— Бззз. Бззз.

Он просыпается оттого, что дочка жмет ему на нос указательным пальчиком, как будто звонит в звонок.

— Бззз. Бззз. Кто звонит? Жасмин!

— Что ты делаешь, Жас?

— Бужу тебя. Бзз-бзз. — Она приподнимает ему веко. — Вставай, лентяй!

— Сколько времени?

— Да день уже!

Мэдди, которая лежит рядом с ним на кровати в номере гостиницы, смотрит на часы.

— Полшестого, — бормочет она в подушку, и Жасмин смеется, как мультипликационный злодей. Декстер открывает глаза и видит на своей подушке лицо дочери; нос ее всего в паре дюймов.

— Тебе разве нечем заняться? Книжки читать, играть в куклы, еще что-нибудь?

— Не-а.

— Иди пораскрашивай что-нибудь, ладно?

— Я есть хочу. Можно заказать в номер? А со скольких работает бассейн?

Отель «Эдинбург» роскошен, традиционен и великолепен: дубовые панели, фарфоровые ванны. Однажды здесь останавливались его родители, и Декстер считает отель старомодным и дорогим, но он подумал, что, раз уж он, Мэдди и Жасмин выбрались в Эдинбург, размах не помешает. Они планируют провести в отеле две ночи, а потом взять машину напрокат и отправиться через всю страну в летний коттедж близ озера Лох-Ломонд. Глазго ближе, конечно, но Декстер не был в Эдинбурге уже пятнадцать лет — с того самого пьяного уик-энда, когда он вел телерепортаж с Эдинбургского рок-фестиваля. Теперь ему кажется, что это было очень, очень давно, в другой жизни. Сегодня он, как полагается отцу, собирается показать дочке город, Мэдди помнит, какая сегодня дата, и решает оставить их вдвоем.

— Ты точно не против? — спрашивает ее Декстер, когда они остаются наедине в ванной.

— Конечно нет. Пойду в галерею, посмотрю ту выставку.

— Я просто хочу показать Жас кое-какие места. С которыми у меня связано много воспоминаний. Не хочу, чтобы ты мучилась от скуки.

— Я уже сказала: я не возражаю.

Он внимательно на нее смотрит:

— И ты не думаешь, что я сошел с ума?

Она улыбается уголками губ:

— Нет, я не думаю, что ты сошел с ума.

— И не считаешь, что это жутковато или странно?

— Вовсе нет.

Если у нее и есть какие-то возражения, она никак этого не показывает. Он слегка касается ее шеи губами.

— Делай, что должен, — говорит Мэдди.

Предсказание о том, что дождь будет идти сорок дней подряд, когда-то казалось маловероятным, но только не в этом году. По всей стране дождь не прекращался уже несколько недель; наводнение поглотило целые города; такого лета у них еще не было, это словно совершенно новое время года. Сезон муссонов.

Они выходят на улицу; день еще ясный, тучи высоко, и пока дождя нет. Они договариваются встретиться за обедом и расходятся в разные стороны. Отель находится в Старом городе, совсем рядом с Королевской милей, и Декстер ведет Жасмин стандартным историческим маршрутом по переулкам и потайным лестницам, пока они не оказываются на Николсон-стрит, ведущей к югу от центра. Он помнит эту улицу шумной, подернутой дымкой из выхлопных газов автобусов; но в воскресенье утром здесь тихо и немного грустно. Жасмин раскапризничалась; ей скучно вдали от туристического пути. Чувствуя, как она повисла у него на руке, Декстер продолжает идти. Он нашел старый адрес в письме и вскоре видит указатель. Рэнкеллор-стрит. Они сворачивают на тихую жилую улицу.

— Куда мы идем?

— Я ищу один дом. Номер семнадцать.

Они подходят к дому. Декстер вглядывается в окно третьего этажа: шторы опущены; обычное, ничем не примечательное окно.

— Видишь ту квартиру? Там жила Эмма, когда мы вместе учились в университете. Вообще-то, можно сказать, мы здесь и познакомились.

Жасмин послушно поднимает голову, но обыкновенный дом с террасой ничем не отличается от таких же домов рядом и напротив, и у Декстера возникает мысль, что не стоило отправляться в этот поход. Это жутковато, сентиментально и понятно лишь ему одному. Да и что он рассчитывал увидеть? Он ничего не помнит об этом месте, а сладость тоски по прошлому бледна и преходяща. Он даже думает, не оставить ли эту затею, позвонить Мэдди и договориться встретиться немного раньше, но Жасмин вдруг показывает в конец улицы, где гранитные скалы нависают над крошечным по сравнению с ними домом.

— Что это?

— Солсбери-Крэгз. А наверху — гора Артурз-Сит.

— Там люди!

— Туда можно подняться. Это совсем не сложно. Может, попробуем, как думаешь? Сможешь?

Они идут в направлении Холируд-парка. Как это ни удручающе, его дочь, которой всего семь с половиной лет, поднимается по горной тропе гораздо проворнее, чем он, лишь иногда останавливаясь, чтобы обернуться и посмеяться над задыхающимся и вспотевшим отцом.

— Ботинки скользкие, — говорит он, и они продолжают подъем, покинув главную тропу и карабкаясь по скалам. Наконец они оказываются на ступенчатом ржаво-красном плато на самой вершине Артурз-Сит. Они находят каменную колонну, установленную в самом высоком месте, и он рассматривает надписи и рисунки, почти не надеясь увидеть среди них свои инициалы. «Долой фашизм»; «Алекс М. 5/5/07»; «Фиона навсегда».

Чтобы отвлечь дочь от непристойных рисунков, он поднимает ее, усаживает на колонну и придерживает за талию. Жасмин болтает ножками, а он рассказывает ей о достопримечательностях:

— Вон там Эдинбургский замок, а вон вокзал. Это залив Ферт-оф-Форт, он ведет в Северное море. Где-то там Норвегия. А вон Лейт, Новый город, где я раньше жил. Двадцать лет назад, Жас. Еще в прошлом веке. Видишь тот холм с башенкой? Это Карлтон-хилл. Туда тоже можем забраться, если хочешь, попозже.

— Ты разве не устал? — спрашивает она с сарказмом.

— Я? Шутишь? Я прирожденный атлет.

Прижав кулачок к груди, Жасмин хрипит, изображая, как он поднимался в гору.

— Ах ты, проказница! — Он похватывает ее под мышками, снимает с колонны и делает вид, что собирается бросить вниз с горы, а потом кружит. Жасмин визжит и смеется.

Они спускаются вниз и находят естественное углубление в скалах с видом на город. Декстер лежит, подложив руки под голову, а Жасмин сидит рядом, ест чипсы с солью и уксусом и с огромным сосредоточением пьет через соломинку сок из маленького пакета. Солнце греет лицо Декстера, но ранний подъем берет свое, и по прошествии нескольких минут он чувствует, что вот-вот уснет.

— А Эмма тоже сюда приходила? — спрашивает Жасмин.

Декстер открывает глаза и приподнимается на локтях:

— Да. Мы были здесь вместе. Дома есть фотография. Я тебе покажу. Тогда папа еще был худым.

Жасмин надувает щеки и начинает тщательно облизывать соленые пальцы.

— Скучаешь по ней?

— Ты имеешь в виду Эмму? Конечно. Каждый день. Она была моим лучшим другом. — Он слегка толкает дочку в бок. — А почему ты спрашиваешь? Тоже скучаешь?

Жасмин сосредоточенно хмурится:

— Наверное. Мне было всего четыре года, я не так уж хорошо ее помню, только когда вижу фотографии. Помню свадьбу. Но Эмма ведь была милая, правда?

— Очень милая.

— А кто теперь твой лучший друг?

Он кладет руку ей на шею, нащупывая маленькую ямочку:

— Ты, конечно. А кто твой лучший друг?

Жасмин морщит лобик, серьезно задумавшись.

— Наверное, Фиби, — отвечает она и хочет втянуть сок через соломинку, но пакет пустой и издает неприличные звуки.

— Хватит народ пугать, — говорит Декстер, и она смеется, зажав соломинку маленькими белыми зубами. — Иди ко мне, — рычит он и притягивает дочь к себе.

Она лежит на его руке, склонив голову ему на плечо. На мгновение она замирает, и Декстер снова закрывает глаза и чувствует тепло полуденных лучей закрытыми веками.

— Чудесный день, — бормочет он. — Никакого дождя. По крайней мере, пока. — И снова его клонит в сон. Волосы Жасмин пахнут гостиничным шампунем; он чувствует шеей ее дыхание — мерное и медленное, соль и уксус — и постепенно засыпает.

Он спит примерно две минуты, а потом Жасмин толкает его в грудь своими острыми локтями:

— Пап, мне скучно. Пойдем?

Эмма и Декстер провели остаток дня на склоне холма. Они смеялись, болтали и рассказывали друг другу о себе: чем занимаются их родители, есть ли у них братья и сестры. Делились забавными случаями из жизни. Часа в три, точно сговорившись, заснули одновременно, невинно вытянувшись рядом. В пять Декстер вдруг проснулся, и они собрали пустые бутылки и то, что осталось после пикника, и, чувствуя тяжесть в голове, принялись спускаться вниз, где их ждал город и дом.

Когда они подошли к выходу из парка, Эмма поняла, что скоро настанет время прощания и, возможно, они больше никогда не увидятся. Да, будут еще какие-то вечеринки, однако он и она все равно вращаются в разных кругах, да и он скоро уедет. Даже если они еще когда-нибудь увидят друг друга, эта встреча наверняка будет мимолетной и формальной, и скоро он забудет обо всем, что случилось в той маленькой съемной комнате поздней ночью. Они спускались с холма, и Эмма чувствовала, как ее охватывает сожаление: ей не хотелось, чтобы Декстер уходил. Ей хотелось провести с ним еще одну ночь. Хотя бы одну, чтобы они могли закончить то, что начали. Но как ей об этом ему сказать? Разумеется, она не могла этого сделать. Струсив, как обычно, она оставила все на самый последний момент. В будущем я стану смелее, пообещала она себе. В будущем я всегда буду говорить то, что думаю, красноречиво и страстно. Они подошли к воротам парка — ей бы с ним здесь и попрощаться…

Она попинала ногой камушки, почесала затылок:

— Ну что ж, я, наверное, пойду…

Декстер взял ее за руку:

— Послушай. Может, зайдешь ко мне?

Она обрадовалась, но изо всех сил пыталась не показать виду:

— Что, сейчас?

— Или хотя бы прогуляйся со мной до дома.

— А разве твои мама и папой не должны к тебе зайти?

— Это только вечером. А сейчас еще полпятого.

Он потирал костяшку указательного пальца большим пальцем. Эмма сделала вид, что раздумывает.

— Ну пошли, — ответила она, безразлично пожав плечами. Он отпустил ее руку и зашагал вперед.

Они шли мимо железной дороги по Северному мосту в направлении Нового города с его георгианскими особняками, а в голове Декстера тем временем зарождался план: он придет домой к шести, сразу же позвонит родителям в отель и договорится встретиться в ресторане в восемь, а не в половине седьмого. В его с Эммой распоряжении будет почти два часа, так как Кэллум уйдет к своей подружке. Целых два часа они будут в квартире одни, и он снова сможет поцеловать Эмму. Квартира с белыми стенами и высокими потолками была почти пуста, не считая его чемоданов и кое-какой мебели, матраса в спальне и старого шезлонга. Стоит лишь накинуть пару простыней на мебель, и она будет выглядеть как декорации к русской пьесе. Он знал Эмму достаточно хорошо, чтобы понимать, что она это оценит, и у него наверняка появится возможность поцеловать ее снова, хоть она уже и не пьяна. Что бы ни случилось между ними в будущем, каких бы катастрофических последствий не имели его действия, он знал лишь одно — что сейчас ему очень хочется ее поцеловать. До его дома идти еще пятнадцать минут. Декстер запыхался. Эх, взять бы такси.

Наверное, она думала о том же, потому что они вдруг зашагали очень быстро, спускаясь по круто идущей под уклон Дандас-стрит. Вдалеке виднелся подернутый дымкой залив; их локти изредка соприкасались. Она не первый год в Эдинбурге, а ее все еще приводит в восторг один взгляд на стальные воды реки, виднеющиеся между крыш величавых георгианских особняков.

— Могла бы догадаться, что ты где-то здесь живешь, — пробормотала она с неодобрением, но и с завистью, и, вымолвив эти слова, поняла, что немного устала. Вот она идет в его квартиру, наверняка роскошно обставленную; они собираются заняться этим, и она, к стыду своему, почувствовала, как от предвкушения шея стала розовой. Эмма провела языком по губам, тщетно пытаясь придать им соблазнительный вид. Может, почистить зубы? От шампанского у нее всегда пахнет изо рта. Не зайти ли в магазин за жвачкой? Или за презервативами? Есть ли у Декстера презервативы? Да есть, конечно; спрашивать об этом — все равно что интересоваться, есть ли у него обувь. Но надо ли сначала почистить зубы или броситься на него сразу, как только закроется дверь? Она попыталась вспомнить, какое на ней белье; потом вспомнила, что надела специальное дышащее белье для лазанья по горам. Но слишком поздно об этом волноваться — они свернули на Феттес-роу.

— Уже рядом, — сказал он и улыбнулся. Она тоже улыбнулась и засмеялась, взяв его за руку и тем самым признавая, что скоро должно случиться. Они почти бежали. Он сказал, что живет в тридцать пятом доме, и она поймала себя на мысли, что считает в уме. Семьдесят пять, семьдесят три, семьдесят один… Они почти пришли. Грудь ее сдавило; ей стало совсем нечем дышать. Сорок семь… сорок пять… сорок три. У нее закололо в боку, пальцы точно пронзило электрическим током; Декстер тянул ее за руку, и они бежали по улице и смеялись. Где-то рядом прогудел автомобильный сигнал. Не обращай внимания; беги; что бы ни случилось, не останавливайся.

Но она вдруг услышала женский голос:

— Декстер! Декстер!

Все надежды тут же улетучились. Она словно врезалась в стену.

Напротив дома номер тридцать пять стоял «ягуар», принадлежавший отцу Декстера; его мама вышла из машины и ждала его на противоположной стороне улицы. С растущим раздражением Эмма заметила, что миссис Мэйхью ослепительно красива и стильно одета; отец Декстера производил менее эффектное впечатление — высокий, серьезный и слегка растрепанный, он явно был недоволен, что его заставляют ждать. Миссис Мэйхью встретилась взглядом с Эммой, стоявшей за спиной Декстера, и снисходительно улыбнулась, словно утешая ее — как будто обо всем догадалась. Это был взгляд герцогини, заставшей своего сына целующимся с горничной.

После этого все произошло намного быстрее, чем Декстеру хотелось бы. Вспомнив свой липовый звонок, он понял, что его непременно уличат во лжи, если только он не проведет родителей в дом как можно скорее; но его отец уже спрашивал, можно ли здесь парковаться, а мать интересовалась, где он весь день пропадал, почему не позвонил. Все это время Эмма стояла чуть в стороне, по-прежнему изображая горничную, почтительную и незаметную, и думала, как скоро можно будет признать свое поражение и уйти домой.

— Мы вроде договорились, что заедем в шесть… — проговорила миссис Мэйхью.

— Вообще-то, в полседьмого.

— Я сегодня утром оставила тебе сообщение на автоответчике.

— Мам, пап, это моя подруга Эмма!

— Ты уверен, что здесь можно припарковаться? — спросил его отец.

— Очень приятно, Эмма. Элизабет. Вы обгорели. Где вас носило весь день?

— Если меня оштрафуют, Декстер…

Декстер повернулся и виновато взглянул на Эмму:

— Хочешь зайти, выпить чего-нибудь?

— Или поужинаем вместе? — предложила Элизабет. — Не хотите пойти с нами?

Эмма взглянула на Декстера — тот округлил глаза, и ей показалось, что он шокирован этим предложением. Или он хочет, чтобы она пошла с ними? В любом случае, она должна отказаться. Они, кажется, приятные люди, но она вовсе не рассчитывала становиться незваным гостем на чужом семейном торжестве. Наверняка они отправятся в шикарный ресторан, а она одета, как дровосек. Да и потом, какой во всем этом смысл? Ну, будет она сидеть там и смотреть на Декстера влюбленными глазами, а они тем временем станут расспрашивать ее, чем занимаются ее родители и в какой школе она училась. Ей и так уже хочется провалиться сквозь землю при виде того, как неприкрыто самоуверенны члены этой семьи, как откровенно они демонстрируют нежные чувства друг к другу, какие они богатые, модные, элегантные. Она будет стесняться или, чего хуже, напьется, и ни то, ни другое не возвысит ее в его глазах. Лучше просто уйти. Она изобразила на лице улыбку, хотя это далось ей с трудом.

— Вообще-то, я лучше пойду.

— Уверена? — нахмурившись, спросил Декстер.

— Да, у меня дела. А ты иди. Увидимся как-нибудь.

— О… Ну ладно, — разочарованно проговорил он. Если бы она хотела зайти, то зашла бы, но… увидимся как-нибудь!.. Может, он не так уж ей и нужен. Повисло молчание. Его отец снова принялся изучать парковочный билетный автомат.

Эмма помахала Декстеру рукой:

— Ну, пока.

— До скорого.

Она повернулась к Элизабет:

— Рада была познакомиться.

— И я с вами, Эмили.

— Эмма.

— Разумеется. Эмма. До свидания, Эмма.

— Ну… — Она повернулась к Декстеру, чувствуя взгляд его матери. — Желаю, чтобы жизнь твоя удачно сложилась, что ли.

— И тебе того же. Удачи.

Она повернулась и зашагала прочь, Декстер, его отец и мать смотрели ей вслед.

— Извини, Декстер. Мы вам помешали?

— Нет. Что вы! Я и Эмма — мы просто друзья.

Мысленно улыбнувшись, Элизабет Мэйхью пристально посмотрела на своего красивого сына, затем потянулась и, взявшись за лацканы, одернула на нем пиджак, чтобы тот сидел идеально.

— Декстер, ты не в этом костюме был вчера?

И вот Эмма Морли зашагала домой в свете закатного солнца, а разочарование шлейфом тянулось за ней. Похолодало, и, поежившись, она ощутила какую-то странную тревожную дрожь, пробежавшую по спине; эта дрожь была столь сильна, что Эмма даже остановилась на минуту. Это страх перед будущим, подумала она. Она стояла на шумном перекрестке Джордж-стрит и Гановер-стрит; люди вокруг торопливо возвращались домой с работы и спешили на встречи с друзьями или любимыми, и у всех была цель, все знали, куда идут. А ей двадцать два года, и она не имеет ни малейшего представления, какая у нее цель; она тащится в свою жалкую квартирку, снова потерпев поражение.

«Что ты будешь делать в жизни?» Ей казалось, что люди всю жизнь спрашивают ее об этом: учителя, родители, друзья в три часа ночи; но никогда еще этот вопрос не казался ей таким насущным, и она по-прежнему даже на шаг не приблизилась к ответу на него. Будущее маячило впереди и виделось ей чередой пустых дней; каждый такой день таил в себе страх и неизвестность. Как она сможет их чем-то заполнить?

Она снова зашагала, на этот раз в сторону Маунд, на юг. На ходу вспомнила избитое выражение: «Проживай каждый день так, словно он последний». Но в реальности у кого есть на это силы? Что, если на улице дождь или горло разболелось? Совершенно непрактичный совет. Гораздо лучше просто пытаться быть доброй, смелой и отважной и делать хоть что-нибудь, чтобы изменить мир. Не весь мир, конечно, а ту его часть, что существует непосредственно вокруг тебя. Начать самостоятельную жизнь и, вооружившись вдохновением и электрической печатной машинкой, с усердием взяться… за что-нибудь. Менять жизни людей посредством искусства. Любить своих друзей, быть верной принципам, жить вдохновенно, на полную катушку, жить хорошо. Любить и быть любимой, если такое возможно.

Такова была ее теория, пусть даже пока у нее не очень-то получалось применять ее на практике. Вот, к примеру, только что она спокойно попрощалась с парнем, который ей действительно нравился, с первым человеком, к которому она действительно была неравнодушна, и теперь ей придется смириться с тем фактом, что они, скорее всего, никогда не увидятся. У нее нет ни его телефона, ни адреса — а даже если бы и был, какой смысл? Ведь он тоже не спросил номер ее телефона, а она слишком горда и не превратится в очередную влюбленную дурочку, что оставляет на его автоответчике никому не нужные сообщения. «Желаю, чтобы твоя жизнь сложилась удачно» — вот последнее, что она ему сказала. Неужели нельзя было придумать ничего получше?

Она шагала дальше. Но, уже завидев Эдинбургский замок, услышала шаги — каблуки модных ботинок стучали по тротуару за ее спиной, — и она улыбнулась, прежде чем Декстер ее окликнул, потому что поняла, что это он.

— А я уж думал, что потерял тебя! — выдохнул он, замедляя шаг.

Он раскраснелся, запыхался и теперь пытался напустить на себя невозмутимость.

— Да нет. Я здесь.

— Извини, что так вышло.

— Да нет… ничего.

Он наклонился и оперся ладонями на колени, чтобы отдышаться.

— Я думал, родители позже приедут, а потом они появились откуда ни возьмись, я отвлекся и вдруг понял… сейчас, дай отдышаться… понял, что у меня даже твоего телефона нет.

— О… Понятно.

— Да… только у меня нет ручки. У тебя есть ручка? Наверняка же должна быть.

Она села на корточки и порылась в рюкзаке среди мусора, оставшегося после пикника. Ну, найди же эту чертову ручку, должна же там быть ручка, должна…

— Ура! Ручка!

Она поискала в бумажнике и нашла чек из супермаркета, протянула ему и продиктовала свой номер, номер родителей в Лидсе, их адрес и ее адрес в Эдинбурге, проследив, чтобы он правильно записал индекс. В ответ он записал свой телефон и адрес.

— Ну вот. — Он протянул ей драгоценный клочок бумаги. — Позвони мне… или я тебе, но надо обязательно созвониться, ладно? Я хочу сказать, это же не соревнование. Никто не проиграет, если позвонит первым.

— Я знаю.

— До августа я во Франции, а потом вернусь… не хочешь приехать и погостить у нас?

— Погостить у тебя?

— Я же не предлагаю тебе переселиться! Только на выходные. Погостишь у меня дома. То есть у родителей дома. Но только если хочешь.

— О… Хорошо. То есть да. Ладно. Да. Да. Я согласна. Да!

— Ну ладно, пора мне идти. Ты точно не хочешь зайти, выпить чего-нибудь? Или поужинать с нами?

— Думаю, не стоит, — ответила она.

— Мне тоже так кажется.

Он вздохнул с облегчением, а ее это уязвило. Почему он так сказал? Неужели стыдится ее?

— Хм… Интересно, почему это?

— Потому что, если бы ты пошла с нами, я, наверное, сошел бы с ума. От досады. Ты будешь сидеть напротив меня, а я даже не смогу сделать то, чего мне хочется.

— Почему? Чего тебе хочется? — спросила она, хоть и знала ответ. Он обнял ее одной рукой за шею, едва касаясь, а она одновременно коснулась ладонью его бедра, и они поцеловались, а люди вокруг спешили домой в свете закатного солнца, и это был самый сладкий поцелуй, который когда-либо был и будет в их жизни.

Так вот как всё начинается. Всё начинается здесь, сегодня. А потом они перестали целоваться.

— Значит, скоро увидимся, — сказал он и стал медленно уходить.

— Надеюсь, — произнесла она с улыбкой.

— И я надеюсь. Пока, Эм.

— Пока, Декс.

— До свидания.

— Пока. Пока.