Хорошие художники иногда пишут плохие картины. Полагаю, у всякого живописца выдаются утра, когда он просыпается, встает к мольберту, а работа не клеится. Может быть, у него похмелье, может быть, его беспокоит задолженность по арендной плате или предстоящий приезд тещи. Однако в итоге получается что-то скверное. В большинстве случаев рисунок отправляется в корзину для бумаг, а с картины счищается краска, чтобы использовать холст повторно. Но не всегда: бывает, что неудачная работа попадает в руки арт-дилеру, он продает ее (дешевле, чем обычно, однако художник забирает свои деньги и забывает), и вот уже полотно невысокого уровня приходит в мир, где служит неопровержимым доказательством того, на какой бред способен живописец, когда он не в лучшей форме.

Некоторые художники относятся к себе исключительно строго. «Контроль качества» они превращают в неуклонное следование добродетели. В частности, во имя пущего совершенства Моне в 1909 году отказался посылать на нью-йоркскую выставку очередную партию кувшинок. Подумав, он решил не выпускать их из мастерской как недостаточно удавшиеся. Его агент Дюран-Рюэль, хитрый и расчетливый коммерсант, извлек из первоначального разочарования (выставку-то пришлось отменить!) выгоду, прокомментировав отказ как свидетельство бескомпромиссного стремления мастера к совершенству. Покупая Моне, напомнил он клиентам, вы покупаете достойного Моне, ибо не вполне удавшиеся картины гений обрекает на прозябание в стенах мастерской.

С подобными доводами можно до известной степени согласиться, но лишь при жизни автора. Они не учитывают, что случится после смерти художника. Если он не уничтожил все картины, которые не выпускал за порог мастерской, то там накопилось немало всякого вздора. А есть и наследники, жаждущие заработать на том, что им досталось. Поэтому существует признанная практика: на основе подписи покойного художника изготавливают штамп и ставят его на все неподписанные картины, оставшиеся после смерти живописца в мастерской, завершенные и незаконченные. Соответственно у неподписанных картин, покинувших после смерти автора мастерскую с его штампом, статус вовсе не однозначный. Разумеется, бывали случаи, когда художники при жизни отказывались продавать картины, которые были им особенно дороги или за которые они по личным причинам запрашивали слишком высокую цену. Арт-дилеры и аукционисты с готовностью объявляют, что именно так обстоит дело с «проштампованными», но неподписанными произведениями, которые им довелось продавать. Однако не все «проштампованные» картины можно отнести к этой категории. Некоторые откровенно плохи.

Кроме того, существуют и художники необычайно плодовитые, с легкостью залучавшие к себе вдохновение и неизменно, непоколебимо верившие в собственный миф: они писали слишком много. Таков, например, был поздний Пикассо. Трудно найти человека, который восхищался бы так, как я, несомненными шедеврами, созданными Пикассо после восьмидесяти: их мощь, их изобретательность, их чувственная притягательность неоспоримы. Однако в старости он сотворил/нагородил и немало вздора. Беда в том, что ни он сам, ни его наследники не уничтожили всякий бред. Этот вздор оказался слишком ценным.

Неудачные дни реже случались у старых мастеров, ведь они не стремились завершить работу к вечеру и у них оставалось достаточно времени, чтобы менять, переписывать, совершенствовать. Характерная особенность современной картины в том, что ее приходится писать значительно быстрее, иногда за день, чтобы не упустить непосредственного вдохновения. Подобная точка зрения унаследована от романтизма: «Posez, laissez», – говорил ученикам барон Гро. Первый мазок на холсте – единственно верный, единственно истинный и неподдельный. Исправлять его – значит утратить частицу собственного «я». Так что, если первое прикосновение к холсту неудачно, вам остается лишь писать, преисполнившись надежды, возможно тщетной.