Морда был страшно зол. До Ундарака, столицы Солонии, оставалось не больше пяти дней пути, а они застряли, и похоже, надолго. И всё из-за этого недоумка Палёного! Это ж надо было поскользнуться на камне и выбить плечо, теперь оно распухло и посинело. Палёный не то, чтобы грести, он даже руль не сможет удержать – Ярельда, зажатая между скал, швыряла лодки с чудовищной силой, грозя потопить своих нерасторопных наездников.

Садить на вёсла пленников тоже было опасно. Мальчишки смотрели волчатами – поди узнай, что они могут выкинуть. Перевернут лодку, и бес с ними, если потонут сами. Обидно, конечно, остаться ни с чем, но своя-то жизнь дороже! А жизнь свою Морде было ох, как жалко…

Ещё чуть-чуть, и заживёт он добропорядочным жителем Солонии, бросив это уже в печёнках сидящее ремесло. И будет коротать зимние вечера под бочком у весёлой пышнотелой Зварны, торгующей рыбой в Рыбном конце Ундарака.

Постаравшись выбросить из головы соблазнительные прелести подруги, Морда помянул ещё раз недобрым словом чинящих ему всяческие препятствия Богов. Но тут же одумался и, сведя от усердия брови, начал истово молиться, обещая им всяческие подношения и подарки в случае успешного завершения этого дела.

Но, то ли он молился недостаточно искренне, то ли Боги были сегодня глухи к небескорыстным просьбам, только плечо у Палёного болеть не перестало. А это значило, что им придётся выбирать второй путь – по скалам.

Посмотрев наверх, Морда отыскал взглядом узенькую тропу, петляющую по обрывистым склонам на высоте трёх десятков локтей, и ему стало жарко, несмотря на пронизывающий северный ветер. Ему дважды приходилось пользоваться этой дорогой, и оба раза его душа замирала от одного взгляда вниз, а от паха по животу ползли к горлу холодные крупные мурашки. Морда страшно боялся высоты, и ему совсем не улыбалось болтаться на скале с подкатывающими к горлу внутренностями.

«Чтоб ты провалился в огненную пучину! Лучше б все ноги себе сломал, идолище поганое! Говнюк!» – Если бы он мог, то прибил бы сейчас этого недожаренного придурка. Правда, это мало что изменило бы…

Ветер обдал его ледяным холодом, и Морда поёжился – нужно было скорей убираться отсюда, пока погода не испортилась окончательно, и склоны не покрылись ледяной коркой. Тогда путь по горной тропе станет совершенно невозможным, и им останется только смело улечься на бережку и околеть.

«Тьфу, зараза!» – Плюнув себе под ноги, Морда потёр застывшие руки и отправился к костру, у которого сгрудились пленники вместе со своими конвоирами. Путь по скалам требовал от каждого огромных усилий, иначе они все вместе могли рухнуть в ущелье, и их кости украсили бы жуткие камни внизу.

– Господа пленники и сопровождающие их лица! – В молодости Морда несколько месяцев был личным прислужником вейстора Асмирина и теперь, в самые ответственные моменты жизни, его тянуло на высокопарный слог. – Нам предстоит увлекательнейшее путешествие по горной тропе, пролегающей вот по этим живописным скалам.

Жила хмыкнул. В прошлый раз это увлекательнейшее путешествие закончилось проломленной башкой Тырки, его закадычного дружка. Собутыльник тот был хороший, но встречаться с его обглоданным черепом Жиле не очень-то хотелось.

Морда уставился на Жилу мгновенно побелевшими от ярости газами, но всё ещё пытаясь говорить спокойно, продолжил:

– Я бы тоже предпочёл другой путь – по реке, хоть она и выглядит бурно и капризно. Но… – он бросил красноречивый взгляд на сидевшего с белым лицом Палёного, – некоторые наши… товарищи… умудряются падать на ровном месте. И вместо того, чтобы отбить себе мозги, предпочитают ломать руки!

Никита с ужасом слушал торжественную речь. Ему до колик в животе было страшно плыть в хлипкой лодке по бурлящей, яростно гудящей реке, но если здоровый Морда явно трусил, говоря о горной дороге, то, что тогда было делать ему. Он даже с дерева слезал кое-как, обливаясь потом и боясь посмотреть вниз. А эти скалы…

Мальчик повернул голову и посмотрел на нависающие над ними громадины. В животе заныло. Он бросил взгляд на друзей. Дарт выпучил глаза и почти не дышал, а Тван понуро сидел, разглядывая пальцы на руках.

Морда внимательно разглядывал лица пленников. Ему предстояло решить сложную задачу – расставить всех друг за другом таким образом, чтобы в случае чего они смогли помочь соседу удержаться на скале. Мысленно перетасовав имеющуюся у него колоду, Морда потёр шею и скомандовал:

– Всем быстро спать! Встаём до рассвета, – и первым завалился на дно лодки.

Дождавшись пока он захрапит, Тван пихнул Ника в бок и зашептал на ухо:

– Надо убить их и бежать. Потом будет не вырваться – продадут пиратам. Дарту скажи – по моей команде душим Морду с Палёным. Потом с Жилой разберёмся…

Никита тихонько тронул Дарта за руку. Тот спросонья подскочил, пытаясь встать. Дежуривший Жила повернул голову и уставился на мальчишек. Дарт недоумённо покрутил головой и, улегшись, снова засопел. Никита замер, проклиная всё на свете, и Засоню Дарта в частности.

Подождав, пока всё успокоилось, Никита решил попробовать ещё раз. Эффект был тот же самый – Дарт вскочил, как ошпаренный, ничего не соображая и вращая выпученными сонными глазами. Жила, которому стала надоедать такая непонятная беспокойность пленника, тихо подошёл и, глядя в глаза Дарта, зло процедил:

– Ещё раз дёрнешься – снесу твою поганую башку. Понял, урод? Ты меня знаешь – хрен ли с тобой церемониться… Мне и двух паршивцев хватит, чтобы месяц жить безбедно… У, гадёныш…

Дарт, сжавшись и прикрыв голову руками, ждал, что Жила, как обычно сопроводит свою речь увесистой оплеухой, но тот был сегодня необыкновенно добр. Никита повернул к Твану лицо и помотал головой – он один с Палёным не справится, а Дарт в предстоящей заварушке вряд ли быстро сообразит, что от него требуется. Да и Жила теперь был настороже.

Ночь пролетела быстро. Едва темнота стала уступать место серому рассвету, Морда растолкал спящих. Через полчаса костер уже горел, и Палёный помешивал в котелке густую похлёбку. Припрятав лодку в только ему известном гроте, Морда уселся к костру и начал жадно хлебать варево. Наевшись, он отдал свою ложку Нику и кивнул на котелок.

Дважды просить не пришлось. Пока наевшиеся конвоиры распутывали верёвки и упаковывали то, что собирались взять с собой, пленники выхлебали остатки еды. Горячая пища ободрила и притупила горечь от неудавшегося ночного плана.

Ещё несколько минут ушло на окончательные сборы, и вереница мужчин двинулась к скале, у подножия которой начиналась тропа. Было достаточно светло, хотя солнце ещё не встало. Туман, поднявшийся от реки, прятал вершины скал, делая их не такими уж и страшными.

Никита посмотрел вверх. Серо-коричневые скалы напоминали слоёный пирог – светлые и тёмные слои сменяли друг друга, нависая уступами над бурлящим потоком. В середине ущелья Пасть Дракона скалы расходились в стороны, освобождая берега, усеянные острыми, как зубы этого зверя, чёрными камнями.

Тван молчал. Казалось, провалившаяся попытка побега нисколько его не расстроила. Или он собирался что-то предпринять на тропе? Никита посмотрел на него, но парень безучастно шагал, пристально глядя себе под ноги.

Дарт пыхтел и сопел. Никита утром вкратце рассказал ему, что требовалось от него ночью, и теперь парень чувствовал себя виноватым. Сейчас бы он с удовольствием постарался загладить свою вину, но только не мог придумать как.

Тропа появилась внезапно и сразу же запетляла, резко уходя вверх. Морда остановил отряд и занялся перестроением. Первым встал Жила. Морда обвязал вокруг его пояса верёвку, закрепив её хитрым узлом.

Отмерив десять локтей, он точно так же обвязал веревкой Дарта, сняв при этом путы с его рук и ног. Следом в связке оказался Палёный, всё ещё с трудом шевеливший правой рукой. За ним пришла очередь Твана и Ника. Последним Морда встал сам, намотав вокруг пояса остаток верёвки.

Немного помолчав, вожак буркнул:

– Надеюсь, каждый понимает, что теперь его жизнь зависит от его соседей. Так, что без фокусов, засранцы…

Жила уверенно ступил на тропу, которая круто поднималась вверх, огибая блестящую чёрную скалу из гранита. За ним потянулись остальные. На спины пленников прикрепили ставшие лёгкими к концу пути мешки с остатками еды. Оружие разбойника прицепили к поясным ремням, чтобы оставить свободными руки.

Вначале идти было нетрудно. Тропа была довольно широкой, и усилиями многих проходивших здесь расчищена от больших камней. Никита улыбнулся – если дело пойдёт так и дальше, чего было их пугать довольно милой прогулочкой по берегу горной реки.

Через полчаса восхождение закончилось, и Жила ступил на карниз шириной не больше двух локтей. Никита, шагавший следом за Тваном, споткнулся и упал на колени. Его взгляд случайно скользнул вниз, и Никита в ужасе зажмурился – они стояли над рекой на уровне шестого этажа. Река яростно прыгала внизу, бешено плюясь и пытаясь добросить до них клочья грязной пены.

Тычок в спину заставил его подняться и сделать несколько шагов на ватных ногах. Морда сзади хмыкнул и проворчал:

– Нечего вниз пялиться. Лучше вон, спину дружка своего разглядывай. И ручонкой за скалу цепляйся – для надёжности…

Никита кивнул, пытаясь проглотить подступивший к горлу ком. Он страшно, до судорог и обмороков боялся высоты, и его никаким калачом нельзя было заманить подняться выше, чем на один метр над поверхностью земли. Правда… всё это было раньше, в той жизни… Ник твёрдо решил, что смотреть вниз больше не будет. Но тропа периодически сужалась так, что взгляд нет-нет да и нырял за её кромку.

Жила шёл медленно, иногда останавливаясь, чтобы сбросить вниз свалившиеся на тропу камни. Пару раз Дарт помогал ему, и они общими усилиями отправляли увесистые валуны в стремительный водоворот.

В очередной раз кинув вниз взгляд, Никита увидел, что русло ушло чуть вправо, а прямо под карнизом открылся берег со страшными островерхими камнями, среди которых, к полному своему ужасу, он разглядел выбеленный дождями и ветрами череп.

Никита охнул и вцепился в скалу. Морда, тяжело шагавший сзади, рявкнул:

– Я кому говорил – не смотри! Придурок! – и помолчав, добавил. – А черепок это одного головореза, чистого упыря… Тоже всё вниз пялился…

Ущелье то сужалось так, что казалось – оттолкнись посильнее и перелетишь через ревущую Ярельду, то расширялось, пуская вниз потоки света, в лучах которого среди голых камней кое-где росли невысокие, облетевшие сейчас деревца.

К обеду висевший над ущельем туман рассеялся, и неяркое зимнее солнце даже стало пригревать. Внезапно тропа расширилась, и уставшие путники ввалились в маленькую пещерку, услужливо приготовленную рекой для короткого отдыха.

Мешки развязали, и Морда щедро выдал каждому по ломтю мяса и половине чёрствой лепешки. По-братски запив еду водой из кожаной бутыли, они посидели ещё несколько минут, нежась на солнце. Но долго отдыхать Морда не дал – он с тревогой глядел на наползавшие со стороны моря кудрявые облака и, понюхав для чего-то воздух, приказал подниматься.

Цепочка путников опять поползла по тропе. Вскоре облака затянули солнце, и резко похолодало. Тропа опять начала забираться вверх, и Никита с ужасом увидел, что она с каждым шагом становится всё уже. Морда пыхтел сзади, бормоча отборные ругательства. Внезапно идущий впереди Жила остановился, поднял вверх руку, и до Никиты донеслось:

– Эй, всем цепляться за скалу – тут проклятая тропа совсем обвалилась!

Колени задрожали, Никита начал оседать. В голове зашумело, а недавний обед активно запросился наружу. Морда грязно выругался и отвесил парнишке солидную затрещину, от которой туман в голове у того несколько рассеялся.

– Я тебя, сучий потрох, просто отвяжу сейчас и брошу в реку, если ты не перестанешь изображать целку, впервые наткнувшуюся на стоячий член! Кончай вянуть, огрызок собачий! Хватайся зубами за скалу и топай, падла, шевели задом! Там для вас, уродов, кое-где даже скобы заколотили – есть же на свете люди добрые! Эй, тебя, дерьмо, это не касается, что ли?! Пошел!!

Никита с ужасом увидел, что должен идти по тропе шириной не больше двух его ладоней. Он отвернулся лицом к скале, уцепился пальцами за выступающий камень и, задержав дыхание, сделал маленький шажок правой ногой. Потом подтянул левую. Получилось. Кое-как отдышавшись, он рукой нащупал следующий камешек и медленно повторил всю процедуру. Если не смотреть вниз и не думать о страшных камнях, то получалось вполне сносно.

Через пару метров попалась первая скоба, Никита ухватился за неё, как за спасательный круг. Он так бы и стоял, вжавшись в стену, но верёвка натянулась, и пришлось делать следующий шаг.

До спасительного расширения тропы оставалось совсем немного, когда случилось то, чего все в глубине души боялись. Внезапный порыв ветра, пролетавший по ущелью, решил подшутить над Палёным именно в тот момент, когда он, уже отпустив очередной вбитый крюк, делал следующий шаг.

Палёный зашатался, скребя пальцами слишком гладкую поверхность и извиваясь всем телом. Лицо его мгновенно побледнело, глаза выпучились от ужаса. Больная рука дёрнулась, пытаясь найти опору, и этот болезненный толчок оказался последним – дико вскрикнув, Палёный рухнул вниз.

Дарт не мог видеть за своей спиной всей этой картины, и далеко не худенький Палёный падая, так дёрнул верёвку, что Дарт тоже не смог удержаться. Его спасло лишь то, что парень, готовясь к очередному шагу, ещё не успел разжать левую руку. Он намертво вцепился ею в забитую кем-то скобу и теперь почти висел над пропастью, не имея возможности развернуться.

Тван, видя, что происходит с впереди идущим Палёным, чудом сумел удержаться и всем телом припал к скале, ухватившись за холодное железо белыми от усилия пальцами. Никита с ужасом смотрел, как извивается над пропастью висящий вниз головой Палёный. Морда безуспешно пытался докричаться до ничего не соображающего товарища, который с перепуга орал так, что иногда заглушал рёв несущейся по ущелью воды.

Дарт с застывшим лицом уставился на Жилу круглыми от ужаса глазами. У него никак не получалось развернуться и схватиться за скобу другой рукой – верёвка с дёргающимся Палёным всё время отрывала его от скалы и тащила вниз. Его рука, мёртво вцепившаяся в железо, начинала слабеть – ещё минута, и она не выдержит страшной нагрузки. Пальцы разожмутся, и Дарт нырнёт в пропасть вслед за Палёным. И тогда конец – они все рухнут на страшные чёрные камни.

Оба разбойника на противоположных концах верёвки это прекрасно понимали. Морда заорал, перекрывая вопли Палёного:

– Давай, Жила! Всем цепляться за скалу!

Тот сделал по карнизу несколько шагов назад и, ухватившись за крюк, вытащил левой рукой охотничий нож. Дарт зажмурился. Он решил, что сейчас Жила обрежет связывающую их нить, и он, лишившись последней надежды, полетит вниз, крича и дёргаясь.

Сам Морда размотал с пояса остаток верёвки и, пропустив его через скобу, быстро завязал узлом на поясе Никиты. Приказав ему присесть, Морда с трудом перелез через мальчишку и, преодолев отделяющее их расстояние, встал рядом с Тваном. Ухватившись одной рукой, другой он вытащил меч и, встретившись глазами с Жилой, махнул головой.

Меч и нож взлетели одновременно, но первым ударил Жила. Острейшая сталь впилась в туго натянутую пеньковую струну… Ещё один взмах – и та была перерезана. В этот самый момент Морда одним ударом дастрийской стали разрубил верёвку у самого пояса Твана, и Палёный, дико визжа, рухнул в пропасть.

Несколько секунд было тихо, а затем из чёрных камней раздались громкие стоны. Жила ухватил Дарта за руку и резко развернул к скале, о которую тот, не ожидавший такого маневра, крепко приложился носом.

– Ну, и чё ты прилип к ней, как сопля к потолку? Пошёл, пошёл, жопой двигай! Кому говорю, шлюхин выкидыш! Ножонками веселей сучи, говнюк!

Морда, кряхтя и чертыхаясь, кое-как перелез обратно и отвязал Никиту от скобы. Тот скорчился на тропе и громко всхлипывал, закрыв глаза. Разбойник поворошил ему волосы и неожиданно ласково произнес:

– Ну, всё, всё, малец! Давай выбираться отсюда. Ты сможешь, вон как бодро шагал. Давай, давай, поднимайся. Вот так, вот и хорошо-о… Так, держись крепче и шагай… Ну, шагай же… Смотри, я тоже боюсь… прям ужас как боюсь, но иду же, – он тихонько подпихивал Никиту в спину, заставляя сделать первый шаг. Тван неожиданно помог ему – стиснув зубы, он начал медленно переставлять ноги. И когда веревка, связывающая их, натянулась, рявкнул:

– Кончай нюнить, Ник! Или ты хочешь, чтоб я сейчас тоже свалился!?

Никита вздрогнул и, испуганно глянув на Твана, переставил ногу. Он шёл, стараясь не слушать доносящиеся снизу стоны. И уже почти преодолел опасное место, когда из-под ноги предательски выскользнул и полетел в пропасть камень. Нога повисла над пустотой. Никита замер, беспомощно глядя на друзей.

Жила с Дартом, наблюдавшие за ним, затаили дыхание. Морда тихо ругнулся и заорал:

– Держись, дьявол тебя побери! Зубами, зубами хватайся, засранец! Ты хоть глянь, что там под ногами!

Потом Никита не мог вспомнить, как он преодолел оставшиеся несколько метров карниза – память услужливо стёрла ужас пустоты под ногами, ощущение холода в животе, верёвку, которой Морда опять обмотал его за талию, и тот шаг, почти прыжок, который он сумел всё-таки сделать. Он только смутно помнил, как сильная рука Твана подхватила его и прижала к скале.

За коварным карнизом тропа сильно расширялась, и они, вырвавшись из ловушки, повалились на неё, переводя дыхание. Морда, которого все эти события почти заставили забыть о собственном страхе, тихонько костерил всех знакомых ему Богов. В конце проникновенной речи он, однако, решил, что по прибытии в Ундарак обязательно отнесёт в Храм Бога Солнца (в Солонии не признавали Пирамиду с её обитателями) пару-тройку литов, дабы служители поминали иногда в молитвах подленькую, но всё же душонку Палёного. Как ни крути, а три года они вместе промышляли нелёгким разбойничьим трудом.

Они шли по карнизу до самого заката, но теперь тропа, словно замаливая свой грех, была ровной и достаточно широкой, чтобы даже не прижиматься к скале. В наступающей темноте Морда приказал остановиться, и они, вяло пожевав последнее мясо, завалились спать прямо на карнизе.

Измученный страшной дорогой, Никита мечтал только об одном – ступить на ровную землю. И уже не важно, что это будет за земля…