Глава 1. Из гнезда Петрова

Их было пять – русских принцесс, юных девушек, с помощью которых великий царь Петр I «ничтоже сумняшеся» решал свои политические дела, выдавая их замуж за европейских принцев. Правда, выдал только четверых, пятую не успел… Пятая взошла на трон под именем императрицы Елизаветы I. Впрочем, императрицей стала и ее двоюродная сестра Анна Иоанновна – выданная замуж на редкость неудачно.

Судьба причудливо тасует свои карты! По русской традиции дочерей царя Ивана называют Ивановнами, а по придворному, церковно-торжественному – Иоанновнами, дочерей царя Петра Великого – Петровнами. У Ивана дочерей трое: Екатерина Иоанновна – будущая герцогиня Мекленбургская; Анна Иоанновна – будущая герцогиня Курляндская, а затем императрица Российская, а еще есть Прасковья Иоанновна, судьба которой всегда оставалась в тени судеб ее сестер. И у Петра – двое: Елизавета Петровна, будущая императрица, и Анна Петровна, которая проживет короткую и трагическую жизнь, станет объектом множества интриг, выйдет замуж за герцога Карла-Фридриха Шлезвиг-Гольштейн-Готторпского и родит будущего царя с не менее трагической судьбой…

Первыми оставили родину Ивановны.

Начнем издали, то есть с азбучной информации. Некоторые читатели и без меня все помнят, другие знали, но забыли. Словом, не мешает поновить школьные знания.

Царь Федор Алексеевич скончался в 1682 году двадцати лет отроду бездетным. После его смерти осталось два брата, два претендента на престол: шестнадцатилетний Иван (сын царя Алексея от Милославской) и десятилетний Петр (от Натальи Нарышкиной). Неизбежно образовались две партии, два противоборствующих клана: Милославских (во главе с царевной Софьей) и Нарышкиных.

По старшинству трон принадлежал Ивану, но тот был слаб здоровьем, косноязычен, страдал цингой и главное – «скорбен головой», как говорили в то время.

Партия Нарышкиных предложила патриарху Иоакиму обратиться к народу с Красного крыльца в Кремле: кому быть царем – Петру или Ивану?

Народ прокричал Петра.

Но Милославские не желали сдаваться. В Москве вспыхнул страшный Стрелецкий бунт, в результате которого на трон посадили обоих малолетних братьев при регентстве (до того как отроки «войдут в срок») великой княжны Софьи Алексеевны.

Заняв трон, Софья решила немедленно женить расслабленного и немощного духом Ивана. Пишут, что этот умный совет дал правительнице ее фаворит Василий Голицын. Он размышлял так: «Царя Иоанна женить, и когда он сына получит, кой натурально имеет быть наследником отца своего, то нетрудно сделаться может, что Петр принужден будет принять чин монашеский, а она, Софья, опять за малолетством Иоаннова, пребудет в том же достоинстве, которое она желает».

Иван и не думал о женитьбе, но с правительницей не поспоришь. Собрали ярмарку невест. По обычаю того времени свезли к Кремлю боярышень из самых лучших семей. Легенда гласит, что Иван сам выбрал невесту. Поднял руками свои отечные непослушные веки и углядел статную, круглолицую, с ямочками на щеках красавицу – Прасковью Федоровну Салтыкову. Ей он и отдал платок со свадебный перстень. Свадьба состоялась в 1684 году. Невесте было двадцать, жених был на два года моложе.

Венчал сам патриарх Иоаким с ключарем и тремя диаконами. Он же читал напутствие молодым: «У мужа быть в послушании, друг за друга не гневайтесь, покорно выноси гнев супруга. Если он за какую-нибудь вину поучит тебя слегка жезлом, так он глава в доме…» – и так далее, и тому подобное. Салтыковы принадлежали к знатнейшей и древнейшей фамилии государства, их предки играли важные роли в делах военных и гражданских, занимая высокие посты. Теперь одна из Салтыковых вышла в царицы. Родня Прасковьи Федоровны ликовала.

После свадьбы молодые поселились в Кремле, в теремах, выстроенных уже при царевне Софье. По обычаю царь и царица занимали разные покои. «…А когда случится быти опочивать им вместе, и в то время царь посылает по царицу, велит быть к себе спать или сам к ней похочет быть. А которую ночь опочивают вместе, и на утро ходят в мыльню порознь и ко кресту не приходят, понеже поставлено то в нечистоту и грех», – так свидетельствует Г. К. Котошихин, описывая русские нравы и обычаи XVII века.

Какова главная задача царицы? Родить наследника. Но год шел за годом, а детей не было. И все-таки свершилось! Как ни скудно было здоровье царя Ивана, Прасковья в конце 1688 года «очреватила».

Нарышкины всполошились: они тоже хотели иметь наследника. Наталья Кирилловна решила женить сына Петра и сама выбрала ему невесту. В январе 1689 года семнадцатилетнего Петра обвенчали с Авдотьей Федоровной Лопухиной.

В марте того же года Прасковья Федоровна родила девочку. У Нарышкиных отлегло – не мальчик! Девочку окрестили в Чудовом монастыре и нарекли Марией. Потом уже царица рожала с завидной регулярностью. Пять детей – и все дочери: Мария, Феодосия, Екатерина, Анна и Прасковья. Углядели в этом списке нашу героиню – будущую герцогиню Мекленбургскую? Да, она третья в списке.

Первые две дочери были «неживучи». Мария прожила десять месяцев и умерла в феврале 1690 года. Здесь уже и новая дочка подоспела. Федосья родилась в июне этого же года, но прожила одиннадцать месяцев и умерла. Три последующие девочки избежали участи сестер. Княжна Екатерина Ивановна родилась 29 октября 1692 года. Батюшка царицы – боярин Федор Петрович Салтыков – сам поехал сообщить патриарху радостную весть. Дальше литургия, подарки, приехал из Преображенского Петр, и оба государя пели многолетие и знаменовались.

У Петра же родился сын, Алексей.

Княжна Анна Ивановна родилась 28 января 1693 года, княжна Прасковья родилась в следующем году 24 сентября. Люди во все времена были злоязычны, а уж при дворе, при неусыпном любопытстве к подробностям личной жизни членов царской семьи, приближенные часто выдавали желаемое за действительное. Так, возникла устойчивая сплетня, что-де первых девочек, умерших малютками, царица родила от законного супруга, а последних троих, крепеньких и ладных, от своего стольника, друга и советчика Василия Юшкова. Проверить эту «догадку» невозможно. Как говорится, и тогда свечку никто не держал, так что нам, потомкам, вроде не пристало обличать сей вымысел в слова. Но наше время охоче до тайн, до прижатого к замочной скважине глазу. Современная литература обожает рыться в чужом грязном белье, чесать зубы и перемывать косточки. В угоду современному вкусу мы и вспомнили старую сплетню. Куда же без нее…

Чтобы объяснить характер и привычки дочерей, необходимо рассказать о повседневной жизни их родителей. В 1689 году Петр отрешил Софью от дел и занял трон. Формально брат Иван продолжал быть его соправителем, но, понятное дело, никакого участия в государственных делах не принимал. Задачей его было только носить царское облачение и в нужные дни являться перед глазами послов или народа на церковных праздниках. Тем не менее, во всех государственных бумагах упоминалось его имя с полным титулом. Петр вполне тепло и сочувственно относился к старшему брату.

Царица Прасковья жила своим двором. Все в нем подчинялось определенному ритуалу. При ней состоял огромный штат – чин. Мужской чин занимался ведением хозяйства дворца: стольники, клюшники, подъячии, стряпчие, также дворцовые служители: конюхи, истопники и так далее – многие сотни людей. Женский чин, еще более обширный, занимался бельем и одеждой. Слобода посылала полотна, скатерти, утиральники, сорочки, все это надо было учесть, пересчитать, а после стирки внимательно проверить, нет ли «плохих дыр» или непонятных отметок – боялись сглазу. В подчинении царицы находились и обширные мастерские, где шили и вышивали. Вышивки были простые, обиходные, и драгоценные для церквей и монастырей.

Конечно, много времени отдавалось детям, но главной заботой царицы была молитва и отношения с церковью. Прасковья Федоровна дружила с монахами, переписывалась со многими монастырями. Все ждали от царицы благодеяний и милостыни. Не счесть было богомолий, и каждая поездка кончалась щедрыми пожертвованиями. Царская семья также платила огромные деньги на поминание покойных родственников, при этом кормление духовных лиц тоже входило в их прямые обязанности.

Кроме того, надо было помогать челобитчикам, еще сирым, убогим и юродивым. Приведем большую цитату из работы М. Семевского – лучше, чем он, все равно не расскажешь. Вот как он характеризует быт царицы Прасковьи: «Во дворце жило много девочек сирот, которые принимались по просьбе верховных боярынь или по желанию самой царицы. К концу XVII века и на женской половине дворца появились свои верховные богомолицы: вдовы, старухи и девицы. Они жили в подклетях у царицы Прасковьи Федоровны и у царевен подле их хором, и, по-видимому, исполняли должности сказочниц. Между ними были юродивые, помешанные и калеки всякого рода: немые, слепые, безрукие, безногие. Верховные богомолицы ходили в смирных (темных) платьях, как бы в противоположность пестрой одежде шутов и шутих. Карлам и карлицам, разряженным в платье ярких цветов, в красных, желтых самолгах и ермолках».

Веселая была жизнь, ничего не скажешь. Еще во дворце было много птиц, имелся даже кое-какой зверинец, и место для игр и качелей было учтено, и забавы на масленицу устраивались полноценные.

Конечно, царица принимала участие в дворцовых праздниках, но за торжественным приемом послов она наблюдала из-за решетки. В Грановитой палате давно уже был устроен специальный тайник с окном. Сиди на лавочке, наблюдай, но чтоб тебя саму не видели. И театр уже был, но царственных женщин тоже прятали от людских глаз. Якоб Рейтенфельс, курляндский дворянин, живший в Москве в 1670–1673 годах, пишет: «Во время представления царь сидел перед сценою на скамейке, а для цариц с детьми было устроено род ложи, из которой они смотрели из-за решетки, или правильнее сказать, сквозь щели досок». Правда, за двадцать лет после отъезда курляндца многое в Москве могло измениться. Сквозняк из Европы в Московию через прорубленное окно еще до Петра Великого устроил его батюшка, царь Алексей Михайлович. Петр прорубил ворота – как на земле, так и на суше.

Отношение Петра к царице Прасковье мы уверенно можем назвать хорошим. Когда у Чудовом монастыре крестили Марию (первую дочь), умная мать позвала в восприемники восемнадцатилетнего Петра и тетку его Татьяну Михайловну. Прасковья Федоровна была уверена, что звезда правительницы Софьи закатилась и больше не взойдет.

Но дни царя Ивана были сочтены. 1696 год… Праздновали водосвятие. Из Успенского собора после службы царь пошел на Москва-реку, на Иордань. День был на удивление теплый. Шел дождь, и даже молния сверкнула к ужасу окружающих. Это в январе-то! Иван Алексеевич и одежду промочил, и ноги, после чего занемог простудою. Но при этом не оставил свои «служебные» обязанности. 21 января панихида по царице Наталье Кирилловне (матушке Петра) – Иван там был, 26-го – именины его сестры Марии – присутствовал и в церкви, а на пиру, а 29-го внезапно умер. Было ему от роду тридцать лет.

Хоронили Ивана Алексеевича очень торжественно. Тело покойного установили в Архангельском соборе. По обычаю установили «торжественный караул». Десять знатных людей, меняясь каждый день, стояло у гроба. Это продолжалось шесть недель. Потом похоронили рядом с братом – царем Федором. Прасковья Федоровна оплакала супруга, но на этом ее беды не кончились. Через месяц умер отец ее – знатный боярин Федор Салтыков.

История перевернула страницу. У овдовевшей царицы и трех ее дочерей началась новая жизнь – из кремлевского дворца они переехали в село Измайлово. Царица сама выбрала это местожительство, и царь Петр пошел ей навстречу.

Наш текст в утрированном виде повторяет злоключения героя в нашем любимом романе Лоренса Стерна «Жизнь и мнение Тристрама Шенди». Герой романа надумал написать что-то вроде автобиографии, но повествование идет во всю, а сам он никак не может родиться. Жизнь вокруг бурлит, стремительно поспешая вперед, а для самого Тристрама все еще не нашлось место. В нашем эссе княжны Екатерина, Анна и Прасковья, слава Богу, родились, но рассказ идет все время не о них. Но поймите нас правильно. Что о них, крошках, писать? Когда умер отец, старшей, Екатерине, было четыре года. О том, как общался царь Иван со своими дочерьми, мы ничего не знаем. Любил их, наверное. Он был болен, немощен, не мог править страной, но человеком был добрым. И что здесь еще скажешь? Поэтому, прежде чем перейти к жизни царевен, к их учению и воспитанию, расскажем прежде об их местожительстве – славном селе Измайлове.

Это ведь только название – село Измайловское, село Коломенское. Но села эти были любимыми резиденциями царя Алексея. Каков был «Измайловский дворец на острову» – мы можем судить по старинным гравюрам, а также по оставшимся хозяйственным документам.

Тридцать семь вырытых прудов, речка Серебрянка, через которую построен четырнадцатипролетный каменный мост, построенный раньше, чем мост через Москва-реку у Боровицких ворот… А вокруг красота: сады, леса и пашни.

Дворец, построенный при царе Алексее, был деревянный, удобный, «необширный», хотя царь, царица и все детки их имели отдельные хоромы. Все помещения, подклети и верхние «жития» соединялись меж собой лестницами и переходами. Дворец был искусно изукрашен, крыльца имели шатровые верхи, «крытые тесом скалою по чешуйчатому обиванию». Одна каменная церковь примыкала к дворцу, другая о пяти главах во имя Покрова Пресвятой Богородицы была крыта гонтом и обнесена каменной оградой. Дворец перестраивался при царе Федоре – около царских хором появились четыре каменные башни.

Внутреннее убранство дворца было скромным. Стены обтянуты красным сукном, полы мощены дубовым кирпичом, вместо стекол в окнах использовалась слюда. Мебель самая простая – столы, лавки и стулья. Зато хороши и ярко расписаны были печи, да еще иконы в красных углах пленяли взор.

Дворцовый чин в Измайлове был более скромным, чем в Кремле, но тоже весьма обширным. Два главных лица вели хозяйство. Роль дворецкого исполнял брат царицы Василий Федорович Салтыков. Он был приставлен к ней еще в 1690 году. Вторым человеком был Василий Алексеевич Юшков, «определенный к комнате Прасковьи Федоровны и детям ее» в 1701 году по именному указу царя Петра. Юшков исполнял обязанности дьяка, то есть вел все делопроизводство, и был также личным секретарем царицы. В должность свою Юшков вступил вполне богатым человеком, что не мешало Прасковье Федоровне благодетельствовать его деньгами и подарками.

Насколько можно судить по документам, царице Прасковье с дочками в собственность был отдан только дворец, но никак ни сама богатейшая усадьба. А Измайловская усадьба заслуживает отдельных слов. Воистину это было чудо хозяйственной мысли того времени. Историк Забелин называл это хозяйство «земледельческой академией на современный новый европейский лад». Слова эти вполне правомочны: среди хозяйственных построек можно перечислить каменные риги, житный двор, льняной двор с амбарами, скотный двор, конюшенный и сенной дворы, винный завод, пивоварня, медоварня, маслобойня, стекольный завод и прочие. Реки и ручьи были перегорожены плотинами, мельницы исправно мололи зерно.

Историк XIX века М. И. Семевский пишет: «Даже сделаны были попытки производить некоторые работы с помощью машин. В 1666 году велено, например, сделать три образца: 1) „как молотить колесами и гирями без воды“, 2) „как воду привезть из пруда к виноградному саду“, 3) „как воду выливать из риг гирями и колесы“. На стекольном заводе работали венецианские мастера. Из-за границы были также выписаны садовники. В Измайловском произрастали (невозможно поверить!) финики, миндаль, кизил, персики, шелковица и арбузы. На огородах, кроме овощей, выращивали „врачебные травы“ для Аптекарского приказа. На скотных дворах производили племенной скот.»

Петр любил Измайловское. Когда-то на один из его прудов был спущен его знаменитый ботик. По Измайловской усадьбе водили иностранцев. Обычная русская привычка – вот, мол, полюбуйтесь: не хуже, чем у вас, а может быть, и лучше. И мы умеем хорошо работать! Иностранцы в меру восхищались, но потом попадали во дворец. Убогих, калек и странников, которыми кишел дом, заблаговременно прятали от чужих глаз, но всех не упрячешь. Вид русского юродства очень пугал гостей, а потому в своих записках о посещении Московии они обязательно делали акцент на странном соседстве у русских роскоши и нищенства. Все путалось в немецких и фряжеских головах. Им уже казалось, что и царица забывает умываться и живет на первобытный манер.

Царица Прасковья была очень богатой женщиной. Она имела свои вотчины в Новгородском, Псковском и Копорском уездах и получала с них постоянный доход. И, конечно, имела «царский оклад» – денежное содержание, которое регулярно получала из приказа Большого дворца.

К слову скажем, что ее личное хозяйство велось очень бестолково. Слишком много челяди было во дворце, получаемые из вотчин деньги проходили через разные руки, и часто царицу обкрадывали самым бессовестным образом.

Но всего этого Прасковья Федоровна словно бы и не хотела замечать. Она жила себе в свое удовольствие, ездила на богомолье, часто посещала Кукуй, то бишь Немецкую слободу, принимала гостей, широко справляла праздники и дни рождения.

В этом мире и подрастали маленькие царевны. Конечно, они видели трудовую жизнь усадьбы, в сопровождении мамок и нянек гуляли в саду, вызывали колокольчиком карпов и щук и кормили их с рук. Да, бытовала такая легенда в Измайловском: живут-де в тех прудах щуки с золотыми сережками. Игрушки царевен были великолепны, самые затейливые выписывались из-за границы.

Недалеко от дворца находился зверинец. Это была обнесенная забором роща, где на воле жили лоси, олени, кабаны и самые разнообразные пушные звери. Рядом находился птичий двор, где вместе с привычными птицами жили экзотические павлины. Может, именно этот двор сделал впоследствии царицу Анну Иоанновну заядлой охотницей. Она великолепно стреляла, особенно любила бить птицу влёт.

Три девочки: Катенька, Анна и Прасковья. Старшая Катюшка – белокожая, сдобная, озорная. Анна – нелюдимка, неизвестно в кого смугла, молчунья, взгляд настороженный, словно не доверяет всем. Мать ее недолюбливала, и она знала об этом. Младшенькая Прасковья вечно болеет, то и дело надо звать лекаря и лечить то простуду, то золотуху. А свет-Катюшка знай себе скачет и песни поет. За ее веселый и незлобивый нрав царица ее очень выделяла и сохранила эту нежную привязанность на всю жизнь.

Старшенькой шесть лет, пора учить ее грамоте. Прасковья Федоровна хотела видеть своих дочерей образованными, а потому загодя, Катюшке еще годик был, заказала иеромонаху Кариону Истомину «Букварь славенороссийских письмен со образованиями вещей и со нравоучительными стихами». Отец Карион знал толк в таких вещах. Он уже составлял учебники для царевича Алексея Петровича. Букварь был роскошен, весь расписан золотом и красками. Первой учительницей великой княжны была женщина – «дворцовая мастерица». Букварь читали до тех пор, пока не выучивали наизусть. Овладела Катюшка грамотой – тут подошла очередь и Анну учить, букварь она уже читала.

Потом в нежные пальчики вложили хорошо отточенное перо, и царевны принялись марать бумагу, осваивая азы правописания. Но этого мало, писать надо было уметь красиво. Наука каллиграфия была тогда в большом почете. Для улучшения почерка девочкам приходилось копировать прописи с краткими двустишиями нравственного и религиозного содержания. Не забывали и читать. Теперь это были куда более сложные, чем букварь, книги. Самым важным чтением была, конечно, Библия – Новый завет, читали и светскую литературу. Насколько девочки любили это занятие, мы не знаем.

Когда дочери достаточно подросли, во дворец был приглашен учитель-гувернер. Это был немец Иоганн-Христофор-Дитрих Остерман. Он должен был учить царевен языку, а также основам истории и географии.

Сейчас уже не разберешь, чему и как выучил Иоганн своих воспитанниц. Главным достоинством учителя являлось то, что он был старшим братом знаменитого впоследствии политического деятеля и кабинет-министра Андрея Ивановича Остермана. Вот анекдот, или просто забавная история того времени: педагог Иоганн представил своего младшего брата царице Прасковье. «Как тебя зовут?» – спросила она. – «Генрих, – ответил младший Остерман, – сын Ивана». – «Итак, – сказала Прасковья Федоровна, – по-нашему ты должен называться Андреем Ивановичем».

Младший Остерман был великолепным политиком. Умный, ловкий и дальновидный, он пережил четырех правителей и только с восшествием на престол Елизаветы потерял власть и попал в ссылку. Учитель Иоганн не сделал никакой карьеры. Приведем по этому поводу замечание современника: «Старший Остерман был величайший глупец, что не мешало ему, однако, считать себя человеком с большими способностями, вследствие чего он всегда говорил загадками». Однако царевны впоследствии бодро болтали по-немецки. И на том спасибо.

Теперь был нужен француз, и таковой нашелся в 1703 году – Стефан Рамбурх. Помимо французского языка он должен был преподавать царевнам «танцевальное искусство и поступь немецких учтивств». Бедный француз очень старался. Беда только, что, судя по его «просительным письмам», он не был силен в родном языке и грамматике. А что касается «учтивств», да еще немецких, откуда он вообще мог их знать?

Преподавал он в доме Прасковьи Федоровны пять лет. Его взяли учительствовать, пообещав платить 300 рублей в год. Поручителем выступил Иоганн Остерман. В итоге бедному Рамбурху почему-то так и не заплатили ни копейки. Случилось так, что письма его сохранились и попали в руки к историкам: он бил челом и в приказы, и царице Прасковье Федоровне, и дочерям ее, когда те уже подросли и даже успели выйти замуж. Безрезультатно. И только когда царица Прасковья Федоровна испустила дух, то есть пятнадцать лет спустя, учитель Рамбурх получил обещанные деньги. Царь Петр рассчитался сполна, заплатил 1500 рублей, чтобы француз мог вернуться в отечество.

Но осчастливленный Рамбурх не успокоился. Он принялся писать новые челобитные, требуя на этот раз чина. Ведь он обучал их высочества «зачалу и основанию французского языка»! А теперь он вернется на родину, у него два сына, без чина ему трудно будет обучить их всем наукам, чтобы они «с своим возвращением в Россию возмогли бы достойно явиться в службу и с пользой могли бы быть употреблены».

А сам-то он, учитель Рамбурх, был «употреблен с пользой»? Ни одна из царевен не умела писать по-французски, разговаривали они на этом языке с трудом и неохотно, а танцевала всласть одна Катюшка. Анна имела поступь тяжелую и вообще была нелюбезного нрава, Прасковья по слабости больше сидела в креслах, а свет-Катюшка была в центре внимания. Не обучай ее Рамбурх немецкой учтивости и танцеванию, она бы и без него порхала по паркету. Веселая, ловкая, и ранняя полнота ей не мешала.

Мы можем описать и первый бал, на который попала Екатерина. Ей четырнадцать. Впрочем, на свадьбу в Немецкой слободе взяли и Анну и Прасковью, хоть последней было всего десять лет. Женили одного из приближенных царя Петра. Празднество происходило в доме Лефорта – великолепном дворце в итальянском вкусе с богатыми, по-европейски украшенными покоями, огромной залой, сонмом огней и несмолкаемой музыкой. Свадьба праздновалась два дня. В первый день, соблюдая видимость обычая, мужчины и женщины веселились отдельно, но во второй, по новым правилам, дамы обрядились в немецкое платье. Был роскошный стол, винопитие и танцы. Конечно, царевна Катюшка блеснула на этом балу. Про строгую и сдержанную царевну Анну и болезненную Прасковью мы ничего не знаем.

Но веселая измайловская жизнь подходила к концу.

Однажды царь Петр пригласил Прасковью Федоровну с дочками на жительство в свою новую северную столицу. Оговоримся сразу: о том, что поселение на болотах и топях есть будущая столица, еще известно не было. Петру нужен был выход к морю. Он отвоевал у шведов исконно русские земли в устье Невы и, желая закрепиться здесь навечно, заложил на острове Янисаари, по-русски Заячьем, крепость. Легенда повествует, что 16 мая 1703 года царь собственноручно вспорол дерн штыком, уложил куски земли крестообразно и произнес: «Здесь будет город!» В вырытую канаву Петр опустил ларец с мощами св. апостола Андрея, засыпал ее, а сверху холма положил камень. Камень этот был окроплен святой водой и получил благословение.

Построенное за пять лет поселение никак нельзя было назвать городом. Никто не мог предсказать и судьбу его. Еще не состоялась Полтавская баталия, и Карл XII говорил с издевкой: «Пусть царь изматывает себя строительством нового города, мы позднее покроем себя славой, взяв этот город».

Крепость начали строить из дерева, потом из кирпича. Гранитная облицовка появилась только при Екатерине II. Первым жилым строением был домик Петра «в голландском стиле». Дом был построен из бревен, но раскрашен под кирпич. Рядом теснились избы и мазанковые хижины, в которых ютились солдаты, офицеры и гражданское население. Потом появился относительно большой по размерам дом генерал-губернатора Меншикова. В нем устраивали праздники и принимали иностранных послов.

В 1705 году на берегах Невы появился архитектор Доменико Трезини. Он стал «обербаудиректором» всего города. Трезини был замечательным зодчим. Мало того что он построил самые значительные здания этого периода, он еще разработал и пустил в жизнь типовые проекты жилых домов трех видов: для богатых, для жителей средней руки и простые мазанки для «подлых».

Но куда больше чем жилье Петра интересовала судоверфь. В 1705 году было заложено здание Адмиралтейства. Петроградская сторона уже напоминала городской квартал. К тому времени было построено около ста пятидесяти больших зданий, но еще не было ни монастыря Александра Невского, ни Невского проспекта.

Жизнь в городе била ключом, но она была не просто трудной, а нечеловеческой. Город строили в буквальном смысле слова на костях. Финны, пленные шведы, карелы, эстонцы и русские крестьяне работали днем и ночью, зимой и летом. Условия труда были чудовищными. Не было лопат, рыли пальцами, а землю переносили в полах драного платья. И все с криком – быстрей, быстрей! Там и здесь вспыхивали пожары, поджигателей казнили. Наводнения – вечный бич этого города, вода то и дело заливала низкие острова. По улицам бегали волки. Однажды среди бела дня у дворца Меншикова они загрызли женщину. Жителей переселяли в «Санкт-Петерубурх» насильно. За невыполнение приказа – конфискация имущества, ссылка, а то и смертная казнь. Москва боялась северного города пуще Сибири. И вот туда предстояло Прасковье Федоровне ехать жить.

Правительственные учреждения перебрались из Москвы в Петербург только в 1710 году, но семью Петр пригласил туда на два года раньше. Да что там «пригласил»! «1708 года марта – в день, по указу государеву, была на постельном дворе сказка: велено ехать царедворцам по домам с Москвы, а первой статье велено быть в Москве. Марта 22 день с Москвы изволили пойтить царевны, также бояре с женами», – таково было предписание.

Можно себе представить, что думала Прасковья Федоровна, собираясь в дальнюю дорогу. Скорее всего утешала себя тем, что дочки вошли в возраст, Катеньке уже шестнадцать, Анне пятнадцать. Надо думать об их будущей судьбе, а таковая целиком находится в руках всесильного царя Петра Алексеевича.

И потянулся по весеннему бездорожью длинный обоз из колымаг, повозок и подвод. В Петров городок ехали помимо измайловской семьи вдовая царица Марфа Матвеевна – супруга покойного царя Федора, царевны Наталья, Марфа и Федосья, князь Федор Юрьевич Ромодановский с супругой Настасьей (сестрой Прасковьи Федоровны), а также множество именитых сановников. Подводы со слугами были поистине бесконечными.

Надо сказать несколько слов о князе-кесаре Ромодановском. Начальник страшного Преображенского приказа, он был верным слугой Петра. Ему позволено было «жить по старине», носить привычное платье, не брить бороду. Это был истинно московский житель, но и он оставил родную вотчину, подчинившись воле царя.

Все знают про необычайную любовь царя к водной стихии. Одну из главных своих задач он видел в создании русского флота. Рассказывают, что будучи в Англии он ненароком обронил фразу: «Если бы я не был царем, то желал бы быть адмиралом великобританским». Но мало создать флот, надо приучить жителей своей империи к воде. В Петербурге уже существовало принудительное для всех чиновников воскресное плавание. По царскому указу дождь не дождь, ветер не ветер, а как ударит пушка у крепости, изволь всей семьей явиться на пристань на морскую прогулку.

Путешествие москвичей было трудным, долгим, а в угоду царю кончилось и вовсе неожиданно. Петр приказал часть пути проделать водой и сам встретил флотилию в Шлиссельбурге. Это случилось 20 апреля. С Ладожского озера шел лед. Холод, дождь. Непогода не смущала государя. В Шлиссельбурге все задержались на пять дней. Он показал родственникам все, что с его точки зрения было достойно внимания, а потом отбыл в Петербург для организации торжественной встречи.

Царицы, царевны и все их сопровождение приплыли в Петербург 25 апреля и были встречены пальбой из пушек и всеобщим ликованием. Гостей отвезли в губернаторский дом. Пировали широко, шумно, из дворца разъехались только за полночь. Прасковья Федоровна с дочками осталась ночевать в губернаторском дворце. И надо же было случиться такому ужасу – утром дом загорелся! В новой столице строили быстро, но плохо, деревянные строения быстро приходили в негодность. Слава Богу, спаслись из огня, но весь второй этаж выгорел, а с ним и привезенные из Москвы вещи.

Будь у царицы Прасковьи время на раздумье, она бы сочла это происшествие плохим предзнаменованием. Но времени не было. Государю не терпелось показать москвичам свой город. С утра в карету и галопом по улицам, если они уже оформились, а то и по бездорожью. Конечно, Петр свозил москвичей в Кронштадт, надо же им познакомиться с морем, настоял также, чтобы они прокатились с ним в Нарву. И что он им показывал? Крепости, конечно. В Нарве широко отпраздновали именины царя – молебны, потом фейерверки и пир горой. Москвичи буквально валились с ног. Думается, Прасковье Федоровне, равно как и дочерям ее, все это было интересно. Совсем новая жизнь, новые картинки, а будущее сулит что-то еще более захватывающее. После именин неугомонный царь отбыл в Смоленск, а царское семейство, наконец, вернулось в Петербург. Было это 25 июня 1708 года.

Царица Прасковья получила в собственность дом в Петербургской стороне, недалеко от дома Петра. Дом был тесный и более чем скромный, но выбирать не приходилось. Ближайшее окружение царя – канцлер Головкин, вице-канцлер Остерман, барон Шафиров и прочая знать – жили в мазанковых домах. Только бы сберечься от холода и сквозняков, да чтоб крыша не протекала.

Скучной или веселой для царевен была в ту пору жизнь в северной столице, мы не знаем, скорее всего поровну, но то, что быт их был трудным, в этом не приходится сомневаться. Во-первых, в городе была страшная дороговизна. Конечно, торговля развивалась, в Петербурге было уже полно лавок, строился гостиный двор. Струги везли водой продовольствие, дрова, сено и прочие товары. К дому царицы Прасковьи тянулись обозы из ее вотчин. Но ведь все не предусмотришь. Город рос на глазах, много народу просто мерло от голода. Как тут не вспомнить привольное житье в Подмосковье! Вторая беда – страх. Всего боялись: войны, пожаров, грабителей, наводнений, да мало ли…

Но жизнь идет вперед. Вот уже семейство царицы Прасковьи переезжает в новый дом. Перед нами замечательный памятник времени – гравюра «Панорама Петербурга» Зубова. Подпись гравера: «В Санкт Петер Бурхе Грыдоровал Алексей Зубов. 1716.» Об этой работе было много споров. Исследователи никак не могли договориться, что же именно на ней изображено: Петроградская сторона, Васильевский остров или Литейная часть. И всюду корабли, корабли…

Сопоставив панораму с другими архивными планами, рисунками и чертежами, искусствоведы смело сказали, что Зубов рисовал реальный город, что он скрупулезен и точен и что изображал он на панораме как левый, так и правый берега Невы. Слева изображена Литейная часть, то есть Московская сторона. Здесь жили самые именитые фамилии: сестра Петра Наталья Алексеевна, царевич Алексей Петрович, тогда наследник, далее идет дом вдовствующей царицы Марфы Матвеевны и, наконец, вот он – дом измайловских царевен. Документы говорят, что дом этот построен в 1710 году. Зубовская панорама единственное изображение этого жилья.

Рассмотреть его можно только при сильном увеличении. Это большое двухэтажное здание с высоким подвальным этажом и крутой кровлей. Архитектура его столь проста, что все это смахивает на детский рисунок. Никаких украшений и излишеств, посередине здания – вход, за дверью угадывается лестница, от центральной оси поэтажно девять окон налево, девять направо, две симметричные трубы на кровле, рядом хозяйственные постройки. Можно, конечно, предположить, что художник по небрежности упростил вид здания, – ан нет, соседствующие с ним строения более замысловаты, хотя и меньше по размеру. Это значит, что Прасковье Федоровне удалось достойно разместить и трех своих дочерей, и приживалок, и дворню, и карлов со странницами и юродивыми.

Наверное, именно в этот дом явился посыльный, дабы сообщить царскую волю – первый жених найден. Далее наше повествование разольется как бы на два русла. Пришла пора говорить о каждой из царевен отдельно.