Глава 4
Бум Кимбро сидел на пластмассовом детском стуле, почти сокрушив его своей массой. Его взгляд не фокусировался на чем-либо в тюремном дворе. Небольшой участок земли был окружен заграждением из колючей проволоки. Здесь не на что было смотреть, кроме как на голые деревья и пологие пожухлые холмы вдоль ленивого течения Большой Черной реки. Бум не мог слышать, как вошел Квин, которого Уэсли, открыв ворота, впустил внутрь. Когда же Квин приблизился на два фута, Бум просто произнес:
– Что случилось, Квин?
Квин взглянул сверху вниз на массивные плечи и затылок друга. Вокруг шрама у основания черепа волосы росли неровным ворсом. Несмотря на то что на улице было не выше нуля градусов, одет он был только в несвежую нижнюю рубаху, расстегнутую на груди, и светло-оранжевые брюки арестанта. В последний раз, когда Квин его видел, Бум тренировал полузащитников команды школы, в которой они прежде учились, и гордился тем, что получал дополнительную плату за службу в Национальной гвардии. Несколько лет назад Бума послали в Ирак для охраны транспортных колонн, где он пострадал он взрыва самодельного взрывного устройства и некоторое время провел на лечении в госпитале Уолтера Рида.
Обойдя Бума, Квин увидел, что у него осталась лишь левая рука. Черную щеку пересекал сморщившийся шрам. У него были ввалившиеся усталые глаза, шнурки армейских ботинок развязаны.
– Я пожму твою руку, но левую.
– Чем ты занимаешься? – спросил Квин.
– Чиню кувалдой счетчики оплачиваемого времени на автостоянке.
– Одной рукой?
– Разве я могу по-другому?
Эта единственная рука была массивнее той, что Квин помнил прежде. С мощным предплечьем и бицепсами, на которых проступали крупные вены. Квин предположил, что рука увеличилась, выполняя двойную работу.
– Хочешь выйти отсюда?
– Как? Я не смогу оплатить залог.
– Я оплатил его.
– Знаешь, это уже другое дело, – сказал Бум. Он оторвал взгляд от реки и взглянул в глаза Квину в поисках чего-то, внушающего сомнение. Бум часто делал так.
Квин протянул ему свою левую руку.
– Ты веришь, что Уэсли стал шерифом? – спросил Бум.
– Исполняющим обязанности шерифа.
– Кто его заменит? Лили?
– Она говорит, что не хочет быть шерифом. Кто-нибудь придет ему на смену.
– Да поможет Господь сумасшедшим и детям.
Квин ехал на север вдоль берега реки, а затем резко повернул на запад в район пастбищ и обширной задымленной территории целлюлозно-бумажного комбината. Проезжая мимо «Квик-Марта» Варнера, он остановился и купил Буму пару хот-догов и кока-колу. Расспросив Бума о взломе, он продолжил путь, пока они не выехали на проселочную дорогу, ведущую к старой ферме. Деревья за широкими пространствами невспаханной земли выглядели темными безжизненными скелетами.
– Как Афганистан?
– Райский сад, – ответил Квин.
– Знаешь, я каждый божий день просыпаюсь и воображаю, что все еще нахожусь там.
– Мои сны в ночном видении – зеленые. Это не признак болезни?
– Довольно скверная болезнь, – отозвался Бум. – Ты когда возвращаешься?
– Может, и не вернусь, – сказал Квин. – Я либо поступлю на военную службу, либо стану инструктором по подготовке рейнджеров.
– В то время как твои парни будут участвовать в боевых операциях.
– Да.
– Ты стареешь, Квин.
– Да, старик, в двадцать девять лет.
– Твой член еще работает?
– В последний раз не подвел.
– Отлично, это тебе пригодится.
Бум наклонился и улыбнулся, когда Квин снизил скорость и въехал на гравийную дорожку, ведущую к белому, сверкающему жестяной крышей старому фермерскому дому. Они оба медленно выбрались из кабины. Бум бросил скомканную фольгу от хот-дога в большую кучу мусора рядом со ступеньками перед входом в дом.
– Дом пришел в упадок после смерти моей тети. Мать говорит, что Хэмп совсем его забросил.
– Это форменное безобразие.
– Внутри еще хуже, – заметил Квин.
– Для чего ты меня сюда привез?
– Я же говорил, что заплачу тебе, если поможешь.
– Ты говорил?
Квин распахнул дверь, почуяв тот же самый неприятный запах, что и прошлой ночью, тот же смрад, что заставил его и Лили убраться во двор, заперев за собой дверь. Они решили обследовать по комнате за каждое посещение. Гостиная была обставлена изъеденной мышами мебелью, везде стояли коробки со старой одеждой и тряпками, не имеющими никакой ценности. Затхлая одежда, вышедшая из моды несколько десятилетий назад. Джинсовые костюмы, мужские белые сорочки, пожелтевшие от никотина. Тут же лежали кипы газет и древесные отходы, груды штор и свернутые ковры. Мужчины сложили ненужные вещи в поле подальше от дома, и Бум направился к одному из старых сараев за керосином или соляркой, чтобы разжечь костер.
В одном из чемоданов Квин обнаружил старые семейные фотографии и выложил их на кухонный стол. Также в комнатах было полно оружия, повсюду это чертово оружие. Хэмптон хранил пистолеты в подушках своего дивана, на книжных полках, пистолет 38-го калибра лежал даже на крышке сливного бачка в туалете. Здесь было много коробок с патронами, сувениры и медали из Кореи, потускневшие за десятилетия награды за службу в полиции.
Бум разжег костер, и клубы серого дыма, извиваясь, устремились в красноватое сумрачное небо. Квин обнаружил в доме в общей сложности двадцать четыре пистолета, а также карманные часы, принадлежавшие прадеду, битый хрусталь и фарфор, горы старых книг и пластинок, которые он собирался рассортировать позже. Еще он нашел Евангелие и много записей Джорджа Джоунса и Чарли Прайда. Чарли Прайд напомнил Квину о дяде. Его песни всегда звучали, когда они собирались за ужином.
Раскопал Квин и две бутылки старого виски, которые Хэмптон хранил до лучших времен или, возможно, просто забыл среди хлама. Бирка на одной из бутылок гласила: «Счастливого Рождества. От семейства Стэгов».
Квин раскупорил зубами бутылку и достал из шкафа коричневую куртку дяди, ту самую куртку, которая была на Хэмпе в день, когда Квин потерялся в лесу. Бум бродил у костра неуклюжей тенью, держа в руке совок и наблюдая, как превращается в пепел память десятилетий. Квин вручил бутылку Буму, и тот, прочитав бирку в свете костра, одобрительно кивнул.
– Мой надзиратель говорил, что эта штука – корень всех моих проблем.
– Тебя слишком сильно тряхнула жизнь.
– Ценю за то, что ты меня не осуждаешь.
– Пока ты отвечаешь мне взаимностью.
Порывистый ветер толкал их в спину, свистел в ушах. Бум сделал продолжительный глоток и вернул бутылку Квину. Они пили, пока ночь не опустилась над фермой. Стало холодать, температура воздуха резко падала. Квин был благодарен дяде за теплую куртку и костер. Мелькнул в огне лоскут старого цветастого платья, которое, как он хорошо помнил, тетя надевала на один из его дней рождения. Ткань зашипела, обратилась в оранжево-голубое пламя и исчезла.
Часом позже на гравиевую дорожку въехал большой грузовик. Лучи его фар осветили дом и примыкающее поле. Из кабины вышли двое неизвестных. Квин и Бум переглянулись. Квин передал Буму полупустую бутылку и направился к грузовику.
Пока две плохо различимые фигуры стояли в приглушенном свете фар, Квина пронзило знакомое ощущение своей обнаженности и уязвимости. Ему хотелось иметь при себе оружие, желательно его М-4, но эта мысль тотчас его смутила. Одна из фигур выступила вперед, и даже на расстоянии, несмотря на прошедшие годы, он узнал резкие черты лица Джонни Т. Стэга.
– Рад видеть тебя, парень, – сказал тот, протягивая маленькую руку. – Думаю, нам нужно обсудить сложившуюся ситуацию.
Джонни Стэг происходил из семьи обитателей холмов, самогонщиков, нечистоплотных фермеров, которые чурались общества. У них всех была одинаковая ярко-красная кожа и кривые зубы, побуревшие от мутной колодезной воды. Стэг отличался небольшим ростом, он не доходил даже до плеча Квина. На его лице играла постоянная улыбка, как у человека, ежесекундно радующегося жизни или находившего мир забавным. Квин из вежливости пожал протянутую руку, ожидая от Стэга подвоха. Его волосы были зализаны назад, и от него исходил запах дешевого крема после бритья и сигарет. Темный костюм сидел на нем плохо, на лацкане Стэг носил булавку в виде американского флага. Своего спутника он представил как брата Дэвиса, пастора его церкви.
– Брат Дэвис присутствовал на похоронах Хэмпа, но у него не было возможности выступить, – сказал Стэг. – Он полагает, что мы оба дадим ему сейчас шанс, хотя бы на короткую проповедь.
У брата Дэвиса была морщинистая кожа и золотые зубы. Из-за мутных линз очков глаза его глядели смущенно и виновато.
– Хотите выпить? – предложил Квин, протягивая бутылку Стэгу.
Стэг втянул щеки, улыбка на его лице исчезла и опять появилась.
– Нет, я больше не переношу этого.
– Что же вы продаете на автостоянке? – спросил Квин. – Порошок Kool-Aid?
– Я больше не имею с этим ничего общего, – возразил Стэг. – Я продал этот бизнес два года назад.
Стэг снова улыбнулся. Брат Дэвис тоже.
– Да благословит вас Господь, – сказал Квин, подходя к другой куче барахла и бросая в кузов пикапа очередную вещь.
Стэг последовал за ним, продолжая говорить. Он словно не усматривал оскорбления в том, что Квин повернулся к нему спиной. Куча барахла состояла большей частью из туфель и спецодежды, выпусков журнала Field and Stream и лоскутов фланели, которыми Хэмп затыкал дыры в стенах дома.
– Не хотелось бы, чтобы ты услышал это от адвоката, – продолжил Стэг, все еще посмеиваясь.
Квин бросил в кузов новую порцию тряпья и остановился, чтобы выслушать его.
– Твой дядя задолжал мне много денег за этот старый дом. Некоторое время назад я оказал ему кое-какие услуги, но он так и не вернул долг. Сожалею, но я не хочу разориться на этом деле.
– Он оформил передачу земли?
Стэг взглянул на брата Дэвиса, и пастор улыбнулся, обнажив золотые зубы.
– Бумаги со мной, – объяснил Стэг, передавая документы Квину.
Тот взял их и в свете фар стал изучать юридический документ, выглядевший так, словно его печатала обезьяна. Примерно три параграфа и закорючка Хэмптона внизу.
– Здесь кредит, – сказал Квин. – Вам придется доказать, что он не оплачен.
– Я полагал, что мы сможем обойтись без всей этой кутерьмы, – возразил Стэг. – Юристы лишь выхолостят все. Ты вернешь мне бумагу?
– Нет, – сказал Квин, сложив документ и сунув его в карман куртки. – Я покажу это своему адвокату утром.
Лицо Стэга осветил блуждающий огонек кривозубой улыбки.
– Всегда одно и то же. Пожалуйста, верни.
– Ты пришел в дом дяди через день после его похорон с каким-то грошовым пастором, чтобы отнять у меня землю, которой владело несколько поколений моей семьи. Неужели ты думаешь, что я буду смирно сидеть и молиться? Убирайся отсюда.
– Между нами была заключена сделка, – возразил Стэг. – А этот человек – священнослужитель.
– Мне известно, кто он, – сказал Квин. – Он очищал выгребные ямы во времена моего детства.
Брат Дэвис нахмурился и облизнул губы.
Бум подошел к Квину и молча встал рядом.
– Продолжим, Квин.
– Можешь поступать, как тебе заблагорассудится, – заявил Стэг. – С бумагами или без них, но твой дядя задолжал мне крупную сумму денег на закупку машин и личные цели. Аренда одного только гусеничного экскаватора стоит две тысячи долларов в неделю.
Квин кивнул и занялся работой. Стэг метнулся назад к машине, пастор последовал за ним с наглой ухмылкой на лице. Бум не отрывал взгляда от горящей кучи хлама, пока она не исчезла.
– Нам придется пробыть здесь всю ночь? – спросил Бум.
– Вроде того.
– У твоего дяди была еще одна бутылка?
– Мы эту еще не прикончили.
– Надо думать на два хода вперед. Разве не рейнджеры прокладывают путь?
Бутылка закончилась вскоре после полуночи. Большая часть ее содержимого досталась Буму, который лежал на спине рядом с костром, глядя в небо. Они долго молчали. Квин привык к продолжительным периодам молчания и ожидания, привык к разным звукам, умел различать их. Последние несколько лет черт знает что сделали с его слухом. Когда устанавливалась мертвая тишина, он мог слышать пронзительный и напряженный свист. Он напрягался в ожидании артиллерийского огня и взрывов, в ожидании мощного рева вертолетов перед их отрывом от песчаного грунта и посадкой в горах или на краю горной деревни.
Квин бросил пустую бутылку в огонь, присел на корточки и порылся палкой в горячих углях. Заговорил Бум. Квин с удивлением услышал его голос.
– Хочешь, расскажи мне об этом?
– Тебе интересно? – спросил Квин.
– Просто я думал, что ты не появишься в этом городе снова.
– Пока кто-нибудь из близких не умрет.
– Даже в этом случае.
– Ты что хочешь знать?
– Что тебя злит?
– Меня ничто не злит.
– Хорошо. Значит, ты разыгрываешь роль.
– Не разыгрываю, – возразил Квин.
– Вижу, ты тоже получил «Пурпурное сердце».
– Меня ранили. Но рана незначительна. Моя проблема с армией не имеет к этому никакого отношения.
– В чем же проблема?
– В полку считают, что я слишком стар, чтобы штурмовать крепости.
– Тебе не придется служить рейнджером.
– Между тем это все, чего я хочу. Меня волнует только служба в регулярной армии.
Последние несколько тычков веткой в костер обрушили холмик пепла. Квин поискал вокруг новые ветки и упавшие стволы кипариса для поддержания огня. Затем снова присел на корточки, чтобы погреть руки.
– Как тебя ранили? – спросил Бум, вытягивая ноги.
– В рукопашном бою с правоверным, прятавшимся в скалах рядом с местом нашей высадки с вертолета. Он прыгнул мне на спину с криком: «Аллах акбар!» Я собирался нейтрализовать подонка, схватив карабин М-4, когда он заорал: «Бомба!»
– На английском?
– На чистом английском.
– Забавно, как мы пользуемся словом «нейтрализовать». Звучит изысканно.
– Да.
– Ты сделал это?
– Что?
– Нейтрализовал этого идиота?
Квин помешал угли в костре и кивнул:
– Да, но он успел выстрелить в меня тоже, пока мы боролись за ту гранату. А что произошло с тобой?
– Со мной все случилось во время прохождения конвоя в окрестностях Эль-Фаллуджи.
– То есть?
– Чего там рассказывать. Паршивое состояние, когда видишь свою руку на дороге отдельно от себя. Голова работает совершенно по-другому.
Бум зашелся истерическим смехом.
– Будь оно проклято, Бум. Сожалею.
– Не надо, дружище, – ответил тот. – Знаешь, о чем я жалею больше всего?
Квин подождал ответа самого Бума.
– О том, что не мог нейтрализовать всех этих негодяев, – пояснил тот. – Мне неплохо удавалось защищать своих парней, сопровождая конвой с пулеметом в руках. Я любил это дело.
– Выполнял то, к чему тебя готовили.
Собеседники на время замолчали. Среди северных холмов слышался вой койотов, небо оставалось ясным и чистым. Квин сел и, глядя на костер, на горячее ровное свечение углей, заснул. Когда проснулся через некоторое время, Бум лежал на земле без движения. Квин попытался растолкать его, но Бум не шевелился. Квин попробовал поднять на ноги своего друга, а не сумев, перекинул его через плечо и понес на холм как раз тогда, когда первые слабые проблески света показались над мертвыми деревьями. По гравиевой дорожке пробежала к порогу дома поджарая пастушья собака. Она ждала, когда Квин откроет ей дверь.
Пес задрал морду, изучая Квина двумя разноцветными глазами.
– Здорово, Хондо, – сказал рейнджер.