Часть первая. Концептуальный век
Глава 1. Возрождение роли правого полушария
Сначала мне к пальцам цепляют электроды, чтобы выяснить, сильно ли я потею. Если я попытаюсь слукавить, меня разоблачит повышенное потоотделение. Потом меня подводят к откидному креслу. Оно обложено голубой гофрированной бумагой, вроде той, что шуршит под ногами, когда ты залезаешь на кушетку в кабинете врача. На лицо мне цепляют маску-клетку; она напоминает намордник, который был на Ганнибале Лекторе. Я дергаюсь. Это я зря. Лаборантка достает катушку скотча.
– Вы не должны шевелиться, – говорит она. – Нам придется зафиксировать вашу голову.
За стенами исполинского правительственного здания идет легкий мартовский дождь. А внутри – в самой середине зябкого подвального помещения – мне сканируют мозг. Я прожил со своим мозгом уже сорок лет, но никогда прежде, собственно говоря, его не видел. Я видел изображения и снимки чужих мозгов, но у меня не было ни малейшего понятия, как выглядит мой собственный и как он работает. Теперь же подвернулся случай.
Я уже довольно долго размышлял о том, как будет выглядеть наша жизнь в эту сумасшедшую эпоху, эпоху аутсорсинга и автоматизации, и в какой-то момент предположил: а не таится ли ключ к разгадке в устройстве нашего мозга? Вот почему я стал волонтером контрольной группы (медики называют это «здоровые волонтеры») в проекте Национального института психического здоровья, расположенного неподалеку от Вашингтона. По ходу исследования ученые собирались делать снимки моего мозга в рабочем и пассивном состоянии, а значит, совсем скоро мне предстояло увидеть орган, который последние сорок лет вел меня по жизни, а заодно, если повезет, разобраться в том, как нам всем лучше обустроить свое будущее.
Кушетка, на которой я лежу, торчит из середины «GE Singa 3 T» – одного из новейших устройств для магнитно-резонансной томографии (МРТ). Эта малышка стоимостью в два с половиной миллиона долларов с помощью мощного магнитного поля делает высококачественные снимки внутренних органов человеческого тела. Это колоссальная махина – примерно по два с половиной метра по всем параметрам, по восемь футов (1 фут = 30,5 см) с каждой стороны, и весом в шестнадцать тонн.
В центре машины – круглое отверстие, сантиметров шестьдесят в диаметре. Техники проталкивают мою кушетку через это отверстие в полое пространство – чрево этого чудовища. Руки у меня прижаты к бокам, а потолок – всего в двух дюймах (1 дюйм = 2,5 см) от носа, поэтому ощущение такое, что меня затолкнули в торпедную трубу и там забыли.
– ЧЧЧКК! ЧЧЧКК! ЧЧЧКК! – говорит машина. – ЧЧЧКК! ЧЧЧКК! ЧЧЧКК!
Звуки и ощущения такие, словно на мне каска, по которой снаружи кто-то постукивает. Потом до меня доносится вибрирующее «жжжжж», потом молчание, потом снова «жжжжж» и снова молчание. Примерно через полчаса снимок моего мозга готов. К моему легкому разочарованию, он практически ничем не отличается от всех прочих мозгов, которые я видел в учебниках. По центру проходит тонкая поперечная линия, разделяющая мозг на две одинаковые по виду секции. Это черта настолько заметная, что именно о ней в первую очередь упоминает невролог, когда исследует снимки моего (увы, абсолютно типичного) мозга. «Полушария мозга, – пишет он, – чрезвычайно симметричны». Это значит, что полуторакилограммовый комок в моем черепе (как и полуторакилограммовый комок в вашем) поделен на две взаимосвязанные половины. Одна половина называется правым полушарием, вторая – левым. На вид они не отличаются друг от друга, но по структуре и функциям они разные, что вот-вот должен был продемонстрировать следующий этап моей службы в должности подопытного кролика в неврологическом отделении.
Первичное сканирование мозга напоминало позирование художнику. Я откидываюсь, мозг позирует, машина рисует портрет. Конечно, такие изображения сами по себе ценны для науки, но новейшая технология (так называемая функциональная магнитно-резонансная томография – фМРТ) позволяет делать снимки работающего мозга. Экспериментатор просит подопытного, лежащего в чреве аппарата, сделать что-нибудь – напеть мелодию, выслушать анекдот, отгадать загадку – и следит, к каким участкам мозга приливает кровь. Получаются изображения, где цветными пятнами обозначены активные участки – спутниковый метеорологический снимок, показывающий места скопления мозговых туч. Эта технология совершила подлинный переворот в биологии и медицине, позволив глубже проникнуть в механику самого разнообразного человеческого опыта – начиная с дислексии у детей и механизма возникновения болезни Альцгеймера и заканчивая реакцией родителей на крик младенца.
Лаборанты снова заталкивают меня в эту консервную банку, напичканную электроникой. На этот раз там установлена штуковина, похожая на перископ, – через нее мне виден экран для слайдов, находящийся снаружи. В правой руке у меня маленький тумблер, провода от которого идут к компьютерам. Экспериментаторы заставят мой мозг работать – и подарят мне превосходную метафору для описания тех качеств, которые понадобятся нам, чтобы добиться успеха в XXI веке.
Задача у меня простая. Мне показывают на экране черно-белый снимок человека, на лице которого застыла гримаса отчаяния. (Женщина, у которой такой вид, словно ей наступил на ногу Яо Мин. Или парень, который вышел на улицу и вдруг сообразил, что забыл надеть штаны.) Потом лицо исчезает, а вместо него появляются две фотографии другого человека. Я должен нажать одну из клавиш на тумблере и таким образом просигнализировать, в каком случае его лицо выражает те же эмоции, что были у предыдущих персон.
Я нажимаю на правую клавишу, потому что эмоции на правом лице – те же, что и на предыдущей фотографии. Задача, с которой справился бы даже безмозглый (извините за каламбур).
Когда тест на выявление эмоциональных соответствий заканчивается, мы переходим к следующему тесту – на восприятие. Экспериментаторы показывают мне сорок восемь цветных фотографий, одну за другой, как в слайд-шоу. Я нажимаю на правую или левую клавишу в зависимости от того, где происходит действие – в помещении или на улице. Эти снимки тяготеют к двум крайностям. Часть из них – странные и тревожные, другие – банальны и не вызывают никаких эмоций. К примеру, такая последовательность: кофейная чашка на стойке в кафе, группа людей размахивает оружием, унитаз, переполненный фекалиями, электрическая лампа, несколько взрывов.
А я нажимаю на правую клавишу, потому что действие происходит в помещении. Задача, требующая некоторого внимания, но абсолютно не требующая напряжения. Как и предыдущая.
Однако то, что творится с моим мозгом, свидетельствует совсем о другом. Когда сканы мозга появляются на мониторе, становится видно: когда я смотрю на мрачное лицо, то правая сторона моего мозга резко активизируется, приводя в действие другие участки этого полушария. Когда я смотрю на страшные картинки, мозг, наоборот, отражает поддержку левого полушария. Разумеется, оба полушария, так или иначе, работали над всеми заданиями. И я, выполняя каждое из них, не чувствовал никакой разницы в субъективных ощущениях. Однако фМРТ ясно показала, что на снимки с человеческими лицами правое полушарие реагировало активнее левого, а когда я видел плохих парней с пистолетами и прочие страшилки, ведущая роль переходила к левому полушарию.
Почему так?
Правое-левое
Наш мозг – удивительное устройство. Обычный мозг состоит примерно из ста миллиардов клеток, каждая из которых связана и взаимодействует со своими коллегами (до десяти тысяч клеток на каждую). Вместе они образуют сложнейшую сеть примерно из одного квадриллиона (1015) связей, которые управляют тем, как мы разговариваем, едим, дышим и двигаемся. Джеймс Уотсон, удостоенный Нобелевской премии за участие в открытии ДНК, говорил, что человеческий мозг – «самое сложное из всего, что нам известно в нашей Вселенной». (А Вуди Аллен называл его «мой второй любимый орган».)
Но при всей сложности устройства мозга его общая топография проста и симметрична. Биологи уже давно знают про линию Мейсона – Диксона, разделяющую мозг на два участка. Однако научный истеблишмент на удивление долго считал эти участки различными, но неравноценными. Господствовала теория, в соответствии с которой левая часть считалась более важной, потому что именно она делает нас людьми. Правую же часть считали подчиненной, некоторые даже принимали ее функцию за пережиток более ранней стадии человеческого развития. Левое полушарие отвечает за рациональное мышление, анализ и логику – функции, которых естественно ожидать от мозга. Правое полушарие в их представлении – немое, отвечающее за нелинейное мышление и инстинкты; рудимент органа, который некогда был предназначен природой для целей, которые человеческий род уже перерос.
Еще в эпоху Гиппократа врачи считали, что левая сторона – та, на которой находится сердце, – важнее правой. В 1800-е годы ученые стали собирать данные в поддержку этой точки зрения. В 1860 году французский невролог Поль Брока установил, что участок левого полушария отвечает за речевые способности. Десять лет спустя немецкий невролог по имени Карл Вернике сделал такое же открытие относительно способности понимать речь. Благодаря этим открытиям на свет родился убедительный и удобный силлогизм. Язык отличает человека от животных. За владение языком отвечает левое полушарие. Следовательно, левое полушарие делает нас людьми.
Этот взгляд господствовал на протяжении большей части следующего столетия – пока Роджер У. Сперри, ученый с негромким голосом из Калифорнийского технологического университета, не изменил привычный взгляд на наш мозг и на нас самих. Сперри обследовал пациентов, которые страдали эпилептическими припадками и которым пришлось удалить мозолистое тело – плотный узел, состоящий примерно из трехсот миллионов нервных волокон и связывающий два полушария головного мозга. После серии экспериментов с этими пациентами, у которых мозг был, так сказать, рассечен, Сперри убедился, что традиционный взгляд теперь не выдерживал критики. Да, наш мозг разделен на две части. Однако, как формулировал сам Сперри: «Так называемое подчиненное, или малое, полушарие, которое мы прежде признавали неграмотным и интеллектуально неполноценным – а некоторые специалисты даже отказывались считать разумным, – в действительности оказалось главным членом мозговой семьи там, где речь идет о выполнении определенных интеллектуальных задач». Иными словами, правое полушарие вовсе не было менее значимым, просто оно было не таким, как левое.
«По-видимому, существует два способа мышления, – писал Сперри, – представленные соответственно левым и правым полушариями». Левое полушарие мыслит последовательно, преуспевает в анализе и управляет речевым общением. Правое полушарие мыслит холистически, распознает образы и интерпретирует эмоции и невербальные выражения. Оказалось, что люди в некотором смысле – о двух головах.
Это исследование принесло Сперри Нобелевскую премию за заслуги в области медицины и навсегда изменило некоторые традиции в психологии и неврологии. Когда в 1994 году Сперри умер, «Нью-Йорк Таймс» назвала его человеком, «перевернувшим традиционный стереотип о доминирующей роли левого полушария». Он был из числа тех редких ученых, добавила «Таймс», «чьи выводы вошли в фольклор».
Что касается продвижения идей из лаборатории в гостиные, то у Сперри были помощники. Прежде всего, это Бетти Эдвардс, преподавательница искусства из Калифорнийского государственного университета. В 1979 году Эдвардс опубликовала замечательную книгу о рисовании в режиме правого полушария. Эдвардс отвергла устоявшееся мнение, что у некоторых людей отсутствует художественный талант.
«На самом деле рисовать не очень сложно, – писала она. – Видеть – вот в чем проблема». А ключ к видению – настоящему видению – в том, чтобы обуздать высокомерного всезнайку – левое полушарие – и дать возможность более непосредственной правой части мозга творить чудеса. И хотя некоторые упрекали Эдвардс в примитивизации научного знания, ее книга стала бестселлером и обязательным атрибутом классов рисования (о технике Эдвардс мы поговорим в главе 6).
Благодаря новаторским исследованиям Сперри, талантливой популярной книге Эдвардс и появлению таких технологий, как фМРТ, позволивших ученым наблюдать мозг в действии, в общем и целом правое полушарие сегодня получило права гражданства. Оно существует. Оно значимо. Оно делает нас людьми. Ни один специалист, достойный своей ученой степени, не пытается это оспаривать. Однако за пределами неврологических лабораторий и клиник, где делают снимки мозга, о правом полушарии по-прежнему бытуют два мифа.
Мифы
Эти мифы противоположны по смыслу, но одинаковы по наивности. Первый изображает правое полушарие как спасителя, второй – как вредителя.
Адепты концепции о спасителе усвоили научную информацию о правом полушарии и мгновенно перескочили от его восстановления в правах к преклонению перед ним. Они считают правое полушарие сосудом всего, что есть в человеке хорошего, честного и благородного. Нейролог Роберт Орнштайн так писал об этом в книге «Правый ум» (одной из лучших на эту тему): «Многие популярные авторы писали, что правое полушарие – ключ к расширению человеческого сознания, преодолению последствий травм, излечению от аутизма и прочая и прочая. Нас спасет правое полушарие. Оно – вместилище творческого начала, души и даже удачных кулинарных рецептов».
Ох. Уже много лет поклонники теории «спасителя» пытаются убедить нас в достоинствах правополушарной кулинарии и правополушарной диеты, правополушарного инвестирования и правополушарной бухгалтерии, правополушарного бега трусцой и правополушарной верховой езды, не говоря уже о правополушарной нумерологии, правополушарной астрологии и правополушарном сексе, в результате которого на свет появятся дети, которых ждет великое будущее, потому что они будут питаться правополушарными злаками, играть в правополушарные кубики и смотреть правополушарные фильмы. Порой во всех этих книгах, продуктах и семинарах попадается парочка здравых идей – но в общем и целом это просто бред. Хуже того, лавина ни на чем не основанной дребедени в духе «нью-эйдж», как правило, не объясняет широкой публике специфику правого полушария, а лишь затемняет суть дела.
Отчасти как реакция на поток чепухи о правом полушарии возникла другая, противоположная, крайность. Сторонники этой точки зрения скрепя сердце признают существенную роль правого полушария, но считают при этом, что культивирование так называемого правополушарного мышления грозит подорвать экономический и социальный прогресс, который возможен лишь при опоре на силу логики.
Функции правого полушария – интерпретация эмоционального содержания, интуитивистский подход к решению проблем, холистическое восприятие – все это, конечно, очень мило, но годится лишь как приправа к главному блюду – разуму. От животных нас отличает способность к аналитическому мышлению. Именно в ней наша уникальность. Все прочие способности не просто другие, они хуже. Если же мы будем уделять слишком много внимания розам-мимозам и вздохам-ахам, то в конечном итоге мы загоним себя в тупик – и тогда плохи наши дела. «Все сводится к тому, – сказал Сперри незадолго до своей смерти, – что современное общество [по-прежнему] подвергает правое полушарие дискриминации». В основе концепции «вредителя» лежит все та же старая мысль: правое полушарие, конечно, делает свое дело, но по рангу оно все-таки ниже левого.
Увы, правое полушарие – и не спаситель, и не вредитель. Истина, как это часто случается с истиной, намного сложнее.
Факты
Неверно считать, что полушария работают по принципу двухпозиционного переключателя: когда одно начинает загораться, второе гаснет. Оба участвуют практически во всем, что мы делаем. «Можно сказать, что при выполнении определенных функций одни участки мозга более активны, чем другие, – поясняет медицинский учебник, – однако нельзя утверждать, что эти функции локализованы в определенных областях». И все-таки нейробиологи сходятся на том, что правое и левое полушария по-разному участвуют в наших действиях, восприятии мира и реакциях на внешние факторы. (И эти различия, как выясняется, могут серьезно помочь нам в организации частной и профессиональной жизни.) Работу полушарий изучали три с лишним десятилетия, и сделанные в этот период открытия можно свести к четырем ключевым моментам.
1. Левое полушарие контролирует правую сторону тела, правое полушарие – левую сторону тела.
Поднимите правую руку. Я не шучу: если можете, подержите ее высоко в воздухе. В этом движении участвует ваше левое полушарие (точнее, определенный центр в этой области). Теперь, если можете, топните левой ногой. В этом движении участвует определенный центр в правом полушарии. Нашему мозгу свойственна контралатеральность – это значит, что каждое полушарие связано с функциями главным образом противоположной стороны тела. Именно поэтому после инсульта в правой половине мозга человеку трудно шевелить левой стороной тела, а инсульт в левой половине – ведет к нарушению функций правой стороны тела. Около девяноста процентов населения земного шара – правши, и это значит, что у всех этих людей левое полушарие контролирует основные двигательные функции – управляет тем, как они пишут, едят и двигают компьютерную мышь.
Контралатеральность проявляется не только в тех случаях, когда мы расписываемся или бьем ногой по мячу, но и тогда, когда мы двигаем головой или глазами. Вот еще одно упражнение. Медленно поверните голову налево. В этот раз движением руководило главным образом правое мозговое полушарие – противоположная движению сторона. Теперь медленно поверните голову направо. Этим процессом управляло левое полушарие. Теперь подумайте (любой половиной мозга, какой захотите) о своем движении в данную минуту – медленном движении головой и глазами слева направо (ведь именно это вы сейчас и делаете). В западных языках буквы и слова идут слева направо, а значит, при чтении и письме задействуется левое полушарие. Письменность, созданная древними греками примерно в 550 году до н. э., способствовала закреплению доминирующей роли в этом действии за левым полушарием (по крайней мере, на Западе) и повлияла на формирование «алфавитного мышления», как назвал его гарвардский филолог-классик Эрик Хэвлок. Нет ничего странного в том, что левому полушарию отведена ведущая роль в этой игре, так как только эта половина мозга умеет устанавливать собственные правила.
2. Левое полушарие обрабатывает информацию последовательно, правое полушарие – одновременно. Задумайтесь о другом аспекте алфавитного мышления: оно обрабатывает звуки и символы в последовательности. Когда вы читаете это предложение, вы начинаете со слова «когда», потом переходите к «вы», расшифровывая каждую букву, каждый слог – и так все слова одно за другим. Это еще одна способность, в которой преуспевает левая часть вашего мозга. Вот что об этом говорят, выстроившись один за другим, слова из учебника по нейробиологии: Левое полушарие особенно хорошо умеет распознавать серийные явления, то есть явления, элементы которых расположены один за другим, и контролировать последовательное поведение. Кроме того, левое полушарие участвует в контроле за серийным поведением. Серийные функции, осуществляемые левым полушарием, включают в себя речевую деятельность – произношение, распознавание речи других людей, чтение и письмо.
Напротив, правое полушарие не выстраивает элементы в шеренгу. Его уникальный талант состоит в том, чтобы одновременно интерпретировать различные явления. Эта часть нашего мозга «специализируется на видении множества разных вещей одновременно: на том, чтобы увидеть все части геометрической фигуры и опознать ее форму; увидеть все элементы ситуации и понять ее смысл».
Это свойство правого полушария делает его особенно важным при интерпретации мимики. И оно же дает людям существенное преимущество перед компьютерами. К примеру, компьютер «iMac», на котором я печатаю это предложение, способен выполнять миллион математических действий в секунду, что намного превышает способность самого развитого левого полушария на нашей планете. Но даже самый мощный в мире компьютер не способен отличать людей по лицу, хотя бы приблизительно, с той скоростью и точностью, как это умеет мой маленький сын. Различие между последовательным и одновременным можно представить себе так: правое полушарие – это картинка, левое полушарие – тысяча слов.
3. Левое полушарие специализируется на тексте, правое полушарие – на контексте.
У большинства людей язык формируется в левом полушарии (так происходит у девяносто пяти процентов правшей и семидесяти процентов левшей; у некоторых людей – это около шести процентов от всего числа – языковые функции распределены более сложным образом). Однако это не значит, что вся ответственность лежит только на левом полушарии. Происходит иначе: функции обеих частей мозга являются взаимодополняющими.
Представьте себе такую ситуацию: вечером вы с женой готовите ужин, и вдруг в самый разгар процесса ваша спутница жизни обнаруживает, что вы забыли купить самый важный в этом рецепте ингредиент. Она хватает ключи от машины, поджимает губы и зловеще цедит: «Я еду в магазин». Практически всякий человек, не имеющий нарушений мозга, сделает из этих слов два вывода: первый – жена едет в «Сейфвей», второй – она вне себя от ярости. Первый вывод родился в левом полушарии – оно расшифровало звуки и синтаксис произнесенной фразы и восприняло ее буквальное значение. Однако именно в правом полушарии интерпретируется второй аспект реплики: кажущиеся нейтральными слова «Я еду в магазин» на самом деле вовсе не нейтральны. Пылающий взгляд и недобрая интонация свидетельствуют о том, что ваша жена в бешенстве.
Люди, у которых одна из половин мозга повреждена, не способны прийти к этому двойному заключению. Человек, у которого отключено правое полушарие и функционирует только левое, услышит реплику и поймет, что ваша жена сейчас поедет в магазин, но ее гнев и раздражение, вызванные предстоящей поездкой, останутся неосознанными. Человек, у которого повреждено левое полушарие, а, следовательно, функционирует только правое, поймет, что женщина, с которой вы разговариваете, рассержена, но при этом не поймет, куда она только что ушла.
Эти различия сохраняются не только при распознавании речи, но и при произношении (воспроизведении). Пациенты, у которых повреждены какие-то участки правого полушария, могут разговаривать членораздельно, соблюдая правила грамматики и пользуясь общепринятым словарем. Однако, как пишет британский психолог Крис МакМанус в своей удостоенной различных премий книге:
«Правая рука, левая рука», «их речь <…> не является нормальной: она лишена мелодических и просодических компонентов, регулирующих повышение и понижение тона, ускорение и замедление темпа, усиление и ослабление звука, эмоциональность и логические ударения. Речь без просодики похожа на компьютерные голоса, которые звучат в телефонных автоответчиках».
Слегка упрощая, можно сказать, что левое полушарие регулирует то, что сказано, в то время как правое определяет то, как сказано, – то есть управляет невербальными, зачастую эмоциональными сигналами, посылаемыми взглядом, мимикой и интонацией.
Однако разница между функциями правого и левого полушария вовсе не ограничивается противопоставлением вербального и невербального. Оппозиция текст/контекст, впервые предложенная Робертом Орнштайном, распространяется намного шире. Например, существуют письменные языки, в большой степени ориентированные на контекст. В таких языках, как арабский или иврит, часто пишутся только согласные – предполагается, что читатель сам восстановит гласные в зависимости от того, о чем идет речь. Если мы прочтем на таком языке что-нибудь вроде «рздвт жчк», то будем вставлять гласные, в зависимости от общего смысла, связанного то ли с контролем за популяцией насекомых («раздавить жучка»), то ли с выгуливанием собаки в холодную погоду («раздевать Жучку»). В языках, где читателю приходится восстанавливать гласные буквы, в отличие от английского, слова пишутся справа налево. А как говорилось чуть выше, движением глаз справа налево управляет правое полушарие мозга.
Контекст важен и на других уровнях языка. Например, многочисленные исследования показали, что правое полушарие отвечает за способность распознавать метафоры. Если вы скажете мне, что у Хозе сердце величиной с Монтану, то мое левое полушарие мгновенно сообразит, кто такой Хозе, что такое сердце и какова площадь Монтаны. Но когда буквальное значение этой фразы окажется невозможным (как же сердце величиной в сто сорок семь тысяч квадратных миль может уместиться в грудную клетку Хозе, размеры которой намного скромнее?), оно «призовет на помощь» правое полушарие, чтобы то обработало эту нестыковку. И правое полушарие «объяснит» левому, что дело не в том, что у Хозе необычная анатомия, а в том, что Хозе – великодушный и любвеобильный человек. «Ни одна половина мозга… не совершает работу без помощи другой, – пишет Орнштайн. – Нам необходимо, чтобы текст нашей жизни был погружен в контекст».
4. Левое полушарие анализирует детали, правое полушарие синтезирует целостную картину.
В 1951 году Исайя Берлин написал статью с вызывающим зевоту названием «Исторический скептицизм Льва Толстого». Издателю эта статья понравилась, но заголовок вызвал ужас, и он поменял его на более броский – «Еж и лиса», – имея в виду греческую поговорку: «У лисы уловок разных целый короб, у ежа всего одна, зато какая!» Статья под новым названием помогла Исайе Берлину прославиться, а образ, использованный в заголовке, поможет нам охарактеризовать четвертое различие между двумя половинами мозга. Левая сторона – лиса, правая сторона – еж.
«В целом левое полушарие участвует в анализе информации, – говорит учебник по нейробиологии, – в то время как правое специализируется на синтезе; ему лучше удается совмещать разрозненные элементы, воспринимая их в качестве единого целого». Анализ и синтез, возможно, наиболее фундаментальные способы обработки информации. Можно разбить целое на составные части, а можно собрать отдельные элементы в единую картину. Обе функции существенно важны для человеческого мышления, но ими управляют разные участки мозга. Роджер Сперри отметил это ключевое различие в статье, написанной им (в соавторстве с Джерри Леви-Арьести) в 1968 году:
«Научные данные свидетельствуют, что немое, малое [правое] полушарие специализируется на восприятии гештальта, главным образом осуществляя синтез поступающей информации. Говорящее, основное полушарие, напротив, действует в большей степени логическими, компьютерными методами. Его язык не адекватен мгновенному комплексному синтезу, которого добивается правое полушарие».
Левое полушарие сводит информацию к частным ответам, правое образует из нее гештальт, левое сосредоточено на категориях, правое – на взаимосвязях, левое способно улавливать детали, но только правое может создать цельную картину.
Все это опять возвращает нас к сканам мозга.
Страх и ненависть в амигдалах
Неподалеку от центральной части мозга разместились две миндалевидные структуры, которые служат для мозга своего рода министерством внутренней безопасности. Они называются мозжечковыми миндалинами, или амигдалами, и играют решающую роль при обработке эмоций – прежде всего страха. Поскольку одна амигдала локализована в левом полушарии, а другая в правом, они неустанно отслеживают возможные угрозы. Неудивительно, что, когда я лежал в аппарате для МРТ и рассматривал гримасничающих людей и страшные сцены, мои амигдалы подавали сигналы тревоги. Но вот какая из амигдал – правая или левая – включала сирену, в значительной степени зависело от снимков, которые я рассматривал.
Впоследствии на сканах мозга было видно: когда я смотрел на фотографии лиц, активизировались обе амигдалы, но правая была намного активней, чем левая; когда я смотрел на снимки со страшными сценами, левая амигдала была активнее правой. Как выяснилось, это полностью соответствует тому, что известно о двух полушариях мозга.
Почему же левая амигдала активнее реагировала при сигналах о ситуациях, чем о лицах? Да потому что для корректной обработки информации о каждой ситуации необходимо быстрое пошаговое осмысление, в котором преуспевает левое полушарие. Поразмышляйте над снимком с пистолетом, и у вас развернется логическая цепочка: «Это пистолет. Пистолет опасен. Человек направил пистолет на меня. Это угрожающая ситуация». В этот момент моя левая амигдала, образно говоря, вскакивает со стула, разбивает стекло и нажимает на кнопку тревоги. Когда же я рассматривал лица, левая амигдала, напротив, вела себя относительно спокойно (проявляла умеренную активность). Дело в том, что правое полушарие, как подтверждали бесчисленные исследования, специализируется и на распознавании образов, и на интерпретации эмоций. Эта способность основана не на последовательном, аналитическом рассуждении (мы ведь не смотрим сначала на глаза, потом на нос, потом на зубы и так далее), а на умении интерпретировать части лица одновременно и синтезировать различные детали в единый образ.
Есть и другие причины, объясняющие несходство реакций. Человек понимает, что наставленный на него пистолет представляет собой угрозу, и при этом опирается на какие-то известные ему вещи. Согласно Ахмаду Харири – нейробиологу, возглавлявшему то направление проекта Института здоровья, в котором участвовал я, – реакция на подобные изображения, «по всей вероятности, вырабатывается благодаря опыту и социальным взаимодействиям, а следовательно, связана если и не исключительно, то преимущественно с реакциями участков левого мозгового полушария». Если бы я показал этот снимок человеку, который никогда не видел пистолета и поэтому не знает, что он опасен, то наиболее вероятной реакцией был бы не страх, а недоумение. А вот если бы я показал снимок лица белой женщины человеку, который никогда не видел белой женщины или вообще никого, кроме жителей своей деревни, то он, скорей всего, понял бы выражение лица на снимке. Профессор Калифорнийского университета Пол Экман разработал эту серию снимков (она называется «Система кодировки лицевой активности»), и мы познакомимся с ним в главе 7. За тридцать пять лет исследовательской работы, в ходе которой он тестировал снимки на самых разных испытуемых – от университетских студентов до представителей отдаленных племен Новой Гвинеи, – он пришел именно к такому выводу: «Ни разу не бывало, чтобы большинство представителей двух различных культур приписывали различные эмоции одному и тому же выражению лица».
Итак, оказалось, что мой мозг не только стандартно выглядит, он и функционирует стандартно. Обе части работают слаженно – и при этом каждая выполняет свою работу. Левое полушарие отвечает за логику, последовательность, язык и анализ, правое обеспечивает синтез, эмоциональную выразительность, контекст и целостный образ.
Новое целостное сознание
Все люди делятся на две группы, – утверждает старая шутка, – на тех, кто уверен, что все на свете делится на две группы, и на всех остальных. По-видимому, для человеческих существ естественно видеть мир через пары противопоставлений. Восток и запад. Марс и Венера. Логика и эмоция. Левое и правое. Но в большинстве систем мы не можем остановить свой выбор на какой-то одной из составляющих – более того, такой выбор может быть опасен. К примеру, логика без эмоций – это мертвенное существование в духе Спока. Эмоция без логики – слезливый, истеричный мир, где часы никогда не идут точно, а автобусы никогда не приходят вовремя. В конечном счете инь всегда нуждается в ян.
Все это оказывается особенно верным, если речь заходит о работе полушарий мозга. Они составляют ансамбль, две половины оркестра, и если музыканты одной из них вдруг упакуют инструменты и уйдут домой, то остальные сыграют что-то чудовищное. МакМанус пишет:
«Как бы ни было заманчиво порассуждать о правом и левом полушарии в отдельности, на самом деле полушария – две части единого мозга, предназначенные для стройной и слаженной работы в составе цельного мозга. Левое полушарие умеет совершать логические операции, а правое обладает знаниями о мире. Сложим их вместе – и получим мощную мыслительную машину. Будем использовать по отдельности – и получим нелепый или бессмысленный результат».
Иными словами, наше здоровье, счастье и успех зависят об работы обоих полушарий.
Однако различия в функционировании правого и левого полушарий служат яркой метафорой для описания того, как разные люди и организации устраивают свою жизнь. Есть люди, которым больше свойственно логическое, последовательное, компьютерное мышление, и они обычно становятся юристами, бухгалтерами и инженерами. Другие больше тяготеют к мышлению холистическому, интуитивному и нелинейному, и они становятся изобретателями, артистами и воспитателями. Кроме того, эти личностные склонности лежат в основе тех принципов, в соответствии с которыми строятся и живут семьи, институции и сообщества.
Первый вид мышления мы назовем Л-ориентированным. Способ обработки информации и подход к жизни, свойственные левому полушарию мозга, выражаются в последовательности, грамотности, функциональности, текстуальности и аналитике. Такое мышление господствует в Информационном веке и имеет символическое воплощение в виде программиста, которого ценят в прагматичных конторах и награждают наивысшими баллами в школах и институтах. Такой деятель управляем левополушарными процессами и ориентирован на левополушарные результаты. Противоположный стиль мышления мы назовем П-ориентированным. Способ обработки информации и подход к жизни, свойственные правому полушарию мозга, выражаются в одновременности, метафоричности, эстетике, контексте и синтезе. Такое мышление недооценивается в Информационном веке и имеет символические воплощения в виде художника и медсестры, которые проходят по низшему разряду в организациях и получают неважные оценки в школах и институтах. Такой деятель управляем правополушарными процессами и ориентирован на правополушарные результаты.
Разумеется, для того чтобы жизнь была полноценной, а общество – эффективным и справедливым, необходимы оба подхода. Однако уже то, что я чувствую обязанность подчеркивать это очевидное обстоятельство, лишний раз доказывает, насколько сильна над нами власть упрощенного, бинарного мышления. Многие, вопреки всем научным данным, обожествляют правое полушарие, но все-таки противоположная крайность остается более сильной. В целом наша культура склонна ценить Л-ориентированное мышление выше, чем его напарника, относиться к нему серьезнее, а противоположный тип мышления считать не лишенным пользы, но все-таки второстепенным.
Но сейчас положение дел меняется и, меняясь, обещает придать нашей жизни совершенно иные очертания. Мышление в формате левого полушария привычно воспринимается в положении за рулем, а мышление в формате правого – на пассажирском сиденье. Сегодня же П-ориентированное мышление – это объект, который неожиданно выхватывает руль, жмет на газ и принимает решение, куда ехать и каким маршрутом. Л-ориентированные способности (те, что измеряются SAT’ами и высоко ценятся в деловом мире) по-прежнему нужны, но их одних уже недостаточно. А П-ориентированные способности, которыми так часто пренебрегали или упускали из виду (художественные склонности, эмпатия, умение мыслить перспективно и искать в жизни высший смысл), с течением времени все больше будут определять, кто вырвется вперед, а кто будет плестись в хвосте. Эти перемены пугают и вдохновляют одновременно, и в следующей главе я объясню, какие причины вызвали их.
