В июне 41-го, когда фашистская Германия с ужасающей внезапностью напала на Советский Союз, моему дедушке Алексею Шевелеву было 14 лет. В маленькое село Супра Тюменской области, за сотни километров от фронта, война приходила в конвертах — повестками, а потом, отнимая последнюю надежду, — похоронками. Как на эшафот, шла почтальонка к еще не чаявшей своего горя вдове или матери. Треугольный конверт жег руки.

— Ну что, Никитична? От моего Миши есть весточка?

И невольная вестница беды начинала издали трудный, долгий разговор. И в самом дальнем доме деревенской улицы вскакивал на полатях старик, разбуженный страшными рыданиями, пронзившими пыльную тишину теплого вечера, которую прежде нарушало лишь тонкое гудение комаров.

— Тетка Федосья каждую ночь воет, — сетовал дедушкин друг Ленька Халтурин, обирая с мелкой картошки налипшую грязь и бросая ее в ведро: осень выдалась сырая, и колхозный урожай приходилось убирать под бесконечной моросью.

— А как же? — вздыхал Алексей, мой дедушка. — Ваньку убили, от дяди Пети письма уже полгода не приходят.

Молчаливый Сашка Сергеев почти вскрикнул:

— Олько! (Таким именем звали дедушку дома, переиначив на сибирское оканье имя Алексей.) Да сколько можно это терпеть? Фашисты наших сотнями бьют, а мы на полатях посиживаем. Надо и нам на фронт.

— Да кто ж нас возьмет? — усомнился Ленька, критически оглядывая щуплую Сашкину фигуру.

— А мы, как наш ранешный председатель, добровольцами поедем, — нашелся дедушка.

— Федор Иваныч-то уже пожилой, а нам годов не хватает, — не унимался деловитый Халтурин.

— А это все равно! — возразил Сашка. — Мы к военкому поедем, в Омск. Так ему и скажем, что хотим, мол, Родину нашу защищать. Пусть выдаст нам винтовки и отправит бить проклятых фашистов.

— Когда пароход-то? — оживился Алексей. Ребята пожали плечами. — Мамка, когда пароход пойдет?

— В среду. А тебе пошто надо? — крикнула издали мать.

— Смотреть пойдем, — нашелся Ленька и зашикал на друга, стуча по лбу согнутым пальцем. — Никому! Проболтаемся — меня бабка будет стеречь, да еще дед вицей отходит. Встретимся на пристани тайно. С собой взять ложку, чашку и пару белья.

— И картошки в дорогу, — добавил Сашка.

— И сухарей…

Ранним утром, замешавшись в сутолоке уезжающих, трое пацанов легко смогли подняться на палубу. Сели где народу побольше — думали, никто и не догадается, что они едут одни. Пароход шел медленно, Иртыш под густыми тучами казался чернильным, и разговор не вязался. В соседней деревне остановились пополнить запасы дров. Пассажиры группами, маленькими и большими, стали сходить на берег. И мальчишкам ничего не оставалось, как последовать за всеми. Вот только на пустынном берегу затеряться не удалось. К одинокой троице тут же подошел высокий старик, а за ним маленькая шустрая бабуля с взволнованным лицом.

— Ребятушки, а вы с кем? — наклонил дед к ним усталое морщинистое лицо.

— А мы ни с кем, мы сами собой, — смело ответил Ленька.

— А куда направляетесь? — не отставал дед.

— К тетке моей, в Курью, — не растерялся парень.

— Вот так раз! Попутчики… А как тетку твою зовут? — не унимался старичок.

— Мм… Марья…

— И в каком доме живет твоя Марья? — с тонкой усмешкой произнес седовласый попутчик, давно заметивший заговорщические шепотки ребят.

— Дедушка, мы на войну едем! — признался Алексей, понимая, что обман шит белыми нитками.

— Ребятушки, да как же это, на войну? — запричитала старушка. — Вам бы еще в казаки-разбойники играть, а вы с фрицами собрались сражаться. Убьют же там вас.

Вокруг стали собираться любопытные. Старик обвел ребят невеселым и строгим взглядом. Зрелище и правда было унылое, особенно выделялся щуплый Сашка в безбрежных дедовых портках.

— Хороши бойцы… А кто будет пахать, сеять? Фронт кормить? Матери ваши? Ну-ка марш домой! Успеете еще повоевать. Здесь ваша война. Каждое ведро картошки — это ваша помощь Советской армии.

На пароход ребят не взяли, домой пришлось возвращаться пешком.

В 1944 году мой дедушка Алексей стал уже законным новобранцем. 26 марта ему исполнилось 17, а на следующий день он был уже в военкомате — добровольцем пошел в Красную армию. Повезло, как и не мечтал, — отправили в летчики. Как торжественно было на душе, когда впервые надел форму курсанта авиашколы в Куломзино, как хотелось скорее взмыть в небо на крылатой машине и ринуться в бой, но впереди была еще длительная учеба. Предстояло до последнего винтика изучить легендарный бомбардировщик У-2, знакомый нам, потомкам, по фильмам «Небесный тихоход» и «В бой идут одни старики». Первые учебно-боевые вылеты дедушка совершил в качестве второго пилота в составе дружного экипажа: первый пилот — Сергей Минаев, радист-стрелок — Ефим Новиков. Подготовка шла успешно, летчики с волнением ждали весны 45-го, грезили о воздушных боях. В марте, по окончании курса, их должны были отправить на фронт. Но будни войны, в которых целесообразность важнее романтики, охладили пыл бойцов.

— Короче говоря, подвела меня буква «ш», — вспоминает сегодня дедушка. — Не дождались мы марта. Нас отправили в Черногорку, в Красноярский край. Мол, будете переучиваться на американские истребители «аэрокобра». Только мы маленько освоились, пришел приказ — сократить число курсантов вдвое. Войне уж подходил конец. Мы с ребятами покумекали, думали, нас оставят в летчиках — мы же были в рядах лучших. А капитан решил по-своему. Черкнул ручкой посредине списка. Кто выше черты, остался в летчиках, остальных отправили на Дальний Восток. А я в этом списке был последний — Шевелев. Подвела меня буква «ш»…

Ефим Новиков тоже оказался во второй половине списка, а вот Сергею Минаеву, как тогда казалось его товарищам, повезло. Была ли в этом решении скрыта тайная воля судьбы? Или в нем была заключена вся мудрость командира, который прекрасно понимал, что большая часть из тех, кто останется, — погибнет. И потому страшно отправлять в это пекло лучших. Да и кто из этих ребят лучше — кто увереннее всех сдал экзамен или тот, кто потихоньку пишет стихи в тетрадку, а может быть, тот парень с мозолистыми крестьянскими руками, которому бы после войны хозяйство поднимать, а не гибнуть в бою. Кому из них жить? Не проще ли довериться слепой воле случая, проведя черту между жизнью и смертью.

Но все-таки дедушке довелось принять участие в боях. В августе 45-го началась советско-японская война. Алексей Шевелев сражался в составе 56-й стрелковой дивизии уже в звании сержанта. 1-й Дальневосточный фронт столкнулся с ожесточенным сопротивлением японцев, засевших на высотах Острая и Верблюд. Подступы к ним были сильно заболочены, продвигаться было очень сложно. Вспоминать об этом дедушке тяжело, и на наши вопросы он все норовит схитрить, увильнуть, незаметно для нас перескочить на мирную тему, рассказать, как в минуты передышки писали письма домой. И только один солдат не писал. Думали — сирота, оказалось — неграмотный. И дедушка взялся его учить. Под его руководством нетвердой рукой парень выводил свои первые строки: «Здравствуйте, мама и тятя…» И классом для него стал окоп, а партой — жилистая спина товарища.

В ходе одного из боев дедушка получил ранение в ногу от разорвавшейся мины. Уже в госпитале он узнал, что война завершилась победой. Советские войска стремительно разгромили сильнейшую армию Японии, положив конец Второй мировой войне и позволив избежать миллионов человеческих жертв.

Но собираться домой было рано. Миллионы бойцов погибли на фронтах Великой Отечественной, еще сотни тысяч мужчин вернулись домой изувеченными. Выжившим, молодым и сильным, предстояло еще долго охранять рубежи Родины. Бойцов Дальневосточного фронта отправили служить на Чукотку. Ехали долго, сначала до Владивостока на поезде, потом на американском судне «Liberty» в сопровождении двух подводных лодок. И здесь судьба снова уберегла дедушку.

— Уже потом я узнал, что с нами на корабле был диверсант, завербованный врагами, — вспоминает дедушка. — Он, рассказывают, вез чемодан взрывчатки. У него было задание — уничтожить судно. То ли ему помешали, то ли сам он не решился на такое страшное дело, но в порту его арестовали.

На Чукотке дедушку перевели в контрразведку. Начальнику стрелковой дивизии позвонил полковнику Томенко и попросил направить в его часть пару надежных крепких бойцов для взвода охраны контрразведки, и обязательно — сибиряков. Алексей Шевелев и его друг Ефим Новиков оказались как раз такие как надо. Дружные, еще с летной школы вместе, и никогда не унывающие. Так и служили все эти пять с половиной лет, с улыбкой, с шуткой, не жалуясь на тяготы. А сколько шалостей было — ребята же совсем еще молодые.

— Раз мы решили пойти к американцам, знакомиться, — с улыбкой вспоминает дедушка. — До Аляски ведь рукой подать. Вот и отправились ночью, по льду Берингова пролива, да еще и в маскхалатах. А идти было до ближайшего острова 18 с лишним километров. Кое-как прошли больше половины, и тут нас заметили на той стороне — поднялся шум, собаки залаяли. Мы кричим, руками машем, а они давай пускать сигнальные ракеты и стрелять. Короче говоря, пришлось нам обратно повернуть.

Юность и романтика бескрайних просторов манила открытиями. На Чукотке бойцы ездили на американских «шевроле», а где машина не пройдет — на собачьих упряжках. И вот задумали ребята добраться на автомобиле до мыса Чаплина, где до сих пор ни одно колесо не проехало. И стали ведь «автопервопроходцами». Правда, не столько ехали, сколько толкали машину по бездорожью. По выходным солдаты ходили гулять в сопки, рыбачили на красивейшем озере Истихед, увидеть которое — уже счастье для путешественника.

Алексей справа

Служить в контрразведке было почетно. Зарплату получали по 800 рублей в месяц, а тратить такие большие по тем временам деньги на Чукотке было некуда. Дедушка заботливо откладывал заработанное и каждые два месяца отправлял родным по полторы тысячи. А накануне мобилизации старшие офицеры вручили бойцам взвода охраны щедрые подарки: по гражданским брюкам, модному одеколону и по носовому платку. Готовые женихи получились. На корабль «Ташкент» провожали с оркестром, авторота гудела. А когда солдаты прибыли во Владивосток, от переполнявших душу чувств упали на колени, целовали родную землю и все еще не верили, что возвращаются домой.

Долгим получился обратный путь. На пароходе из Омска проплывали мимо родной Супры. Но остановки в этом пункте не было. Как ни уговаривали капитана причалить на маленькой пристани, как ни наседали на него вместе с попутчиком Сашкой Одинцовым, слышали в ответ лишь сухое: «Не положено». И здесь сработала солдатская смекалка. Увидев, что на берегу их заметили, ребята написали записку и пустили ее в бутылке в воду. Дорогую весточку передали отцу, моему прадеду Степану. И он отправился встречать сына на пристань в деревню Экстизерь. Какая это была встреча — словами не передать.

Мирная жизнь захлестнула с головой. Дедушка по направлению поехал в Тюмень учиться на агронома и там встретил мою бабушку Нину Важенину. Бойкая черноволосая красавица сама пригласила его в кино. После войны, после стольких смертей и лишений, люди были прямее, не было сил на улыбки и намеки, не было времени ждать ухаживаний, страшно было потерять драгоценные минуты молодости. Веселая и дружная вышла семья — бабушка с 14 лет была бригадиром в колхозе, дедушка в любом строю был запевалой.

И это чувство полноты жизни и стремление не потерять ни минуты на пустые пересуды и ссоры — самое главное для меня наследство от дедушки с бабушкой. И сегодня, пока живет на земле мой дедушка, пока я знаю, что он позвонит и привычно бодрым голосом спросит: «Как настроение? Как погода в доме?» — все в нашей жизни будет хорошо. Пока рядом с нами представители того несокрушимого поколения, пережившего страшную войну и сохранившего веру в будущее, мы не имеем права хандрить и жаловаться на судьбу. И порой мы просто не догадываемся, какая в нас таится духовная сила, унаследованная от них. «Деда, настроение бодрое! В доме полный штиль», — отвечаю я.