Яркие цвета хорошо продаются. Арт-дилер, усвоивший эту простую истину, едва ли когда-нибудь разорится. Цвет – то, что непосредственно и властно взывает к взору; это наиболее чувственный элемент искусства. Коллекционеры новых рынков, впервые открывающие для себя современное западное искусство, особенно живо реагируют на насыщенные тона. Поэтому они обыкновенно сначала влюбляются в импрессионистов, совершивших революцию прежде всего в сфере колористики, то есть в правилах использования дополнительных цветов. У каждого из основных цветов – красного, желтого и синего – оказался дополнительный, получающийся при смешении двух остальных. Таким образом, красный объект отбрасывает тень с зеленым оттенком, желтый – фиолетовую, а синий – оранжевую. В результате создается живопись необычайно ярких, насыщенных оттенков. Однако у новых китайцев и новых русских еще большей популярностью пользуются модернисты начала XX века; они известны совсем уж радикальным новаторством в области колористики и накладывали на холст краску большими, яркими плоскостями, словно на детском рисунке. Поэтому в XXI веке дороже всего стали продаваться картины парижских фовистов и немецких экспрессионистов. Жемчужины новых коллекций – Дерен, Вламинк и Матисс, Явленский, Франц Марк и Кандинский. И все это благодаря цвету.

Самые важные цвета модернистского искусства – красный и синий. Для разновидности абстракционизма, всячески подчеркивающей упрощенную геометрическую форму, значимость цвета возрастает. Композиции Мондриана – это, в сущности, решетки, образованные черными линиями на белом фоне. Индивидуальность придает им распределение и цвет прямоугольников внутри геометрической схемы. В идеальном случае в пределах решетки попадаются один-два красных фрагмента, парочка желтых, несколько синих. Можно обойтись без желтого и даже без синего. Однако картина Мондриана без красных прямоугольников едва ли с легкостью станет хитом продаж. Миро или Шагалу, чтобы хорошо продаваться, требуется преобладание синего. «Синий, – говорил Миро, – это цвет моих сновидений». А тем временем от Лос-Анджелеса до Москвы, от Сеула до Стокгольма разносится крик: «Хочу синего Шагала!» Пикассо лучше всего продается самый красочный, то есть тридцатых годов. Опять-таки трудно вообразить хит продаж, Пикассо этого периода, который не был бы решен преимущественно в красных и синих тонах, с добавлением желтого и зеленого.

На самом деле власть красного над человеческим зрением необычайно могущественна. Достаточно притронуться красным к правильно выбранному месту на холсте, и этот мазок придаст всей композиции дополнительное очарование и притягательность. Помню, как в 2009 году я стоял перед великолепным пейзажем Гварди, запечатлевшим Большой канал в Венеции: «Сотби» как раз выставил его на торги. Чуть слева от центра на картине виднелось крошечное красное пятнышко, на первый взгляд почти затерявшееся на фоне зданий, воды и гондол, написанных преимущественно зелеными, синими и желтыми тонами. Однако если вы пробовали смотреть на картину, закрыв рукой это крошечное красное пятнышко, она, как ни странно, утрачивала значительную долю своего обаяния. Пейзаж был продан за двадцать миллионов фунтов. Сколько же в этой сумме приходится на один-единственный мазок?

Как правило, британские художники – не лучшие колористы. Даже когда они не боятся ярких, насыщенных тонов (таковы были прерафаэлиты), они все равно производят странное и неловкое впечатление. На это, попав в Англию, часто обращали внимание озадаченные французы, например Ипполит Тэн. «Несомненно, состояние сетчатки у британцев вызывает опасения», – объявил он в 1862 году. Он не мог постичь именно отсутствия у них вкуса. Он сетовал на английские моды, сравнивая англичанку с «ареной турнира, на которой в жестокой схватке сшиблись цвета враждующих партий».

Британская палитра страдает от прирожденной склонности к темным и мутным тонам, от пристрастия к бурым, земляным цветам. Возможно, на британскую цветовую гамму влияет погода или смущение при виде чувственных ярких красок, однако это особенно заметно, если сравнить общее впечатление от выставки британских картин XX века и куда более живых континентальных работ этого же периода. «Хроматическая температура» в Британии ниже. Для того чтобы излечить палитру от «бурой, земляной болезни», шотландским колористам Джону Дункану Фергюссону, Сэмюэлу Джону Пеплоу и Фрэнсису Кэддлу пришлось сначала поучиться в Париже. Исцеление отразилось и на стоимости их картин, необычайно возросшей за последние двадцать лет.

Иногда покупатель в буквальном смысле слова приобретает картину ради цвета. Помню некоего финансиста, который присмотрел себе яркий интерьер Матисса и решил приехать на торги. Он прилетел в Лондон на собственном самолете, чтобы лично оформить покупку. Выяснилось, что Матисс понадобился ему ради особого оттенка синего. В этот синий влюбилась его жена и хотела непременно видеть на стене комнаты, дизайном которой как раз занималась. Он купил картину и, торжествуя, привез ее домой. Спустя год она снова была упомянута в списке торгов на аукционе в Нью-Йорке. «Она нам больше не нужна, – пояснил он. – Мы нашли подходящий цвет для комнаты».