Полководец Берия

Когда мы шли на Псху, там есть такой перевал – Ачхо называется. Там парня привели пленного и представили нам, чтоб мы видели воочию немцев. Он три дня ничего не кушал и ничего не говорил. И один из наших ребят немножко немецким владел и говорит: ты расскажи, где ты был, почему сюда пришел, зачем ты здесь, кто тебя послал? Что нужно было? Скажи.

«Дайте закурить». Ну, папиросу дали, сразу чувствовалось, что он некурящий, закашлялся и начал задыхаться, начал кашлять, выбросил. Моя мама, говорит, под Берлином живет. Не убивайте, оставьте, она ждет меня. А мы сказали, что мы не собираемся убивать.

Они были подготовлены очень. Здесь очень много было румынов, итальянцев. Это же вся Европа. Европейская армия была же собрана. Они были специально подготовлены для войны на Кавказе. Две дивизии здесь воевали с нами.

Они очень часто меняли позиции, потому что знали всю местность. А мы где сидим, там и сидим, – сюда боялись, обрыв; сюда – обрыв. Они знали – куда. Вот здесь, скажем, пулеметчик стреляет, да? Мы видим, мы хотим или окружить, или подойти, подползти, а он уже совсем в другом месте. Или направо, или налево, вот так менялись они, а мы прямо шли.

Конечно, у них все было. Сухой спирт зажигали, и можно ставить чайник, и кипит. А у нас ждем, когда кто еду принесет, или на семечках мы жили практически. Мы даже и не знали, как воевать. Ну, конечно, если его увидишь, противника, надо стрелять. А как мы воевали там, очень сложно! Тем более когда на Санчарский перевал, когда больше метра снег выпал, уже некуда было, ни вперед, ни назад. Сидели мы смотрели утром, как немцы там бегают. А мы внизу сидим, нас потом перебросили. Со мной были из Гудаутского района девять человек, ни один не вернулся, кроме меня. Все они погибли.

В августе 1942 года Берия и Меркулов (при этом разговоре присутствовал также Маленков) поручили мне экипировать всего за двадцать четыре часа 150 альпинистов для ведения боевых действий на Кавказе. Как только альпинисты были готовы к выполнению боевого задания, Берия приказал мне вместе с ним и Меркуловым несколькими транспортными самолетами вылететь из Москвы на Кавказ. Перелет был очень долгий. В Тбилиси мы летели через Среднюю Азию на «С-47», самолетах, полученных из Америки по ленд-лизу. Наши операции должны были остановить продвижение немецких войск на Кавказ накануне решающего сражения под Сталинградом. Первую посадку мы сделали в Красноводске, затем в Баку, где полковник Штеменко, начальник кавказского направления Оперативного управления Генштаба, доложил об обстановке. Было решено, что наше специальное подразделение попытается блокировать горные дороги и остановить продвижение частей отборных альпийских стрелков противника.

Я прибыл на Кавказ в качестве старшего инструктора альпинизма пятого горнострелкового отряда в звании лейтенант. Немцы подошли уже вплотную к Кавказу, уже взяли Ростов, бои идут в предгорьях Северного Кавказа. Сталин издал приказ сформировать отдельные горнострелковые отряды, двенадцать горнострелковых отрядов, в каждом отряде примерно около пятьсот человек – это была большая сила, почти за пять тысяч человек.

И формировать эти отряды альпинистами, а поскольку все были на фронте, поэтому встал вопрос, где искать альпинистов. Отозвали со всех фронтов, флотов, флотилий… подключили местных жителей, хороших охотников, пастухов, знающих эти горы, ну и в том числе альпинистов. Среди грузин было много хороших альпинистов, среди сванов. Вот такие отряды были сформированы, и я оказался в центре Сванетии, где самые сложные перевалы, в качестве старшего инструктора военного альпинизма. Наши воинские части, которые вели заградительные бои на Северном Кавказе, конечно, не были подготовлены к высокогорью.

Бои-то шли на отметках три с половиной, четыре с половиной тысячи метров в условиях гипоксии, кислородного голодания. Об этой войне мало кто знает. Вот эта книга, которую я написал, «Фронт над облаками», – там более менее все раскрывается. Там было очень тяжело. Это была война зимой сорок первого – сорок третьего годов, и поэтому больше, наверное, гибли от лавин, чем от пуль и снарядов. Лавины сметали всех: немцев и нас – и поэтому была война особенная. И здесь те, кто прекрасно разбирался в технике альпинизма, кто умел особенно зимой ходить в горах, тот и побеждал. Мы этому и обучали солдат, бойцов, сержантов, офицеров, которые были сформированы в эти горнострелковые отряды.

Обучение это шло прямо в период боевых действий. Опыт боев, он доставался кровью. Ну и надо прямо сказать, что потом мы оказались просто прекрасными горными стрелками, не уступали этой горнострелковой дивизии «Эдельвейс», хотя история этой «Эдельвейс» очень давняя, с пятнадцатого года идет. Эта дивизия создана была из баварцев. Люди, которые прошли через Мюнхенский альпинистский клуб, и каждый молодой человек, который побывал уже в альпинистском лагере, считал за честь надеть на себя мундир горного стрелка. И действительно, это была подготовленная дивизия. Дивизия в военное время – десять-одиннадцать тысяч человек, а здесь двадцать две тысячи человек было в этой дивизии.

Они первыми проникли через перевалы Кавказского хребта, и уже 15 августа они вышли на перевал Клухор, и через Клухорский перевал стали спускаться в Закавказье. А в штабе сорок шестой армии узнали об этом только 16 августа вечером. Они проникли через Санчарский перевал, через Марухский перевал, дальше Клухорского перевала уже прошли в Сванетию, в Закавказье, в Грузию где-то километров двадцать пять. На Санчарском – двенадцать, на Марухском – около восьми или около десяти километров, поэтому были жестокие бои, чтобы их туда опять поднять, на перевалы, и оттуда сбросить в Северный Кавказ.

И подготовка наших бойцов, горнострелков, она шла очень ускоренно, на высоком уровне. Была создана школа военного альпинизма, горнолыжного дела. Она вначале находилась под Тбилиси, а потом ее перевели в Бакуриани, где был известный горнолыжный центр, где люди осваивали горнолыжную технику. Потому что, кроме альпинизма, надо было еще стоять на лыжах очень прилично.

Вы спускаетесь на лыжах на большой скорости, а надо вести огонь, ориентироваться, не попасть в своих товарищей. Если вы упали на снегу, да еще и с рюкзаком, все, вы – живая цель, вас расстреляют моментально. Поэтому действительно, люди были готовы очень прилично. Короче говоря, выстояли, научили бойцов, вытаскивали из лавин.

А вообще, война в горах, она совершенно не похожа на войну в долинах. Тут надо забыть о флангах, о тыле, о фронте, тут самое главное – знать, кто под тобой и кто над тобой. Вот это – основная задача. Если ты выше всех, ты – хозяин боя, поэтому все стремились занимать доминирующие вершины. Кроме того, я уже сказал, лавины уносили много человеческих жизней, и, кроме того, были страшные ураганные ветры. Надо было уметь закопаться в снег. Надо было пережидать где-то бурю.

Малейшее ранение в высокогорье, где-то от трех с половиной тысяч метров до четырех с половиной, пяти тысяч метров – это большая беда. Ранение-то незначительное, с таким ранением на равнине солдат и сержант продолжают бой, а здесь никак кровь не сворачивается, бинтуй не бинтуй – ничего не получается, и поэтому потеря крови большая приводит к несчастью, человек уходит из жизни. Простуда – это тоже была невероятная вещь. Малейшая ангина, грипп приводили к тому, что люди умирали. В общем, приспособиться к горной войне могли только специалисты высокого класса, асы-альпинисты.

А бои шли на перевалах Кавказа, я отвечал конкретно сам за перевалы Бичо, Ахсу, Дангусарун, Верхний и Нижний Цада, перевал Семи и Местийский перевал. Головой отвечал за это, и поэтому бои там шли небольшими подразделениями – от отделения до взвода, полтора взвода, и уходили туда, наверх, на семь, на десять дней – такой вахтовый метод был, знаете, вахтовые бои. Возвращались ребята обмороженные, усталые, грязные, губы опухшие, потому что пищу готовить было не на чем, вместе со снегом концентрат перемешивали, все это сложно было, очень. Десять дней отдыха в Сванетии, причем размещались в сванских домах в основном. Как они принимали нас? Прекрасно. И снова через десять дней в бой.

Много погибало, конечно, все-таки лавины – это была белая смерть. Страшная была война. Ну, выстояли, и надо прямо сказать, что потом нас немцы же называли «грюне тойфельд» – зеленые черти, потому что у нас были такие зеленые костюмы пошитые, спортивные с диагональю. Когда были где-нибудь в Баку, в Тбилиси там, в Кутаиси, все подходили и спрашивали: «Вы кто? Англичане? Американцы?» Очень здорово были одеты. И потом, надо прямо сказать, наши отряды экипировались здорово. Был хороший спортивный инвентарь, причем все это делалось на Арсенальном заводе в Тбилиси: карабины, кошки, крючья, ледорубы, прекрасные веревки, палатки – все было сделано для того, чтобы специалист горной войны воевал, можно сказать, в комфортных условиях.

Мы знали многих немцев, которые дрались в этой горнострелковой дивизии, по именам, по фамилиям, потому что до войны они побывали вместе с нами в альпинистских лагерях. Они приезжали и хорошо знали эти уже районы. Они вернулись в Германию, имея хорошие кроки, схемы, карты, и очень быстро ориентировались, и вышли на центральные перевалы.

Паники не было, а нервозность была в том плане, что отступление было приличное все-таки. Например, я хорошо знаю, как отступала по Баксанскому ущелью наша армия. Там отступала 242-я горнострелковая дивизия, отступала 63-я кавалерийская дивизия, 392-я стрелковая грузинская дивизия, причем они участвовали в боях страшных на Северном Кавказе. Например, в 392-й стрелковой дивизии было восемь героев Советского Союза, бойцы опытные. Но когда пришли в горы, люди растерялись. Вы понимаете, горы надо уважать так же, как и море уважаешь. Если ты не моряк, как ты там можешь вести бой?

И поэтому отступали люди, уходили не по основному направлению, в этом случае выручало местное население – говорили, где нужно идти, а уходили в боковые ущелья, попадали в ледопады, попадали в скалы, гибли, сыпались. И вы понимаете, ведь ледопад и ледник выносит до сих пор трупы людей, что немцев, что наших. Поэтому, когда стабилизировался фронт, с Закавказья плотно встали бойцы, которых мы обучили, да еще пять примерно тысяч наших бойцов, специальных горных стрелков. Вот тут как-то фронт стабилизировался, и мы немножко успокоились, и уже сами стали уходить в тылы к немцам, нарушать коммуникации, притаскивать языков, взрывать их штабы и дороги. И они поняли, что они столкнулись с приличной силой, но все это давалось, как я уже сказал, кровью.

Во-первых, были созданы три азербайджанские дивизии национальные, три армянские дивизии и три грузинские дивизии. Четвертая дивизия была наполовину русская, наполовину грузинская. Дрались они отчаянно все, особенно грузины. Здорово дрались. Если вы были в Закавказье после войны, вот попробовали бы проехать по всем селениям. Проезжаете – памятник со всеми перечислениями погибших на фронте. Кончается селение, следующее селение – памятник. Это – православные люди, отчаянные, смелые. Я там выучил грузинский, сванский языки, потому что мне надо было командовать. Многие крестьяне плохо говорят по-русски. Сваны не все хорошо владели русским языком, но они владели грузинским, а у них еще свой этнос: говорят по-свански, письменности нет.

Они себя доказали бойцами, ведь сваны – очень смелый народ, очень преданный. Если он в тебе встретил друга, если он в тебе встретил надежного человека, он для тебя все сделает, разобьется в любом случае. Он тебя спасет. Из лавин меня вытащил сван, кровь мне отдавали сваны. В домах нас принимали после десятидневного пребывания в боях на перевалах Кавказа, принимали сваны, обстирывали, кормили. Понимаете, это был настоящий такой кавказский интернационал, где было очень много национальностей. В нашем горнострелковом отряде были не только грузины, не только сваны, там были осетины, там были армяне, греки, турки – все наши советские люди. Были те же чеченцы, ингуши, но это был родной дом. Люди все были прекрасные.

Что такое горнострелковая дивизия Красной армии? Ну, это были панамки, это были ботинки с трикони, это были веревки, ледорубы – вот все горнострелковое обеспечение. Пушки, немножко приспособленные для того, чтобы их тащить в горы. Все остальное было как в обычной стрелковой дивизии.

У немцев было настолько портативное вооружение, минометы, пушки, пулеметы, которые разбирались, их легко было тащить, и собирали моментально в считанные минуты, и устанавливали на определенных участках для обстрела, чего у нас не было. У нас все, знаете, тащили на веревках, как Суворовский переход через Альпы, все это было так. И только в боях понемножку мы соображали, что надо делать.

У них были прекрасные винтовки снайперские. Ведь война в горах с автоматом – это ни к чему хорошему не приводит. Пулемет – хуже винтовки, потому что автомат – это оружие ближнего боя: ходы сообщений, лестничные клетки, уличные бои. А когда ты противника видишь за пятьсот, за четыреста метров он подходит, потом раз – ушел за какой-то скрытой складкой местности, за террасу, потом раз – оказался крупным планом. Подпустил близко его – уже будет поздно. Поэтому снайперская винтовка – мы охотились за этими «скрипочками». У нас было их мало. Охотились вот за немцами-снайперами с тем, чтобы иметь эту винтовку. И ты уже на дальних подходах потихонечку щелкаешь, убираешь немцев. Правда, на СВТ на самозарядные винтовки пытались ставить прицелы – не очень хорошо получалось. Даже простая трехлинейная винтовка у сванов им была дороже, чем автомат или карабин. Они били на пятьсот, на шестьсот метров знаете как? Бахали так, что удивлялись. Очень меткие стрелки, блестящие.

Поэтому потихонечку-потихонечку постигали, что нам нужно для вооружения, какая экипировка. Мы были прекрасно одеты, прекрасный спортивный инвентарь, нас снабдили прекрасными горными лыжами. У нас было хорошее альпинистское оборудование. По ленд-лизу шло через Иран кое-что из оборудования к нам сюда. Питание было хорошее. На перевалах Кавказа горнострелковые наши отряды хорошо кормили. Ребята работали добросовестно, и потом, это был один сильный кулак, маленькие подразделения.

Горный стрелок – это, как вам скажу, он, по умению воевать в этих складках местности, драться, быстро соображать, ориентироваться, он, пожалуй, стоит пяти бойцов. А офицер, если он командует этим подразделением, пожалуй, ротой, так вот он может вполне командовать на равнине батальоном, а то и полком. Это особые люди, понимаете? Это правда особые люди. Отбор у них в эти части шел очень серьезный.

Мы объединяем специально выделенных снабженцев и хозяйственников, войска и управления НКВД. Тесная связь и полное взаимодействие с ЦК КП(б) Грузии и Совнаркомом Грузии; все вопросы по снабжению и проведению решений командования как можно быстрее проходят через нас. Эта структура помогает нам объединять все силы и средства.

Как командование, так и штаб группы в силу каких-то причин считают совсем необязательным для себя докладывать Военному совету, штабу фронта о своих мероприятиях. Больше того, производя важнейшие перегруппировки войск, штаб группы, ссылаясь на прямые указания командующего группой, отказывается доносить в штаб фронта о передвижении и задачах дивизий…

Еще раз обращаю ваше внимание на тщательное наблюдение перевалов. Учтите, что это нужно сделать быстро, притом перекрыть перевалы надо не в одном, а в нескольких местах, обеспечив взаимную связь и взаимодействие между всеми звеньями обороны и также обеспечить хорошую разведку.

Берия прибыл в конце августа. Он был у нас в сорок шестой армии и проехал Сванетию в сторону Кухорского перевала. Конечно, там были бои, еще шли отступления, потому что немцы вышли на Кухорский перевал, нужно было их вышибать оттуда, и была угроза прорыва немцев в Закавказье. А ведь надо сказать, что мы с оглядкой дрались, сзади на турецкой границе стояло двадцать шесть турецких дивизий. Ослабили укрепрайон, оттуда тоже взяли дивизии. Когда Берия прибыл, увидел такое положение, он начал наводить порядки в сорок шестой армии – там некоторые офицеры были расстреляны, а он представлял Ставку Верховного главнокомандования, и был снят генерал Сергацков, умнейший, толковый человек. И вот эта чехарда, она шла примерно в течение полутора – двух месяцев, смена людей.

Но потом стабилизировалось как-то все нормально, видимо, стало известно в Ставке, что он ведет такую политику, которая мешала стабилизировать фронт. Нужно было как-то успокоить армейских людей, настроить их на оборонительные бои. Оттуда Берию быстро убрали.

Там была пограничная дивизия одна, одна дивизия НКВД отступала, тоже уходила через перевалы. А потом, когда закончились бои на перевалах Кавказа, осталась часть немцев там, сваны, балкарцы и другие стали пошаливать на перевалах. Были бандиты, и этим тоже занимались со стороны Грузии, со стороны Сухуми, где было, по-моему, два полка НКВД, которые вот приводили в порядок землю Верхней Сванетии.

Этими вопросами занимался такой Бокучава, начальник Абхазского НКВД. Кстати, очень интересный человек, большой патриот России, смелый человек, отчаянный человек, и звали его Шалва Илларионович Бокучава. Ну, это были самые тяжелые годы.

А если честно говорить, то в этой борьбе нам помог Сталинград. Как раз остановка немцев под Сталинградом. Все сводилось к тому, если бы мы проиграли сражение под Сталинградом, Турция вступила бы в войну, все эти двадцать шесть дивизий, они стали бы нас давить со стороны Закавказья, с перевалов бы спустились немцы и, конечно, они прорвались бы. Ведь стремление еще было такое – пробиться не только к марганцу, не только к молибдену, к вольфраму, которые находились в горных районах, а ведь они еще рвались к чеченской нефти, к бакинской нефти. У них ведь тоже дело было не очень хорошо с горючим. Героическая Красная Армия доказала свою силу, остановила их под Сталинградом, здесь они были вынуждены тоже отступать. И так, соседствуя с двумя колоссальными фронтами, мы их все-таки выбросили с Северного Кавказа и из района Дона, Донца, Волги.

Отправить