Railways
Железные дороги
Полагаю, виды железных дорог хорошо продаются. Зрители любят поезда. В их глазах запечатленный на полотне поезд – свидетельство технического прогресса, уже ушедшего в прошлое, но по-прежнему восхитительного. Железнодорожные и трамвайные рельсы в городской черте – символ разумного, бесперебойно функционирующего урбанистического устройства жизни; в сельской местности они сделались частью пейзажа и словно прочерчивают в ландшафте с геометрической точностью упоительно правильные линии. На поезде или на трамвае вы совершенно точно доберетесь куда угодно, ведь они ходят по расписанию, а в качестве метафоры будущего успокаивают и вселяют уверенность. Однако не всегда было так. Изобретение поезда чрезвычайно расстроило Делакруа, который в 1856 году писал:
«Скоро мы и шагу не сможем ступить, не наткнувшись на это бесовское изобретение, паровоз. Поля и горы распашут, чтобы проложить рельсы: мы будем летать туда-сюда, как птицы по воздуху, едва успев на лету кивнуть друг другу. Мы уже не будем путешествовать ради того, чтобы увидеть прекрасные новые страны и местности, но лишь для того, чтобы достичь одного пункта назначения и тотчас отправиться в другой. Люди начнут ездить с парижской фондовой биржи на петербургскую, ибо предпринимательство заявит свои права на всякого, едва только урожай перестанут собирать вручную, а земля – нуждаться в тщательном, любовном уходе и присмотре. Жажда обогащения, в конечном счете не приносящая блаженства, скоро превратит всех нас в биржевых маклеров».
Железнодорожная революция середины XIX века имела исключительное значение. Время путешествия из одного географического пункта в другой небывалым образом сократилось, а вместе с ним сжался и уменьшился мир. Облик пейзажей меняли железнодорожные пути, туннели и мосты, по которым неумолимо распространялись рельсы, опутывая всю страну. Однако эти невероятные технические новшества неизбежно оказывали на людей психологическое давление, которого они не знали прежде. Делакруа высказывает озабоченность, разделявшуюся большинством его современников. Опасения по поводу того, что самая скорость нового средства передвижения будет иметь серьезные последствия для окружающей среды, общества и экономики, оказались весьма и весьма проницательными. Нельзя вернуться в век невинности, когда люди лишь пахали и сеяли: будущее, в котором можно будет бездумно, с легкостью разъезжать по свету, представлялось Делакруа раем биржевых маклеров. Однако он не мог вообразить (да это было и в принципе невозможно) затронувшее самые разные сферы воздействие железных дорог на искусство.
Одним из первых и наиболее значимых художественных откликов на появление нового средства передвижения стала картина Тёрнера «Дождь, пар и скорость – Большая Западная железная дорога», выставленная в Королевской академии в 1844 году. Описывать ее всего лишь как изображение поезда, переезжающего через мост Мейденхед-бридж под проливным дождем, означает не воздать должное гению художника, ведь Тёрнеру удалось чудесно воплотить на холсте силу пара – стихию, торжествующую над расстоянием и ненастьем. Импрессионистам, которые видели в поездах сюжет, вполне соответствующий их стремлению писать современную жизнь, ни разу не случилось добиться столь совершенной гармонии воздуха, неба и движения. Фоном для знаменитых картин Моне на этот сюжет служит вокзал Сен-Лазар, в депо которого поезда по большей части стоят, а значит, живописец может сосредоточиться на близких к абстрактным эффектах клубящегося на картине пара. Писсарро и Ван Гог пишут пейзажи с поездами, петляющими по холмам и долинам, однако паровозы для них – скорее неотъемлемая принадлежность современной жизни, нежели ее двигатель.
Драма на вокзале: печальная гувернантка отправляется к первому месту службы (Фрэнк Холл. Огромный, огромный мир. Холст, масло. 1873)
Впрочем, железные дороги и поезда в XIX веке добились признания, сделавшись декорациями жанровых и сюжетно-тематических картин. Джулиан Тройхерц различает два типа железнодорожных сюжетов: первый разворачивается на платформе, второй – в купе поезда. Платформа становится местом прощаний: отсюда эмигранты отправляются в Ливерпуль, чтобы уже из Ливерпуля отплыть в Америку, здесь убитые горем гувернантки в слезах обнимают своих разорившихся близких, отсюда родители, держащиеся холодно и чопорно, впервые посылают своих маленьких сыновей в закрытые частные школы. Классическим образцом подобной картины может служить «Вокзал» Уильяма Пауэлла Фрита (1862): на платформе вокзала Паддингтон, за считаные минуты до отправления поезда, разыгрываются всевозможные драмы. Вот иностранец торгуется с жадным кебменом, вот невеста нашептывает на ушко провожающим ее подружкам последние секреты, вот детективы арестовывают преступника, пытавшегося сесть в поезд, вот проливаются слезы, вот отъезжающих заключают в объятия друзья и близкие. Здесь представлены все человеческие типы. Неудивительно, что «Вокзал» стал одной из наиболее популярных и коммерчески успешных викторианских картин: в оригинале, на выставках в Лондоне и во время выставочного турне по Англии ее видели бесчисленные зрители, а затем многие и многие купили ее гравированные репродукции.
С другой стороны, купе поезда являло закрытое, личное пространство, где могли проявляться более интимные человеческие чувства. Купе превращается в инструмент исследования классовых различий: это нужно понимать буквально, так как визуальные драмы, разыгрывавшиеся в первом классе, существенно отличались от тех, что сотрясали третий. В первом классе молодые люди и барышни флиртуют, воспользовавшись тем, что строгие дуэньи и наперсницы заснули в мягких креслах с изысканной обивкой, закутавшись в пышные шубы и роскошные дорожные пледы. В третьем классе оснований для веселья было куда меньше; разлука и страдания в среде низших классов здесь часто изображались на фоне голых деревянных скамей и открытых окон, в которые врывался ветер с дождем.
Соблазнительные красавицы и подвижной состав (Поль Дельво. Синий поезд. Дерево, масло. 1946)
Железнодорожный бум XIX века имел социальные последствия, повлиявшие на искусство и художников косвенно, не напрямую. Гигантские состояния, внезапно нажитые на строительстве железных дорог, впервые позволили разбогатевшим промышленникам и их семьям тратить деньги на предметы искусства. Соответственно, художники все чаще стали писать, угождая буржуазному, сугубо коммерческому вкусу. Американские железнодорожные магнаты откликались на живопись импрессионистов. Нувориши любили новое французское искусство. Например, семья Мэри Кассатт сделала состояние на строительстве железных дорог, а она убеждала близких покупать картины ее коллег – парижских импрессионистов. Полагаю, что железные дороги оказали воздействие на пейзажную живопись еще и потому, что открыли городским художникам сельскую местность; до пригородов можно было быстро добраться из Лондона или Парижа и к ночи приехать домой. Отныне они могли отправиться в Аржантейль или другие живописные местечки на Сене утром и вернуться в город вечером. В Англии художники по той же причине стали все чаще выставлять в Королевской академии пейзажи графства Суррей: до него можно было быстро доехать из Лондона с обратным билетом на тот же день. Может быть, пейзажисты стали писать быстрее, боясь опоздать на поезд, и тем самым невольно способствовали распространению живописной техники импрессионизма?
Положительное эстетическое воздействие самих железных дорог на ландшафт отмечалось почти сразу после их появления, например в 1859 году французским критиком Шанфлери:
«Облокотившись на перила моста, я с удовольствием созерцаю великолепные стальные рельсы, без паровозов просто завораживающие взор. Покатые песчаные откосы, сбегающие к колее меж зеленых полей, голубое небо, железнодорожные переезды, плавные изгибы путей, – разве все это не картины, только и ждущие пейзажиста новой школы? Промышленность в союзе с природой таит в себе некую поэзию, главное – увидеть ее и ощутить вдохновение».
В начале ХХ века образ поезда в творчестве художников, особенно авангардистов, насыщается множеством сложных смыслов. Для живописцев он превращается в эмблему машинной эпохи и символ современности. Мотив поезда, включенный в картину классического модернизма, положительно сказывается на перспективе ее продажи. Динамичность поездов и развиваемая ими скорость особенно восхищали итальянских футуристов. Маринетти, на которого всегда можно рассчитывать, если ищешь хорошую цитату, призывал художников воспеть «вокзалы, жадно пожирающие змеев… Широкогрудые локомотивы, храпящие на рельсах, словно гигантские стальные кони…».
Измученному сознанию модерниста в начале ХХ века неотвратимость железнодорожного пути, которая меня успокаивает, стала казаться чем-то пугающе сродни предопределению. Сев в поезд, пассажир не в силах прервать свое путешествие по заранее намеченному маршруту в заранее намеченный пункт назначения, и это обстоятельство стало вселять в художников не уверенность, а страх. Тревожное чувство отныне вызывали и вокзалы, неизбежно ассоциирующиеся с расставанием. Одна из величайших метафизических картин Де Кирико, написанная в 1914 году, носит название «Вокзал Монпарнас (Меланхолия отправления)». Де Кирико представляет некое промежуточное звено между футуристами и сюрреалистами, в творчестве которых тоже постоянно появляется «железнодорожная» тема. Иногда к этому мотиву прибегает Магритт, но главную роль он играет в работах Дельво, увлеченного поездами до безумия и собиравшего железнодорожные сувениры. Дельво был до безумия увлечен не только поездами, и потому с подвижным составом на его картинах удивительным образом соседствуют соблазнительные обнаженные модели.
Не будь на его картинах поездов, Дельво продавался бы хуже. Не стану останавливаться на этом подробно, но «железнодорожная» живопись пользуется спросом. Возможно, большинство из нас в душе готовы самозабвенно, по-детски, бесконечно разглядывать поезда.