Полутона смерти
По лезвию ножа, осторожно переставляя лапки по зазубринам, ползет мой тезка – паук бурый отшельник. Он убийца, такой же, как и я, – убийца от природы. Но разве здесь это грех? Не думаю. В конце концов, все в Зоне Три-Восемь убийцы. Другие виды хомо сапиенс тут не приживаются. И можно было бы назвать исключением из правил бесчисленных исследователей-ученых, но дольше одного поганого года эти хилые особи в Зоне не живут.
Даже та бравая команда из канадского филиала Международного института внеземных культур, что нашла меня когда-то голого, перепачканного кровью и грязью в затерянной посреди аномальных земель пещере, не продержалась здесь и трех месяцев. Кто-то из ребят сгинул в зонах измененного физического пространства, кто-то был растерзан мутантами, а кого-то сразила бандитская пуля. И лишь один из «академиков» (так я шутливо называл знакомых очкариков) вышел из Зоны живым.
Звали его Бенджамин Кельт. Кельт – это прозвище, которое он взял себе сам и неизвестно за какие заслуги. Этот малый любил давать всем окружающим забавные кликухи. Вот и мне он придумал погоняло, на первый взгляд странное. А впрочем, как еще можно назвать человека, одиноко прозябающего в пещере? Только отшельником. А бурый цвет моей кожи от слоя спекшейся крови лишь добавил изюминку. И с тех пор я – Бурый Отшельник. Другого имени у меня попросту нет. Как нет и прошлого.
Я не помню, что было со мной до того самого момента, как я оказался в той мрачной затхлой пещере. Самое первое воспоминание в моей теперешней жизни – это яркий луч тактического фонаря, который выхватил из темноты мое скрутившееся в калач тело. Там, в смердящей лужице, в окружении исковерканного Посещением физического пространства, и родилось мое нынешнее «Я».
А ее величество утерянная память ко мне не спешит возвращаться. Да и нет особого желания ее в этом торопить. Лишь несколько смутных полузабытых снов и парочка секундных озарений, высветивших картинки из прошлого, – вот и все, что мне осталось от прежней жизни. И картинки эти меня совсем не вдохновляют в силу своей исключительной стремности…
То, что до потери памяти я был сталкером-проводником, стало ясно сразу. Ребята из Института быстро приметили, что у меня в кору головного мозга на уровне рефлексов вшито умение передвигаться по аномальным просторам Зоны Три-Восемь. И не просто передвигаться, а еще и вести за собой отряд. Практически все встреченные зоны измененного физического пространства (или, как их называют академики, зоны ИФП) я ощущал нутром и обходил стороной на радость моим очкарикам. А какие не ощущал – те нащупывала ловко брошенная гайка. По сути, это умение обращаться со столь устаревшим и неудобным щуп-маячком выдало во мне сталкера старой школы.
Чуть позже обнаружились и другие навыки, среди которых сборка-разборка «калаша» с закрытыми глазами и умение устанавливать растяжки – далеко не самые полезные. Хотя и мои армейские навыки стали причиной белой зависти сопровождающего нас лейтенанта. Старый солдат из службы охраны Периметра, закрепленный за экспедицией, стал называть меня спецназером сразу после того, как мы попали в засаду корейских рейдеров и благодаря мне вышли из столкновения с минимальными потерями. Где я так научился стрелять и двигаться во время боя – загадка того же уровня сложности, что и все остальные, связанные с моим прошлым.
После той памятной схватки, когда я собственноручно перебил дюжину разбойников, во мне обнаружилась еще одна загадочная, но весьма приятная странность, о которой я решил не рассказывать окружающим. Сквозное пулевое ранение в моем правом боку затянулось за считаные минуты, без следа, без шрама. И при этом я не имел никаких инопланетных штуковин, ускоряющих регенерацию. Да и синий атомный рис, разгоняющий метаболизм и заживляющий раны, я тогда еще не успел раздобыть.
С тех пор самой большой загадкой для меня стал я сам. Мало кому выпадает столь увлекательное занятие – изучать себя самого и открывать раз за разом что-то новое и весьма необычное. Много всяких интересных особенностей успел я приметить за три с половиной года своей новой жизни, но самая странная из них… Впрочем, об этом чуточку позже.
* * *
Лапки паука преодолели полосу препятствий лезвия и осторожно опустились на мою кожу. Легкое щекотливое прикосновение тут же выдуло из головы зыбкий туман воспоминаний. Эта невзрачная зонная букашка, как и прочие обитатели аномальной реальности, подверглась здесь определенным метаморфозам. И до них, конечно, укус бурого отшельника был крайне опасен и вызывал обширный некроз тканей в месте укуса, но сейчас он стал смертельным без вариантов. И все бы ничего, если бы эта смерть была быстрой или хотя бы безболезненной. Но здесь, в Зоне Три-Восемь, костлявая старуха к своей работе подходит с фантазией, энтузиазмом и изрядной долей креативности.
Всего один едва заметный укус самки отшельника, и в твою плоть впрыснут не только яд, разъедающий плоть, но и туча крошечных паучьих яиц. А вся гениальность природы заключена лишь в том, что этот яд способен превратить в мутную кашицу даже паучье потомство. И тут же вылупившиеся личинки должны очень быстро пожирать плоть жертвы, расползаясь подальше от зоны укуса. А яд, мгновенно пропитавший их тела, продолжает безжалостно разъедать членистоногое отродье. И чем активнее личинки пожирают тело укушенного, тем быстрее делятся их клетки и тем больше у них шансов выиграть гонку на выживание.
В этой гонке побеждают далеко не все личинки. Но те сильнейшие, что успевают за отведенное время полностью обновить свой организм, приступают ко второй фазе борьбы за право существования. Они вгрызаются все глубже в организм жертвы, прячутся среди органов так, что в полевых условиях простым ножом их уже не вырезать. И там, среди кишок, паучки продолжают жрать и созревать. И до самого конца, пока взрослые особи не начнут прорубать себе выход наружу, человек остается живым и в полном сознании. Жертва ощущает, как ее выедают изнутри, порой сходит с ума, но всенепременно остается живой, хоть к финальной стадии становится уже практически обездвиженной…
* * *
Застывший в нерешимости паук вновь зашевелился. Уже готовые к укусу крючковидные челюсти брезгливо втянулись назад. Крупная самка отшельника развернулась и поползла по лезвию в обратную сторону.
– Что, мяско не по вкусу, гурман хренов? – Я ехидно улыбнулся и подмигнул членистоногому.
По неизвестным причинам некоторые мутанты не желали употреблять меня в пищу, а пришлепнуть просто так ради забавы – на это способны исключительно люди. Посему именно человек в Зоне Три-Восемь для меня самый опасный и коварный враг. Но одновременно он и самый желанный мой трофей…
– Не боись, животинка, – я слегка приподнял нож, чтобы усложнить паучку продвижение, – сегодня ни ты, ни твои детки голодными не останутся.
Уже практически рассвело. Через час в лагере подъем, и народ будет крайне раздражен, если узнает, что ночью в дозоре стоял совсем зеленый новичок, а не один из двух оставшихся проводников. До Периметра не больше дневного перехода, засветло должны успеть к «русскому сектору» торговой зоны. А потому самое время завершать свою игру.
Я встал и отправился по каменистому склону к узкой расщелине, на дне которой был скрыт вход в подземные пустоты, выеденные сиреневым студнем. Это укромное местечко я приметил, когда оно еще было размером с небольшую комнатушку. Теперь же это просторный подземный зал, изрезанный смертельными ручейками коллоидного газа, где можно быть на сто процентов уверенным, что тебя никто не побеспокоит. Исследовать студневую пещеру рискнут лишь опытные сталкеры, а таковых в радиусе нескольких десятков километров лишь двое. И оба уже здесь…
– Ым-м-м-мы-м, – задергался на полу связанный бродяга, увидев меня.
– Иду-иду! – Я задорно перескочил несколько сиреневых ручейков и выдернул изо рта бедолаги кляп.
– Твою мать, Бурый! Какого черта?! Развяжи меня!
Красный от злости Васька Колун гневно буравил меня взглядом, но так и не рискнул зарядить привычную серию восьмиэтажного мата. Еще бы, ведь это же не я увязался за ним ночью со стволом наготове, а совсем наоборот.
– Какого черта? – передразнил я его, присел на корточки и помахал лезвием у самого носа связанного. – А я тебе сейчас все доступно разъясню, напарничек. Или ты мне сам во всем сознаешься? Ну, как там эти в судах говорят: «чистосердечное признание» и все такое.
– Ты все неправильно понял, – начал отнекиваться Васька, – я пошел за тобой, чтобы подстраховать. Мне показалось, что на том склоне кто-то прячется, я предупредить тебя шел. Из добрых же побуждений…
– Угу, и глушитель на свою «Беретту» тоже накрутил из добрых побуждений?
– Ну, накрутил! И что с того? Это Зона, тут всякое бывает…
– Точно, всякое! – Я поморщился от отвращения. – И крысы, выдающие себя за надежных напарников, тоже встречаются.
– О чем это ты? – Правое веко Васьки задергалось. – Не думаешь же ты…
– Не думаю, а знаю! Давно тебя приметил, крысеныш, много народа про твои ходки расспросил. И знаешь, что узнал? Практически всегда из этих ходок ты возвращался единственным проводником в группе. Сколько бы ни вышло в Зону наших пацанов – двое, трое, четверо, – с отрядом заказчика ты один живым до Периметра доходил. И тебе одному доставались все сталкерские кровные, которые нужно было по-братски с пацанами разделить. Вот и сейчас на финише ты, дружище, захотел подобный номер провернуть. Решил, что дальше и сам управишься. Вчера Петруху на тот свет отправил, а сегодня от меня решил избавиться. И не отнекивайся, я видел, как ты парнишку нашего доверчивого в «горнило» подтолкнул. А вообще грубо сработал – только полный идиот поверит, что сталкер, пусть и неопытный, сам в «горнило» влететь может. Это же не «эфирная рябь», которую хрен разглядишь, а такой себе солнцеобразный плазмоид…
– Короче, Склифосовский! А даже если все так, как ты говоришь? – Напарник решил вскрыть карты. – Что с того? Это Зона, здесь народ постоянно дохнет, тут каждую минуту кого-то убивают. Сам небось тьму народа переложил. Так чем ты лучше? В конце концов, и тебе самому выгодна смерть Петрухи – его доля и тебе капнет.
– Капнет, говоришь?.. – Я скорчил коварную гримасу, поиграл лезвием перед его перепуганной мордой и кончиком ножа подцепил раздутую ноздрю мерзавца; по блестящему металлу поползла маленькая вязкая капелька крови. – А знаешь, ты прав. Я ничем не лучше тебя…
– Погоди… Ну, хочешь, возьми все наши деньги. – Тон Васьки стал каким-то заигрывающим и молящим. – Серьезно, бери все! А мне только копеечку подбрось, чтобы хоть в ноль из этой ходки выйти. Ну или просто отпусти меня, даже без оружия. Я уйду, и ты меня больше никогда не увидишь. А нашим в лагере скажешь, что я на ночную разведку вышел и не вернулся. Никто меня искать или ждать не станет…
– Вот и я так подумал, что никто тебя искать не станет, особенно здесь. А то, что ты из лагеря типа на разведку вышел, так это и Сенька-очкарик подтвердит, которого ты там за себя оставил.
Вдруг я заметил, что паучок на моем ноже слишком близко подполз к ничего не подозревающей жертве. Рано, еще слишком рано. Рука непроизвольно дернулась, слегка надрезав край ноздри напарника. Это произошло случайно, но придало моим словам крайне зловещий оттенок.
– Да что такое с тобой?! – Васька задергал головой и покраснел от злости. – Бабки же все тебе достанутся! Хочешь, и снарягу мою себе бери. И там еще в рюкзаке есть две карточки «Аноним-банка», на каждой по десятке зелененьких. Забирай и их, но коды к ним скажу, когда отпустишь меня. Слово даю!
– Не понял ты, парниша, одного. Не нужны мне твои бабки. И дело даже не в том, что ты Петруху замочил.
– Тогда в чем?! В чем дело?!
– Вопрос звучит так: почему ты это делал? Почему все это время напарников своих убивал?
– Чего-чего?..
– Ты убивал всех не ради выживания, а ради наживы. Жаден ты без меры. Только бабла хочешь, да побольше!
– И что? Это же нормально! – искренне удивился Васька.
– А вот и нет. Про семь смертных грехов слышал что-нибудь? Есть там один такой – алчность называется. Уже только за это от тебя боженька отвернулся.
– Ты что, дурак?! – Лицо напарника перекосило от моих слов. – Приволок меня сюда, чтобы проповеди читать?..
– Но это у боженьки только семь смертных грехов, – продолжил я, не обращая внимания на его слова, – а в моем личном списке их намного больше. Кроме алчности, я вменяю тебе предательство брата-сталкера и самый отвратительный, как по мне, грех – сотрудничество с сучьей гэбней. Ведь именно для них ты эту флешечку, – я достал из кармана маленький прозрачный прямоугольник на серебристой цепочке, – у нашего главного «академика» упер? А прежде превратил его в овощ пыльцой черного гибискуса. И именно поэтому ты сейчас так легко с гонораром проводника и своими сбережениями хотел расстаться. МКЗП тебе за эту информацию в десять раз больше зелененьких даст. Я прав?
– Ах ты мразь, уже успел мой рюкзак прошмонать, – затрясся от гнева напарник. – Вот только хрена с два тебе кто поверит, что я первый сталкерский нарушил. Я еще не настолько туп, чтобы за какое-то сраное поручение МКЗП поставить крест на многолетней карьере проводника. Первый сталкерский только наивные новички нарушают. А я ветеран!
– Вот и я так подумал, – ехидная улыбочка растянула мои губы, – что информация на этой флешке стоит нереально дурных денег. Настолько дурных, что ты решил завязать с Зоной, сняв напоследок банк. Вот только алчность тебе все подгадила. Из-за своей идиотской привычки ты решил и нашу с Петрухой сталкерскую копейку себе оставить. На мелочи, придурок, погорел. Ну, признайся, я же прав?
– Пошел ты! – Васька хотел плюнуть мне в лицо, но веревка, обвитая вокруг шеи, позволила ему лишь обгадить ботинок. – Ничего я тебе не скажу. А код доступа на аноним-карты и на архив флешки ты никогда не подберешь.
– Ну и ладно. Честно говоря, я и не рассчитывал на эти твои бабки. Да и информация на флешке меня не особо возбуждает. А потому перейду к последней части Марлезонского балета.
Я поднес лезвие с паучком к лицу связанного так, чтобы он смог заметить и рассмотреть насекомое. Эффект не заставил себя долго ждать. Как только Васька понял, какое именно членистоногое так уверенно тянет лапки к его носу, в глазах напарничка проявился животный ужас в чистом его виде. Сталкер-ветеран за всю свою карьеру много раз сталкивался с последствиями укуса бурого отшельника. И не один раз он сам из жалости пускал пулю в лоб укушенному члену своего отряда, ибо без профессиональной работы обученного хирурга этот человек был попросту обречен. Стоит лишь разок узреть адские мучения пожираемого изнутри человека, чтобы понять, что подобной смерти даже злейшему врагу нельзя желать. А те, кто выживал после укуса и успешно переносил операцию по извлечению личинок, мог потом запросто подрабатывать живым экспонатом анатомического отдела кунсткамеры.
– Убери эту хрень от меня! – Васька извернулся и перекатился пару раз колбаской, пока не уперся в ручеек «студня».
Я приблизился и выложил перед ним несколько заготовленных пакетиков, в одном из которых находилось желейное тело «слизняка».
– Просто скажи, чего тебе надо, гад?! – завопил напарник, понимая, что деваться-то некуда.
– Мне надо тебя покарать, – спокойно ответил я, продолжая приготовления. – Мне нужно, чтобы в последние минуты жизни ты понимал, почему все это с тобой происходит.
Не обращая внимания на дальнейшие вопли обреченного, я достал из одного пакетика заранее распечатанные фотографии бывших Васькиных напарников, которые ушли с ним в ходку, да так и не вернулись. Конечно, не все убитые этим алчным упырем сейчас были молчаливыми свидетелями финала его гнусной жизни. Вокруг своей жертвы я расставил, оперев о камушки, лишь двадцать восемь портретов тех сталкеров, о которых смог разузнать наверняка и чьи фотографии сумел раздобыть в архивах.
Подобный ритуал я готовлю заранее и устраиваю лишь самым желанным, самым испорченным своим клиентам. После этого я зачитываю обвинение и перечисляю преступления, за которые решил приговорить грешника к казни. Я даю клиенту время на осознание, что наказание неминуемо. Я даю время и на то, чтобы он до конца понял и представил, каким ужасным образом сейчас умрет. Именно в тот момент, когда я наблюдаю, как в бессильной злобе бьется очередной негодяй, я ощущаю какое-то странное облегчение, как будто где-то в сердце затухает постоянная ноющая боль. А когда это грешное создание отходит в мир иной, внутри словно тумблер щелкает и на какое-то время меня отпускают приступы кошмаров. Лютый первобытный зверь, насытившись мучениями жертвы, уходит и прячется в темных закоулках души, где спит до следующего раза…
Закончив раскладывать инвентарь по пещере, я вернулся к напарнику и зачитал свое обвинение. За эти короткие минуты многие мои клиенты проходят не более двух стадий принятия неизбежного. Василий же изначально начал и увяз на третьей – стадии торга. Вот только боженькой или какой другой высшей силой для него сейчас был я.
– Послушай, ты только послушай, – Васька сверлил меня взглядом, – на той флешке есть информация о самом Чичероне. Наш британский доктор наук, он сотрудничал с этим преступником. Там есть инфа – где и когда его можно найти. Понимаешь?! Ты понимаешь, сколько это денег?! И они могут быть наши! Могут быть твои! А я – все! Я завяжу с Зоной! Меня здесь больше никогда не будет! Слово даю!
– Знаешь, мне откровенно пофиг…
Я сгреб с земли заготовленную горсть синего атомного риса, запихал в рот напарнику и залепил его губы куском строительного скотча. Наступила долгожданная тишина, нарушаемая лишь тихим побулькиванием студневых ручейков и приглушенным мычанием жертвы. Перевернув Василия лицом вниз, я вспорол ножом его горку в районе лопаток. Туда на оголенную кожу я опустил самку бурого отшельника и слегка придавил ее рукояткой. Напарничек активно задергался, а это означало, что игра на время началась.
– А теперь успокойся, – я перевернул Ваську и заглянул в его налитые кровью глаза, – и слушай очень внимательно. Ибо сейчас узнаешь, какие у тебя остались варианты и шансы. – Я подмигнул напарнику. – Шансы выжить, хоть и мизерные, я даже таким, как ты, даю. Так вот, ты уже должен почувствовать, как мелкие личинки начинают вгрызаться в твою плоть. И эта боль будет лишь нарастать. Место укуса между лопаток, а потому даже не пытайся его вырезать ножом. У тебя не получится. Единственный вариант выжить – это освободиться от пут и стремглав нестись к приграничному полевому госпиталю. Перевалочный пункт всего в нескольких часах пути отсюда. А чтобы личинки не нанесли тебе непоправимого физического увечья и не парализовали тело, я засыпал тебе в рот синего атомного риса. Надеюсь, ты помнишь, что глотать его нужно дозированно, ибо регенерация тканей – дело тонкое. Если сожрешь больше четырех зерен за минуту, регенерация станет патологической, и все твои естественные отверстия тут же зарастут. Ты просто задохнешься. Хотя это может быть самой быстрой и гуманной смертью для тебя. Дальше. Твои руки связаны обычной веревкой, разрезать ее ты сможешь, когда доползешь вон к тому краю островка, где я оставил нож. Только ползи осторожненько, не мне тебе рассказывать, что будет, если хоть чуточку заденешь «ведьмин студень». А вот с ногами у тебя похуже ситуация. Я надел на них стальные ментовские браслеты. Так что после того, как избавишься от веревки, ты сможешь встать и попытаться перепрыгнуть несколько студневых ручейков, за которыми есть островок с походной плазменной горелкой. Но будь осторожен, там же на островке ползает голодный «слизень». Можешь его отпугивать огнем горелки, но следи за расходом газа в баллоне, топлива может не хватить на резку цепи. А вот когда освободишь и ноги – ты свободен! Беги и прыгай в дальний конец пещеры. Там я припрятал твой рюкзак со всей снарягой и пушками. Конечно, можешь не терять драгоценное время на поиски и сразу бежать в госпиталь, но не факт, что отсутствие снаряги и оружия еще больше не задержит тебя в пути. Само собой, ты можешь вообще ничего не делать и валяться тут, пока не станешь подобен выеденному яйцу. Ну или можешь скатиться в любой ручеек «студня», тогда личинки почуют, что мясо испортилось, и вылезут наружу. Смерть будет менее болезненной, но более долгой. Но я бы рекомендовал тебе еще побороться за свое право на жизнь. Покажи Зоне, что достоин, заслужи ее внимание! И кто знает, может, она тебе чем-то поможет…
Я развернулся и, перепрыгивая ручейки коллоидного газа, отправился к выходу. И оттуда через щель в породе стал наблюдать за бывшим напарником.
А Василий все же решил побороться и уже шустро катился к блестящему лезвию, оставленному на берегу студневого озерца. Вот только сильно поспешил, дурачок и, когда хватал нож, влез левой рукой в коллоидный газ. Но нужно отдать должное ветерану-сталкеру, при этом он ни капли не растерялся и, как только разрезал веревку, тут же отсек себе все пальцы, на которых уже пошла необратимая реакция. Кусок веревки Василий использовал в качестве жгута и крепко затянул его рукоятью ножа на запястье. Только после этого он сорвал с губ скотч. Жуткий нечеловеческий рев наполнил подземный зал.
Дальше было еще веселее: попрактиковавшись чуток в прыжках со скованными ногами, Васька со всех сил оттолкнулся и удачно перелетел широкий разлив «студня» в том месте, где ручеек раздваивался. Тем самым он сэкономил – сделал на один рискованный прыжок меньше. Вот только приземлился он не особо удачно – упал плашмя, мордой в каменную породу. Сквозь поломанные зубы брызнула красная юшка с ярко-синими вкраплениями атомного риса. Завывая от боли, сталкер встал на колени и неповрежденной рукой сгреб с камней вывалившийся рис с осколками зубов. Запихав всю эту жижу назад в рот, он попрыгал дальше.
А я просто наблюдал за всем этим действом и отчетливо ощущал, как хищная зверюга из темных закоулков моей души жадно насыщается увиденным. Не скажу, что очень приятно смотреть на мучения этого паскудного субъекта (он, конечно, все это заслужил), но у меня просто нет выбора. Имеется у меня одна сильная непреодолимая потребность – потребность глушить боль и видения куда более мерзкие и невыносимые. Если разобраться, я и выхожу в Зону, чтобы хоть как-то забить все эти долбаные озарения. Эти вспышки из прошлого, выедающие меня изнутри и приходящие с неописуемой болью, на какое-то время уходят, как только я скармливаю своему зверю очередной трофей…
В дальней части подземного зала мощно громыхнуло. Все темные уголки подземелья на секунду осветились яркой вспышкой, в которой можно было различить, как во все стороны разлетелись мелкие брызги коллоидного газа. Васька все же отыскал свой рюкзак, да только не обезвредил прижатую им гранату. И с одной стороны, наверное, подло, что я не предупредил о ней и о растяжке на самом выходе из пещеры, но ведь – если честно – я же не собирался отпускать его живым.
Довольный своей работой, я развернулся и потопал прочь, к лагерю. На душе было хорошо – пусто. А единственное, что сейчас вращалось в затухающем водовороте мыслей, – это странное погоняло упомянутого напарником сталкера. Чичероне. Где-то я уже слышал это прозвище…
