Представим себе последние сто пятьдесят лет в виде трехактной драмы.

В первом акте, Индустриальном веке, главный двигатель экономики – огромные фабрики и мощные конвейеры. Центральная фигура действия – промышленный рабочий, его основные черты – физическая сила и энергичность.

Во втором акте, Информационном веке, Соединенные Штаты и другие государства продолжают развиваться. Массовое производство уходит на задний план, а двигателями экономики становятся информация и знания. Центральная фигура действия – работник знания, его основная черта – прекрасно развитое Л-ориентированное мышление.

Теперь же, когда влияние изобилия, Азии и автоматизации сказывается все сильнее, поднимается занавес, знаменуя собой начало третьего акта. Назовем его Концептуальным веком. Теперь главные герои – люди, способные к творчеству и эмпатии, а их отличительная характеристика – хорошо развитое П-ориентированное мышление.

Я изобразил эту эволюцию в виде графика, раздвинув хронологические рамки и включив туда Сельскохозяйственный век, предшествовавший Индустриальному. Горизонтальная ось – ход времени. Вертикальная – сочетание трех факторов: богатство, технический прогресс и глобализация (на схеме они обозначены как БПГ). По мере того как люди становятся богаче, техника – совершеннее, а мир – все более открытым, три этих фактора, соединившись, в конце концов становятся настолько мощными, что толкают нас в новый век. Именно так в свое время мы шагнули из Сельскохозяйственного века в Индустриальный, а из него – в Информационный. Самый последний шаг на этом пути – совершающийся сегодня переход от Информационного века к веку Концептуальному. Причины этого перехода все те же: богатство (изобилие, являющееся яркой чертой западной жизни), технический прогресс (автоматизация некоторых видов деятельности, которыми занимаются «белые воротнички») и глобализация (миграция некоторых видов работ в Азию).

Короче говоря, мы эволюционировали от общества фермеров к обществу заводских рабочих, а потом – к обществу работников знания. И вот сейчас совершается новый скачок – переход к обществу людей, способных к творчеству и эмпатии, умеющих распознавать образы и создавать смыслы.

На другом рисунке та же эволюция изображена другим способом, более близким к восприятию правым полушарием.

И если изображение стоит тысячи слов, то метафора стоит тысячи изображений. Мы совершили переход от экономики, основанной на работе человеческих мускулов, через экономику, основанную на работе левого полушария мозга, к рождающимся у нас на глазах экономике и обществу, все более включающих работу правого полушария.

Когда основой экономического и общественного устройства были заводы и массовое производство, П-ориентированное мышление было по большей части ни к чему. Когда мы перешли к экономике работников знания, П-ориентированное мышление получило «право гражданства», но было признано второстепенным по сравнению с более важным Л-ориентированным мышлением. Сегодня, когда Северная Америка, Западная Европа, Австралия и Япония снова совершают эволюционный скачок, П-ориентированное мышление добивается социально-экономического равноправия – а в некоторых случаях даже превосходства. В XXI веке оно становится первым среди равных, ключом к достижению профессионального успеха и личностной самореализации.

Должен сделать оговорку. Нет, будущее – вовсе не манихейский мир, где все делятся на левополушарных (они попадают в разряд «бывших») и правополушарных (эти празднуют победу). Нет, мы не будем жить в стране, где ремесленники-миллионеры рассекают на БМВ, а программисты моют полы в «Чикфил-эй». Л-ориентированное мышление по-прежнему в цене. Просто его одного уже недостаточно. Вместо него в Концептуальном веке нам понадобится новое целостное сознание.

Чтобы выжить в новом веке, людям и организациям придется обдумать то, как они зарабатывают на жизнь, и задать себе три вопроса:

1. Могут ли за границей сделать это дешевле?

2. Может ли компьютер сделать это быстрее?

3. Востребовано ли то, что я делаю, в эпоху изобилия?

Если на первые два вопроса вы ответили «да», а на третий – «нет», то значит, плохи ваши дела. Сегодня элементарное выживание зависит от умения делать то, что работники знания за границей не могут сделать дешевле, что мощные компьютеры не могут сделать быстрее и что удовлетворяет какую-либо из нематериальных, трансцендентных потребностей эпохи изобилия.

Вот почему одних высоких технологий уже недостаточно. Навыки обращения с высокими технологиями мы должны дополнить способностями, связанными с общей концептуальностью и глубоким проникновением. (Как я уже упоминал во Введении, общая концептуальность – это умение создавать продукты, значимые эстетически и эмоционально, распознавать модели и возможности, выстраивать интересные сюжеты и объединять несвязанные на первый взгляд идеи в нечто принципиально новое. Глубокое проникновение – это умение тонко чувствовать, понимать нюансы человеческого общения, находить источник оптимизма в себе и заражать им других, а также выходить за пределы обыденного в поисках цели и смысла.)

В мировой экономике общая концептуальность и глубокое проникновение повышаются в цене. Самые яркие доказательства мы найдем, если заглянем туда, где это труднее всего предположить. Возьмем, к примеру, медицинские институты – долгое время они были бастионами для всех тех, кто получает лучшие отметки, набирает высшие тестовые баллы и демонстрирует остроту аналитического мышления. Так вот, в наши дни программы медицинских институтов претерпевают беспрецедентные изменения. Студенты медицинской школы Колумбийского университета и других институтов изучают нарративную медицину, потому что, как показывают исследования, несмотря на эффективность компьютерной диагностики, для правильной постановки диагноза важно выслушать то, что рассказывает пациент. В медицинской школе Йельского университета студенты оттачивают свою наблюдательность в Йельском центре британского искусства: оказалось, что врачи, умеющие рисовать, лучше других замечают мелкие детали в состоянии пациента. Одновременно в пятидесяти с лишним школах по всей Америке в курсы включены элементы духовного воспитания. Медицинская школа Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе ввела у себя программу «Ночь в больнице», в ходе которой студенты второго курса ложатся на одну ночь в больницу с вымышленными болезнями. Зачем понадобилось это актерство? «Чтобы научить студентов-медиков сочувствовать больным», – отвечают в школе. Медицинский колледж Джефферсона в Филадельфии даже принял новый критерий оценки уровня терапевта – индекс эмпатии.

Оставим американские медицинские вузы и отправимся в страну второй по величине экономики мира. В Японии, которая благодаря особому упору на Л-ориентированное мышление поднялась из руин Второй мировой войны, сейчас идет переосмысление источника национального величия. И хотя японские студенты набирают наивысшие баллы по физике и математике, многие в этой стране полагают, что традиционная опора на академическую ученость уже устарела. Знаменитая японская система образования подвергается реформам, цель которых – повысить роль творческой, художественной игровой компоненты. И вот вам маленький сюрприз. На сегодняшний момент самая прибыльная статья японского экспорта – не автомобили и не электроника. Нет. Это поп-культура. Одновременно, чтобы сбалансировать безумный академический прессинг, под которым находится японская молодежь, Министерство образования заставляет студентов размышлять над смыслом и предназначением жизни, поощряя то, что оно называет «образованием сердца».

Теперь вернемся из Японии и посетим еще одно место, где меньше всего можно было бы ожидать расцвета общей концептуальности и глубокого проникновения, – огромную мультинациональную корпорацию «Джэнерал Моторс». Несколько лет назад туда был нанят человек по имени Роберт Лутц, чтобы он помог вывести автомобильного гиганта из кризиса. Боб Лутц – вовсе не сентиментальный любитель цветочков. Ему за семьдесят, у него седые волосы и резкие черты лица. За свою жизнь он успел поработать в руководстве трех крупнейших американских фирм по производству автомобилей. Он похож на морского пехотинца и ведет себя как морской пехотинец. Собственно, он и был когда-то морским пехотинцем. Он курит сигары. Он управляет собственным самолетом. Он считает, что глобальное потепление – выдумка экологов. Но когда Лутц занял должность в переживающей кризис корпорации «Джэнерал Моторс» и газета «Нью-Йорк Таймс» задала вопрос: чем его методы будут отличаться от методов его предшественников? – он ответил так: «Они будут в большей степени правополушарными… Я считаю, что наша компания работает в арт-бизнесе. Мы занимаемся искусством, индустрией развлечений, передвижной скульптурой – а по случайному совпадению еще и производим средства передвижения».

Давайте-ка остановимся и переварим этот комментарий. «Джэнерал Моторс» – детище даже не Информационного, а Индустриального века – занимается арт-бизнесом. Арт-бизнесом. А человек, который ведет эту компанию в правополушарный мир, – не какой-нибудь художник в берете, а бывший морской пехотинец семидесяти с лишним лет. Перефразируем «Буффало Спрингфилд»: здесь что-то происходит – и становится ясно что. Высокая концептуальность и глубокое проникновение перемещаются с периферии нашей жизни в самый центр.

Поступить в бизнес-школу Гарвардского университета легче легкого. Так, по крайней мере, могут считать абитуриенты, которые в прошлом году провалились при поступлении на факультет изящных искусств Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Если в Гарвардскую бизнес-школу было принято около десяти процентов подавших заявки, то на художественный факультет Калифорнийского университета попало всего три процента желающих. Почему? Да потому, что в мире, где даже «Джэнерал Моторс» занимается арт-бизнесом, диплом художника стал наилучшей рекомендацией. Менеджеры по персоналу все чаще в поисках талантов наведываются в ведущие художественные вузы – такие, как Род-Айлендская школа дизайна, Школа искусств Чикагского института, Академия искусств в Кранбруке, штат Мичиган. Такой подход зачастую бьет по интересам выпускников факультетов менеджмента. К примеру, в 1993 году шестьдесят один процент работников, принятых в консалтинговое агентство «Мак-Кинси», имели диплом по менеджменту. Меньше чем за десять лет эта цифра упала до сорока трех процентов: в «Мак-Кинси» утверждают, что непрофильное образование вовсе не мешает новым сотрудникам прекрасно справляться со своими обязанностями. По мере того как конкурс при поступлении на художественные факультеты растет, а их выпускники все чаще занимают ключевые посты в крупных корпорациях, правила игры меняются. Сегодня диплом художника – это диплом менеджера.

У этого явления две причины, и я описал их в предыдущей главе. Из-за аутсорсинга многие дипломированные менеджеры становятся «голубыми воротничками» нашего столетия: они появляются на многообещающем рынке труда лишь для того, чтобы наблюдать, как их рабочие места уплывают за океан. Инвестиционные банки, как мы уже выяснили, для проведения финансового анализа нанимают специалистов в Индии. По оценке консалтингового агентства «Эй-Ти Керни», за ближайшие пять лет американские финансовые компании переведут в «дешевые» страны (наподобие Индии) около полумиллиона рабочих мест. Как пишет «Экономист», работа, «которую некогда поручали амбициозным, но еще неопытным молодым сотрудникам, вкалывающим без устали ради того, чтобы сделать карьеру на Уолл-стрит или в лондонском Сити, теперь, благодаря оптоволоконным чудесам, уходит к их коллегам-индусам, работающим за меньшие деньги». А изобилие ориентирует мир бизнеса на то, что дифференцировать свои товары и услуги на современном переполненном рынке можно только одним способом: сделать их красивыми по форме и эмоционально привлекательными. Получается, что способность художника к созданию высокой концептуальности зачастую оказываются ценнее, чем легко воспроизводимые Л-ориентированные способности новичка, недавно получившего диплом менеджера.

За десять лет количество графических дизайнеров в США выросло в десять раз и вчетверо превысило количество инженеров-химиков. По сравнению с 1970 годом в Америке количество людей, зарабатывающих на жизнь писательским ремеслом, увеличилось на тридцать процентов, а количество тех, кто сочиняет или исполняет музыку, – на пятьдесят процентов. Около двухсот сорока американских университетов ввели у себя программы по «творческому письму», хотя еще двадцать лет назад их были считаные единицы. В современной Америке художников, дизайнеров и работников индустрии развлечений больше, чем юристов, бухгалтеров и аудиторов. (Яркое свидетельство наступления нового времени – компания, недавно открытая в Александрии, штат Виргиния. Куда податься законникам, если рутинная юридическая работа уходит в другие страны, а основную юридическую информацию можно найти в Интернете? Видимо, заняться «концептуальной» работой, вроде той, которую выполняют «Аниматоры в законе» – фирма по графическому дизайну, укомплектованная дипломированными юристами и выпускающая видео– и прочие визуальные материалы для юридической элиты, работающей в судах.)

В 2002 году Ричард Флорида, специалист по городскому планированию из университета Карнеги-Меллон, описал прослойку, составляющую в Америке тридцать восемь миллионов человек, которую он назвал «классом творческих работников» и которая, по его мнению, держит в своих руках ключи от американской экономики. И хотя границы области «творческой» работы Флорида нарисовал нечетко (он включил туда бухгалтеров-экономистов, страховых агентов и юристов-налоговиков), количественный рост этого класса трудно не заметить. Его доля на американском рынке труда выросла в два раза по сравнению с 1980 годом и в десять раз – за последние сто лет.

Похожие тенденции в отношении «концептуальных» видов деятельности заметны и в других странах мира. Британский аналитик Джон Хокинс, воспользовавшись более корректным определением «творческой работы» и включив в ее рамки пятнадцать различных индустрий (дизайн, исполнительское искусство, научные исследования и инновации, индустрию видеоигр и так далее), выяснил, что этот «творческий сектор» в Великобритании производит товаров и услуг на сумму почти в двести миллиардов долларов в год. Хокинс подсчитал, что через пятнадцать лет этот сектор во всем мире будет оцениваться в 6,1 триллиона долларов и сделает Нацию Общей Концептуальности одной из крупнейших экономик мира. А тем временем такие британские структуры, как Лондонская школа бизнеса и Йоркширская водопроводная компания, утвердили в своем штате должность художника. В штате компании «Юнилевер» работают живописцы, поэты и художники, рисующие комиксы; их задача – вдохновлять остальных сотрудников. У одного футбольного клуба в северном Лондоне есть свой штатный поэт.

Однако искусство в традиционном смысле слова – не единственное и даже не самое важное преимущество целостного сознания из тех, что рождаются у нас на глазах. Вернемся к программистам, этим рок-звездам Информационного века. Рутинная работа по созданию программ уходит за границу, что дает преимущества компьютерщикам, обладающим способностями к концептуальной деятельности. Пока Лалиты и Кавиты в разных уголках мира выполняют рутинные работы – пишут программы, занимаются техническим обслуживанием, тестированием и апгрейдом, программисты Концептуального века сосредоточатся на инновациях и нюансировке. В конце концов, перед тем как индийские программисты будут что-то обслуживать и тестировать, это «что-то» надо придумать и создать. Затем новое надо объяснить, подогнать под требования покупателя и вывести на рынок, а для всего этого требуются качества, которые не сводятся к умению работать по трафарету и соблюдать жесткие правила – тут нужна изобретательность, чутье и умение устанавливать человеческий контакт.

Когда в музеях будущего будут собирать экспонаты для выставки, посвященной американскому образованию XX века, у них будет из чего выбирать: лохматые учебники, пыльные доски, цельнолитые парты с причудливо изогнутыми поверхностями. Но будет один предмет, заслуживающий особого внимания. Я бы посоветовал в самом центре экспозиции выложить под сверкающее стекло безупречно отточенный карандаш № 2.

Если глобальный рынок вдруг столкнется с дефицитом карандашей № 2, может обрушиться вся американская система образования. Как только американский ребенок научится держать в руках эти деревянные палочки для письма, он начинает заполнять нескончаемые тесты, измеряющие его теперешние умения и возможный потенциал. В начальной школе мы оцениваем у детей интеллектуальный коэффициент (IQ). Проходит время, и мы измеряем их способности к чтению и математике, а потом сравниваем эти результаты с результатами по штату, по стране и по всему миру. Когда дети поступают в старшие классы, они готовятся к SAT’у – это пустыня, лежащая между ними и землей обетованной, где их ждет достойная работа и счастливая жизнь. Нет, SAT’ократия имеет свои преимущества, о которых я уже говорил, но есть у американской системы образования, построенной на тестах, и недостатки, которые стали очевидны лишь недавно.

«Emotional intelligence» (Эмоциональный интеллект), провел ряд исследований с тем, чтобы выяснить, в какой степени IQ (показатель, который, как и SAT, замеряет исключительно Л-ориентированные способности) важен для успешной карьеры. Как вы думаете, что показали эти исследования? Возьмите в руки карандаш № 2 и отметьте правильный ответ.

A. От 50 до 60 процентов;

B. От 35 до 45 процентов;

C. От 23 до 29 процентов;

D. От 15 до 20 процентов.

Правильный ответ: от 4 до 10 процентов (выбирать только из предложенных вариантов – тоже симптом доминирования Л-ориентированного мышления). Согласно Гоулману, IQ важен, когда человек только приступил к выбору той или иной специальности. К примеру, у меня слишком низкий IQ, чтобы я мог рассчитывать на карьеру астрофизика. Но если человек уже выбрал профессию, высокоразвитое Л-ориентированное мышление уже не имеет большого значения. На первый план выходят качества, которые сложно измерить количественно, – те самые упоминавшиеся выше способности, связанные с общей концептуальностью и глубоким проникновением: воображение, оптимизм и социальная гибкость. Исследования Гоулмана и группы «Хей» показали, например, что самые эффективные лидеры – люди, умеющие вызвать улыбку (в смысле: заставляющие улыбнуться шутке, а не вызывающие ироническую улыбку у окружающих). Такие люди шутя получают руководящие посты, причем в три раза чаще, чем их сумрачные и серьезные коллеги. (А за чувство юмора отвечает, прежде всего, правое полушарие – об этом будет речь в главе 8.) Только где вы видели формализованный тест, замеряющий уровень остроумия?

Вообще-то такой тест можно найти в Нью-Хэвене, штат Коннектикут, где профессор психологии Йельского университета разрабатывает альтернативный SAT. Профессор Роберт Штернберг назвал свой тест «Проект „Радуга“», который явно веселей тех мучительных тестов, которые всем нам приходилось заполнять в юности. В тесте Штернберга студентам дается пять пустых рамок из журнала «Нью-Йоркер» и в каждой предлагается нарисовать юмористический рисунок. Кроме того, надо написать рассказ, имея в распоряжении только название, придуманное составителем теста (например, «Кроссовки осьминога»). Еще дается несколько ситуаций из жизни (ты приходишь на вечеринку, где никто никого не знает, ты просишь друзей помочь тебе переставить мебель) и предлагается ответить, как себя поведут люди. И хотя «Проект „Радуга“» еще находится в стадии разработки, он уже в два раза точнее SAT’а прогнозирует, насколько хорошо студенты будут учиться в колледже. Более того: вечный разрыв между белыми студентами и представителями расовых меньшинств, вылезающий в SATах, в этом тесте заметно сокращается.

Тест Штернберга призван всего лишь дополнить SAT, а не заменить его. (Кстати, среди спонсоров его разработки – Совет по вступительным экзаменам, финансирующий SAT.) Да и сам SAT не так давно пересмотрели, включив в него письменное задание. Однако уже сам факт появления «Проекта „Радуга“» весьма примечателен. «Если ты плохо сдаешь [SAT], – говорит Штернберг, – общество блокирует тебе все пути к успеху, каким бы маршрутом ты ни шел». Однако сейчас все больше экспертов в сфере образования понимают, что эти препоны отсекают людей, чьи способности попросту не фиксируются SAT’ом.

В первую очередь это относится к способностям «глубокого проникновения» (то есть умению сочувствовать, заботиться и ободрять) – в Концептуальном веке именно они становятся ключевым компонентом многих профессий. Растет число профессионалов, которые заботятся о человеке, – консультантов-психологов, медсестер и сиделок. Развитые страны экспортируют рабочие места в области информационных технологий и одновременно импортируют медсестер из Филиппин и других азиатских стран. Из-за нехватки медсестер их заработки растут, а число сиделок-мужчин по сравнению с серединой 1980-х годов увеличилось вдвое. Подробнее мы поговорим об этом в главе 7.

По мере того как наша деятельность оказывается все больше связанной с общей концептуальностью и глубоким проникновением, самые серьезные изменения, которые несет с собой Концептуальный век, совершаются за пределами офисов – в наших сердцах и душах. Поиски высшего смысла и трансцендентных истин в наше время стали таким же обычным явлением, как большой двойной латте. Сегодня в Соединенных Штатах десять миллионов взрослых людей занимаются медитацией в том или ином варианте – это вдвое больше, чем десять лет назад. Йогу практикуют пятнадцать миллионов, что в два раза больше, чем в 1999 году. Американская массовая культура настолько поглощена духовными темами, что «ТВ-гайд» объявил о подъеме «трансцендентального телевидения».

Поколение родившихся в эпоху «Бэби-Бум» взрослеет, и население Японии и стран Евросоюза становится старше, что делает перемены особенно отчетливыми. «По мере того как люди вступают в пору зрелости, – пишет психолог Дэвид Вулф, – их мышление меняется от более абстрактного (левополушарная ориентация) к более конкретному (правополушарная ориентация), в результате чего обостряется чувство реальности, повышается эмоциональность и усиливается чуткость к человеческим отношениям» (слова в скобках принадлежат цитированному автору). Иначе говоря, чем старше становится человек, тем важнее для него ценности, которыми он пренебрегал в погоне за карьерой и обустройством семьи, – цель, внутренняя мотивация и поиски смысла.

И действительно, по утверждению двух исследователей, флотилия чутких искателей смысла жизни уже сходит на берег. В 2000 году Пол Рей и Шерри Рут Андерсон выявили общественную группу, которую окрестили «творцами культуры». Творцы культуры, утверждают они, составляют четверть взрослого населения Америки (грубо говоря, численность населения Франции). А черты людей этой группы во многом сходятся с элементами П-ориентированного подхода к жизни. К примеру, творцы культуры «настаивают на том, чтобы видеть картину в целом, – пишут авторы. – Им хорошо удается синтез». А еще они считают «эффективным „женский“ способ познания мира, то есть чуткость и симпатию к окружающим и умение вставать на точку зрения собеседника, отношение к чужому опыту и рассказам о себе как к ценному источнику познания, приверженность этике заботы».

Вступая в Концептуальный век, «дети Бэби-Бума» не могут не учитывать свой биологический возраст. Они понимают, что за плечами осталась большая часть жизни. А такая непреложная арифметика обостряет сознание. После десятилетий погони за деньгами этим людям богатство уже не кажется столь соблазнительным. Для них, как и для многих других, смысл жизни – это богатство нового века.

Что все это значит для меня и для вас? Как нам подготовиться к Концептуальному веку? В первом приближении ответ прост. В мире, который поставили вверх тормашками изобилие, Азия и автоматизация, в мире, где Л-ориентированное мышление все еще необходимо, но уже недостаточно, – в этом мире нам придется усовершенствовать П-ориентированное мышление и развивать способности, связанные с общей концептуальностью и глубоким проникновением. Нам остается то, чего специалисты за границей не могут сделать дешевле, а компьютеры быстрее и что отвечает эстетическим, эмоциональным и духовным запросам эпохи процветания. Но все это не удовлетворяет более глубокий уровень вопроса. Что конкретно мы должны сделать?

Ответ на этот вопрос занял у меня несколько лет. Отбросив все лишнее, я свел его к шести конкретным категориям, связанным с общей концептуальностью и глубоким проникновением, к шести человеческим способностям, которые понадобятся нам в новом веке. Я назвал их шестью чувствами. Дизайн. Сюжет. Симфония. Эмпатия. Игра. Смысл. Понять суть этих категорий и развить в себе эти шесть чувств вам поможет вторая часть этой книги.