– Вот же дрянь! Вонючка подзаборная! Бежать надумал? Я тебе покажу свободу, ублюдок!! – Удары сыпались со всех сторон. Никита упал на замёрзшую землю, и, свернувшись в комок, старался хоть как-то защитить голову руками. Жила не стеснялся в выражениях, а его длинные руки и ноги ритмично молотили по лежащему телу.

– Э, ну хватит! Хватит, кому говорю! – Морда, отдыхавший у костра, повернул голову и, посчитав, что малец получил уже достаточно, прикрикнул на Жилу. – Забьёшь насмерть – сам потащишь его поклажу… Да и за покойника нам никто не отвалит денежку – трупаки нынче не в цене.

– У, сварг проклятый, – пнув последний раз, Жила подошёл к костру и уселся на расстеленной на еловых лапах попоне. – Чево тащим его? Надо было сразу прибить, там ещё, а не валандаться с ним по лесу. Те хоть крепкие, за них хорошо возьмём, а с этого шмыря какой навар… Тьфу, падаль худосочная…

Морда, ковыряя после обеда в зубах отломанной щепочкой, задумчиво смотрел, как весёлые язычки пламени принялись за новую ветку.

– А вот скажи мне, Жила, Лодочник – дурак?

Жила удивленно уставился на вожака. Морда нечасто спрашивал его о чём-либо, в основном предпочитая прикрикнуть или пустить крепкое словечко. Но сегодня он, видимо, был настроен философски.

– Не-е, с чево это он дурак-то? Вон, какие дела проворачивает! – В голосе Жилы сквозило неподдельное восхищение. – Крепкий мужик, хваткий…

– Во, ты сам и ответил – хваткий! А чего это вдруг хитрый и хваткий мужик нанимает нас, чтобы не просто ограбить этих нищебродов, а ещё и специально договаривается прибить этого мальчонку. А-а, смекаешь?

Смекать у Жилы получилось не очень, что вполне отчётливо отразилось на его угрюмом лице. Он почесал давно немытую всклокоченную голову, но это тоже ничего не дало.

Морда не спеша закончил с чисткой зубов, бросил щепочку в костер и снизошёл:

– А потому, дурень, что не простой это парнишка. И знает ведь, засранец, что-то такое, что Лодочник из него вытянул, а больше никому знать про это и не полагается. Допёрло?

Жила сквасил серьёзную рожу и кивнул головой.

– И это что-то, похоже, очень даже ценно… иначе, чево бы Лодочнику мараться. Вон сколько душ сгубили, даже бабу на сносях не пожалели… А ты его ногами! – Морда укоризненно покачал головой и хохотнул. – Ты бы его приголубил да обогрел, глядишь, он и посговорчивей будет, расскажет тебе свою жуткую тайну…

Жила обиженно набычился и что-то забурчал. Морда хмыкнул и уже более жёстко добавил:

– А что он чуть не сбежал – ты сам виноват! Сколько вам говорить, оболтусам, чтобы привязывали крепче! И не спали, как медведи, в карауле! А то они не только сбегут, а ещё и нам горло перережут… Дождётесь…

Жила опять что-то буркнул, но Морда его уже не слушал. Ещё пара дней, они выйдут из Гиблого Леса, и начнётся долгий путь по солончаковой равнине, усыпанной невысоким колючим кустарником с редкими серебристо-зелёными листьями.

Равнину пересекали вязкие ручьи с мутной солоноватой водой, от питья которой в животе начинался ураган, и неосторожный путник был вынужден всё время отбегать за хилые кусты, откуда доносились его протяжные стоны. Пока мог отбегать…

Одно было хорошо – через два дня пути равнина заканчивалась, и глазам путников открывалась медленно несущая свои спокойные воды величественная Ярельда, одна из четырёх главных рек Нумерии. Она не спеша петляла по пустыне Скелетов, протянувшейся на многие лиги, до самых Драконьих гор.

И вот там сонная Ярельда преображалась. Её медлительность исчезала, и из мелководной широкой реки она превращалась в бешено несущийся глубокий поток, с рёвом врывающийся в узкую расщелину среди серых неприветливых скал. И лишь сила и умение отчаянных голов, помноженные на непреодолимое желание обзавестись десятком – другим звонких монет, позволяли преодолеть это препятствие.

Морда поморщился. В прошлую поездку его выбросило из лодки и крепко приложило о торчащее из воды бревно. Будь его голова чуть менее крепкой, доедали бы его сейчас красные крабы где-нибудь на песочке острова Утопленников. Лезть опять в стремительный поток не хотелось, но путь по узеньким тропинкам, проложенным по скалам, был не менее опасен.

«Проклятые пираты! Забрались в дьявольскую дыру, и таскайся к ним туда с этими вонючками. Но… денежки они платят, и неплохие денежки… Рабы дорого ценятся в свободной стране…»

Жила кинул каждому пленнику по небольшому куску лепёшки и по маленькому ломтику вяленого мяса – путь предстоял неблизкий, и еду лучше было экономить. На солончаковой равнине дичи водилось мало, а вот по берегам реки её было вдосталь – от мелких косуль до нагулявших за лето славный жирок диких буйволов. В воде плавало полно рыбы, ещё не начавшей искать, куда бы занырнуть на зимовку. Так что, голод хорошему охотнику там не грозил.

До ночи предстояло пройти ещё не меньше пяти лиг и стоило поторопиться – свинцовые тучи грозили в любую минуту разразиться колючим снегом. Морда пнул Палёного, сладко похрапывавшего у костра, и пошёл к пленникам.

Мальчишки встретили его злыми взглядами. Они сидели под деревьями связанные одной веревкой, концы которой Жила обкрутил вокруг высокого дуба. Чтобы пленники не вздумали бежать во время перехода, веревку, связывающую их правые ноги, прикручивали к жерди, и мальчишки могли двигаться, только шагая в ногу.

Первое время им приходилось несладко, и они постоянно падали, вызывая дикий хохот своих мучителей, но потом Ник, идущий впереди вспомнил, как они на физ-ре ходили строем, начал потихоньку командовать «раз, два, левой» – и дело пошло. Теперь только спускаясь в овражки, которые то и дело попадались на пути, они могли не удержаться и, поминая всех безучастно глядящих на это Богов, падали на колени в ледяную жижу.

Никита с заплывшим глазом и разбитой губой отвернулся от разглядывавшего его бандита. Если бы он только смог развязать эту проклятую верёвку…

– Ну, и чево эт мы морду воротим? Обиделся… Сам виноват! За дело тебе Жила накостылял – неча без спросу от батьки бегать! – Морда улыбнулся, от чего его бородатое лицо стало похоже на лицо Деда Мороза в молодости.

– Ты, поди-кась, и от мамки тоже без спросу бегаешь? – Палёный подошёл и, зевая, прислушался к разговору. – А где мамка-то у тебя? Померла, что ль?

Никита упрямо молчал, но воспоминание о матери больно резануло. «Как они там одни…? Мама плачет каждый день… И никто ведь в жизни не догадается, что меня щас тащат к пиратам, чтобы продать в рабство… фигня полная…»

«Полная фигня» в виде худющего Палёного с неподвижной правой половиной лица, обезображенной грубыми рубцами, начала привязывать к их ногам жердь. Тван безучастно смотрел на эти приготовления – за всю дорогу он не произнес ни слова, и ему, казалось, было совершенно всё равно, что с ним будет дальше.

Дарт в первый день попробовал вырваться, но Жила пару раз ткнул мальчишке мечом пониже спины и прозрачно намекнул, что отрубит ему ногу, если тот ещё раз вздумает бунтовать. И если после этого друзья не смогут тащить его на себе, то он, Жила, с радостью бросит его тут, под кустиком, на пропитание местным хищникам. Кому именно, Жила не уточнил, но далёкий вой по ночам подтверждал, что таковые тут точно имеются.

Нагруженные мешками с едой и одеждой, пленники понуро стояли, ожидая команды Морды. Тот махнул рукой и зашагал по едва заметной тропинке, внимательно глядя перед собой и не выпуская из рук меч Твана. Разбойники разбойниками, но кто его знает, какие сюрпризы может подбросить Гиблый Лес.