I
Вот эта рукопись, я привожу ее здесь в первоначальном виде, в каком получил от Джорджа Уоррена, египтолога-любителя из Нью-Йорка, тем невероятно знойным июньским днем. Меня зовут Майкл Киртон. Я занимаюсь импортом красителей, а в город Вади Хадальфа приезжал по делам бизнеса – это последняя остановка перед тем, как поезд отправляется через ужасную Нубийскую пустыню в Абу Хамед. Уоррен только что возвратился из экспедиции в локацию, расположенную неподалеку от Акаши, небольшого городка в семидесяти пяти милях от Вади Хадальфы. У него был шок пополам с лихорадкой, куча синяков и порезов. За оставшуюся ему неделю он успел напечатать нижеследующий отчет и передать мне копию на хранение. Очень хорошо, что он это сделал, потому что оригинал с его смертью канул неизвестно куда. Я этого человека едва знал, так что не стану делать никаких комментариев относительно состояния его душевного здоровья непосредственно перед кончиной. Что бы там ни случилось в Нубийской пустыне – это было ужасно, ибо физическое его состояние приходится оценить как «хуже некуда». При всем при этом разум его, как мне показалось, оставался совершенно ясен. В любом случае предоставлю читателю делать на основании прочитанного свои собственные выводы.
М.К.
«Восстал я, восстал, как могучий [златой] сокол, что выходит из яйца своего; лечу и парю я, подобно соколу, чья спина четырех локтей в ширину, а крылья – как халцедон из южных земель».
Так начинается глава о том, как превратиться в Золотого Сокола из египетской Книги Мертвых.
«Подай мне, боже (это говорится Осирису), чтобы меня устрашились, дозволь мне стать ужасом смертным».
Эти слова – которые я впервые прочел, когда был еще мальчишкой – ныне обрели новое и совершенно кошмарное измерение, уходящее в глубь времен и затрагивающее самый архаический человеческий страх – страх смерти и произрастающую из него потребность души в богах. Человек все еще умирает, а боги его живут и живут бесконечно – теперь я это знаю. Когда-нибудь мы узрим Исиду и Осириса, Птаха, Анубиса, Иштар, Шамаша и даже Зевса с Юпитером. Ибо они ждут.
Не знаю, откуда начать свой рассказ… но на тот случай если он окажется единственным источником по всем этим событиям, начну с самого начала.
А для этого довольно будет сказать, что я прибыл в Каир пять лет назад – египтолог-любитель, которому волей судьбы или удачи, повезло к тридцати годам обзавестись преогромной суммой денег.
Деньги же мгновенно дали мне шанс прибиться к экспедиции в нижнюю Нубию, организованной Каирским музеем. Мне тут же стало ясно, что единственная причина моего в ней участия – тот незамысловатый факт, что я финансировал все предприятие. Мне дозволялось присутствовать – но только в качестве наблюдателя. Хотя я быстро заделался другом Мустафы, бригадира землекопов, весь остальной штат обращался со мной с холодной любезностью, а попытки лезть в их профессиональные дела встречал откровенным презрением.
Тем не менее, я участвовал в экспедициях три археологических сезона кряду, хотя моя роль в открытии ряда захоронений додинастического периода и Древнего царства ни в каких анналах не зафиксирована. В конце концов, роль молчаливого привидения с кошельком мне порядком надоела, я отозвал финансирование и отправился в Нубию самостоятельно, в сопровождении Мустафы, который, по мнению музейщиков, был уже староват для полевой работы.
Вот так мы и оказались в Асуане. Там я обнаружил, что моя слава (то есть репутация человека с большим мешком денег) воистину бежит впереди колесницы, и очень скоро познакомился с Уильямом Кирком и Андрию Калатисом. Кирк был британский египтолог, уже очень старый и почти всегда нетрезвый. Среди своих папирусов он обнаружил несколько счетов на поставку зерна жрецам храма Сокологлавого Хора, а в одном – даже подробнейшие указания, где этот храм находится. К моему изумлению, он располагался неподалеку от города, чьи руины благополучно дошли до наших дней – в десяти милях от Акаши, что в свою очередь рукой подать от Асуана.
Калатис, молодой авантюрист родом из Греции, предложил составить мне компанию в экспедиции (финансируемой, разумеется, мною) по поиску этого храма. Тщательно проверив академическую репутацию Кирка и поглядев на его папирус (он был, бесспорно, подлинный), я решил, что почему бы и не попробовать. Успех принесет мне всемирную славу и признание в научных кругах. Калатису я не слишком доверял, но о себе-то позаботиться в любом случае мог, да и Мустафа со своими землекопами всегда будет под рукой. Никаких особых неприятностей от грека я не ждал – по крайней мере, пока мы не найдем чего-нибудь по-настоящему ценного, такого, что лучше украсть, чем отдать египетскому правительству.
Первый сезон мы потратили частью на разведку местности, частью на копание длинных рядов траншей в выбранной локации. Кирк был уже слишком стар, чтобы выезжать в поле, зато Калатис, к вящему моему удивлению, оказался превосходным компаньоном и хорошим работником – несмотря на то, что не нашел никаких сокровищ и тут же страшно по этому поводу расстроился.
Второй сезон продвигался примерно в том же духе, пока однажды утром в самом начале месяца Мустафа не ворвался к нам в палатку с объявлением, что он, кажется, нашел начало лестничного пролета. Не прошло и пары часов, как мы уже откопали семь каменных ступеней и маленькую, узкую дверь.
