23
Дженна оказалась права. Она уходит до меня. Мы теряем ее ранним утром первого января, еще до рассвета. В комнате только я и Сесилия. Все, что нам осталось после целой череды дней, проведенных в ее постели, это просто разговаривать с ней, наблюдая, как она силится открыть глаза, а потом в изнеможении их закрывает. Мы стремились дать ей знать: она не одна. И пусть мы с ней столько месяцев провели вместе, будучи замужем за одним и тем же мужчиной, пусть мне так хочется сказать ей напоследок что-нибудь важное, значимое… но, глядя на умирающую Дженну, я могу выдавить из себя лишь несколько слов о погоде.
И вот Дженны больше нет. Ее глаза все еще открыты, но в них более не теплится жизнь. Теперь там только пустота. Словно из говорящей куклы взяли и вытащили батарейки. Большим и указательным пальцами я закрываю ей глаза, целую в лоб. Она все еще теплая. Кажется, вот-вот сделает очередной вдох.
Сесилия встает и, потирая лоб, принимается мерить шагами комнату.
– Не понимаю, – бормочет она, прижимая руки к груди. – Все произошло так быстро.
Вспоминаю ее радость по поводу кончины Роуз и то, как она без колебаний вжилась в роль матери будущего ребенка Линдена. Они уже поговаривают о том, чтобы родить еще одного.
– Распорядитель Вон должен был продлить…
– Не смей даже имя его произносить, – резко обрываю я ее.
И чего я так на нее взъелась? Она меня раздражает с тех пор, как заболела Дженна. А с чем это связано, сама не пойму. Ну да ладно, сейчас не время раздумывать о причинах моей внезапно возникшей неприязни к Сесилии.
Убирая длинные волосы Дженны за уши, пытаюсь осознать, что ее больше нет. Она похожа на восковую фигуру, а ведь всего минуту назад была жива. Сесилия ложится в постель, утыкается Дженне в шею и безостановочно повторяет ее имя. Дженна, Дженна, Дженна. А потом опять и опять, как будто это может хоть что-нибудь изменить.
Вскоре в комнату заявляется Вон, чтобы проверить состояние Дженны. Ему даже не надо подходить к постели. По заплаканному лицу Сесилии и моему невидящему взгляду, устремленному в окно, он тотчас же понимает – наша сестра умерла. Говорит, что сожалеет, но после вчерашнего осмотра ему и так было ясно, что ей осталось недолго.
За Дженной приходят слуги с каталкой, но Сесилия не выпускает ее из объятий. Однако она так раздавлена произошедшим, что не силах сопротивляться, когда ей разжимают пальцы, чтобы высвободить руку Дженны.
– Будь сильной, – только и говорит Сесилия.
Позднее из гостиной доносится знакомая мелодия. Токката и фуга до минор Баха. В звуках оживающего под пальцами Сесилии шедевра мне слышатся быстрые шаги смерти, спешащей по коридору.
Слушаю эту яростную, мощную музыку, лежа на полу в своей спальне. У меня не осталось сил, даже чтобы забраться на кровать. Мне представляется, как величественная мелодия вырывается из маленького тела Сесилии, подобно злобному джинну, спавшему на протяжении многих веков, и окружает ее черно-красным облаком.
Жду, когда Сесилия закончит играть, появится у меня в дверях, вся в слезах, и спросит, можно ли ей лечь рядом. Она так поступает всякий раз, когда ее что-то расстраивает.
Но она не приходит. Вместо этого через дверной проем в комнату рвется бурная, не ведающая страха музыка.
Будь сильной, словно призывает она.
Хочу оказаться как можно дальше отсюда, сбежать прямо сейчас. Мне невыносимо дальше оставаться в этом доме. Пока Вон проделывает над телом Дженны одному ему известные манипуляции, нам полагается есть и пить как ни в чем не бывало. Сесилия повсюду таскает с собой Боуэна, словно он не ребенок, а маленькая тряпичная кукла. Лица их обоих покраснели от слез. Это самый капризный младенец на свете. А может, у него просто хорошо развита интуиция.
Всего через несколько часов после смерти Дженны Вон вручает нам ее прах. Предполагается, что мы должны его развеять, но вцепившаяся в урну Сесилия спрашивает, можно ли ей оставить прах Дженны себе. Она поставит урну на полку у себя в комнате. Так ей будет легче перенести потерю. Я говорю, что не возражаю, но на самом деле меня просто коробит от такой легковерности.
Поздно ночью, когда я уже лежу в кровати, раздается тихий стук в дверь. Не шевелюсь. Отчасти потому, что не хочу никого видеть, но в основном из-за того, что нахожусь в этот момент за тысячи миль от земли. Я давно, целую вечность парю в темноте, прислушиваясь к отдаленным рыданиям девушки, завладевшей моим телом.
Постепенно прихожу в себя. Меня душат страшные, просто нечеловеческие крики.
Дверь открывается, и в комнату проникает свет. Я сворачиваюсь клубочком в темном уголке кровати точно так же, как делала это в фургоне. Тело словно налито свинцом, а горло саднит от рыданий. От слез в глазах все расплывается.
– Рейн? – окликает меня Линден смутно знакомым голосом.
Мне не хочется его видеть, и я собираюсь ему об этом сказать, но все, на что меня хватает, это выдавить из себя какие-то нечленораздельные звуки. Линден садится на край кровати и поглаживает меня по спине. Пытаюсь стряхнуть с себя его руку, но у меня нет на это сил.
– Милая, ты меня пугаешь. Я никогда не видел тебя такой.
И то правда. Меня зовут Рейн. Я сирота, которую специально готовили ему в невесты, и мне здесь очень нравится. Может, по его разумению, смерть моей сестры должна меня осчастливить. Ведь теперь он сможет уделять мне больше времени. Но я всегда была скорее сестрой Дженне и Сесилии, чем супругой Линдену. Мне трудно представить себя его единственной женой.
– Что мне для тебя сделать?
Он становится на колени у кровати и убирает волосы с моего лица. Смотрю на него сквозь слезы. Отпусти меня, мысленно прошу я его. Верни меня на год назад. Оживи сестер Дженны.
Но я лишь трясу головой и закрываю лицо сжатыми в кулаки руками. Он отводит их назад. Пусть. Я слишком слаба, чтобы сопротивляться.
– Только что наступил Новый год, – говорит он нежно. – Завтра будет вечеринка. Хочешь пойти?
– Нет, – выдыхаю я.
– Уверен, тебе там понравится, – настаивает он. – Дейдре уже вовсю корпит над твоим платьем. А помогает ей Эдер.
Эдер. Что же будет с ним теперь, когда не стало Дженны? Он работал на нее и больше ни на кого. Впрочем, обязанностей у него было не так уж и много. Дженна редко нуждалась в помощи, а поводов принарядиться у нее случалось до обидного мало. Пусть подсобит Дейдре, может, почувствует себя полезным. Не могу же я просто взять и отказаться от его помощи. Сглотнув застрявший в горле комок, киваю в знак согласия.
– Ну вот, так-то лучше, – говорит Линден.
Но по его глазам вижу – он понимает, как мне плохо. Возможно, такую же боль он испытывал, когда потерял Роуз. После ее смерти Линден бросался в слуг вещами и кричал, чтобы мы все убирались вон. Неужели он не понимает, что я сейчас тоже хочу побыть одна?
Судя по всему, нет.
– Подвинься, – мягко просит он и, приподняв одеяло, забирается ко мне в постель.
Линден прижимает меня к своей груди. Вот только кому из нас станет легче от этих объятий? Обмякнув в его руках, я опять заливаюсь слезами. Мне так хочется снова покинуть свое тело, исчезнуть из этого жалкого мира хотя бы ненадолго. Но на протяжении всей ночи хрупкий в общем-то Линден на удивление крепко меня обнимает. Сплю я беспокойно, то и дело просыпаюсь, но меня ни на секунду не покидает ощущение, что он здесь, рядом, держит меня с силой, о которой я и не подозревала.
Как и ожидалось, на следующий день ко мне в спальню заявляются Дейдре и Эдер с поистине изумительным платьем в руках. Новогодние вечеринки, которые устраивали на Манхэттене, проходили мимо меня. Они в основном организуются для представителей первого поколения, тех, кто здоров и у кого есть причины праздновать наступление очередного года, одного из многих в их долгой жизни. Сироты в этот период пользуются редкой возможностью беспрепятственно забраться в оставленные без присмотра дома, расположенные в более благополучных районах нашего города. Мы с Роуэном первые дни нового года обычно проводили, укрепляя дом от взлома. Ружье всегда держали наготове. Для Сборщиков же наступала долгожданная пора. В парке было полно танцующих или торгующих бенгальскими огнями юных красавиц, нетрезвых и рано потерявших матерей. На улицах становилось так опасно, что Роуэн запрещал мне выходить из дома, даже работу приходилось прогуливать.
Бедный Роуэн. Как он там? Совсем один. Кто, кроме крыс, сменит его на дежурстве?
Появляется группа женщин из первого поколения. Они удаляют с моего тела все волоски, потом натирают его лосьонами и кремами до тех пор, пока кожа не начнет сиять. Затем Дейдре приступает к макияжу, а Эдер в это время завивает мне щипцами волосы. Опять локоны.
– Они привлекают внимание к твоим глазам, – произносит он мечтательно.
Дейдре накладывает на мои губы слой красной помады и просит меня их промокнуть.
Приходит Сесилия. Говорит, что ненадолго. Она садится на диван и оттуда наблюдает за всеми приготовлениями. Вон опять куда-то забрал Боуэна: то ли чтобы взять у него кровь, то ли чтобы провести анализ ДНК. Каким бы процедурам он ни подвергал бедного ребенка, делается это исключительно ради одной цели – найти противоядие. Ну а Сесилия без сына сама не своя. На моих глазах она за несколько месяцев превратилась из смущенно хихикающей невесты-подростка в беременную женщину. Я и подумать не могла, что из нее выйдет полноценная мать. А теперь вдруг она словно и думать ни о чем, кроме своего материнства, не может.
– Сделаешь ей макияж? – прошу я Эдера, отвлекая его от детального осмотра моего платья. Оно и так идеально. – Может, в оттенках красного или фиолетового?
Что же я несу? Просто мне невыносимо тяжело видеть Сесилию такой грустной.
– Лучше что-нибудь коричневатое, – возражает Дейдре, прикалывая искусственный цветок к моей прическе. – Посмотрите на цвет ее волос. А глаза? Ей точно подойдет сочетание зеленого и коричневого, – она подмигивает мне в зеркало.
Освобождаю на диванчике немного места, чтобы Сесилия могла сесть рядом. Так мы и сидим, спина к спине, пока слуги колдуют над нашими лицами. Сесилия грозится ударить Эдера, если тот попадет ей в глаз кисточкой для туши, но, увидев, как ловко у него все получается, немного успокаивается. Оказывается, это довольно приятно – сидеть вот так, словно мы настоящие сестры, а впереди у нас целая жизнь.
– Как думаешь, что это будет за вечеринка? – спрашивает меня Сесилия, промакивая губы салфеткой, которую ей поднес Эдер.
– Ничего особенного, – отвечаю я, не желая соблазнять ее тем, что ей вряд ли суждено увидеть.
Хотя, когда меня здесь не будет, Линден вполне может брать ее на все эти вечеринки. Сесилии наверняка понравятся фонтаны из шоколада, и что-то подсказывает мне, что ей придется по душе внимание Комендантов и архитекторов, которые будут целовать ее руку и выражать свое восхищение ее красотой.
– Да это просто кучка разряженных богатеев, собравшихся, чтобы обсудить свои дела.
– Принесешь мне эклеров? – просит она.
– Если они там будут – конечно.
Она накрывает мою руку своей ладонью, такой маленькой и теплой, как у ребенка. Ей так хотелось повзрослеть в этом мире, укравшем у человечества самый ценный дар – время, что меня не оставляют вопросы: кем бы она стала, если бы у нее была возможность прожить долгую жизнь? Справится ли с ролью первой жены, когда меня здесь уже не будет? Сможет ли она по-настоящему переродиться из хихикающего подростка во взрослую женщину? Так или иначе, я чувствую себя предательницей по отношению к ней. Ей было так тяжело наблюдать за тем, как угасала Дженна, а теперь и я собираюсь покинуть ее. Меня не может не тревожить ее реакция на мое исчезновение.
Но если не сейчас, это все равно неминуемо произойдет, только позже. Меньше чем через четыре года, она будет стоять у другой постели и наблюдать уже за моей агонией.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, сжимая ее руку.
– Да, – в ее голосе слышится улыбка. – Спасибо.
На мне короткое переливающееся платье без бретелек цвета морской волны. Одна его сторона расшита черными жемчужинами так, словно на боку у меня распустился диковинный цветок. Короткое ожерелье из черного жемчуга плотно обхватывает шею. Тонкие черные леггинсы и перчатки не дадут мне замерзнуть в нешуточный январский мороз. Завершает образ черная лента, которую Дейдре повязывает поверх украшающего мои волосы искусственного цветка, и легкое пальто из блестящего материала, которое чем-то напоминает мне свадебное платье Сесилии. Какой же счастливой казалась она в тот вечер, когда, трепеща от возбуждения, чуть не летела впереди меня к беседке.
Сейчас уже она со стороны восхищается моим нарядом. Благодаря искусно наложенному макияжу, выдержанному в рыже-коричневых тонах, Сесилия выглядит совсем взрослой. Ей, как и мне, завили локоны. Одним словом, красавица, пусть и в мятой ночной рубашке.
– Потрясающе выглядишь, – с чувством говорит она. – Сегодня вечером произведешь фурор.
Предпочитаю промолчать о том, что, каким бы чудесным ни было платье, у меня нет ни малейшего желания идти на эту вечеринку. Я бы с гораздо большей охотой забралась в кровать, натянула на голову одеяло и поревела от души. Но такое поведение не подобает первой жене. Дейдре, Эдер и Сесилия – все они не сводят с меня глаз, поэтому я им широко улыбаюсь той улыбкой, которую мама обычно приберегала для отца.
Меня пугает то, с какой легкостью мне удается притворяться, что я без ума от этой жизни и мужа, вокруг которого она вращается.
Появляется Линден. На нем простой черный смокинг – парадная униформа для Комендантов. Замечаю, что его лацканы такого же цвета морской волны, как и мое платье. Мы стоим рука об руку перед лифтом, в его металлических дверях отражается идеальная пара. Лифт открывается. Мы заходим внутрь.
– Хорошо повеселиться, – желает нам Сесилия.
Двери закрываются.
– По-моему, она в последнее время какая-то странная, не находишь? – спрашивает меня Линден.
Не знаю, что и сказать. Я ведь тоже заметила, что Сесилия переменилась. Еще до смерти Дженны ее охватила странная ко всему безучастность. Но мне кажется, что ее тоска связана с тем, что Вон постоянно забирает у нее Боуэна и непонятно чем с ним занимается. Всем известно, что новорожденные младенцы часто становятся объектом исследований для состоятельных семейств, занятых поисками волшебного противоядия. Но Вон никого в свои действия не посвящает, да и на Боуэне вроде бы ни царапины. Я все не знаю, как сказать Линдену, что с его стороны было эгоистично и несправедливо позволить такой юной девушке забеременеть. Признаюсь, я немного обеспокоена тем, что он опять поднимет вопрос рождения наших общих детей. В свои шестнадцать я, можно сказать, засиделась в девках.
– Она просто устала, – отвечаю я ему. – Тебе следует больше помогать ей с ребенком.
– Да я бы с удовольствием, – оправдывается Линден. – Но он то с Сесилией, то у моего отца, так что я рад уже тому, что могу узнать собственного сына в лицо.
– Линден, как ты думаешь, что твой отец делает с вашим ребенком все это время? – осторожно интересуюсь я.
– Полагаю, проверяет работу сердца, берет анализы крови, чтобы убедиться, что малыш здоров, – пожимает плечами Линден.
– И ты считаешь это нормальным? – не отступаю я.
– А что ты понимаешь под «нормальным»? – спрашивает он. – В течение двадцати лет первое поколение даже не подозревало, что их дети обречены на скорую смерть. Кто знает, что случится с нашими детьми?
В его словах есть доля правды. Разглядываю сверкающие каблуки своих туфель. Пока я красуюсь здесь в прелестном платье, вокруг меня рушится мир. В голове звучит голос Дженны, повторяющий: «Не смей забывать, как ты здесь оказалась. Не смей!»
Линден хватает меня за руку. В такие моменты мне кажется, что он напуган не меньше моего. Улыбаюсь ему едва заметно, уголками рта, а он в ответ тихонько толкает меня в плечо. Моя улыбка становится шире.
– Ну вот, так-то лучше, – довольно говорит он.
В лимузине он наливает нам по бокалу шампанского, но я свой не допиваю и Линдена тоже прошу повременить с алкоголем.
– На вечеринке нас ждет целое море шампанского, – говорю я ему.
– Слова настоящей первой жены, – смеется он и целует меня в висок.
Невольно заливаюсь румянцем. Он впервые произнес эти слова вслух. Первая жена. Мне осталось ею быть всего несколько дней. Но ему об этом знать совсем не обязательно.
– Как ты думаешь, там будут камеры? – спрашиваю я.
– Да, и много, – отвечает он и с озабоченным видом продолжает: – Наверное, мне следовало попросить тебя надеть те зеленые контактные линзы. Не хочу, чтобы весь мир узнал, насколько ты удивительная.
– Это из-за моих глаз ты считаешь меня такой привлекательной? – спрашиваю я, поправляя ему галстук.
– Нет, – отвечает он и отводит локоны с моего лица. – Они лишь верхушка айсберга, – добавляет он мягким, мечтательным голосом.
Расплываюсь в улыбке. На какое-то мгновение мне кажется, что подобные чувства отец испытывал к моей матери, я даже могла бы поклясться, что мы с Линденом состоим в настоящем браке. Любой прохожий, взглянув на нас, наверняка решил бы, что мы уже много лет женаты и собираемся провести остаток нашей жизни вместе. Я всегда знала, что вру я мастерски. Но никогда не догадывалась, что смогу обмануть саму себя.
Мы приходим на вечеринку, держась за руки. Музыка играет так громко, что наше появление проходит незамеченным. Это какой-то элитный бар, который может похвастаться несколькими сценами и винтовой лестницей. Две основные площадки в нем сделаны из стекла, прозрачного только с одной стороны, так что мы видим людей под нами, но не тех, кто наверху. Поняв, что никто не сможет заглянуть мне под платье, вздыхаю с облегчением. Чутье подсказывает мне – некоторые из Комендантов не преминули бы это сделать.
Не проходит и двух минут, как к нам приближается один из коллег Вона. На нем висят две хихикающие брюнетки, на вид не намного старше Сесилии, со светящимися неоном бокалами в руках. На девушках похожие платья ярко-розового цвета, которые плотно, как целлофановая упаковка, облегают их нескладные тела. Мужчина представляет их нам как своих жен. Они близняшки, и обе беременны. Когда он целует мне руку, каждая считает своим долгом смерить меня презрительным взглядом.
– Завидуют твоей красоте, – шепчет мне Линден, когда все трое удаляются. – Выглядишь ты, между прочим, просто великолепно. Держись ко мне поближе, а то украдут еще ненароком.
Хорошо. Еще одного похищения мне только не хватает.
Я и на самом деле стараюсь далеко от него не отходить, так как мужчины здесь не вызывают у меня особого доверия, а большинство замужних девушек моего возраста, кажется, уже изрядно пьяны. Эта вечеринка посвящена празднованию Нового года, но проводится после его формального наступления, поэтому, как объясняет мне Линден, в полночь в шутку будет включен обратный счет времени до начала Нового года. Когда я спрашиваю, зачем это делается, он отвечает:
– Кто знает, сколько нам этих лет осталось? Нет ничего предосудительного в желании накинуть себе еще парочку.
– Разумный довод, – замечаю я, и в этот момент он вытягивает меня на танцпол.
Медленные танцы мне даются легче, они включают минимум движений, но одного только взгляда, брошенного на быстро мигающий прожектор, достаточно, чтобы понять – сегодня медленных танцев не будет. Стараюсь поспевать за Линденом, партнер он, безусловно, терпеливый, и все время думаю о Дженне. Вспоминаю о том, как она учила нас с Сесилей танцевать в тот день, когда разразился ураган. Ей бы понравилось на этой вечеринке, пусть даже она не питала нежных чувств к Линдену. Кружась в танце, она бы несколькими изящными движениями разбила сердца всех присутствующих мужчин. Меня охватывает неодолимое желание рассказать ей о вечеринке сразу, как только вернусь домой, но тут я вспоминаю, что Дженны больше нет.
Линден наклоняет меня в танце. Он в приподнятом настроении, хотя выпил совсем немного. Затем он снова прижимает меня к себе и запечатлевает на моих губах быстрый поцелуй.
– Не против, если я разобью вашу пару? – спрашивает Линдена какой-то незнакомый мужчина.
Возможно, «мужчина» не совсем подходящее слово. Он не старше меня, невысокого роста и плотного телосложения, его рыжие волосы переливаются в калейдоскопе огней. Бледная кожа незнакомца настолько невразумительного цвета, что я едва могу разобрать черты его лица. Под руку он держит высокую блондинку в красном платье, такого же оттенка, что и ее губы. Разглядывая Линдена, она заметно трезвеет.
Линден смотрит на меня в нерешительности.
– Давай же, – увещевает его мужчина. – Обменяемся женами. Всего на один танец.
– Ну хорошо, – соглашается Линден и берет за руку женщину в красном, одновременно разворачивая меня к рыжеволосому мужчине. – Но мне очень дорога моя Рейн. Так что постарайся не привыкать.
К горлу подкатывает тошнота. От мужчины разит, как от прилавка, полного несвежего мяса. К тому же он слишком много выпил и постоянно наступает мне на черные туфли, оставляя на них грязные следы. Поверх головы этого коротышки мне хорошо виден Линден, танцующий с его женой. По-моему, она наслаждается каждой минутой, проведенной в обществе Линдена. Полагаю, ей приятно танцевать с мужчиной, который знает, как вести даму. Но Линден не ее мужчина. Он мой!
От этой мысли я останавливаюсь как вкопанная. Рыжеволосый толстяк налетает на меня и утыкается лицом в мою грудь.
– Какая же ты неуклюжая, малышка, – посмеиваясь, бормочет он.
Но я едва его слышу. Мой? Нет, Линден мне не принадлежит. Все это – просто театр, в котором вечеринки, ключ от лифта, роль первой жены не больше чем декорации. Через несколько дней мы с Габриелем убежим, и моя теперешняя жизнь останется далеко в прошлом. И как мне только это пришло в голову?
Я стараюсь не смотреть в сторону Линдена, танцующего с блондинкой. Ей явно нравится танцевать с мужчиной ее роста. Как только заканчивается песня, я направляюсь к столу с десертами и беру несколько эклеров и шоколадных кексов для Сесилии, пока есть еще из чего выбирать. Один из слуг предлагает мне положить их в холодильник до тех пор, пока мы не соберемся уходить.
Поворачиваюсь лицом к площадке и принимаюсь разглядывать танцующих. Разноцветные лучи прожекторов высвечивают их силуэты – красные, зеленые, голубые, белые, оранжевые. По стенам проплывают яркие звездочки. Благодаря стеклянной платформе, на которой я стою, мне кажется, будто я парю в воздухе. У меня под ногами толпы людей, залитых огнями, и все громче играет музыка. Чем дольше я рассматриваю танцующих женщин, тем яснее мне становится, насколько благодарна я должна быть Дейдре за ее чувство стиля. На большинстве из них наряды, вызывающие у меня стойкие ассоциации с оловянной фольгой. Все это великолепие переливается розовым, зеленым и светло-голубым. Их туалеты дополняют туфли на высокой платформе с пятнадцатисантиметровыми каблуками и массивные ожерелья из жемчуга, весом на вид не меньше тонны. Большинство перестарались с макияжем и теперь выглядят так, словно попали под действие радиации. Их зубы светятся потусторонним сиянием.
Несколько жен тянут меня на танцпол. Я не сопротивляюсь. Отличная возможность попасть в камеру. Вдобавок это гораздо лучше, чем танцевать с их мужьями. Хоть повеселюсь немного. Большинство из них, как и я, совершенно не умеют танцевать. Держась за руки, мы извиваемся, словно в приступе судорог, украшения ритмично постукивают друг о друга, и музыка заглушает наш смех. Я всегда боялась наступления новогодних праздников, в первую очередь из-за Сборщиков, конечно, ну и переживала постоянно, что в наш дом могут вломиться. Но здесь я в безопасности. Мне ничто не мешает вдоволь наслаждаться едой, этим платьем, музыкой. Могу хихикать над своими неуклюжими попытками изобразить что-то похожее на танец. Слуги разносят подносы с напитками в мерцающих неоном бокалах. Не переставая двигаться, я хватаю один из них и выпиваю залпом. От алкоголя по телу тут же разливается приятное тепло. Должна признать, что благодаря этой вечеринке мне немного полегчало.
В этой бесконечной череде празднований что-то определенно есть. Неважно, развеселая ли это встреча фальшивого Нового года или открытие недавно построенного здания, основная идея универсальна – чествование жизни. Наслаждайся ею, пока можешь.
Внезапно гаснут огни, музыка стихает, и голос в динамиках сообщает нам, что до полуночи всего одна минута. Танцпол пустеет почти мгновенно: все жены поспешно отправляются на поиски своих мужей. На несколько секунд я остаюсь там в полном одиночестве, но тут вдруг Линден, схватив меня за руку, тесно прижимается к моей спине.
– Ах, вот ты где, – шепчет он. – Я тебя весь вечер ищу.
– А где твоя подружка? – вырывается у меня прежде, чем я успеваю прикусить язык.
– Кто? О чем ты вообще говоришь?
– Ни о чем, – отвечаю я, пока он разворачивает меня к себе лицом. – Я просто забыла, что у тебя слабость к блондинкам.
– А, ты о ней, – доходит наконец до него. – Ее свекор – подрядчик, с которым я работаю. Подумал, что будет полезно поддерживать с его семьей хорошие отношения.
– Ну тогда ладно, – смягчаюсь я, не отрывая глаз от висящего на стене гигантского экрана, который отсчитывает секунды, оставшиеся до полуночи. Двадцать… Девятнадцать…
– Не злись, – говорит Линден, сжимая мои вспотевшие в черных перчатках руки. – Мне тоже было неприятно наблюдать за тем, как ты танцуешь с ее мужем. Вообще-то я собирался извиниться и отвести ее к нему, как только закончится песня, но ты как сквозь землю провалилась.
Десять… Девять…
Он нежно приподнимает мою голову за подбородок, заставляя взглянуть на него. Из всех Распорядителей и Комендантов, присутствующих в этом баре, только ему позволено дотрагиваться до меня подобным образом. Не важно, нравится ли мне это, ближе его у меня здесь никого нет. Рядом с ним, даже находясь так далеко от дома, я чувствую себя под защитой.
– Ты единственная блондинка, к которой я питаю слабость, – заверяет меня Линден. Это звучит так умильно, что я не могу удержаться от смеха. Он смеется в ответ, потом берет мое лицо в свои ладони и говорит: – Я люблю тебя.
Три… Два… Один…
Он целует меня среди сотен липовых фейерверков и поддельных звезд. Мы вместе вступаем в этот фальшивый Новый год. И в тот момент, когда все вокруг кажется сном, мне не приходит в голову ничего иного, кроме как ответить ему:
– Я тоже тебя люблю.