Глава 1. Первые принцессы: Анна и Елизавета, дочери Петра Великого

В детстве они были неразлучны – две прелестные девочки, темноволосая и белокурая. Старшая сестра, живой портрет своего отца в девичьем обличье, умерла совсем юной на чужбине, успев родить будущего императора Петра III, чье правление было бесславным и окончилось трагически. Младшая вошла в историю как «блистательная Елисавет», «кроткая Елисавет», «веселая Елисавет» – императрица Всея Руси Елизавета I.

Из одиннадцати детей Петра I и его возлюбленной, а потом супруги Марты Скавронской, ставшей при крещении в православие Екатериной Алексеевной, дожили до отрочества только двое. Три маленьких Павла, два Петра, две Натальи, Екатерина и Маргарита умерли кто в младенчестве, кто в раннем детстве. Обычное явление для тех времен: смерть не различала отпрысков монархов и крестьянских ребятишек. Но то, что в царской семье она пощадила лишь дочерей, повлекло за собой множество раздоров и интриг и в немалой степени предопределило судьбу российского трона. (Единокровный брат девочек Алексей, сын Петра I от Евдокии Лопухиной, был, как мы знаем, обвинен в государственной измене и погиб при неясных до сих пор обстоятельствах в 1718 году.)

Анна и Елизавета родились одна за другой: 27 января 1708-го и 18 декабря 1709 года. Еще не царевны, более того – незаконнорожденные. С их матерью Петр обвенчался только в феврале 1712 года. Венчание проходило в храме Исаакия Далматского – простой деревянной церкви для шкиперов, ничем не походившей на величественный Исаакиевский собор, воздвигнутый спустя полтора века. Сама церемония тоже была очень скромной.

За женихом и невестой, обходившими аналой, едва поспевали две крошечные девочки. Отныне Аннушка и Лизонька считались, по старинному русскому обычаю, «привенчанными», то есть приравненными к детям, рожденным в законном браке. Но вопрос о сомнительности их происхождения всплывал еще не однажды…

После свадьбы, столь же лишенной помпезности, сколь и венчание, жизнь девочек сильно изменилась. Им отвели собственные покои во дворце, приставили к ним отдельных поваров и прочую прислугу. Мать теперь могла открыто баловать своих любимиц, наряжать их как куколок и, не стесняясь в средствах, выписывать платья по последней моде, сшитые самыми умелыми европейскими портными.

На ассамблеях, введенных Петром в 1718 году, уже подросшие царские дочки блистали и в переносном, и в буквальном смысле – их костюмы были расшиты золотом и серебром, а головные уборы украшены бриллиантами.

Портреты девочек заказывали придворным художникам. Сохранилось несколько картин кисти Луи Каравака, изобразившего Анну с Елизаветой и их младших братца и сестрицу, рано умерших Петра и Наталью, юными греческими божествами.

Еще в 1711 году Петр подарил Екатерине земли на южном берегу устья Невы, неподалеку от места, где 6 мая 1703 года произошла одна из решающих битв Северной войны: русские войска во главе с царем и Александром Меншиковым захватили шведские корабли «Гедан» и «Астрильд». В память об этой победе Петр велел разбить красивый пейзажный парк, существующий и поныне. (Сейчас Екатерингофский парк находится в нескольких минутах ходьбы от станции метро «Нарвская» и Нарвских триумфальных ворот.) А для каждой из трех самых дорогих своих женщин – построить по дворцу. Таким образом, и у матери, и у маленьких дочерей были собственные летние резиденции. Екатерингоф, Анненгоф и Елизаветгоф располагались поблизости, и хозяйки коротали часы досуга то в одной, то в другой усадьбе. К сожалению, деревянные дворцы не сохранились до наших дней.

Дочери Петра Великого были значимыми фигурами на политической шахматной доске. Правда, при этом оставаясь пешками.

Петр нежно любил обеих. И рассудительную скромницу Анну, в которой видел свое подобие и, возможно, свою будущую наследницу (о чем мы поговорим чуть позднее). И кокетливую веселую Елизавету, в честь рождения которой прервал торжества по случаю разгрома шведов под Полтавой, воскликнув: «Отложим празднество о победе и поспешим поздравить с пришествием в этот мир мою дочь!»

Однако не будем забывать, что в результате кардинальных реформ в политике Петра его дочери и их двоюродные сестры, дочери покойного царя Иоанна, сделались первыми русскими царевнами, которые могли рассчитывать на иную участь, кроме как вечное девичество в монастырской келье. Брак, пусть и по расчету, давал девушкам хоть какую-то надежду на счастье. Как исстари повелось у царственных отцов, обдумывая будущее девочек, Петр меньше пекся об их чувствах, нежели о государственных интересах.

Анну и Елизавету готовили в жены европейским королям и герцогам – а значит, и воспитывали так, чтобы они не ударили лицом в грязь перед Европой. Не скажешь, что их образование отличалось разносторонностью и систематичностью, но другого странно было по тем временам и желать, учитывая, что речь шла о девочках. Царевен учили основам грамматики, иностранным языкам, танцам. Плоховато, но писать обе умели уже в восемь лет. Знали немецкий, французский, итальянский и шведский. Причем, как бы мы сейчас выразились, – от «носителей» языка: виконтессы Латур-Ланнуа, немецкого педагога Глика и своей воспитательницы Марианны Маньяни. Шведский выучился как-то сам собой: среди окружения Петра было много шведов, а среди прислуги – говоривших на этом языке представителей народов Ингрии. Изящные па и пируэты девочкам показывал танцмейстер Стефан Рамбур.

Разница между сестрами стала очевидна очень рано: Анна выказывала куда большие способности и прилежание за письменным столом, Елизавета не знала себе равных на ассамблеях и балах.

Тем не менее, девочки были очень дружны. Этому способствовало и то, что царь Петр часто и надолго уезжал, мать нередко сопровождала мужа и в дипломатических поездках, и в военных кампаниях, а братья и сестры были слишком малы, вдобавок не заживались на свете.

Родители явно надеялись, что серьезная Аннушка будет положительно влиять на легкомысленную Лизоньку. Иногда эти надежды сбывались. Екатерина Алексеевна писала своей старшей дочке издалека, прося «для Бога потщиться писать хорошенько, чтоб похвалить за оное можно и вам послать в презент прилежания вашего гостинцы, на то б смотря, и маленькая сестричка также тщилась заслуживать гостинцы». И действительно, вскоре самостоятельно вести переписку могла уже и Елизавета. «Лизетка, друг мой, здравствуй! – приветствовал ее отец. – Благодарствую вам за ваши письма, дай Боже вас в радости видеть».

Шло время, девочки росли. И необходимость подыскать им достойных, а главное, полезных России супругов из отдаленной перспективы превращалась в насущную задачу. Тем более что решать такие вопросы при дворах монархов предпочитали загодя.

О предстоящем браке Елизаветы Петр всерьез задумался уже около 1717 года. Жениха для семилетней «невесты» отец приглядел завидного – ровесника Лизоньки Людовика XV, два года как взошедшего на французский престол. Ради этого союза Петр с Екатериной готовы были пойти на неслыханный шаг – разрешить дочери принять католичество.

Но Елизавете не довелось узнать, стоит ли Париж мессы. Ее отец умер, не успев даже просватать младшую дочь. Мать же продолжала питать надежды в отношении французского короля вплоть до женитьбы Людовика на Марии Лещинской, дочери бывшего короля Польского и великого князя Литовского Станислава I, в сентябре 1725 года.

Обсуждалась и возможность брака Елизаветы Петровны с юными французами рангом пониже – Шарлем де Бурбоном-Конде, графом Шароле, и другим Бурбоном, герцогом Шартрским, сыном регента при короле Филиппа Орлеанского.

Что до графа – хорошо, что переговоры ничем не закончились, поскольку в зрелые годы последний из Шароле прослыл человеком беспутным и жестоким.

Что до герцога… Регент, хотя сам и выдвинул идею брака сына с русской принцессой, колебался, рассуждая так: «…за невестой один недостаток: мать ее женщина темного происхождения, и эту темноту не может рассеять весь блеск славы отца невесты».

Несомненно, то же соображение и в случае с Людовиком XV было аргументом «против», причем куда более веским.

А когда Петр умер и «женщина темного происхождения» заняла его место на троне, французы и вовсе потеряли к русской невесте интерес.

Суженый Анны, герцог Гольштейн-Готторпский Карл-Фридрих, появился на горизонте около 1718 года.

Сын старшей сестры короля Швеции Карла XII, после смерти дяди он имел все права на трон, но его оттеснила младшая сестра короля Ульрика-Элеонора. Петр, тем не менее, счел, что законный наследник престола в качестве зятя – солидный козырь в игре со Швецией. Новый родственник должен был помочь ему добиться выгодных условий мира в затянувшейся Северной войне, получить влияние на политику скандинавских стран, а также выход к Балтийскому морю в голштинском городе Киле.

Со своей стороны, с помощью могущественного зятя голштинец надеялся вернуть принадлежавшее ему герцогство Шлезвиг, отобранное Данией, – а там, кто знает, может быть, и добраться до вожделенной шведской короны.

Теперь уже, однако, сам Петр долго колебался, присматриваясь к кандидатуре. То ли из стратегических соображений, то ли сомневаясь, что не отличающийся ни образованностью, ни доблестью, ни смекалкой юноша подходит его красавице и умнице Анне.

Однако 27 июня 1721 года, в день празднования годовщины Полтавской битвы, Карл-Фридрих наконец приехал в Петербург. За несколько дней до этого в русскую столицу прибыл камер-юнкер из его свиты Фридрих-Вильгельм Берхгольц. И именно он первым познакомился с царской семьей.

Молодой человек, впечатлительный, наблюдательный и обладавший несомненным литературным даром, оставил историкам свои дневники. Вот запись о его встрече с дочерьми Петра в Летнем саду:

«Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу, брюнетку и прекрасную как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом. По левую сторону царицы стояла вторая принцесса, белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное. Она годами двумя моложе и меньше ростом, но гораздо живее и полнее старшей, которая немного худа. В этот раз они были одеты одинаково, но младшая имела еще позади крылышки; у старшей же они были недавно отрезаны, но еще не сняты и только зашнурованы. Сделаны эти крылышки прекрасно. Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру».

Так и хочется придать очаровательной жанровой сценке символический смысл, которого на самом деле в ней нет.

Анне к тому времени исполнилось тринадцать лет, Елизавете – одиннадцать. По обычаю, девочки из знатных семейств носили на спине крылышки, олицетворявшие ангельскую невинность, до вступления в пору девичества. Ничего зловещего в том, что старшую дочь Петра уже считали взрослой девушкой, разумеется, и быть не могло.

Но мы, глядя на эту сцену глазами восторженного камер-юнкера, знаем, в отличие от него, о печальной участи, ожидающей юную царевну. И оттого не можем не вздохнуть: «Ангел с подрезанными крыльями…»

Жениховство Карла-Фридриха продлилось три года. Пикантность его положения заключалась в том, что герцог даже не знал, чей он, собственно, жених – Анны или Елизаветы.

Царь-отец отделывался туманными отговорками. Вряд ли Петр действительно прочил Карлу-Фридриху в жены Елизавету – ведь он надеялся выдать ее замуж во Францию.

По воспоминаниям Берхгольца и другого приближенного герцога, голштинского первого министра графа Бассевича, сам Карл-Фридрих охотнее выбрал бы младшую из царевен. Хотя обе царевы дочки были хороши собой, Елизавета, более живая, раскованная и, говоря по-современному, более сексапильная, с детства превосходила старшую сестру в умении нравиться людям. Особенно – мужчинам.

Впрочем, Бассевич, имевший на Карла-Фридриха большое влияние, явно отдавал предпочтение Анне. Впоследствии он писал:

«Анна Петровна походила лицом и характером на своего августейшего родителя, но природа и воспитание все смягчили в ней. Ничто не могло быть величественнее ее осанки и физиономии; ничто правильнее очертаний ее лица, и при этом взгляд и улыбка ее были грациозны и нежны. Она имела черные волосы и брови, цвет лица ослепительной белизны и румянец свежий и нежный, какого никогда не может достигнуть никакая искусственность; глаза ее были неопределенного цвета и отличались необыкновенным блеском. Ко всему этому присоединялись проницательный ум, неподдельная простота и добродушие, щедрость, снисходительность, отличное образование…»

Иван Никитин. Портрет царевны Анны Петровны, дочери Петра I (до 1716 г.)

Голштинский герцог старался держаться с сестрами ровно, ухаживая, как подобало приличиям, за обеими, а заодно оказывая трогательные знаки внимания и их матушке, все еще прелестной Екатерине Алексеевне. Та же говорила, что полюбила его, словно родного сына.

Что думали царевны о Карле-Фридрихе, сказать сложно. Гостя в России щедро вознаграждали за томительное ожидание – всячески баловали и развлекали, приглашали на пиры, балы и маскарады. Нашлись «друзья», которые быстро пристрастили слабохарактерного герцога к бутылке. Доходили слухи, что голштинец «искал в низших классах наемной любви». Вряд ли это могло понравиться девушкам-подросткам, в особенности серьезной и застенчивой Анне, несмотря на уверения Берхгольца, что она-де испытывает к его господину искреннюю и нежную привязанность. К тому же герцог был неказист внешне. В общем, он мало годился в романтические герои.

30 августа 1721 года произошло важное для истории России событие – был подписан Ништадтский мир, положивший конец войне со Швецией. Она продолжалась двадцать один год. Петр I говорил: «Все ученики науки в семь лет оканчивают обыкновенно, но наша школа троекратное время была. Однако ж, слава Богу, так хорошо окончилась, как лучше быть невозможно».

Международное влияние Петра упрочилось, территория России обросла Лифляндией, Эстляндией, Ингерманландией и другими землями.

В честь долгожданной победы Сенат и Синод преподнесли царю титул Императора Всероссийского. Страна отныне стала именоваться Российской империей.

Обеим дочерям Петра были присвоены титулы цесаревен.

А вот у герцога Гольштейн-Готторпского не имелось причин для радости – он не получил ни звания престолонаследника, ни Шлезвига.

С неопределенностью его положения при русском дворе было покончено только 24 ноября 1724 года, когда все-таки состоялось его обручение с Анной Петровной. Брачный контракт предусматривал отказ герцога и его супруги от притязаний на российскую корону. Однако Петр оставлял за собой право призвать на российский трон кого-либо из сыновей четы по своему выбору.

«Сейчас видно было по всему, что Его Высочеству (как мы все пламенно того желали) достанется несравненно прекрасная принцесса Анна. Так разрешилась продолжавшаяся доселе неизвестность, на кого падет жребий, на старшую или на вторую принцессу. Против красоты и привлекательности принцессы Елизаветы хоть и ничего нельзя сказать, однако ж все мы, по многим причинам, склонялись на сторону принцессы Анны и сердечно желали, чтобы она была нашею герцогинею», – с облегчением и радостью писал в дневнике Берхгольц.

Видел ли когда-либо Петр в своей старшей дочери продолжательницу своего дела? Есть немало сторонников этой версии. По ней Петр, не желавший, чтобы на престол взошел его внук и тезка, сын мятежного царевича Алексея, едва ли не с детства Анны вынашивал мысль назначить ее наследницей, а подыскивая ей мужа – выбирал для нее соправителя, принца-консорта по британскому образцу.

Об этом уверенно говорили в русских и французских дипломатических кругах при обсуждении идеи союза все того же герцога Шартрского, но уже с Анной Петровной.

О том же могло бы свидетельствовать появление петровского Указа о престолонаследии от 1722 года, отменявшего старый порядок передачи трона по мужской линии по старшинству и дававшего государю право самому назначать наследника.

Однако Петр I всегда четко заявлял, что намерен передать трон своей супруге Екатерине. И даже заподозрив жену в измене, что стоило ей доверия Петра, а обер-камергеру Вилиму Монсу – головы, лишь поспешил обручить старшую дочь. А упомянутым брачным контрактом, казалось бы, ясно дал понять, что рассчитывает на внуков от Анны, но никак не на нее саму.

Но в январе 1725 года, находясь при смерти, император потребовал письменные принадлежности и написал: «Оставьте всё…». Рука не слушалась. Петр позвал к себе Анну, чтобы она писала дальше под диктовку, но, когда девушка пришла, уже не мог говорить.

Очевидцы не сомневались, что Анна должна была по воле отца продолжить фразу собственным именем. Наверняка же мы этого уже никогда не узнаем.

Что ж, даже этот сильный и решительный человек мог колебаться, когда речь шла о важнейших для него вопросах…

Венчание, отложенное из-за болезни и смерти Петра I (и его самой младшей дочери, маленькой Натальи, скончавшейся через месяц после отца) и траура, состоялось 21 мая 1725 года в церкви Святой Троицы. Свадьбу играли три дня. Были и пушечная стрельба, и народные гулянья, и фонтаны, «которые текли винами красным и белым».

А после свадьбы молодые переехали в трехэтажный каменный особняк, нанятый Карлом-Фридрихом у генерал-адмирала Апраксина. Если бы Анна могла читать Диккенса, она назвала бы этот особняк «Холодным домом». Галантного дамского угодника как подменили. Он часто не ночевал дома, в Петербурге сплетничали о Карле-Фридрихе и некой «московской гризетке»…

Мало того что замужество с первых дней стало для Анны огромным разочарованием – она, вместе со своим супругом, стала жертвой дворцовых интриг. Светлейший князь Меншиков, ближайший соратник и старый друг Петра, помог после его смерти взойти на трон Екатерине Алексеевне и явно рассчитывал, что новоиспеченная правительница будет прислушиваться исключительно к его советам. Но та излишне, по мнению Меншикова, благоволила к любимому зятю Карлу-Фридриху, настаивая на его активном участии в государственных делах. Конкурент светлейшему был не нужен. К тому же здоровье царицы стало стремительно ухудшаться. А после ее смерти Анна Петровна с ее будущими детьми стали бы серьезной угрозой для цесаревича Петра Алексеевича, которого Меншиков хотел женить на своей дочери.

Екатерина I скончалась 6 мая 1727 года. Перед смертью она торопилась устроить будущее Елизаветы – в Петербург прибыл двоюродный брат Карла-Фридриха Карл-Август Гольштейн-Готторпский. Этот брак русской цесаревны и голштинца мог бы быть удачным – жених и невеста успели влюбиться друг в друга. Но Карл-Август заразился оспой и умер спустя три недели после несостоявшейся тещи.

К составленному перед самой кончиной императрицы завещанию, вероятно, приложили руку и Меншиков, и муж Анны. Согласно документу наследником назначался, как и хотел Меншиков, цесаревич Алексей, но вслед за ним шла Анна с ее потомками, а затем Елизавета. Опекунство мальчика-царя Меншиков должен был разделить с обеими цесаревнами, что тоже было князю отнюдь не на руку.

Пользуясь неразберихой при дворе, Меншиков чинил герцогской чете крупные и мелкие козни, а под конец просто-напросто «попросил» Карла-Фридриха убраться на родину, да поскорее. Что герцог с супругой и сделали, отплыв из Петербурга 27 июля.

Светлейший еще не подозревал, что очень скоро юный царь выйдет из-под его контроля, лишит власти, богатств, титулов, всех надежд и подвергнет его позорной ссылке в Сибирь.

В порт города Киля чета прибыла 13 августа. Встреча с новой жизнью оказалась для Анны Петровны столь же безрадостной, каким было расставание со старой. Голштинцы хорошо приняли молодую герцогиню, но сам герцог… Он уделял красавице жене еще меньше внимания, чем в России. Анна и Карл-Фридрих и дни, и ночи проводили каждый на своей половине, даже обедали врозь. Поначалу Анна не так уж и скучала. Ведь она была той, о ком французский дипломат Лави когда-то написал: «…вылитый портрет царя-отца… и хочет обо всем знать». Изучение местного уклада и быта очень занимало ее. Но все чаще и чаще герцогиня жаловалась в письмах любимой сестре Елизавете на скуку, одиночество, неверность мужа, который особо и не скрывал своих амурных похождений.

10 февраля 1728 года Анна родила сына – Карла-Петера-Ульриха, будущего российского императора Петра III. Городской магистрат преподнес новорожденному серебряную колыбель, обитую изнутри синим бархатом. Но, глядя на младенца, агукающего в роскошной колыбельке, мать печалилась: «Бедный малютка, не на радость ты родился». Однако ей не суждено было узнать, насколько верным оказалось ее пророчество.

Смерть Анны Петровны, герцогини Гольштейн-Готторпской, описывают по-разному.

По одним сведениям, она простудилась, открыв окно, чтобы полюбоваться фейерверком, устроенным в честь рождения малыша. Анна посмеивалась над всполошившимися фрейлинами: «Мы, русские, не так изнежены, как вы!..» Но слегла в горячке и на десятый день скончалась.

По другим – она мучительно умирала три месяца, не оправившись после родов.

Дочь Петра попросила похоронить ее «подле батюшки». И последнее желание ее исполнили.

Из Москвы, куда перебрался Петр II со своим двором, на похороны в Петербург не приехал никто из родственников и вельмож. Даже Елизавета. Правда, она тяжело переживала смерть сестры: плакала и молилась, на несколько дней запершись в своих покоях.

По свидетельствам современников, Карл-Фридрих тоже искренне горевал, видимо, поняв, какое сокровище потерял. Он больше не женился и отныне предпочитал уединение компаниям и попойкам. Умер герцог в поместье Рольфсхаген в 1739 году в возрасте сорока лет. Незадолго до кончины он написал в своих заметках: «Я искал покой и не находил его».

В 1735-м герцог учредил в память о своей юной русской жене орден Святой Анны. Со временем эта награда стала российской и присуждалась вплоть до революции 1917 года.

Будущая императрица Елизавета Петровна продолжала вести внешне беззаботную жизнь. Она упивалась балами и охотой – и совершенствовалась в даре очаровывать. Пленился ею (пусть и не без влияния хитрого царедворца Остермана) даже родной племянник, Петр II. Но Петр был подростком, а Елизавета – взрослой девицей. Как кавалер он ее не интересовал. И хотя о перспективе брака двух ближайших потомков Петра Великого поговаривали всерьез, отношения тетки и племянника ограничились нежной родственной дружбой.

Неизвестный художник. Портрет царевны Елизаветы Петровны в юности

Эта дружба на время охладела, когда мальчик-царь, приревновав тетушку к приглянувшемуся ей камергеру Бутурлину, отослал последнего воевать с татарами на Украину. Племянник вообще старался отвадить от Елизаветы всех мужчин – например, сорвал проект ее брака с бранденбургским курфюрстом и отправил за границу очередной объект симпатии цесаревны, обер-гофмейстера Нарышкина.

После безвременной смерти юного императора в 1730 году Елизавета, согласно завещанию Екатерины I, должна была стать его преемницей. Но Верховный тайный совет, объявив цесаревну незаконнорожденной, призвал на царствование Анну Иоанновну.

Елизавета одной из первых при дворе присягнула на верность кузине. И хотя между новой императрицей и ее родственницей, такой красивой и такой опасной, нередко случались ссоры – казалось, дочь Петра I вовсе не думает о троне и не питает никаких политических амбиций.

Совершив 25 ноября 1741 года дворцовый переворот, возведший ее на престол, Елизавета Петровна наглядно продемонстрировала, сколь ошибочным было это мнение.

До самой смерти «блистательная Елисавет» не забывала свою сестру. Воспользовавшись упоминавшимся выше Указом о престолонаследии, она, как мы знаем, сделала своим наследником сына Анны Карла-Петера-Ульриха.

На выбор Елизаветой невесты для наследника тоже повлияла память о прошлом – ее покойный жених Карл-Август доводился дядей принцессе Фике, впоследствии известной как Екатерина II.