Глава 1
Незнакомый потолок над головой не сулил ничего хорошего. На каком слое могут быть столь витиеватые узоры и мерцающие лампы дневного света? Надо срочно выходить. Где там моя тень?
Дернувшись, я стукнулся головой обо что-то металлическое и окончательно проснулся.
– Добрый день, шеф, – сказал Клумси.
Он сидел рядом с кроватью, на которой я возлежал, словно вытащенный из воды утопленник. Картину довершали мокрые волосы, отдающие ароматом подгнивших водорослей со стойкой примесью мазута.
Только сев на кровати, я понял, что оставался в одежде, за исключением плаща, сохнущего на стуле. Похоже, морское приключение он перенес с мужеством и вышел из него с честью, практически неповрежденный. Разве что лишился пары пуговиц.
– Что я пропустил? – спросил я.
– Ничего, кроме обеда, – ответил Клумси. – У нас картофан с котлетами. Морозко притащил из столовки на углу.
– Так… – Я потер голову. – Если у вас перекур, значит, все вы счастливы. Что случилось? Где я?
– В мотеле, – скромно сказал Клумси. – Не фонтан, но мы сняли люксовый.
– Как это «сняли»? – просипел я. – Ты можешь по порядку рассказать?
– Извини, шеф. Когда паром вернулся, мы кинулись искать вас с Ведой вдоль берега. Нашли быстро. У вас обоих истощение по Силе – не такое прям суровое, чтобы двадцать лет выздоравливать, но приложило вас в Сумраке конкретно…
– Где Веда?
– Спит в соседней комнате. С ней Лина.
– Ясно, – вздохнул я. – Расстроится, что мотоцикл утонул.
– Да нет, не утонул, – вспомнил Клумси. – Он снаружи стоит. Я на цепь посадил, чтоб не украли.
– Как так? – не понял я. – Нас же вытолкнуло прям в воду.
– А мотик остался там.
– Откуда ты знаешь?
– Ну… – Клумси шмыгнул носом. – Я, в общем, сгонял за ним.
– Как это «сгонял»? На четвертый слой?
– Ну да. Я же кот. Мне можно, если ненадолго.
Представив, как огромный кот тащит зубами обессиленного оленя на синей тверди, я пожалел, что у меня нет дара художника. Я поднялся, чувствуя, как невыносимо ломит спину, будто это не меня волокли в номер, а я пер все население Севастополя и половину Балаклавы в придачу.
– А где старикан? – спросил я.
– Вы про Высшего?.. Ну, он остался на пароме, когда мы ушли. Мы успели ему крикнуть, где нас потом искать, но он не пришел.
Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что, где бы ни был фон Шелленберг, в каких бы кустах ни прятался вездесущий Баланс, они могут подождать, потому что душевая кабинка была гораздо ближе.
– Буду через десять минут, – сказал я.
Душ оказался прекрасен, хотя на восьмой минуте кончилась горячая вода. Немного пошевелив пальцами, я коснулся шланга, и температура воды вновь подскочила примерно до сорока градусов. Не предел мечтаний, но лучше, чем ничего.
Зря волнуется оборотень – нет у меня никакого истощения. Ну да, поизносился немного. Было бы где подзарядиться – и вновь стану как новенький.
Зато зеркало точно не обещало Рождества. Я с головы до пят был покрыт синяками, болела вся левая половина тела, на лице красовался свежий порез. При мысли об «Авиценне» или других целительных заклинаниях мне снова стало плохо, и я ограничился содержимым гостиничной аптечки, висящей на стене. Девяносто процентов всех повреждений, которые может получить Иной, снимаются бактерицидным пластырем и парой таблеток аспирина. Еще девять – активированным углем. В оставшийся процент лучше не попадать даже при наличии рядом Высшего целителя.
А еще в кабинке лежали термобелье и носки разных размеров. Судя по надписи на целлофановом пакете, комплект входил в штатный набор люкса. Чего только не придумают…
Собственную одежду я высушил, как ни странно, «сушилкой» – бесхитростным заклинанием, доступным даже магам седьмого уровня и входящим в тройку любимых у волшебниц. Тем не менее теперь магия давалась мне не то чтобы тяжело – скорее шла через преодоление некоего блока, словно Сумрак недовольно обволакивал меня щупальцами за каждую попытку воспользоваться заклинанием.
Одевшись и накинув плащ, я почти почувствовал себя как прежде. На столике у кровати уже стоял пластиковый стаканчик макси-сайз, испускающий аромат горячего кофе. Рядом лежали бумажные пакетики с картошкой фри и парой котлет по-киевски.
Сделав большой глоток кофе, я быстро расправился с едой, взял стаканчик и, толкнув дверь, вышел из комнаты.
Из двери напротив доносилось тихое бормотание телевизора. Я повернул ручку и сунул голову в проем. В широком кресле сидел Морозко. Завидев меня, он кивнул, и я кивнул ему в ответ.
– Что в новостях? – спросил я.
– Все спокойно, – ответил парень. – Не имею понятия, то ли это Столп так на людей влияет, то ли европеец реально хорош. Но паники нет.
– Всем плевать, что военный катер стреляет по парому, набитому гражданскими?
– Рассказывали про катер, стрелявший холостыми. Рассказывали про паром, в котором полетел какой-то клапан. А вот связи между этими событиями никакой. Люди думают, что это происходило в разное время и в разных местах.
– Ну и дела, – покачал я головой. – Видимо, взрывы во всяких там магазинчиках – тоже так себе проблемка. Серые будни серого курорта.
– Ага. Взрывы бытового газа. Местная оппозиция собралась на этом будущую кампанию строить. Дескать, пусть здания все равно собирались сносить и перестраивать, но на форсировании этого процесса нарыли дикие откаты, липовые накладные, фальшивые тендеры…
– Мне кажется, тут даже особо промывать народу мозги не понадобилось, – влез Клумси. – Может, ребята и правы. Шеллен-как-его-там-боргу толком и дурить почти никого не пришлось. Так, перенаправил кое-что из уже существовавших мнений.
– Перенаправил… – задумчиво повторил я. – Хм…
– Что?
– Да так, мысль одна промелькнула… Секунду, я вернусь.
Прикрыв дверь, я подошел к другой и тихо постучал. Мне никто не открыл, и я вошел сам.
Веда мирно спала, накрытая пуховым одеялом. Лина сидела на стуле рядом с ней и читала толстую книгу.
– Привет, – тихо сказал я.
Вздрогнув, Лина поспешно закрыла книгу, не забыв поставить закладку.
– Привет, – прошептала она. – Как вы, в порядке?
– В полном, – кивнул я. – Будешь кофе?
В глазах Лины мелькнуло беспокойство, и я тут же понял свою ошибку.
– Извини, – сказал я. – Я совсем забыл…
– Да. Вашей вины тут нет, но… Да, я ненавижу кофе.
Прикрыв за собой дверь, я уселся на дальний стул.
– Лина, зачем тебе Дозор? – спросил я.
– Что? Как это?
– Ты не просто Светлая Иная, ты светлый человек. А Дозоры – это грязь. Очень много грязи. Прежде чем ты отрастишь броню, тебе придется запачкаться. Ты просто потеряешь себя. Зачем тебе это?
– Потому что так надо, – ответила девушка, глядя честными глазами.
Я не нашел что ответить. С позиции Лины Кравец мир Иных казался очень простым. Потому что надо.
Прав был покойный вампир Эл. В любой сказке мир нуждается в защите. Сторон всегда больше чем одна, мнений больше чем два – и каждый защищает свою позицию. Если пропустить все это, избрать жизнь обывателя – сказка пройдет стороной. И никогда не узнаешь, была ли она про тебя или кого-то другого, стала она жестокой сказкой или же счастливой.
И потому юная девочка из Брянска, красивая и добрая, обнаружив в себе магические способности и пройдя инициацию, но продемонстрировав врожденную неспособность различать цвет ауры, на полставки потрошит в анатомичке под офисом Дозора тела истинных защитников мира Иных. Посыпает кофе падших дозорных – настоящих паладинов своей стороны, адептов Света, сложивших головы в бесконечной холодной войне с Тьмой. Это доступный ей способ нести Свет. Она делает это так, как может. Потому что так надо.
– Как вы думаете, она просто спит? – спросила Лина, глядя на Веду. – Или это какой-нибудь анабиоз?
– Это просто крепкий сон, Лина, – успокоил я.
– Вы так думаете?
– Я это знаю.
– Вам уже приходилось наблюдать, как она спит?
Я отставил кофе в сторону, заткнув салфеткой отверстие в пластиковой крышке, чтобы не выпускать запах.
– Да, – ответил я. – Приходилось. И не раз.
Лина чуть покраснела и улыбнулась.
– А вам никогда не мешали… разные цвета?
– Когда мы с ней были вместе, цвета не были разными.
– Как это?
– Тогда она еще не была Иной. Лина, можно я не буду рассказывать о своей личной жизни?
– Да, конечно… Извините.
Я встал, положив руку ей на плечо.
– Все в порядке, – успокоил я. – Просто ей самой бы все это не понравилось. Если она захочет рассказать о нас, то я возражать не стану.
– Вы все еще уважаете ее.
– Надеюсь, что это так.
Постаравшись улыбнуться как можно приветливее, я собрался было уходить, как Лина вновь спросила:
– А когда Веду инициировали?
– Совсем недавно. В прошлом году. Точнее, двенадцатого мая.
Лина прикрыла рот руками и охнула.
– Да, она совсем свеженькая, – грустно улыбнулся я. – И находится в своем естественном возрасте, как и ты. И да, она первый уровень. Редкость, но случается.
– Да нет, я не этому удивилась.
– А чему тогда?
– Двенадцатое мая – это в ту же неделю, как в Севастополе дозорные пропали.
– Точно? – изобразил я удивление. – В магическом мире каждый день что-то происходит. Лина, мы тогда были очень далеко от Севастополя.
Я умолк. Девушка смотрела на меня со смущенной улыбкой.
– Вы были с ней в этот миг, – догадалась она.
Не было смысла отрицать очевидное.
– Да, – подтвердил я.
– Это вы ее инициировали.
– И снова угадала. Опережая твой вопрос – нет, это случилось не во время секса. Хотя и прозаичным тот момент я назвать не могу. И вообще лучше бы ей никогда не стать Иной, чем стать таким образом. Вокруг было много боли и зла.
– Но вы же Темный.
– Ты не перестаешь весь день этому удивляться.
– А она Светлая. – Лина посмотрела на Веду, чье размеренное дыхание ничем не нарушало уют комнаты. – Как же так получилось?
Помотав головой, я решительным движением забрал стакан с кофе.
– Я каждый день спрашиваю себя об этом. Ладно, я пошел. Постарайся сама отдохнуть. Веда сильная, она будет в порядке.
– Хорошо, – улыбнулась Лина.
Выйдя из комнаты и осторожно прикрыв за собой дверь, я остановился, хмуро почесывая лоб. Двенадцатое мая…
Толкнув дверь в комнату с парнями, я вошел и остановился как вкопанный.
– А где Ромка? – спросил я.
Сидящие перед телевизором Морозко и Клумси переглянулись.
– Еще не вернулся, видать, – неуверенно сказал оборотень. – Он собирался искать Высшего. Но не сказал, когда придет.
– Конечно, если ушел, то не сказал, – огрызнулся я. – Откуда же ему знать, сколько времени у него займут поиски фон Шелленберга? Но мне вы могли сразу сказать, что его тоже нет?
– Ну как же так, Сергей? – посмотрел на меня Морозко. – Если Романа нет, то он ушел. Разве это не очевидно?
Мне нечего было ответить. Я не спросил сразу про Ромку просто потому, что попросту забыл о нем.
– Ладно, – сказал я. – Будем ждать.
Оставив их, я вернулся в свою комнату и распахнул окно, чтобы впустить свежий воздух.
День давно перевалил во вторую половину, расцветая с каждым часом. Щебетали птицы, шелестела листва. Будь я Светлым, то от такого роскошного дня пришел бы в восторг. Но я Темный, а потому удовольствия не испытывал.
Все складывалось как нельзя скверно. И без того не понятная никому операция закончилась полным крахом. Трое мертвы, двое пропали, два оставшихся боевых оперативника магически истощены, а остальные трое напрочь лишены какой-либо инициативы. Дитя Баланса похищено, тайна пропавших дозорных так и осталась тайной, и любая новая информация лишь добавила головной боли, отказываясь складываться в какую-либо схему.
Делать нечего. Как проснется Веда и вернется Ромка, я сразу объявлю конец нашей идиотской командировке и распущу команду. Пусть покидают город, выходят из-под Столпа и возвращаются к своим. На фон Шелленберга мне было плевать. Если что, из него выйдет прекрасный козел отпущения. Вероятно, Завулон для того его сюда и поместил. Пусть отвечает за все последствия этого дня, чем бы он ни был – от социального эксперимента до реалити-шоу. Интересно, с вершины Столпа там камеры не смотрят?
Сунув руку в карман, чтобы еще раз рассмотреть шакрам, я нащупал нечто совсем непонятное. Не догадавшись, что за посторонние вещи могут у меня быть, я вытащил предмет и долго смотрел на него, прежде чем вспомнил, что это полученная от Махсуда блютус-гарнитура.
Не ожидая особо ничего услышать в этот раз, я сунул ее в ухо и нажал на кнопку включения. И чуть было не вывалился в распахнутое окно, услышав четкий, размеренный голос татарина:
– …в месте Силы. Дитя Баланса можно инициировать только в месте Силы! Дитя Баланса можно инициировать только в месте Силы! Дитя Баланса можно ини…
Невыносимый свист сменил сообщение, я быстро вытащил гарнитуру из уха, и она развалилась на части в моих руках, подобно треснувшему вареному яйцу. В полной прострации я смотрел на обломки пустого пластмассового корпуса, перемешанного с тем, что в нем хранилось, – крошками глины.
Высыпав все это на стол, я рухнул в кресло и дернул себя за воротник.
– Амфора, – прошептал я. – Амфора памяти… Одну такую ты сделал для себя.
Древний хранитель таврических берегов, воитель по имени Махсуд, переквалифицировавшийся в гончара. Ты не просто так был в прошлом году приглашен севастопольскими дозорными, чтобы рассказать о сумеречных тварях. Тебя также попросили изготовить для них амфоры памяти. Волшебные банки данных, повествующие о том, что беспокоило их хозяев в последние часы и минуты жизни. Тебе было не впервой изготавливать их – эти вазы разного размера. Наверняка некоторые из них уходили и в Москву. Но сегодня тебе прислали одно из твоих же изделий в качестве амулета. И ты понял послание. Понял, что не просто так Пресветлый Гесер решил, что именно сегодня тебе понадобится амфора. Потому что сегодня ты должен был умереть. И сообщить что-то очень важное перед смертью. Потому ты и ел плов, как в последний раз. Потому и говорил, что тебе страшно. Потому и стоял в стороне от всех обсуждений, куря одну трубку за другой, словно пытался забрать с собой в Сумрак все удовольствия этого мира. А попутно – размышлял, что же именно является настолько важным, чтобы облачить в одну фразу, которую бы и запечатала амфора.
И этой истиной должно было стать что-то такое, чего ты не решился рассказать севастопольским дозорным и что не захотел рассказать сегодня нам. Но хотел, чтобы это узнал я. И рассказать мне напрямую ты не мог.
Потому что боялся. Боялся кого-то, кто всегда – физически или ментально – был рядом.
– Твою ж мать налево, – прошептал я.
Выскочив из кресла, я влетел в комнату, где Морозко и Клумси уже смотрели какой-то местный аналог Эм-ти-ви.
– Где вещи Ромки? – выпалил я.
Клумси вздрогнул от моего внезапного появления.
– Да у него ж не было вещей, – сказал он неуверенно. – Он ушел в том, в чем был.
– Не сомневаюсь, – перевел я дыхание. – А где его амулет?