Я родился 28 апреля 1939 года в селе Русский Брод. Отец — Рязанцев Максим Никитович, родился в 1913 году, был журналистом. С 1941 по 1946 год находился в рядах Советской армии, сначала политруком роты, потом командиром зенитной батареи. Награжден медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Мама — Дедовская Матрена Корнеевна, родилась в 1917 году в деревне Малый Кривец Русско-Бродского района, была учительницей истории. Брат мой Юрий родился 24 августа 1941 года, спустя два месяца после начала войны, был шофером. Село Русский Брод и деревня Малый Кривец стоят на речке с поэтическим названием Любовша, которая впадает в речку Труды, а та — в реку Сосна, которая протекает через город Дивны. Сосна впадает в Дон. Село Русский Брод и деревня Малый Кривец стоят на месте, которое близко к вершине Среднерусской возвышенности, являющейся водоразделом между бассейном Дона и Оки. Природа здесь хорошая. Иван Иванович Акулов, участвовавший в боях с немцами в 1941 году за Русский Брод, так описал наши места в книге «Крещение» (Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1971): «Тут нет кондово-крепкой обустроенности, зато есть милая и открытая простота. Поля подходят едва ли не к самому крыльцу дома, а яблоневые сады начинаются у самых окон — и кругом простор и ширь, и голоса идущих еще где-то далеко по полевой дороге слышны в деревне, и это делает мир доверчивым, близким, давно и надежно обжитым.

Орловщина! Милая от Сотворения мира русская земля. Благодатные просторы, увалы, овраги, дубовые перелески и леса. Опять овраги, чистые ручьи, речки и реки! Весной, когда начинает тлеть дубовый лист-падунец, когда источает он под легкие и теплые туманы густой аромат, в дубовые рощи прилетают соловьи, и кажется, поет об эту пору вся орловская земля, кажется, нет на свете прекрасней земли, кажется, нет счастливей людей, что живут на этой земле.

А деревни, разметанные по оврагам, бедны и убоги, дорог нет, в глубинных районах угадывается щемящая душу оторванность от всего мира. И бедность эта понятна: Орловская и смежные с ней губернии извечно кормили две русские столицы, все отдавали им, от хлеба до работника».

Предки мои крестьяне. Дед Никита погиб в Первую мировую войну. Бабушка, мать отца, Ульяна Климентьевна, прожила около 80 лет. У моего отца был брат по матери Иван Никифорович Круподеров, который после окончания военного училища в Средней Азии стал командиром пулеметного взвода и погиб на Украине в 1942 году. Ему было всего 18 или 19 лет.

Второй дед, Корней, отец мамы, не воевал, так как имел многодетную семью: моя мама была самой младшей — четырнадцатой в семье!

Себя маленьким помню мало. Немного помню короткое время (около месяца), когда в нашей избе жили немцы, а точнее австрийцы. По рассказам бабушки и мамы, немцы вошли в село 21 ноября 1941 года по дороге Дросково-Русский Брод, а наш дом стоял на пересечении ее с дорогой Ливны — Верховье. Так что наш дом они никак не могли миновать. Перед этим мама с грудным Юрой на руках, бабушка и я перебрались по железнодорожному мосту (через реку Любовшу) в ту часть Русского Брода, которая называется Борки (Музалевка). Остановились у родственников.

Был конец ноября, стояли холода, и на реке появился молодой лед. Бабушка очень переживала за хату и корову. Так как немцы мост охраняли, она по тонкому льду перебралась на свою сторону и заросшими огородами дошла до дома. В доме — немцы, холодно. Бабушка разожгла печку, накипятила воды. Немцы говорят: «Гут, матка, гут». Наливают кружку кофе, добавляют рому и дают бабушке: «Пей, матка, пей». Бабушка поблагодарила и выпила. Надо сказать, что по чуть-чуть выпивать она любила. Вскоре мама, Юра и я также перебрались домой. Австрийцы нас не обижали. Однажды «австрияка Миша», как рассказывали мама и бабушка, стал дразнить меня конфетой, я разозлился и закричал: «У, фашист проклятый!» «Миша» засмеялся и отдал мне конфетку; мама и бабушка сильно испугались и укоряли меня, чтобы я так не смел говорить. В конце села, который обращен к Верховью, стояли финны. Люди удивлялись, как быстро они скользят на лыжах вниз по улице. Они были очень злые. Однажды финны пришли к нам и стали уводить корову на мясо. Бабушка вцепилась за повод и не дает уводить корову. Финн наставил на бабушку штык. На шум вышли австрийцы и прогнали финнов. Корова им самим была нужна — молоко они добавляли в кофе. Кроме того, они пожалели малолетних детей. Все равно корова вскоре погибла от бомбы. В наших местах воевала немецкая 45-я гренадерская пехотная дивизия, которая первой вошла в Варшаву и Париж. Ее очень отличал Гитлер, тем более что она в основном состояла из австрийцев. Как известно, Гитлер был австрийцем. Возможно, наши постояльцы оказались из этой дивизии.

Произошло несколько случаев, когда после долгого отсутствия мужчины возвращались в село. Немцы, заподозрив в них партизан, кого расстреляли, кого повесили. Один из возвратившихся к семье (Воронков И. Г.) и вправду являлся партизаном-подпольщиком. Был также случай: мужик решил выслужиться перед немцами, когда, зачерпнув воды из колодца, вытащил немецкую винтовку и отдал ее им. А те спросили: «А где пан?» — и расстреляли его. Уже в наше время, мой тесть Михаил Петрович Семенихин рассказывал, что его также тогда оставили партизанить, предварительно эвакуировав семью. Партизаны расположились недалеко от деревни Синковец, возле Синковского леса.

Так как поступил приказ, что врагу оставлять только выжженную землю, в одной из деревень попытались поджечь крайнюю избу. Набежали мужики и бабы с топорами и вилами — и отогнали партизан. Вскоре появился немецкий патруль на конях, партизаны стали стрелять по ним из винтовок — и те ускакали. В разных местах леса было закопано продовольствие и спирт. Партизаны расположились в овраге в поле, вдали от леса и обедают, естественно, со спиртом. Появился немецкий отряд и начал прочесывать лес — никого не нашли и ушли. К счастью, в овраг не заглянули — не ожидали такой беспечности. Вечером партизаны решили врассыпную пробираться к Ельцу и влиться в Красную армию. Так и сделали. Мой тесть потом служим командиром роты противотанковых ружей и дошел до Днепра, где был тяжело ранен, награжден орденом Красной Звезды и медалями.

26 декабря 1941 года Русский Брод освободила от немцев 13-я армия, командовал армией А. М. Городнянский. В бою за Русский Брод погибли знаменитые семнадцатилетние пулеметчики-добровольцы Аня Гайтерова и Володя Быков, уроженцы г. Ельца.

Бой за село шел ожесточенный. Долго еще после войны стояло несколько подбитых наших танков возле станции, возле элеватора стояло немецкое орудие и один танк. Мы, мальчишки, любили играть там в войну. На окраине села, в направлении села Дросково, стояли еще два подбитых танка Т-34. И. И. Акулов (рядовым пехотинцем воевал в наших местах) так описал Русский Брод после освобождения в книге «Крещение»: «Большое пристанционное село, некогда вольно разбросанное по скатам меловых гор и вдоль оврагов, было выжжено. Все еще горел элеватор…» И. И. Акулов также отобразил в своей книге жестокий кавалерийский бой с отступающими фашистами. Камская дивизия спешно зарылась в землю по восточному берегу реки Труд, в двадцати километрах к западу от села. К концу декабря 1941 года фронт выровнялся по линии Мценск — Новосиль — Верховье — Русский Брод — Ливны — Беломестная. Эта линия фронта, практически без изменений, простояла до Орловско-Курской битвы.

Отметим, что в наших местах сражалась 16-я Литовская стрелковая дивизия, многие литовские воины лечились в Русском Броде, в 168-м эвакогоспитале. От тяжелых ран здесь умерли 13 литовских воинов, которые захоронены в братских могилах этого села. Здесь покоится и прах начальника штаба этой дивизии полковника Киршанаса Винцаса Прано. Могилы и памятники содержатся в образцовом порядке. В советское время почтить их память приезжали родственники из Литвы — их радушно встречали. Не так относятся сейчас к памятникам и могилам наших солдат в Литве. Быстро они забыли про боевое братство — счастья им это не принесет.

Железнодорожную станцию часто бомбили. Наш дом стоял рядом со станцией, и мы чуть не погибли. Запомнился смутно момент, когда нас засыпало в избе. Изба была разделена на две половинки, и когда началась бомбежка, я побежал в горницу, где на подоконнике стояла моя любимая игрушка. В это время послышался грохот, стекло задрожало, и я увидел, как над железнодорожной станцией и элеватором кружат самолеты. Бабушка Утьяна схватила меня и утащила в соседнюю комнату, где стояла печка, и, схватив под одну руку четырехмесячного Юрку, а под другую меня, забилась под кровать. Бомба упала недалеко от избы. Изба рассыпалась, на бабушку упала заслонка от печи, а потом все остальное. Заслонка частично спасла бабушкину спину, которая всю жизнь потом болела, и мы ее растирали мазями и спиртным. Меня оглушило, из носа текла кровь, и я долго потом заикался.

Как рассказывала мама, она в это время бежала из школы домой, и бомбежка застала ее под железнодорожным мостом (над проезжей дорогой Ливны — Верховье), наш дом находился в двухстах метрах от него. Как говорила бабушка: «Я ее слышу, как она плачет и зовет нас, а она меня не слышит». На наше счастье, через дорогу находились наши бойцы, они разобрали завал и освободили нас. Как писал брат деда Антон моему отцу на фронт, это случилось 28 декабря 1941 года, всего через два дня после освобождения Русского Брода от немцев. После этого мы жили по родственникам и соседям. Во время бомбежек мы все прятались в колхозном (бывшем господском) подвале, мужики веревкой удерживали дверь от близких разрывов. Мне почему-то в это время казалось, что самое безопасное место — это пустая деревянная бочка из-под соленых огурцов, и я замолкал только тогда, когда меня туда сажали. Особых боев, кроме бомбежек, в это время не было. Зиму мы провели в деревушке Башкатовка, что возле села Корытинка. Там жила сестра бабушки и ее дочери, а сын Ефим Изотович воевал. По вечерам читали вслух «Тараса Бульбу»; помню, как я горько плакал, когда Бульба убивает сына Андрея, пронзительная сцена! Я кричал, что Тарас Бульба плохой, злой… Днем тетушки-девушки громко радовались, когда я пугался, съезжая с ними на санках с крутых горок. Хотя время было трудное, но я всегда с теплом вспоминаю Башкатовку. Судя по названиям: Башкатовка, Юрты, Кунач, — наверняка в нас есть что-то татарское. Недаром во времена Ивана Грозного здесь проходила граница Руси.

Это было время, когда после Сталинградской битвы наши наступали. Отец писал нам ободряющие письма, например, что его зенитная батарея сбила самолет «юнкере». Весной 1942 года он участвовал в сражении за Харьков, где нашим войскам пришлось отступить. В этих боях геройски погиб командарм А. М. Городнянский. Отец чудом не попал в окружение под Старым Салтовым. Два бойца, которые шли с ним, для сокращения пути решили переплыть озеро и утонули. Отец поймал бродившую лошадь и управляя ей с помощью хворостины, объехал озеро — помогло колхозное детство. Затем перебрался на восточный берег Северного Донца, где стояли наши части. В начале июня отец прислал письмо, где настоятельно требовал, чтобы мы эвакуировались. Всего он из-за цензуры написать не мог, но мама поняла, что возможно немецкое наступление. и действительно, 28 июня началось германское наступление под названием «Blaue» («Синева»). Именно в этот день немецкая авиация практически уничтожила город Ливны, а ведь Русский Брод находится практически рядом, в 25 километрах. На этом участке Брянского фронта опять сражалась 13-я армия во главе с новым командующим Н. П. Пуховым. Здесь также сражались воины знаменитого 1-го танкового корпуса М. Е. Катукова. Если южнее Ливен фашисты продвинулись к Дону, в направлении Воронежа, то севернее Ливен линия фронта практически не изменилась. Но многие наши бойцы погибли, среди них герои-танкисты, которые прославились ранее под Мценском, задержав продвижение танков Гудериана на Москву Именно в это время вышел знаменитый приказ Сталина № 227 — «Ни шагу назад».

В конце июня наша семья эвакуировалась в Мордовию, в Торбеевский район. Жить было тяжело. Хорошо, что отец прислал свой аттестат и изредка — деньги. Все до нас доходило — это свидетельство четкой работы всего государственного механизма в это тяжелейшее время. Многие эвакуированные болели, а некоторые дети помирали. Бабушка сказала маме: «Мотя, поедем домой! А то ребята помрут». И в начале октября 1942 года мы вернулись домой, хотя дома уже давно не было. Жили у родни в Башкатовке, в Малом Кривце у дяди — Василия Корнеевича (лейтенант-пехотинец, он воевал на фронте), снимали квартиру в Русском Броде. Отец 13 октября 1942 года прислал письмо, в котором укорял маму за преждевременный приезд домой. Он знал, что враг сражается уже в Сталинграде, и боялся, что и у нас прорвут фронт. Но фронт в наших местах выстоял, даже весной 1943 года было относительное затишье. 5 июля началась Орловско-Курская битва, а 5 августа освободили Орел и Белгород — города 1-го салюта. Хотя в Русском Броде боев не происходило, горя жители хватили много. Особенно пострадали подростки и дети. Дело в том, что всюду было много мин, взрывчатки и брошенного оружия. Еще летом 1942 года отец писал маме, что надо опасаться патронов и запалов, которыми любят играть дети. Как в воду смотрел! Я где-то нашел запал (или какое-то взрывное устройство, похожее на игрушку) и пытался его разобрать. Когда это не удалось, с досады бросил его — произошел взрыв. У меня и братика Юры были сильно ранены ноги. Моя голень левой ноги оказалась раздроблена, правая нога пострадала меньше. У Юры ранения были меньше, но также значительны. Пришлось долго лежать в военном госпитале. Спасибо военным хирургам, они собрали мне левую голень, удачно зашили рану на лице. Даже когда мы с Юрой заканчивали школу, у нас из ног выходили осколки сами собой. Когда произошел взрыв, я потерял сознание. Очнулся — слышу, мама плачет и женщины на руках несут нас берегом Любовши в госпиталь. Мы потеряли много крови, потому что госпиталь находился далеко.

Спасибо маминым коллегам-учителям: Марии Павловне Шлейной (Быковской), которая взяла шефство надо мной, и Елене Ивановне Крыловой, которая взяла шефство над Юрой. Они из своих маленьких зарплат подкармливали нас, чтобы мы восстановили силы. Елена Ивановна Крылова потом учила меня с 1-го по 4-й класс, замечательный учитель и человек. Мария Павловна Быковская и ее муж Даниил Семенович Быковский, также удивительно добрые люди и отличные учителя, долгое время преподавали в русско-бродской средней школе. В то время многие подростки погибли, еще больше остались калеками. Врезался в память Зайцев, который разбил стеклянный шар с горючей смесью (наверное, с фосфорной). Ему так обожгло ногу, что голень «приварилась» к бедру. Другой отчаянный парень сел на бомбу и начал по ней стучать — рвануло так, что его останки потом собирали по всему лугу.

Плохо было с едой, весной по полям выкапывали мерзлую картошку и пекли оладьи — «каркули», ели щи из крапивы и тому подобное. Кое-кто ел сусликов. Жизнь потихоньку стала налаживаться. Мама начала работать в школе. С помощью односельчан на развалинах дома, сделали из камней маленькую хатенку с печкой. Завели кур, козу — появилось свое молоко. Не помню в какое время, но бабушка стала получать пенсию за «Ванюшку» — погибшего сына.

В конце войны отец служил на Украине, в городе Шепетовка, ему дали служебную квартиру — и мама, Юра и я приехали к нему. С питанием там стало гораздо лучше, так как та местность пострадала от гитлеровцев гораздо меньше, чем наша. Запомнился мне папин ординарец — украинец, он очень добрый, ходил со мной на прогулки; из своих скудных средств покупал мне булочку на базаре, где подешевле. Вообще, воспоминания от Шепетовки самые теплые. Они как-то ассоциируются у меня со стихами Тараса Шевченко — эпическими, лирическими.

Наша семья в г. Шепетовка, 1946 г.

И странно мне и больно видеть разногласия между Россией и Украиной — ведь мы один народ! И тогда, и позже, когда я учился в Харьковском авиационном институте, меня окружали простые и добрые люди. И в мыслях не было делиться на украинцев и русских! Верю, что все наладится — и мы будем жить в крепкой дружбе!

В 1946 году мы вернулись в Русский Брод. Родители в глухой деревеньке купили небольшой старинный деревянный сарай, сделали из него пристройку к бабушкиной каменной избушке. В этом доме мы жили долгое время. Отец много лет был редактором районной газеты «Ленинская искра», являлся членом Союза журналистов СССР. Мама была учителем истории в русско-бродской средней школе.

Немного о себе:

— доктор технических наук, заслуженный машиностроитель РФ, почетный гражданин города Ливны, награжден медалью «300 лет Российскому Флоту», работаю главным конструктором проекта в АО «ГМС Ливгидромаш», г. Ливны Орловской области;

— жена Рязанцева (Семенихина) Эльвира Михайловна — учитель, заслуженный учитель РСФСР;

— сын Рязанцев Максим Валерьевич — военнослужащий, полковник;

— дочь Плясова (Рязанцева) Елена Валерьевна — учитель иностранных языков, почетный работник общего образования РФ.

У нас три внука, одна внучка и одна правнучка.