14
— Ты, вор! — воскликнула Бергдис. — А ну убрал руки из моего котла!
Вигот отдернул правую руку и облизал пальцы:
— Я всего лишь попробовал.
На тесном судне редко что укрывалось от взгляда Рыжего Оттара. Он мрачно заговорил:
— Человек с ловкими пальцами… Человек, укравший малое, может украсть и что-нибудь побольше.
Вигот избегал взгляда Бергдис. Он принялся насвистывать какую-то нескладную мелодию, а затем привязал к леске Один из блестящих бронзовых крючков, что купил у Олега.
Вскоре между Рыжим Оттаром и Одиндисой разгорелся жаркий спор. Они ходили взад-вперед по пристани, и Сольвейг слышала, о чем был их разговор.
— Нет значит нет!
— Но ты сам попросил меня!
— Женщина! — взревел Оттар. — Я передумал!
— Ты об этом пожалеешь.
— Нет.
— Я наложу проклятие.
— Не угрожай мне! — завопил шкипер.
— Рыжий, — насмехалась над ним Одиндиса. — Вспыльчивый. Ничем не лучше Тора.
— Я зашью твой рот!
— И такой же глупый.
Сольвейг слушала со смесью страха и восхищения. Одиндиса и Бергдис так похожи: такие же сильные, такие же пылкие, как и сам Оттар.
Она, разумеется, знала, из-за чего был спор: четырехглазая брошь, которую Рыжий Оттар собирался подарить Эдит, а потом передумал. Он часто меняет свои решения. Сольвейг вспомнила, как лежала на коленях у Одиндисы и слушала: «Будто флюгер! Поначалу рассердится, но потом сам же будет доволен».
— Ведьма! — прорычал Рыжий Оттар, отвернулся и стал взбираться на корабль.
Сольвейг ничего не могла с собой поделать — она расхохоталась.
Городище, городок… Они плыли все дальше, останавливаясь на ночлег в крохотных и невзрачных торговых селениях, чьи названия были набиты шипящими и гортанными звуками.
— Я никак не могу их выговорить, — пожаловалась Сольвейг Михрану. — Они будто каша с комками.
Из-за того, что никак не поднимался ветер, почти всю дорогу приходилось грести, и к середине пятого дня они были так измождены, что Рыжий Оттар приказал Торстену вывести челн на берег реки.
Михран козликом соскочил с борта на берег, и Торстен кинул ему канат. Проводник обвязал его вокруг серебристой березки, будто поджидавшей путников.
Многие из гребцов распластались на корме и носу. Бергдис ворчала, что ее работе конца и края не видно, а все эти тупые мужланы только и делают, что едят и треплются; Слоти заиграл на свирели какую-то плавную мелодию, а Сольвейг раскрыла мешочек с костями.
«Мне бы пора уже закончить этот гребень. Осталось только обстругать его и отполировать песком. Какая же твердая эта моржовая кость!»
Вскоре к ней подошел Оттар — посмотреть, что она там вырезает. Но тут Михран перепрыгнул через планшир и очутился с ним рядом.
Проводник поднял четыре пальца:
— Опасности.
— А?
— Волок, — стал перечислять тот, загнув первый палец. — Дикие звери… Разбойники… Четвертая опасность!
— Какая четвертая опасность?
— Вода.
Рыжий Оттар нахмурился:
— Что опасного может быть в воде?
— Очень многое. Мокошь хранит нас, но Владыка вод слишком силен. — Михран растопырил руки. — Я никогда не видел столько воды в первую неделю мая.
Оттар нахмурился еще сильнее:
— И в чем здесь опасность?
Михран положил два пальца в рот, посвистел — и к говорящим приблизился Торстен.
— Я пытаюсь объяснить, — сказал Михран, — что течение такое сильное. Мы идем сейчас слишком медленно. Уже опаздываем на два дня.
— Что значит — опаздываем? — спросил Торстен.
Проводник вздохнул:
— Если мы придем в Киев слишком поздно, вода отступит, и мы не смочь вернуться. Сейчас вода высока, но скоро она упадет очень низко.
— И что же нам теперь делать? — спросил Оттар. — Полететь?
— Мы должны прийти в Киев как можно скорее, — ответил Михран. — Тогда у вас будет много времени, чтобы продавать и покупать.
— В таком случае, — решил Торстен, — мы не должны задерживаться в Новгороде на три дня, как договорились раньше.
Михран кивнул:
— Твое решение есть. — Его темные глаза сверкнули. — Твоя лодка есть!
С этими словами он отошел, чтобы шкипер мог поговорить со своей командой.
— Нам не известны здешние судоходные пути, — сказал Рыжий Оттар. — А Михран их знает. Зачем брать проводника, если не следуешь его советам?
— Незачем, — согласился Торстен.
— А ты что скажешь, Сольвейг?
— Я?! — в удивлении переспросила девушка.
— Ты, — подтвердил Оттар.
— Ну что ж… — начала она. — Ну что ж, если б вы спросили Одиндису, она бы сказала, что нам нужно принести жертву водяным духам.
— Я спрашиваю не Одиндису.
— Ой, — ответила Сольвейг. — Тогда я скажу то, что говорил мне отец: спроси того, кто знает, и следуй его совету.
— Если, конечно, ты ему доверяешь, — медленно проговорил шкипер. — Если он не хочет извлечь выгоду из своих советов.
— Как? — удивилась Сольвейг.
— Сейчас он может прикарманить мои денежки и устроиться на другое судно.
— Ты правда так думаешь?
— Нет. Возможно, и нет. Ладно, решение принято. Но не могу сказать, что рад такому повороту событий. Как раз тогда, когда всем нужен отдых, нам придется удвоить усилия.
Михран обнажил в улыбке все свои белые зубы.
— Цены в Киеве лучше, — воскликнул он. — Шкуры да, янтарь да, броши да, оружие да.
— Да, да… — Рыжий Оттар хлопнул в ладоши, отсылая от себя Михрана.
— Рабы да.
— У нас нет рабов, — откликнулся шкипер, — для продажи.
Михран пожал плечами:
— Рабы нет, мед да, воск да.
— Речные проводники да, — добавил Рыжий Оттар.
Однако Михран пропустил его издевку мимо ушей.
— Если только… — начал он, а затем остановился, накручивая ус на указательный палец.
— Что?
— Если только вы не хочет в Миклагард.
— Никогда! — резко возразил Рыжий Оттар.
Проводник улыбнулся ему, словно желая воодушевить:
— Цены лучше. В Миклагарде цены лучше всех!
Рыжий Оттар хмыкнул:
— Лучшие-лучшие!
— Как и твои шкуры, Оттар, — заговорил Торстен. — Все хорошие, но некоторые лучше, и совсем немногие…
— Нет, — ответил шкипер. — Я не стану и думать об этом.
— Не станешь? — спросил кормчий. — Или не думал?
— И то и другое, — рявкнул тот. Затем повернулся к Сольвейг: — Это ты надоумила Михрана?
Сольвейг уставилась на Оттара и покачала головой.
— Вы прийти домой с шелк, атлас, пряности, серебро… — продолжал Михран.
— Атлас! Тебе, шкипер, пойдет атлас, — фыркнул Вигот.
— Нет! — отчетливо произнес Рыжий Оттар. — Далеко ли это, интересно мне знать.
— Вниз по течению, — ответил Михран. — Прямиком от Киева до моря Черного.
— До Черного моря, — поправил его Торстен.
— Да, вниз по течению…
— И всю обратную дорогу вверх, — вмешался Рыжий Оттар.
Сольвейг осмелилась положить руку ему на плечо.
— Ты… ты подумаешь об этом? — спросила она Оттара нерешительно.
— Хватит болтать, — осадил шкипер Михрана. — И проводи нас до Киева. Мы платим тебе именно за это.
Как Рыжий Оттар и предполагал, никто не обрадовался тому, что им придется спешить. Когда они остановились в Новгороде, все, кроме Вигота, так устали, что вообще не пошли на берег.
— Вы видеть все, когда возвращаетесь, — пообещал им Михран. — Сейчас мы остановились как один короткий вдох. В следующий раз — сотня вдохов.
Немного к югу от Новгорода река Волхов соединялась со своим истоком: удивительным сверкающим озером Ильмень.
— Пятьдесят две реки питают ее, — рассказывал Михран команде. — И лишь одна осушает. Сами увидите.
И они увидели, что смогут идти по озеру под парусом. Бруни, Вигот и Слоти собрались с силами, напрягли уставшие руки и развернули, вздернули, закрепили парус на мачте.
Несколько дней они плыли по темному, узкому руслу, пока судно медленно бороздило реку вверх по течению среди дремучих лесов… а теперь мир вокруг стал свежим и просторным.
Сольвейг, опершись на планшир, вглядывалась в бездонную глубь. Лодка, треща и хлопая парусом, подпрыгивала на ветру. Брита взволнованно позвала Вигота: она поймала огромную рыбу. Тот помог ей затащить рыбину на палубу, а Сольвейг вспоминала времена, когда они с отцом и сводными братьями рыбачили на берегу фьорда Трондхейм.
«Блубба, ты знал, что я чувствовала, когда ушел отец. И когда ты рассказал мне о своем желании, я расплакалась. Тебя хорошо назвали — завернутый в собственный жир. Я буду рада снова встретить тебя.
Ох! Сейчас весна уже вовсю сияет во фьордах.
Весной мы распахиваем настежь двери. Весной на нас нападает жажда действий. Мы выметаем паутину и пепел, проносимся вихрем по дому. Мы чистим маслобойню и кузницу, выгребаем мусор с навеса на маленьком отцовском причале… Я ставлю на стол подснежники и фиалки… И разбрасываю их на могиле моей матери. Приходит весна, и мы поем, мы танцуем…»
У Сольвейг заболело сердце.
«Эдвин прав, — подумала она, — я должна спрашивать себя. Лучший способ подготовиться — это задавать себе вопросы; потом, когда что-нибудь произойдет, я буду уже готова».
Плывя по озеру, все говорили друг другу, что в жизни не видели такого яркого света. Такого яркого, сказала Одиндиса, что перед ним отступит ночь. Надежда наполнила их сердца; неподалеку от их судна Сольвейг насчитала восемь маленьких челнов. Человек, ловивший рыбу в самом ближнем из них, помахал ей рукой. Девушка улыбнулась и помахала в ответ.
За ними следом неслась стайка небольших птичек. Сольвейг и Брита наблюдали, как скользили они над самой поверхностью озера — кончики перьев почти касались воды, — а потом дружно поднимались ввысь и камнем бросались вниз.
— Как у них это получается? — спросила Брита.
Сольвейг покачала головой:
— Они просто умеют.
Дорога через озеро заняла целый день. Перед тем как судно вошло в устье Ловати, Михран созвал всех и объявил:
— Лучше вам знать. В этой стране говорят: «Лучше ведьмы и демоны, которых знаешь».
— Лучше чего? — спросила Брита.
— Лучше тех, которых не знаешь, — ответил тот и лучезарно улыбнулся девочке. — Так вот! Ловать в два раза длиннее Волхова, и каждый день сложней предыдущего. Река все уже и уже… — Михран сжал шею руками и раскрыл рот. — Мы под парусом два дня. Затем вы грести, и грести, и грести, а я веду вас среди камней и отмелей.
Одиндиса взглянула на мужа, и тот поморщился. Но они были не единственными, кто спросил себя: а мудро ли поступил Рыжий Оттар, решив поехать аж до самого Киева?
— А после, — продолжал Михран, — вы будете тянуть, и толкать, и катить эту лодку.
— Что это ты говоришь? — потребовал ответа Бард.
— По сухой земле. Сухо-мокрой земле. Мы подойдем к верховьям… можно так сказать — «верховья»?
— Продолжай, — велел ему Оттар.
Михран кивнул:
— Верховьям Днепра, великой реки, которая помчит вас вниз по течению. — Он раскрыл ладони, и голос его зазвучал звонче: — Вниз по течению до Киева. Вниз до… Черного моря.
— Сколько дней? — спросил шкипер.
— Если богам будет угодно… двадцать два дня до Киева.
— Двадцать два! — воскликнула Бергдис, тихо присвистнув.
— Если эта река не слишком много воды, мы будем в Киеве в последний день мая. Быстро мы должны плыть, и молить, чтобы Мокошь быть с нами, но сейчас мы плывем под парусом, мы говорим, мы смеемся, мы едим, мы пьем, да?
— Можно еще порыбачить? — спросила Брита Вигота.
— Вперед! — угрюмо приказал Рыжий Оттар.
И снова Сольвейг раскрыла свой мешочек. Проверив, что золотая брошь, как и положено, лежит на дне, она покопалась, отыскивая фиалково-серую бусину и какой-нибудь обрывок кожи. Она отрезала от него тонкую полоску, нанизала бусину и продела шнурок через голову. Бусина колыхалась между холмиками ее грудей, пока девушка работала над недоделанной иголкой — той самой, которую пыталась украсить, когда накололась на шило, — и вскоре привлекла внимание Вигота. Юноше не хотелось на нее смотреть, но он не мог отвести взгляда.
— На что это ты глядишь? — спросила его Сольвейг.
— Ни на что.
— Лжец!
— О сладостная страна, — заметил он.
Сольвейг тут же залилась румянцем и накрыла растущую грудь руками.
Вигот заигрывающе ей улыбнулся.
— Видел раньше эту бусину?
— Нет.
— Видел. — Сольвейг повысила голос. — В мастерской Олега.
— Дай-ка взгляну.
— Не распускай рук!
— Не выходи из себя! — отпарировал с ухмылкой Вигот.
— А на пристани? — настаивала Сольвейг. — Когда на меня напали собаки?
Девушка заговорила так громко, что привлекла всеобщее внимание.
— Я же сказал тебе, что никогда ее не видел.
— Ты лжешь! — вскричала она. — И знаешь, что лжешь! Это мой третий глаз, а у тебя глаза вора!
Вигот втянул щеки и сплюнул на палубу.
— Поклянись, что не поднимал бусину. Поклянись, что не продавал ее.
— Незачем мне клясться.
Бергдис встала и, словно огромная кошка, попыталась достать Вигота когтями.
— Аххххх… — прорычала она медленно, напирая на каждое слово. — Но ведь есть же причина клясться, Вигот. Есть причина.
Вигот уставился на нее неподвижным взглядом.
— Я знаю кое-что, что тебе неизвестно, — злорадно пропела женщина.
Бергдис вперевалку направилась обратно в трюм, и Рыжий Оттар приказал Виготу и Сольвейг следовать за ней. Вся команда, за исключением Торстена, который оставался у руля, пошла вместе с ними.
— Итак, — сказал шкипер. — Сольвейг, ты обвинила Вигота в том, что он украл и продал твою стеклянную бусину. И все же она на тебе…
— Если он украл бусину, — задумчиво проговорил Бруни, — то мог бы украсть и что-нибудь покрупней.
— А ты, Бергдис, — продолжил Оттар, — ты что-то знаешь.
Бергдис оскалилась и медленно втянула воздух, будто натачивая зубы. Обратила взгляд на Вигота.
— Мразь! — прошипела она.
— Ладно, — обратился Рыжий Оттар к Сольвейг. — Сперва ты. Нельзя обвинять человека, не имея надежных доказательств. Только не на моем судне.
Сольвейг сделала глубокий вдох и подняла глаза на Эдит. Та оттопырила нижнюю губу и медленно кивнула.
— Когда я пошла в мастерскую Олега, — начала Сольвейг, — он подарил мне стеклянную бусину. Он сказал, что она будет мне третьим глазом. Я сжимала ее в правой руке, когда на меня напали собаки. Тогда я ее и потеряла…
— Это правда, — подтвердила Одиндиса. — Сольвейг спросила меня, было ли у нее что-нибудь в руках, когда Бруни принес ее в лодку. Но не уточнила, что же это должно быть.
— И что потом?
— Я искала на пристани, — рассказала ему девушка. — Но ее там не было. Когда я пошла на рынок с Эдит и Бергдис, мы снова встретили Олега. Он сказал мне, что нашел мою бусину на одном из прилавков.
Глаза у Бергдис сверкали, словно рыбьи чешуйки.
— Ты слышала, как Олег говорил это? — спросил у нее Рыжий Оттар.
Бергдис покачала головой:
— Нет, нет. Я отошла купить… кое-что. У меня были дела.
— Что еще сказал Олег?
— Что хозяйка прилавка рассказала, будто бусину продал ей высокий юноша. «Высокий юноша. Очень осторожный. Похож на лезвие ножа».
— И вот Олег купил бусину и вернул ее Сольвейг, — добавила Эдит.
— И сегодня, — объявила девушка, — я решила ее надеть на шею, чтобы она увидела вора, а вор увидел ее.
Вигот стоял неподвижно; к его лицу точно приросла маска безразличия.
Рыжий Оттар сделал глубокий вдох:
— Ну что ж, Вигот…
Но его перебила Эдит:
— Олег сказал и кое-что еще. Он сказал, что юноша продал торговке не один предмет.
На судне воцарилась тишина. Все слышали, как стучит сердце, как разрезает волны нос корабля, как кричат вокруг дикие птицы.
Бергдис потерла руки и медленно проговорила:
— Я тоже останавливалась у того прилавка. И что же я там нашла?
— Что? — спросил Оттар.
— Скрамасакс, — прошипела женщина.
Бруни Черный Зуб оперся на могучие руки и с рыком поднялся на ноги.
— Да, — не унималась Бергдис. — И на оружии было твое клеймо.
Шкипер поднял правую руку.
— Итак, Черный Зуб, — произнес он ровным голосом. — Значит, это все-таки был не Торстен.
Кузнец бессвязно что-то прорычал.
— И не булгары.
Все уставились на белого, как мел, Вигота, а он принялся сжимать и разжимать правый кулак.
— Сжимай, покуда можешь, — с горечью сказал ему Рыжий Оттар. — Тебе есть что сказать?
— А какая разница? — воскликнул Вигот. — Вы все сговорились против меня, как только мы покинули Сигтуну. Все вы, — в отчаянии проговорил он. — Все, как один!
— Не мели чушь, Вигот, — ответил ему Оттар. — Что еще ты там продал?
— Я ничего не продавал.
— Как там сказал Михран? — задумчиво проговорил шкипер. — Настоящая опасность всегда таится внутри, а не снаружи. Тот, кто боится… Тот, кто болеет… Тот, кто украдет…
— Ты, вор! — завопил Бруни. — Погляди мне в глаза!
Но Вигот не отозвался.
— Я целый месяц возился с этим скрамасаксом, — сквозь сжатые зубы процедил кузнец. — Целый месяц.
— Для начала, — сказал Рыжий Оттар юноше, — ты заплатишь Бруни столько же, сколько дала тебе торговка. И Сольвейг отдашь деньги за бусину. Где монеты? В твоем сундуке?
Вигот все молчал.
— Ты опозорил себя и обесчестил всех нас.
— Ты мразь! Отродье Хель!
— Много дней нам предстоит грести и тащить лодку волоком, — мрачно поведал Виготу Рыжий Оттар. — На самом деле мы не можем ехать с тобой, но не можем обойтись и без тебя. Придется до Киева сохранять тебя в целости.
— Если он останется на борту, — прокаркала Бергдис, — он зарежет нас, пока мы будем спать!
— Спасибо, Бергдис, — отозвался Оттар. — Если мне понадобится твой совет, я обязательно обращусь к тебе. — Он снова повернулся к Виготу: — А когда мы приедем в Киев, то, согласно закону, ты потеряешь правую руку.
Вигот моргнул:
— Это был не я. И вообще, Бруни получит деньги за свой скрамасакс, а у Сольвейг будут и деньги, и бусина. Так где же справедливость? — Он возвысил голос. — Зачем мне еще и руку отрубать?
Рыжий Оттар поморщился:
— И да, с этого дня ты будешь спать в кандалах. Так ты не сможешь никого ранить или сбежать от нас.
