрушении!

Тяжело ступая по бетону, я не слышала ничего, кроме пульсации собственного сердца. Звука своего дыхания, когда я сделала три последних (как я надеялась) шага на свободе. Я вошла в здание, приблизилась к стойке дежурного и сказала офицеру, что мне нужен детектив Гадсен.

Я не замечала человека сзади, пока не услышала его голоса:

— Вы не скажете, где я могу подать заявление о пропавшем? Похоже, я заблудился.

Ноги мои налились свинцом. Я обернулась.

Человек посмотрел на меня из-под козырька кепки с «Патриотами», которую носил всегда, и улыбнулся. На его запястье поблескивал серебряный «Ролекс».

Это был Джуд.

Джуд. В полицейском участке. В Майами. В пяти шагах от меня.

Я закрыла глаза. Он не мог быть настоящим. Он не был настоящим. У меня галлюцинации, просто…

— Через ту дверь и по коридору, — сказал коп.

Мои глаза распахнулись, я наблюдала, как офицер указывает куда-то позади меня.

— Первая дверь налево, — сказал он Джуду.

Я медленно перевела взгляд с офицера на своего бывшего бойфренда. Вены мои затопил страх, разум — воспоминания. Первый день в школе: я слышу смех Джуда и вижу его в сорока шагах от себя. Ресторан в Литтл-Гаване: я наблюдаю, как он появляется после ухода Ноя и перед тем, как тот парень, Алейн, садится напротив меня. А ночь на маскарадной вечеринке? А открытая дверь в нашем доме?

У меня промелькнуло еще одно воспоминание.

«Следователи испытывают трудности с обнаружением останков восемнадцатилетнего Джуда Лоуи, поскольку еще стоящие левое и правое крылья здания могут рухнуть в любой момент».

Это было невозможно. Невозможно.

Джуд поднял руку, чтобы помахать офицеру. Перехватил мой взгляд, от часов его отразился свет.

На губах моих застыло так и непроизнесенным его имя.

Тут появился детектив Гадсен и что-то сказал, но голос его был приглушенным, и я не услышала его. Я почти не почувствовала его руки на своей: детектив попытался меня увести.

— Джуд, — прошептала я, потому что видела лишь его.

Он шел ко мне, его рука коснулась моей — легко, так легко, — когда он прошел мимо. Я почувствовала, что ломаюсь. Он отворил дверь. Он не обернулся.

Когда двери, качнувшись, закрылись, я попыталась добраться до Джуда, но не смогла даже устоять на ногах.

— Джуд! — завопила я.

Сильные руки подняли меня, удержали, но это было неважно. Неважно, как я тогда выглядела, сломленная, обезумевшая, на полу, — впервые после той ночи в психушке самой большой моей проблемой было не то, что я теряла рассудок. И даже не то, что я была убийцей.

Самой большой проблемой являлось то, что Джуд был жив.

Мишель Ходкин выросла в Южной Флориде, ходила в колледж в Нью-Йорке и изучала юриспруденцию в Мичигане. Когда она не пишет, ее частенько можно найти занимающейся тремя своими домашними любимцами. Перед вами первый ее роман. Вы также можете посетить ее сайт michellehodkin.com.