Глава 22

Том отреагировал мгновенно. Это была чистая импровизация.

– Странно. Я должен был встретиться с человеком, который собирался на ту же самую вечеринку. Клекнер. Он работает в здешнем консульстве, верно?

– Да, – подтвердила Рэйчел.

– Мне кажется, кто-то привлек чье-то внимание, – улыбнулась Джозефин и многозначительно взглянула на Рэйчел. До Тома дошло, что Клекнер, должно быть, пригласил Рэйчел как свою пару. То есть фактически на свидание.

– Мам, мы виделись с ним пять минут. На поминках. Он знал, что я собираюсь в Стамбул. И просто проявил любезность, позвав меня на эту вечеринку.

– А что намечается? Нечто масштабное и помпезное? Обед или что-то в этом роде? – Том говорил ровно, но чувствовал, что мышцы его тела напряжены. Он попытался расслабиться. Если эта вечеринка – обед для дюжины близких друзей Клекнера, никакого шанса туда просочиться у него не было. Если же приглашение получила половина стамбульских экспатов, то он вполне мог и пройти.

– Какой-то бар. Bleu. Вы о таком слышали?

Амелия, совершенно очевидно, и понятия о нем не имела, но все равно ответила «Да». Она поняла игру Тома и старалась ему помочь. Он хотел попасть в круг знакомых Клекнера; вероятно, даже получить возможность поговорить с подозреваемым с глазу на глаз.

– Не знаю… – протянула Рэйчел. – Не хочется идти туда одной. Там ведь будут одни незнакомцы.

– Ну тогда оставайся дома… – начала Джозефин.

Амелия не дала ей закончить.

– Да возьмите с собой Тома, – сказала она, так просто и обыденно, как Том кидал окурки в пролив Босфор. – Он вечно жалуется, что слишком стар для ночных клубов, но еще слишком молод, чтобы сидеть дома.

Рэйчел эта шутка понравилась.

– Вы и правда всегда на это жалуетесь? – спросила она, чуть склонив голову.

– Никогда в жизни такого не говорил, – процедил Том сквозь сжатые зубы.

Рэйчел, Джозефин и Амелия дружно улыбнулись.

Рэйчел до конца насладилась смущением Тома и с удовольствием подхватила идею Амелии.

– Тогда и в самом деле пойдемте со мной, – сказала она. – Повеселимся. Будете моей дуэньей.

Дуэнья, думал Том два часа спустя, глядя в запотевшее зеркало своей ванной комнаты в отеле. Он протер стекло и увидел отражение своего лица, покрытого пеной для бритья, с мокрыми после душа волосами. Дуэнья. Том открыл дверь, чтобы пар понемногу выветрился, и начал бриться. Ему вдруг вспомнились слова Бонда из «Лунного гонщика» о нежелании бриться дважды за один день, и он невольно улыбнулся. Томас Келл не страдал особым тщеславием, но для Рэйчел Уоллингер ему хотелось выглядеть хорошо. Придвинувшись к зеркалу поближе, он заметил черный волосок, предательски высовывающийся из уха, потом еще два в носу и выдернул их. Его глаза заслезились. В гардеробе лежал фен – но тут Том решил, что уделил своей внешности вполне достаточно внимания, вытер голову, вытерся сам и пошел одеваться. Он натянул джинсы, светло-голубую рубашку, выстиранную в прачечной анкарского отеля, и замшевые ботинки.

Они договорились встретиться с Рэйчел у подножия Галатской башни. Она пришла первой. Том заметил ее издалека – Рэйчел вертелась по сторонам; на ней были туфли на танкетке, черное платье с ремешком на талии и очки Ray-Ban в голубой оправе – солнце хоть и заходило, но его лучи были еще достаточно яркими. Он поцеловал ее в обе щеки и подумал, что эти духи, кажется, ему знакомы. Но он не мог вспомнить, откуда знает этот аромат. Возможно, такие же были у какой-нибудь коллеги-сотрудницы МИ-6.

– Вы уже поели? – спросила Рэйчел.

После душа Том заказал в номер сэндвич и проглотил его чуть ли не целиком, в один присест.

– Нет, – солгал он в надежде, что Рэйчел голодна. Может быть, им удастся посидеть где-нибудь вдвоем, поговорить. И он узнает ее получше.

– Тогда… может, перекусим по-быстрому?

– Отличная идея.

Они нашли маленький современный ресторанчик, затерявшийся среди более крупных заведений к северу от башни, и сели под углом друг к другу. Заказали они мезе и бутылку охлажденного турецкого красного. Рэйчел больше не задавала вопросов о крушении и не пыталась разузнать что-то еще о карьере отца. В основном они разговаривали о своей лондонской жизни и сами не заметили, как перешли на «ты». Рэйчел сообщила, что собирается сменить сферу деятельности и вот-вот начнет работать в издательстве – до этого она несколько лет была режиссером документальных фильмов. Том ни словом не упомянул о своем отстранении от работы, но без особых подробностей описал свой развод и то, как ему сейчас живется.

– И ты сохранил хорошие отношения со своей женой?

– Мы… много разговариваем.

– Как это понимать?

– Это означает, что мы все еще вроде бы друзья, хотя каждый из нас считает, что другой его предал.

– Значит, вы не друзья.

– Не соглашусь. Просто на все требуется время.

Рэйчел загадочно улыбнулась.

– А как насчет тебя? Ты была замужем?

Рэйчел подняла брови, как будто Том задал ужасно старомодный вопрос.

– Никогда, – ответила она. – И не представляю себе, что такое может произойти.

– Почему?

– Скажу как-нибудь в другой раз. Сейчас мне гораздо интересней хорошенько порасспросить тебя. – Она быстро отвела глаза. – Ты скучаешь по жене?

Том поймал ее взгляд и постарался не отпустить.

– Мне не хватает ее рядом, конечно. Она потрясающий человек. Мы ведь провели вместе большую часть взрослой жизни. – Он выложил на стол пачку Karelia Filters, словно карты в покере. – Можно сказать, конечно, что я иногда скучаю по тому общему, что у нас было… ну, знаешь, по той легкости, которая есть между людьми, хорошо друг друга знающими. Но я совсем не скучаю по другому.

– По чему другому?

Том вовсе не желал говорить об изменах и ссорах и вместо этого решил затронуть тему, которая, по его расчетам, должна была отбить у Рэйчел желание препарировать его брак.

– Я хотел детей. Я и сейчас хочу детей. Но у нас не получалось.

Она посмотрела на него так, будто он предал Клэр.

– И поэтому ты от нее ушел?

– Нет, – тут же ответил Том. – Там все было более сложно.

Рэйчел встала и, извинившись, отправилась в дамскую комнату. Том остался сидеть за столом, вполуха прислушиваясь к разговорам других посетителей. С тех пор как Клэр отбыла на более плодородные земли Примроуз-Хилл, ему случилось побывать всего на двух свиданиях. На обоих на него буквально вылили огромное количество информации, подробнейшие досье о личной жизни, хотя дамы были вполне приличные. Больше они никогда не виделись. Один из парадоксов развода: у каждого есть история, которую хочется поведать, тяжелый груз, который не терпится снять с плеч. Нечто вроде спасительного помутнения рассудка, при котором можно рассказать о самом личном без всякого стеснения. Пересекая известный Рубикон – сорокалетие, – люди, казалось, избавлялись от необходимости лицемерить или что-то скрывать. Что ты говоришь – то ты в конечном итоге и получаешь.

То же самое Том ощущал, разговаривая с Рэйчел, хотя поначалу ожидал от нее большей расчетливости и настороженности. Он как будто сидел рядом с обещанием, что все лучшее еще впереди. В этом было странно признаваться даже самому себе, но Том чувствовал, как к нему возвращается былая сила, словно ему снова показали самую прекрасную часть мира – мира, от которого он успел устать. Рэйчел была кокетлива, честна и красива; в ее присутствии он оживал, наполнялся новыми желаниями, новыми жизненными соками. И ему было действительно нелегко не показывать ей, насколько он уже околдован.

Бар Bleu находился всего в пяти минутах ходьбы вниз по холму. На улице пахло нечистотами, коты бесшумно сновали вверх и вниз по ржавеющим строительным лесам; где-то в отдалении ревел мопед, пытаясь одолеть крутой подъем. В какой-то момент Рэйчел споткнулась о булыжник, которыми была вымощена улица, – свет фонарей был совсем слабым, – и Том машинально подхватил ее, не дав упасть. Это было всего лишь мгновение, доли секунды, но ему это показалось неким старомодным испытанием на умение ухаживать за дамой, которое он прошел без труда.

– Хорошая реакция, – заметила Рэйчел, легко коснувшись плеча Тома, когда он отпустил ее руку. Кончики ее пальцев были нежными и холодными – ночь выдалась не такой уж теплой.

Том почувствовал, как одно из ее колец царапнуло его запястье.

– Что тут скажешь – тренированное тело не скрыть, – пошутил он. – Мой мир – это полные угроз таинственные джунгли.

Рэйчел рассмеялась, и, подходя к бару, они выкурили еще по сигарете. У входа они появились одновременно с навороченным внедорожником с тонированными стеклами и «особенным» номером – куда же без него, подумал Том. Двери распахнулись, и наружу выбрались две ухоженные до кончиков ногтей, гламурные турецкие девушки на шпильках, а за ними – два их бойфренда в дизайнерских рубашках с прилизанными гелем волосами. Служащий бара с ключами в руках запрыгнул на водительское место, и автомобилям, скопившимся за внедорожником, было позволено наконец поехать куда им надо.

– О дивный новый мир, – пробормотал Том.

Охранник (он же фейсконтроль) в черной кожаной куртке смерил Тома оценивающим взглядом – от прически до ботинок – и кивком направил его к хостес со списком в руках. Под заголовком «День рождения Райана К.» Том успел прочесть «Рэйчел Уоллингер +1». Толстого индуса с бритой головой и часами тысяч за десять долларов притиснули к стене.

– С кем ты должна была прийти? – спросил Том, перекрикивая толпу. Они как раз пробирались мимо барной стойки. Температура здесь была градусов на десять выше.

– С тобой! – прокричала в ответ Рэйчел. – Я написала Райану, сказала, что хочу привести тебя, и он ответил, что слышал о тебе.

За двадцать лет Тому пришлось поработать с бесконечным множеством офицеров из ЦРУ. Джим Чейтер был шпионом самого высокого ранга в этой области. Имя Томаса Келла, возможно, было так же хорошо известно в Лэнгли, как и на Воксхолл-Кросс. Значит, заключил Том, никакой подоплеки в словах Клекнера, скорее всего, не было.

– Как он выглядит? – выкрикнул Том.

Мимо скользнула официантка, держа на вытянутой над головой руке поднос с коктейлями. Том под опасным углом отклонился назад, чтобы поднос не врезался в его голову.

– Я точно не помню! – почти завопила Рэйчел.

Музыка в баре – Том знал, что это Бейонсе, но не помнил песню – была апокалиптически громкой.

– Рэйчел!

А вот и он. Райан Клекнер. Подтянутый, мускулистый, загорелый красавец американец. В огнях бара его зубы отливали голубым. На нем были джинсы и ослепительно-белая рубашка, расстегнутая у ворота; очевидно, чтобы показать щедрую поросль волос на груди. Он казался магнитом, который притягивал к себе дюжины веселящихся вовсю девчонок и юных светских львов из разряда «европейская шваль». Здесь морем лились текила и кока-кола.

Клекнер обнял Рэйчел и расцеловал ее в обе щеки. Потом он встретился взглядом с Томом и широко улыбнулся, когда Рэйчел их представила.

– Том! Привет. Спасибо, что пришли. – Он улыбался, кивал, жал руку и прямо-таки излучал дружелюбие и очарование. – Это большая честь для меня. Я много о вас слышал.

Это был почти личный разговор, исключающий Рэйчел; один шпион воздавал должное заслугам другого. Рэйчел же тем временем рылась в сумочке.

– Я купила тебе кое-что в подарок.

Очередная официантка, извиваясь, протиснулась мимо с подносом коктейлей.

– Что это? – спросил Клекнер.

Рэйчел вручила ему небольшую книжку, завернутую в красную бумагу. К обертке была прикреплена поздравительная открытка.

– Открой же! – крикнула Рэйчел.

Тому было жарко, хотелось выпить и – почти невыносимо – покурить, но до выхода было примерно три дня пути. Толпа желающих получить свою порцию спиртного окружала бар кольцом человека в четыре, и пробиться сквозь них было абсолютно невозможно.

Сначала Клекнер взял открытку. Том заметил, на ней была изображена одна из карикатур Ларсона. Американец рассмотрел ее и громко расхохотался. Том не стал просить дать взглянуть и ему. Собственно же подарком оказалась книга «Хитч 22», мемуары умершего британского журналиста Кристофера Хитченса. Клекнер, судя по всему, был несколько разочарован. По его лицу даже пробежала тень раздражения – мгновенная и очень легкая, – но он тут же овладел собой и поблагодарил Рэйчел.

– Это тот парень, что написал «Бог как иллюзия»? – Клекнер еще раз взглянул на обложку. Том подумал, что смело поставил бы десять против одного – этот американец верующий и посещает службы. – Журналист?

– Да-да! – прокричала Рэйчел. – Только не «Бог как иллюзия», а «Бог без любви». Ну… практически то же самое.

Клекнер ничего не ответил. Было видно, что ему хочется отложить книгу в сторону – ну мало ли, неудачный подарок, хорошенькая английская девушка заблуждается в суждениях – и продолжить наслаждаться своим вечером. Рэйчел это поняла, и, когда высокая рыжеволосая женщина постучала Клекнера по плечу и отвлекла его, она наклонилась к Тому, иронично улыбнулась и сказала ему в ухо:

– Явно не поклонник Хитча.

– Точно, – так же в ухо ответил Том. – Я пойду принесу нам чего-нибудь выпить.

Но обещание оказалось выполнить трудно. Целых двадцать минут Том простоял в очереди у бара, распихивая соседей и по сантиметру приближаясь к заветной стойке, потом еще долго пытался поймать взгляд одного из дюжины барменов, с которых ручьями стекал пот и одеколон. Когда же, наконец, он заплатил за две «Кайпириньи» и, чудом не разлив их, пробрался обратно, выяснилось, что Рэйчел уютно утроилась на угловом диванчике рядом с Клекнером и еще одним, незнакомым мужчиной в гавайской рубашке и серебряной цепочке на шее. На столике перед ними стояли ведерко с приятно поблескивающими кубиками льда и две бутылки Laurent Perriers. Во льду серебрилась бутылка дорогой «дизайнерской» водки.

– Вам надо было выпить бокал шампанского! – крикнул Клекнер и положил крепкую руку Тому на плечо, приглашая его присоединиться.

Второй мужчина, лысый и квадратный, как Боб Хоскинс, представился Тэйлором, коллегой Райана. Том постарался запомнить имя для своей десятичасовой встречи.

– Мы как раз говорили об Эрдогане, – сообщил Тэйлор.

Этот разговор давал Тому возможность «измерить» политическую температуру Клекнера, хотя этот человек явно придерживался осторожных взглядов, не выходящих за рамки, установленные Госдепартаментом. Клекнер считал, что «Эрдоган мечтает, чтобы его профиль печатали на монетах, а анфас – на купюрах. Этот парень хочет, чтобы его именем называли улицы, дабы переплюнуть самого Ататюрка». Ничего нового в этих словах не было; и Том, и многие из его бывших коллег по МИ-6, в общем, думали примерно то же самое. По мнению Тома, самую интересную нотку в разговор внесла Рэйчел.

– А вам не кажется, что культ Ататюрка в некотором роде фатален для Турции? – спросила она, повернувшись к Тэйлору. Ее взгляд находился на одном уровне с его пропитанной потом рубашкой. – Я думаю, он мешает им развиваться, двигаться дальше, мыслить по-новому. Его так почитают, он вроде местного Нельсона Манделы, этакий духовный лидер нации. Но может, настало время идти вперед? А они не могут вырваться из-под тени этой гигантской статуи, отца народа. В этом смысле турки – все равно что дети.

По возрасту Тэйлор был ближе к Тому, и к тому же он здорово набрался шампанского и водки. Бесцветными глазами он уставился на Рэйчел, пытаясь, без видимого успеха, встряхнуть свой мозг, чтобы уложить в нем слова Рэйчел и подыскать им достойный ответ. У Клекнера, который пил вдвое больше Тэйлора, таких проблем не было.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – самоуверенно, почти снисходительно заметил он. – Нечто вроде северокорейского промывания мозгов. Он их успокаивает. Они ему поклоняются. Они заходят на почту и видят его портрет на стене. И никто не хочет предать свое великое наследие, великое прошлое. Никто не желает подвергать критике его действия, задавать вопросы и вообще переходить на другую передачу.

– Кроме чертова Эрдогана, – пробормотал Тэйлор и выхлебал еще один бокал Laurent Perriers.

Он вывернул шею в сторону туалетов, как бы прикидывая тактические и стратегические возможности туда прорваться. Между диваном и вожделенными дверями толпилось невероятное количество людей. Тэйлор, по всей видимости, решил, что лучше туда не соваться, и вперил тяжелый взгляд в Тома.

– А как насчет вас, Том?

– Всех нас определяют и одновременно сдерживают наши национальные мифы, – ответил Том. В другой ситуации он уклонился бы от обсуждения, но чувство соперничества побуждало его переплюнуть Клекнера. – У русских, например, есть Родина. И все проистекает из этой концепции. Родина-мать, почти мазохистская склонность повиноваться сильному лидеру.

– Ага. Скажите еще, что они неспособны двигаться вперед, – пробурчал Тэйлор. – Скажите, что они портят собственное будущее.

Рэйчел улыбнулась, и Том снова поднажал:

– И у американцев тоже это есть. Земля свободных. Земля храбрых. Право на ношение оружия. Попробуйте-ка пообсуждать эти принципы всерьез, и вас выгонят из города как социалиста.

– У вас проблемы с этими принципами, Том? – спросила Рэйчел. Тому ужасно нравился ее насмешливый тон, но он заметил, что Клекнер пристально за ними наблюдает.

– Абсолютно никаких. Что я могу иметь против свободы? Или храбрости? – Тэйлор скривился и покачал головой, а затем решил хлопнуть еще шампанского. – Я просто пытаюсь донести следующую мысль: если политик, американский политик, в своих воззрениях слишком уж уклонится в сторону от этих идей – права отдельного индивидуума и все такое прочее, и будет продвигать идею коллективной, общей, а не индивидуальной ответственности, то его обольют грязью в прессе, он окажется на последнем месте в рейтингах.

Клекнер вроде бы хотел ответить, но в последний момент передумал. Возможно, беседа становилась чересчур уж серьезной для вечеринки в честь двадцать девятого дня рождения. Jay-Z начал исполнять Empire State of Mind, и рядом с Клекнером возникла загорелая блондинка даже не в мини, а в микроплатье. Тэйлор наконец-то решился на марш-бросок в туалет, и блондинка тут же скользнула на его место и цепко ухватила Клекнера за колено. Она прошептала что-то ему на ухо и бросила на Рэйчел оценивающий и одновременно враждебный взгляд. Трудно было сказать, приходится ли она Клекнеру приятельницей или кем-то посерьезнее. Скорее всего, блондинка была просто одной из гламурных стамбульских красоток, которые любят увиваться вокруг красивых американских дипломатов.

– Еще коктейль? – спросил Том у Рэйчел. У нее был такой вид, словно она уже пожалела, что пришла на эту вечеринку.

– Да, – мягко улыбнулась она.

Том встал и во второй раз начал медленно, но верно прокладывать себе путь к бару. На ум ему пришла строчка из «Макбета»: «Никто не распознает душу по лицу». Клекнер выглядел как человек, который верит. Если и не истинный патриот, то, во всяком случае, юноша, обладающий определенными идеалами и рвущийся воплотить их в жизнь. В таком возрасте люди всегда хотят изменить мир к лучшему. Имеет ли значение для Райана Клекнера, какими средствами он станет улучшать мир? Или для него важна цель как таковая? Может ли такой человек продавать западные тайны Москве, Ирану, Пекину? Конечно.

Он оглянулся на диван. Клекнер, не отрываясь, смотрел Рэйчел в глаза, заботливо, внимательно. Блондинка в мини притулилась на краешке стула Тэйлора. В мире, что успел образоваться вокруг этих двоих, она явно выглядела нежеланной гостьей. Том вдруг пожалел, что выступил с этими национальными мифами. И что предложил принести еще выпивки – и ушел, как дурак. Громкая музыка, чужая юность и красота отделяли его от всех; он вдруг почувствовал, как годы давят ему на плечи. Слишком стар для ночных клубов, но еще слишком молод, чтобы сидеть дома.

Возле бара образовалось свободное место. Том протиснулся к стойке и положил на нее локоть, укрепляя свое положение. Но в этот момент неожиданно завибрировал мобильный в его заднем кармане. С большим трудом он достал его и ответил на звонок.

– Том? Это Адам Хэйдок.

Том почти ничего не слышал. Напрягая голосовые связки, он крикнул Адаму, чтобы тот подождал, и покинул свое вожделенное и так трудно завоеванное место у барной стойки. Пробившись сквозь толпу, он вышел наружу.

– Ты меня слышишь?

Что же такое важное случилось, мелькнуло в голове у Тома, что это не могло подождать до утра?

– Да, слышу нормально, – бросил он.

– Я подумал, надо тебе сообщить…

– Сообщить что?

– Яннис Кристидис мертв.