Глава 6
Парамедики завернули меня в блестящую серебристую пленку, напоминавшую невесомые одеяла, которые отец когда-то брал в туристические походы. Врачи присели, чтобы защитить меня от ветра, и один из них дал мне в руки горячий термос.
Но я не могла унять дрожь. Слишком глубоко проник холод.
Губы потрескались, мышцы ослабели. Я совершенно не чувствовала ног. При попытке заговорить получался только сухой хрип. Глаза слезились от едкого слезоточивого газа.
Сколько я пролежала в этом морге на тротуаре?
Одна женщина-парамедик что-то кричала в рацию, прикрепленную к вороту ее куртки, вторая застегивала у меня на руке манжетку, чтобы измерить кровяное давление. Когда та начала наполняться воздухом, я подумала, что давление разорвет меня на осколки, до того я заледенела.
Рядом с визгом затормозила «Скорая помощь». Задняя дверь открылась, и каталка ударилась о мостовую, подпрыгивая на грязно-белых прорезиненных колесах.
Меня кто-то спросил:
– Можете лечь на спину?
Я повернула голову, скрючившись в позе зародыша. Мышцы до сих пор не оттаяли.
– Сорок на сорок, – сказала парамедик, которая измеряла кровяное давление. Покачав головой, она начала опять накачивать манжетку. – Приготовить укол адреналина.
Я попыталась отказаться. Внутри теплело, и тело возвращалось к жизни.
На счет «три» парамедики подняли меня на каталку. На мгновенье мир завертелся, а потом я оказалась внутри машины, где были и другие врачи. Она была тесной и покачивалась, когда мы мчались из аэропорта. В ослепительном свете поблескивала длинная игла, похожая на пестик для колки льда.
Кто-то произнес:
– В сердце.
Они содрали с меня полиэтиленовые одеяла. Чьи-то ладони схватили меня за запястья, разводя руки. Я попыталась свернуться клубком, чтобы защититься. Теперь тело согрелось полностью, стремительно оживая. Губы все еще горели там, где их поцеловал Ямараджа. Мне не нужен их шприц – он точно застрянет у меня в груди!
Но врачи оказались сильнее и заставили меня лечь плашмя. Кто-то расстегнул на мне худи, и металлические ножницы разрезали мою футболку. Над обнаженной грудью занесся кулак, сжимающий острую иглу, напоминающую кинжал.
– Постойте!!! – по сердцу хлопнула рука в резиновой перчатке. – У нее девяносто!
– После сорока?
– Не прикасайтесь ко мне, – сумела прошептать я.
На миг три парамедика буквально онемели. Я услышала выдох, с которым сдувалась манжетка для измерения кровяного давления, и почувствовала, как в моей руке пульсирует кровь.
– Шестьдесят на девяносто, – добавила женщина. – Ты в состоянии меня понимать?
Я кивнула и попыталась заговорить снова. Она наклонилась ближе, чтобы расслышать.
– Который час? – выдавила я.
Она, хмурясь, отодвинулась от меня, однако ответила:
– Чуть больше двух часов ночи.
– Благодарю вас, – проговорила я и закрыла глаза.
Значит, с начала нападения прошло два часа. Сколько я пробыла в загробном мире? Минут двадцать? Должно быть, остальное время я валялась в том наспех устроенном морге и замерзала.
Куда сильнее всего увиденного и услышанного меня заставило поверить в загробный мир возвращение к жизни. В кожу впитался чужой потусторонний запах. Перед мысленным взором четко представал Ямараджа, а на губах до сих пор не исчез вкус его поцелуя.
По пути в больницу один из парамедиков постоянно извинялся передо мной. На меня снизошло умиротворение, зато он, судя по голосу, был потрясен.
– За что вы извиняетесь? – наконец прокаркала я. Во рту было очень сухо.
– Тебя назвал именно я, – произнес он.
Я недоуменно взглянула на него.
– Именно я не находил у тебя пульса. Голова, в целом, выглядела неплохо, но ты совсем не дышала, зрачки не реагировали на свет. Ты казалась ледяной! – Его голос задрожал. – Ты выглядела чересчур юной для инфаркта, но я подумал, что, наверное, ты отключилась, когда лежала на спине, а слезоточивый газ вызвал рвоту и…
Я поняла. Это он объявил меня мертвой.
– Где вы меня нашли?
Он моргнул.
– В аэропорту, вместе с другими телами. Мы посчитали тебя покойницей.
– Ничего, – утешила я его, – думаю, вы не ошиблись.
Парамедик в ужасе кивнул. То ли он решил, что я собираюсь его засудить, то ли боялся, что теперь у него отберут лицензию.
А может, он мне поверил.
В больнице среди выстроившихся шеренгами кроватей полчище врачей и интернов ожидало нашествия раненых. Однако вскоре ситуация прояснилась: в аэропорту выжила только я одна.
Когда меня вкатили в смотровую, я уже могла сидеть. Кровяное давление и температура тела нормализовались, пульс угомонился, синюшный оттенок переохлаждения исчез.
Меня продолжали сотрясать волны озноба, но, наложив мне на лоб шесть стежков, врач объявил, что я не нуждаюсь ни в чем, кроме жидкости. То, как слабо подействовал на меня слезоточивый газ, озадачило доктора сильнее всего. У меня не было никаких травм – лишь воспаление на щеке, где ее каким-то странным образом обожгла та единственная слезинка.
Парамедик, который объявил меня мертвой, принес мне чашку горячей воды с лимоном. Затем раздался звонок о том, что в больницу везут жертв несчастного случая, и меня на несколько минут оставили в покое. Предполагаю, что это была авария на дороге, не связанная с нападением в аэропорту, однако после сообщения, раздавшегося по громкой связи, персонал пришел в полную боевую готовность. Мимо моей палаты заспешили люди в хирургических костюмах.
Щурясь от окружающей меня стерильной белизны, я дула на горячую воду, которая плескалась в чашке. Здесь, в реальности, было столько шума, хаоса, суеты. Одноразовая простыня на кровати шелестела. Черное пластиковое устройство, закрепленное на кончике пальца, передавало жизненные показатели на экран, где пульсировали разноцветные огни.
Ко мне подкрадывалось изнеможение, но я слишком устала, чтобы уснуть. Кроме того, я, вероятно, скатилась бы на пол с узкой койки, застеленной скользкой бумажной простыней.
Мне хотелось знать, позвонил ли кто-нибудь маме. Должен же кто-то сказать ей, что я жива. Но пока еще у меня даже не спросили мое полное имя.
Я засунула руку в карман, но телефон исчез. Разумеется, я его выронила. Я вздохнула и застегнула молнию надетой поверх порезанной футболки худи. Хорошо хоть, что никто не напялил на меня больничную пижаму. Может, мне позволят просто уйти.
Конечно, у меня не было ни машины, ни крупной суммы наличных, и багаж мой остался в самолете. Мысли прекратили крутиться вокруг происшествия в аэропорту, и я сосредоточилась на досадном отсутствии мобильника.
– Паршивцы террористы, – тихо выругалась я.
– Вы не должны произносить это слово.
Я подняла глаза. В дверях стоял маленький мальчик, возможно, лет десяти. Он был в красном дождевике из синтетики, блестящем и мокром.
– Прости, – извинилась я.
– Ладно, – он воспринял извинение как разрешение зайти в комнату, – не мне указывать взрослым, чего им не говорить, даже если они сквернословят. Ты ведь взрослая?
– Смотря как посмотреть, но в сравнении с тобой – да.
– Ага, – кивнул он. – Я – Том.
– Лиззи, – представилась я. Голова налилась свинцом: террористы, врачи, загробный мир, да еще незнакомый малыш – никто не дает мне поспать.
С его дождевика на пол стекала вода.
– Идет дождь?
– Нет, но шел.
– Понятно, – пробормотала я, ничего толком не понимая: все-таки уже наступили заморозки, какой еще дождь на улице? Из-под подола дождевика выглядывали босые ноги Тома.
– Когда был дождь? – уточнила я.
– Когда меня сбила машина, – ответил Том.
Я почувствовала, как кусок льда, который растаял благодаря поцелую Ямараджи, заскользил вниз по позвоночнику, подобно холодному пальцу. Казалось, что вся больница разом утихла, словно звук высосало нечто голодное до шума, гула голосов и жизни.
Я зажмурилась, но тотчас открыла глаза. Том стоял у двери и странно смотрел на меня.
– Ты как, Лиззи?
– Не знаю, думаю, я умирала сегодня.
– Не бойся, больно только вначале, – сказал он, нахмурившись. – А ты светишься, как та милая леди, которая приходит.
– Милая леди?
– Та леди, что не мертва. Она – мой друг.
– А… – протянула я. Мне казался далеким собственный голос, как будто я уже крепко заснула и в мои сны просачивался чужой разговор.
– Она приходит каждую неделю и болтает со мной, – Том залез в карман и вытащил что-то мокрое. – Хочешь жвачки?
– Нет, спасибо. – Я чувствовала, как сердце бьется все ровнее, и покосилась на приборы у моей койки.
Я светилась, как Ямараджа и та женщина, которая навещает призраков.
– Послушай, Том, ночь у меня выдалась жуткая. Я очень устала.
– Ладно, – произнес он, – мне пора. А ты выздоравливай побыстрей!
– Спасибо. Тебе того же… как бы.
Том обернулся на пороге, чтобы помахать мне рукой.
– Пока, Лиззи.
– Пока, Том. – Я зажмурилась и отсчитала десять глубоких вздохов, после чего пиканье, отслеживавшее мое сердцебиение, стало немного равномерней.
Когда я снова открыла глаза, Том исчез, а больничная суматоха вернулась. За дверью сновали люди в зеленых и голубых хирургических костюмах, и никто не смотрел на меня.
Я стянула пластиковый зажим с пальца, соскользнула на пол и сделала несколько шагов к двери. Опустилась на колени, чтобы приложить ладонь к тому месту, где только что находился Том.
Больничные плитки блестели, но оказались совершенно сухими.
– Эй, милая, чем мы тут занимаемся? – донесся голос из коридора.
Я вскинула голову. Это был медбрат, который привел меня в палату. Он быстро опустился на колени и ласково взял меня за запястье, прощупывая пульс.
– У тебя закружилась голова?
– Нет, – произнесла я, – просто кое-что проверяла.
– На полу? – Его большая мягкая рука взяла меня за плечо. – Как насчет того, чтобы отдохнуть?
Я самостоятельно поднялась на ноги, и он наградил меня поощрительной улыбкой.
– Мне… померещилось, что там мокро, и кто-нибудь поскользнется.
Он посмотрел на пол.
– По мне, все нормально. Почему бы тебе не прилечь, милая?
– Да. – Я послушно побрела обратно, причем медбрат все время придерживал меня за локоть.
– Сейчас позову доктора Гаваскара. Ты не будешь вставать?
– Не думаю, что кто-нибудь звонил моей маме, – пробурчала я, – наверняка она уже слышала новости. Должно быть, она рвет и мечет!
– Думаю, сейчас авиалиния и УТБ связываются с родственниками. Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
Его глаза слегка округлились.
– Я принесу тебе телефон, просто жди.
– Спасибо.
Медбрат исчез в коридоре, и я, наконец, осталась одна. Теперь я слушала только писк прибора и собственное сердцебиение. Я решила, что совершенно незачем рассказывать медбрату о Томе. Позже – во время бесед с доктором Гаваскаром, безжалостно-дотошной женщиной с авиалинии и двумя оперативниками из ФБР – решимость молчать на тему призраков и загробных миров так и не поколебалась.
Спустя четыре часа приехала мама, и мне вообще не пришлось ничего ей выкладывать. Она молча обнимала меня, а я тихо плакала.
