Глава 8
Я не рассказала ФБР ничего нового, а врачи не нашли во мне повреждений, с которыми не способны справиться швы. В общем, утром, через два дня после нападения террористов мы покинули Даллас в автомобиле, взятом напрокат.
Мама ненавидела долгие поездки, потому что ее пугали шоссе в глухомани. Но она беспокоилась, как бы я не закричала, если снова увижу тот, да и любой другой аэропорт. Ей было не понять, что для подобной выходки я нахожусь в сильном смятении.
Дело было не только в нервном истощении. Внутри до сих пор не растаял кусочек льда – сувенир тьмы, в которой я побывала. Этакий подарок с другой стороны. Стоило мне вспомнить лица убитых пассажиров или услышать цоканье каблуков в коридорах больницы, – звучащее как далекие выстрелы, – как я закрывала глаза и снова проваливалась в серую мглу. Там царила полная безопасность.
Мы покинули больницу тайком. Один из администраторов провел нас по цокольному этажу к служебному выходу. Скрипучая металлическая дверь выходила прямо на стоянку для машин сотрудников. К счастью, в отличие от главного входа, здесь нас не караулил ни один репортер.
Меня уже успели показать в новостях. Лиззи Скоуфилд – единственная уцелевшая девочка, которая чудом осталась жива. Пожалуй, моя история выглядела жизнеутверждающе, поскольку была единственным светлым пятном во всем ужасе, но мне не нравилось чувствовать себя символом надежды. Швы на лбу чесались, громкие звуки заставляли меня подпрыгивать, и три дня подряд мне приходилось носить одни и те же носки.
Окружающие твердили, как мне повезло. Но разве не бо́льшей удачей было бы выбрать другой рейс?
Я не прочла ни единой газеты, а медсестры, по доброте душевной, закрывали дверь всякий раз, когда рядом с моей палатой вещали радио и ТВ. Однако в мой мозг просочились заголовки и анонсы новостей. Меня словно преследовали бесконечные истории о погибших пассажирах, обо всех этих людях, которые были для меня чужаками, просто повстречавшимися в зале ожидания. Неожиданно подробности их жизней – куда они летели, были ли у них дети, их внезапно прерванные планы – стали сенсацией. А Трэвис Бринкман – парень, давший отпор террористу, стал героем благодаря записи с камеры наблюдения…
Мир жаждал знать о мертвецах все, но я пока не была готова даже слышать их имена.
Между прочим, сами террористы оставались главной загадкой. Они были связаны с неким культом в Скалистых горах, но лидеры секты отнекивались от всяческого знакомства с ними или ответственности за их действия. Стрелков поубивали в бою, не сохранилось ни манифестов, ни зацепок – ничего.
Разве цель терроризма заключалась не в том, чтобы послать что-то вроде послания, «черной метки»?
Похоже, они просто любили смерть.
* * *
Мы ехали всю вторую половину дня, питались в машине, останавливались только для того, чтобы воспользоваться бензоколонками и туалетами. Проскочили Эйбилин, Мидленд и Одессу, а потом города исчезли, сменившись побуревшей от зимы глушью с низкорослыми деревцами. На горизонте в мареве дрожали нефтяные буровые вышки, а вдоль дороги кружились песчаные вихри, унося с собой дорожный мусор. Автомагистраль прорезалась сквозь проделанный динамитом проход в выходах серой скальной породы. Ясное голубое небо над нашими головами становилось необъятней с каждой минутой.
Мы молчали, и я думала о Ямарадже – о его глазах, манере двигаться, голосе, утверждавшем, что я в безопасности. Мельчайшие подробности отпечатались в памяти, в то время как события в аэропорту превратились в уродливое расплывчатое пятно. Единственное, что в ту ночь оказалось для меня реальным, было именно тем, чему никто никогда не поверит.
Когда мама и я разговаривали, наши диалоги напоминали зыбкий, иссушенный солнцем пейзаж. Она спрашивала о новой квартире отца, о Рэйчел и о модных ресторанах, где мы побывали. Интересовалась занятиями в школе и даже произнесла небольшую речь о том, как бы мне не скатиться по баллам в последнем семестре.
Я видела, что мама стремится помочь, болтая о пустяках, но ее попытки сделать вид, что ничего ни произошло, уже сводили меня с ума. Она как будто заставляла меня усомниться в собственных воспоминаниях, пытаясь убедить, будто нападение террористов мне привиделось. А когда ее взгляд натыкался на мой зашитый лоб или на шрамик-слезинку, появившийся на щеке от слезоточивого газа, на ее лице появлялось растерянное выражение.
Но ни одно из событий той ночи не было плодом моего воображения. Я действительно уходила в иной мир. Ямараджа был реален. Я до сих пор чувствовала вкус его поцелуя, и когда прикасалась рукой к своим губам, ощущала там его тепло. Вдобавок Ямараджа, можно сказать, бросил мне вызов, а уж это – отличный способ заставить меня сделать что угодно.
Но мать продолжала говорить ни о чем. Крепко сжимая руль, она увозила меня все дальше от Далласа. Тем не менее она приблизилась к опасной теме, когда сообщила, что мой багаж прибудет в Сан-Диего следом за нами.
– Они утверждают, что доставят его через несколько дней.
Ни слова о том, кто такие «они». ФБР? Авиалиния? Мать говорила совершенно непринужденным тоном: дескать, моя сумка временно потерялась, и конечно, она не находится в груде улик, собранных для самого крупного расследования в области национальной безопасности за десятилетие. Так, банальный пустячок…
– Не важно, – ответила я. – У меня дома полно одежды.
– Точно. Куда лучше потерять багаж по дороге домой, чем когда уезжаешь!
Странная премия после пережитого нападения террористов.
– Мне ничего не нужно, кроме нового телефона, – буркнула я.
– Ладно, возможно, мы где-нибудь остановимся и купим его. – Мама подалась вперед, всматриваясь в группу мелькавших за окном дорожных знаков, как будто один из них мог вывести ее к магазину «Apple» прямо из пустыни Западного Техаса.
Разве она не сознавала, что я не нуждаюсь в глупой болтовне! Мне было необходимо, чтобы моя жизнь снова стала понятной и чтобы мама была здесь, рядом со мной, а не в какой-то выдуманной реальности.
Мы ехали по шоссе. В этой местности долгие паузы не напрягали, и прошло немало времени, прежде чем я подала голос:
– Мне не по себе без мобильника. Он ведь спас мою жизнь.
Мама крепче ухватилась за руль, и, должно быть, ее нога нажала на педаль газа, потому что машина рванула.
– Что ты имеешь в виду, Лиззи?
Я сделала глубокий вдох, втягивая спокойствие из холодного места у себя в груди.
– Я убегала, как все остальные, но успела позвонить в 911. Женщина на телефоне посоветовала… – Внезапно я умолкла, но вовсе не от нахлынувших эмоций, а скорее от недостатка слов – как будто в шариковой ручке закончилась паста. Я поняла, что уже рассказывала свою историю… Ямарадже.
Мать ждала, вглядываясь в дорогу впереди, ее спина напряглась, а я вновь услышала безмятежный женский голос из телефона: «Вы можете добраться до безопасного места?»
– Она велела мне притвориться мертвой, – наконец, выдавила я. – Поэтому они меня не убили. Решили, что я уже умерла.
Мать тихо ответила:
– Врачи говорили мне о парамедике, который посчитал тебя мертвой…
– Он очень сожалел об этом, – произнесла я и попыталась пожать стянутыми ремнем безопасности плечами. – Пожалуй, я и его обманула, но эта идея не была моей. Я просто послушалась ту женщину из службы 911.
Хотя нет… Она не советовала мне силой мысли найти дорогу в загробный мир, повстречать там парня, а затем вернуться назад. Кстати, и о призраках она тоже не упоминала.
После того, как мне выделили отдельную больничную палату, Том ни разу не появлялся. Наверное, я его выдумала. А может, он наведывается только в отделение экстренной помощи.
Мама сдержанно застонала. Она хотела что-то сказать, но не смогла. Ей было сложно смириться с тем, что я находилась на волоске от смерти.
И вот тут я поняла невероятную правду: моя мама выбита из колеи – и гораздо сильнее, чем я сама. И то, что я – такая хладнокровная, не рыдаю и не дрожу, – еще больше обескураживает ее. Она не знает о той тьме и о маленьком кусочке льда в моей душе, не догадывается, что я в любое время могу сбежать в серую мглу. Не представляет, что прямо из аэропорта я перенеслась в загробный мир.
Придется мне о ней позаботиться. Но почему-то мне в голову не пришло ничего лучшего, кроме как повторить:
– Мне не по себе без телефона.
– Я куплю тебе другой, – откликнулась она. – Точь-в-точь как старый, чтобы все казалось, как прежде.
– Я попрошу заплатить за него папу.
Костяшки ее пальцев побелели, и я прождала еще минуту, разглядывая сквозь стекло дрожащее в мареве шоссе.
Наконец, она произнесла:
– Твой отец просил тебе передать, что он действительно хотел приехать.
Я нахмурилась, поскольку даже не думала, что папа полетит в Даллас. Я привыкла к тому, что он сматывается, когда в жизни начинаются неурядицы. Однажды, когда мне исполнилось двенадцать, на нашей кухне взорвалась кастрюлька, огонь от жира взметнулся до потолка, и отец, как самый настоящий герой, сбил пламя полотенцем. Вероятно, он спас от возгорания все здание, но в ту же минуту, как огонь обуздали, укатил и провел две ночи в отеле, а мы с мамой вызвали пожарных, а потом убирались на кухне и проветривали дом.
Для папы такое поведение – норма.
– Я рада, что он не приехал, – заявила я.
Мама не сумела удержаться от усмешки.
– Правда?
– С ним сложно иметь дело, когда он взволнован, а ты уже достаточно позаботилась о нем на своем веку.
Она удивленно посмотрела на меня. Я никогда раньше ей ничего подобного не говорила, хоть это и чистая правда.
Когда ее глаза начали блестеть от подступивших слез, я указала вперед:
– Эй, мам? Дорога?
Она сосредоточилась на шоссе.
– Он сегодня утром звонил, но я немного бушевала и не разрешила ему поговорить с тобой – ведь он не прилетел. Прости.
– Ничего, – улыбнулась я. – Он может позвонить, когда купит для меня новый телефон.
Не знаю, сколько километров мы еще проехали в ту ночь. Я задремала, едва начало садиться солнце – в тот момент, когда небо покраснело и затянулось облаками.
Следующая остановка была в мотеле. Я проснулась и вяло поковыляла в наш номер. Помню лишь, что кровать пахла неправильно… не плохо, но неправильно, поскольку она не была моей, а я хотела очутиться дома. Ну, а затем я крепко уснула.
Когда мой мозг совершенно неожиданно пробудился, было еще темно.
По венам бежала энергия. Не ужас, который я испытывала последние два дня от каждого внезапного шороха, а нечто темное и теплое. Мои пальцы прикоснулись к губам – те гудели.
Я села и оглядела комнату, вспоминая, где нахожусь. На стенах мелькали свет и тени от уличного автомата с кубиками льда, и я видела мать, спящую на соседней кровати. Темнота ощущалась близкой, давила, как будто была материальной.
Я улеглась спать в грязной одежде, но на комоде с зеркалом лежали футболки и белье, которое мы купили в больничном магазине. Я приняла душ и тихо оделась, не разбудив маму. В том магазинчике не продавали носков, и в результате я нацепила кроссовки на босу ногу, прихватила худи. Затем я вышла на улицу.
Перистые облака, медленно рыжевшие по мере приближения рассвета, заволокли небо. На автостоянке мотеля поблескивали крапинки битого стекла, напоминающие морозный иней. Я надела худи и скрестила руки на груди, чтобы согреться.
Надпись на неоновом знаке гласила: «Мотель «Белые пески». За шоссе маячили силуэты дюн. Мы добрались до Нью-Мексико.
Когда мне было десять лет, отец взял меня в поход по Белым пескам. Интересно, помнит ли мама, что я бывала здесь раньше?
Поскольку в пределах видимости не было ни одной машины, я неторопливо выбралась на шоссе и нагло остановилась посередине, закрыв глаза и сосредоточившись. Теплая энергия, которая разбудила меня, до сих пор порхала по губам. В тишине я почти слышала легкое потрескивание.
Когда я вновь открыла глаза, пейзаж не изменился. Все выглядело безжизненным и пустым, как чистый лист бумаги. Белые пески – одна из тех пустынь, которые рисуют малыши: уходящие вдаль дюны похожи на ничем не примечательные горбы. После похода с папой поросшая кустарником Калифорния стали казаться мне какой-то неправильной.
Возле шоссе дюны были низкими, но после получаса ходьбы выросли настолько, что я карабкалась туда на четвереньках, вызывая при каждом шаге маленькие оползни.
Вскоре я забралась на вершину. Теперь передо мной расстилалась пустыня, подобная складкам на гигантской белоснежной простыне. На посветлевшем небе осталось всего несколько звезд, и на горизонте занималась заря. Внизу к глыбам бетона были прикручены металлические столики для пикника. Над ними возвышались двенадцатиметровые шесты с пластиковыми флажками на концах.
Я запомнила эти флагштоки еще по нашему походу. Они предназначались для того, чтобы помочь участникам пикника найти дорогу. Пески – такие безликие, что можно потеряться в сотне метров от своей компании и забрести далеко-далеко, думая, что твой столик находится вон там, за дюной, или, может быть, за следующей…
Мне стало любопытно, есть ли здесь призраки заплутавших туристов.
И вдруг я почувствовала, как энергия, которая меня разбудила, забурлила. Покалывание на губах и жар в венах усилились, и я вспомнила кое-что из сказанного Ямараджи… «Верить – опасно».
Но передо мной не стоял выбор – верить или не верить. Я не собиралась забывать случившееся в Далласе. Мне довелось лично увидеть то, из-за чего испокон веков спорят философы: смерть еще не конец. Я не знала, радоваться мне или огорчаться, но сейчас проблемы метафизики затмевал простой вопрос:
«Удастся ли мне это повторить?»
Причина заключалась не только в том, что путешествие в страну мертвецов представлялось мне чем-то удивительным, а в том, что Ямараджа бросил мне вызов, когда обещал прийти, если я позову.
Верила ли я в него достаточно, чтобы увидеть его снова? Оказался ли для меня реальностью загробный мир?
Я стояла на самой высокой дюне в пределах видимости и старалась успокоить дыхание. Зажмурившись, я сконцентрировалась на ледяном осколке, поселившемся внутри меня, – на своем сувенире с другой стороны.
Существовало ли заклинание, способное перенести меня между мирами? Я начала с того, что казалось очевидным…
– Я мертва. – Стоило мне произнести эту фразу, меня пробрала дрожь, но когда я опять открыла глаза, пустыня выглядела по-прежнему. Естественно, я не лежала в луже собственной крови, надо мной не свистели пули, да и паники не было. Вдобавок на мне была надета футболка с изображением плюшевого мишки, держащего коробку шоколада. (Ничего не попишешь, таков больничный магазин подарков.)
Я закрыла глаза, разрешая себе вспомнить подробности, от которых в течение последних двух дней постоянно стремилась отгородиться… страх, спасение бегством, поскрипывание теннисных туфель по плиточному полу. Неожиданно, откуда ни возьмись, ноздри обожгло пороховым дымом, и тело завибрировало от озноба. Сердце забилось сильнее, но я заставляла себя дышать медленно.
– Я мертва.
Затем я представила, как проскальзываю в ледяной песок под ногами и лечу вниз во тьму, сквозь чернильную тьму. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я осмелилась открыть глаза.
Однако ничего не изменилось, разве что рассвет в небе стал чуть ярче.
Я плюхнулась на песок. Может, зря стараюсь создать силой мысли дорогу в загробный мир? Возможно, теперь не сработает ничего, кроме полноценного нападения взаправдашних террористов. Ведь не волшебные слова изменили меня, а неудачно забронированный рейс, увиденная гибель людей и звонок в 911.
Слегка содрогнувшись, я вспомнила голос женщины-диспетчера, который доносился из моего телефона. Он почти заворожил меня в хаосе аэропорта. Наверное, именно в тот миг я начала покидать мир живых.
Я в очередной раз зажмурилась и дождалась, пока на меня снизойдет спокойствие. Потом произнесла слова, выжженные в моем сознании…
– Служба безопасности докладывает.
Я ощутила, что сквозь песок прокатилась волна, но меня это не испугало. Я уверенно вдохнула запах пороха и разрешила пробежать над собой тем скрипящим на плитке туфлям, чувствуя, как начинает пульсировать шрам-слезинка на щеке.
Я знала, что надо говорить:
– Вы можете добраться до безопасного места?
Изменения не заставили себя ждать… пресный, металлический привкус в горле, безмолвие ветра, внезапно окутавший сердце холод.
Когда я открыла глаза, мир обесцветился. Небо над головой выглядело необъятным и серым, как полированная сталь. Солнце исчезло, осталась лишь россыпь красных звезд, которые будто поглядывали вниз. Среди дюн змеились реки из черной нефти, воздух над которыми плавился от жары. Меня обдувал ветер со сладким ароматом – он казался мне слаще кипящего кленового сиропа. Извилистые реки покрывались рябью и трепетали, как живые, а мои ладони и руки светились.
– Ямараджа, – прошептала я. Я впервые вслух произнесла его имя, но это слово было так легко выговорить, будто я выучила его еще в раннем детстве и совсем не забыла.
Я поежилась и ощутила, что моя власть над этим местом слегка ослабла. Тогда, в аэропорту, испуг почти выбросил меня из собственного тела, но на сей раз его сменило волнение, и по коже пробегали электрические разряды.
Я снова закрыла глаза, прячась от необъятного серого неба. Я не представляла, чего жду, но спустя мгновение пейзаж изменился. Запах крови и пороха превратился во что-то резкое, похожее на дым от горящего поля черного перца. А затем меня окутала мягкая волна…
– Элизабет, – раздался его голос, и меня понемногу начал отпускать внутренний холод.
Я открыла глаза и увидела, что на полпути к вершине дюны, на фоне белизны песка стоял Ямараджи.
Сначала я не знала, что сказать. «Привет» казалось слишком неподходящим, смешным.
– Сработало, верно? – выдавила я. – Это реальность.
Он посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом, и, наконец, на его губах появилась улыбка.
– Все по-настоящему, Лиззи.
От того, что он произнес мое уменьшительное имя, границы поля зрения заискрились от цвета, как будто к нам пыталась прорваться заря.
Ямараджа был так же красив, как в воспоминаниях. Он светился, будто его пронизывало отсутствующее солнце. Он вскарабкался по дюне и опустился на колени в нескольких шагах от места, где находилась я.
– Я впечатлен. – Его голос звучал тихо, серьезно.
– Что ты имеешь в виду?
Он обвел руками пустыню и блеклые небеса.
– Ты самостоятельно совершила переход. Позвала меня, и так скоро.
Я пожала плечами, стараясь напустить на себе беззаботный вид, но руки, помимо моей воли, сжались в кулаки, набирая полные пригоршни песка.
– Ты же говорил, что у меня получится.
– Я предупреждал тебя, что в загробный мир лучше не верить, Лиззи. Так безопасней.
– Можно подумать, у меня был выбор. – Благодаря близости Ямараджи, колючий осколок льда во мне смягчился, и слова начали даваться легче. – В больнице, куда меня отвезли, обитает привидение – маленький мальчик. Значит, теперь я вижу духов. Ты знал, что со мной такое случится?
– Я предполагал, что это возможно, но… Как ты узнала, что это мальчик?
Я моргнула. Что за бессмысленный вопрос!
– Наверное, потому, что он просто был им.
– Ты хорошо его рассмотрела?
– Конечно. Я даже сначала не поняла, что он мертв. Он выглядел совсем как… ребенок. Сказал, что его зовут Том.
Ямараджа с опаской напрягся и посмотрел мне прямо в глаза.
– В чем дело? – спросила я.
– Трансформация никогда не происходила столь быстро. Сперва тебе следовало бы различать только пятна света или слышать отдельные шорохи. Ты с ним общалась?
Я-то гордилась тем, что перешла в загробный мир и сама позвала Ямараджу! Но теперь у меня возникло такое чувство, что я совершила что-то плохое.
Я попыталась улыбнуться.
– Я способная ученица. Так меня все время называет учитель испанского.
– Я серьезно, Лиззи.
– Знаю, – буркнула я, ощущая, как пересохло во рту от неожиданной злости. – Неужели ты думаешь, что я пропустила нечто серьезное и не видела, как погибли восемьдесят семь человек?
– Нет, – бесхитростно ответил он, отвернувшись и вглядываясь в пустыню, – но я надеялся, что ты забудешь. Если не верить, воспоминания бледнеют, как шрамы.
Я сделала несколько глубоких вдохов. Я злилась не на Ямараджу, а на тех четверых мужчин, которые разрушили привычную для меня действительность.
– Нет уж. Если я съежусь и притворюсь, что ничего не случилось, то всю жизнь проживу в страхе. Но я-то буду знать о существовании загробного мира.
– Понимаю, – произнес Ямараджа, наблюдая за мной. – Похоже, ты станешь одной из нас, и очень скоро.
В ответ я уставилась на него, чувствуя, как горит моя кожа. Оцепенение, которое я ощущала после нападения, таяло, как ком снега под струей горячей воды, и холод превращался в зуд и покалывание.
– Что это еще за «мы»? – Я глянула вниз на тусклый свет, что покрывал мои ладони, напоминая более слабую версию свечения Ямараджи.
– Названий много, – пояснил он. – Проводники душ, жнецы, психопомпы.
Я вскинула голову.
– Хм, ты только что сказал «психопомпы»?
– Некоторые названия благозвучней других. Мне самому не нравится «жнец».
– Чересчур мрачно? – спросила я.
Когда он улыбнулся, я заметила, что его брови имеют природный излом, «домик» в своей кривой. Из-за него он выглядел так, словно подсмеивается надо мной, несмотря на серьезную тему разговора.
– Ты можешь себя назвать, как тебе угодно, – продолжал он. – Важно то, что когда смерть касается нас, мы меняемся. Часть из нас способна узреть мертвых и разговаривать с ними. Часть даже живет в подземном мире. Но большинство из нас не начинает четко видеть призраков всего лишь через несколько дней.
– Я встретила Тома через пару часов после нападения террористов, – заявила я.
– Разве что… – он сделал паузу. – С тобой раньше не случалось ничего подобного?
– Исключено. Но ты сказал «проводники». Куда твоя сестра забрала всех тех людей?
– В наш дом. – Ямараджа посмотрел вниз, на реки черной нефти, текущие между дюн. – В подземный мир, где все они будут в безопасности.
– В безопасности от чего? Они же мертвы.
Он поколебался и прошептал:
– Здесь есть хищники.
От последних слов по позвоночнику пробежал холодок. Внезапно этот мир показался мне необъятным и ошеломляющим, и я будто впервые поняла, что смерть реальна и куда страшней и сложней, чем я даже могу себе вообразить.
Ямараджа нагнулся ко мне.
– Лиззи, у тебя все будет хорошо. Я помогу тебе понять.
– Спасибо, – я потянулась, чтобы взять его за руку.
Когда при соприкосновении между нашими пальцами проскочила искра, мое тело охватило какое-то томление, жажда. Сердце заколотилось, как бешеное, а в небе внезапно возникло буйство красок, разорвавших серость в клочья. На миг я вернулась в реальность, реки черной нефти и красные звезды исчезли, как призраки, изгнанные солнечными лучами.
Я выдернула руку, и загробный мир стремительно вернулся на круги своя.
– Возможно, я поторопился. – Ямараджа посмотрел на собственные пальцы, из-за которых сквозь мое тело прошла жаркая волна. – Мне надо идти.
Я сглотнула, пытаясь заговорить. Мне хотелось, чтобы он остался и поговорил со мной еще. Одновременно с этим я почувствовала себя беззащитной перед столь стремительными изменениями… я была уязвимой, новорожденной и хрупкой, подобно шраму на своей щеке.
При прощании меня хватило только на кивок, а мгновение спустя я в одиночестве сидела на высокой дюне и ловила ртом свежий воздух. Сияние розового рассвета согревало мою кожу.
– Ну вот, обделалась от страха, – пробормотала я, уставившись на свою ладонь. Чтобы выбросить меня в реальность, хватило лишь одного прикосновения.
Мои пальцы поднялись к губам, и я замерла, впервые за два дня ощущая себя живой. От загробного холода осталась крошечная частица, напоминающая кусочек льда на языке.
* * *
Когда я вернулась в мотель, мама почти проснулась. Моя обувь и волосы были в песке, спина взмокла от пота, но душ мог и подождать.
– Завтрак? – спросила я, когда мама открыла глаза.
Она кивнула.
– Наверное, ты умираешь от голода. Ты вчера практически ничего не ела.
Она встала, провела расческой по волосам, и минутой позже мы направились в закусочную. А когда пересекали автостоянку, к мотелю подъехала громоздкая фура и встала на одном из парковочных мест для грузовиков. Урчание двигателя отдавалось в моих ногах, и жар обдувал меня, будто машина являлась чудовищем, которое дышит нам в спину.
– У тебя ошалевший вид, – произнесла мать.
– Не выспалась, – ответила я, проделав кое-какие вычисления. – А может, и наоборот.
– Бедная детка, – нежно сказала она.
Мы зашли в закусочную и изучили местное меню. Мама улыбалась, настолько много я всего заказала. Теперь мой организм действительно пробудился и хотел горячей еды, кофе и того, чтобы жизнь снова стала понятной.
Когда официантка скрылась на кухне, я заметила, что мама разглядывает мои швы на лбу. Потом ее глаза задержались на левой щеке, где после той единственной слезинки, которую я пролила в загробном мире, остался ожог от слезоточивого газа.
Сомневаюсь, что она осознавала, насколько часто туда смотрит. А если она будет так поступать до конца жизни?
Спустя минуту она отвернулась от меня и выглянула в окно.
– Здесь красиво. Нам стоит осмотреть достопримечательности.
– Дюны, что ли?
– Их трудно не увидеть. Зато к северу отсюда есть город-призрак. Он называется Хлорид из-за давнего бума в горном деле. В комнате лежала брошюра, я ее пролистала. Похоже, интересное местечко.
На миг я вспомнила лицо Тома и поежилась.
– Никаких городов-призраков, ладно?
Она увидела выражение моего лица, после чего потянулась через стол и погладила мою ладонь.
– Хорошо, милая, – прошептала мама, словно не хотела, чтобы нас услышали. – Прости, что вообще упомянула об этом.
– Нет, мама, я в порядке, но… – произнесла я и осеклась.
Ведь ей не объяснишь, что террористы попытались меня убить, но я попала в страну мертвецов и обрела странный пугающий дар. Благодаря моим новым способностям я начала видеть призраков, а тот парень… В общем, он прикоснулся к кончикам моих пальцев, и их до сих пор покалывает.
Вдобавок мне очень нужна одежда – получше этого старья.
– Ничего страшного, – вздохнула мама после паузы, – давай-ка поедем домой.
