Глава 2 ПОБЕГ
Перешагивая порог тронного зала, спросила себя, что будет, если я погибну, не успев получить венец или так и не передав его кому-то…
Нет, не погибну.
Никто не допустит осечки. «Некто», — поправила я себя. Некто.
Но тем не менее игра пойдет всерьез.
И что будет с дрожащим сейчас на кончике иглы миром, чье спокойствие были призваны хранить тогда, давно, еще не великие герцоги Верлийские? Кем они тогда были?
На запястьях нагрелись и налились тяжестью невидимые браслеты, по коже скользнул едва заметный золотой отблеск.
Герцог, отец, стоял посреди зала, который на первый взгляд казался пустым, но на второй — просто лишенным посторонних, придворных, стражи, слуг. В тех, кто стоял вдоль стен, словно была выхолощена суть, остались только инстинкты, такие же древние, как мир, как рунный договор, как венец… Стая, хищная стая замерла, готовясь рвать, терзать и проливать кровь вожака, потерявшего кнут. И делить, делить до последнего власть и силу… А герцог стоял и словно купался в серебрящейся сини, стекающей с полотнищ, под ногами его по плитам пола змеились тонкие темные нити рунной вязи, сплетаясь в сплошное узорчатое полотно. Вокруг него словно расходились волны холодной пустоты, образуя четкий круг, внутри которого он еще несколько мгновений будет неприкасаем и непобедим.
Я — тоже. Пока за моей спиной Лейр Шинорский, сер хранитель, и его люди. Их мало, очень мало. Но все они при оружии, под черными одеяниями кольчуги. Такие же хищники, органично влившиеся в царящее здесь напряженное ожидание крови.
Иду, считая шаги, до круга пустоты, словно продавливая ставший неожиданно густым воздух, с трудом выдавливаю застывшее в легких желе, принуждая себя дышать.
Страшно?
Нет…
Странно.
Этот человек, мой отец, очень похож на того, который стоял надо мной, распятой на алтаре мага. Они родичи?
Мысль эта заметалась в пустой голове, холодом прошлась по спине, но так и не смогла скинуть с разума оковы отстраненного равнодушия, укутывающего меня ватным коконом.
Еще шаг.
Круг.
Точка.
Разворот.
В миг, когда мы замираем друг напротив друга в тишине такой звонкой, что кажется — это весь мир затаил дыхание, герцог, глядя мне в глаза, понимает, что здесь и сейчас не его дочь входит в круг, ступая на линии ритуальной вязи.
К лучшему ли, к худшему, но обратного пути нет, и с губ герцога срываются первые слова ритуала отречения. Снимая с головы простой, с поперечными насечками золотой обруч, отец протягивает мне его на ладонях. Старое золото мерцает, перламутровые отблески бегут по кругу. Сила древнего рунного договора течет по нему, разогревая воздух и обжигая кожу рук. Сила ворочается в крови, просыпаясь, струится по венам, расходится по телу… Сила…
Руки сами тянутся вперед, принимая главное — венец. Слова ритуала проходят мимо сознания, не уверена, что вообще что-то говорила. Это не главное. Немеющими пальцами перехватила, неловко подняла, и вот символ власти и равновесия мира лег на лоб, плотно обхватил виски, плотно прижимая уложенные в сложную прическу волосы.
Я приняла венец вместе с долгом, тяжелым бархатным плащом опустившимся на плечи.
Посмотрела на бывшего герцога, пока сердце мерно отсчитывало удары. Эти последние мгновения, тягучие, длинные, приторно-медовые, обернулись словами, завершающим гулким катреном разнесшимися по тронному залу.
Ритуал, для которого важно было лишь наличие наследника, завершился.
Сейчас начнется другой…
Сейчас прольется чья-то кровь…
Древние силы отступили обратно, за грань реальности, ушли, оставляя за нами право решать за себя.
Людское — людям…
А в следующий миг мир распался на череду резких, ярких картин, быстрых, словно вырванных из действительности, вспышками огня расцветающими на кончиках светильников.
Р-раз!
И в горле бывшего герцога возникает белая короткая стрелка. Тело, уже безжизненное, оседает в рунном кругу, взметнувшиеся было руки опускаются, короткий сип… Шаг в сторону.
Два.
Звон и грохот наполняют тронный зал.
Порыв ледяного ветра уносит свет, заодно выдирая меня из круга.
Стоять — смерти подобно.
Удар сердца спустя огни, чадно фырча, вспыхивают снова. Отблески алыми зубьями пляшут на стенах. Искрят сапфиры.
Кровь… под ногами.
В сторону.
Кто-то тащит меня за руку, выворачивая запястье. Куда-то.
К выходу?
Нет. Сквозь шум разбираю, как с грохотом захлопываются тяжелые створки.
Три.
Сталь блестит, летит, брызжет в лицо кровь, багряным узором ложась на кожу и на светлую ткань.
Свистят стрелы. Если я их слышу, значит, это в меня… Резкие хлопки тетивы.
Свалка. Все против всех.
Куда меня тащат?
Вспышка!
Лейр, хранитель, отшвыривает меня к стене.
Что-то выбивает осколки из камня совсем рядом. Мелкая крошка разлетается из-под ног, оставляя на коже царапины. За спиной — холодный мрамор, под ногами — скользкие ошметки…
Колени спеленал длинный подол. Это так мешает…
В центре зала свалка неожиданно затихает, темнота расступается, и из смутных теней воздвигается человек. Тот самый, старый знакомый, вкрадчиво шептавший у ритуального камня.
Рядом ругается хранитель, с хрустом вытягивая клинок из чьего-то тела.
А предатель и убийца, мерзкое отродье гнилозубой ведьмы и просто ублюдок, протягивает руку и говорит:
— Отдай мне венец, Ивон.
Вторая занята коротким мечом.
Он делает шаг вперед. Клинок описывает полукруг, веером разлетаются капли крови. Еще шаг.
Я медленно поднимаю руки. Зачем? Не понимаю!
Мир отдаляется. Краем сознания отмечаю чей-то предостерегающий вскрик.
Запястья обжигает будто огнем, перед глазами танцуют блеклые кляксы.
Хранитель, обернувшись, кинул на меня злобно-отчаянный взгляд. Он, он и его люди, которых осталось всего ничего, двое или трое, прикрывали меня, теснили к стене. Что за клятвы держат Лейра рядом со мной?
Некоторые тела на полу нашпигованы стрелами. Арбалетными? Откуда? С широких карнизов, скрытых за полотнищами флагов.
Я снова поднимаю руки? Зачем?
Люди застывают, словно мухи в меду.
Замирает мир на кончике иглы.
Так что мне надо сделать?
Да…
Встряхнув ладонями, сдернула с пальца перстень с родовой печатью и закричала, срывая голос в хрип:
— Отрекаюсь! От крови и рода творящих обман!
Я швырнула кольцо прочь, и оно кануло во Тьму.
Мир снова закружился в бешеном танце, размазываясь в цветные полосы. Только и успела заметить, как на лице требовавшего венец человека сменяются друг за другом маски превосходства, удивления, ярости и безумной злобы.
Порыв ледяного ветра рассыпался веером серо-стальных искр. Плиты пола застлал густой туман, он выбрасывал вверх чадные черно-желтые щупальца, опутывая еще живых людей.
Вспышка, темнота.
Торжествующий вопль, грохот падающих камней, блеск стали, вихрящейся в причиняющем боль глазам остром узоре.
Мы куда-то пятились, хранитель отражал удары, и казалось, вот-вот что-то изменится…
Вырвемся?
Но под скользкими от крови пальцами поехала, куда-то проваливаясь, стена. В шею кольнуло болью; расцвечивая мир фееричными цветами, вспыхнули огненные круги. Меня мотнуло в сторону, отбрасывая на пол, протащило по плитам, сверху складками легли обрывки огромного гобелена. Придавило, словно плитой.
Сознание плывет.
Я вижу, как Лейр, развернувшись, отражает чей-то удар и оседает от подлого удара в спину. От последнего своего солдата, а тот падает, поймав в лицо короткий белый болт…
И снова…
Темнота, тишина…
Тишина…
На этот раз звонкая и какая-то объемная, полная звуков, гуляющих от стены до стены.
Подземелья?
Сознание медленно всплывало из глубин. И снова холод, боль и отрешенное спокойное ожидание.
Опять на алтаре?
Нет, у стены. Онемевшие руки вздернуты над головой, запястья закованы в холодные браслеты. Обрывки платья едва прикрывают тело, спину холодят шершавые камни, вывернутые плечи тупо ноют от веса тела, а ноги едва касаются пола кончиками пальцев.
Что-то позвякивает в отдалении, вода мерной капелью падает вниз, пахнет сыростью, железом и подгнившим деревом. Шуршание ткани, совсем рядом. Теплое дыхание касается кожи, обдавая запахом вина и гари.
Шаги, затихающие в отдалении, тихий стук железа о камень.
Человек?
Отошел…
И я медленно приоткрыла глаза. Осторожно выдохнула, осматриваясь сквозь слипшиеся ресницы.
Стены из серого камня, гладкий пол, блестящий в свете двух чадных светильников; неглубокую выемку, где я висела, буквально пришпиленная железными оковами, перегораживала частая решетка. И напротив, шагах в пяти-шести, был еще один огороженный проем, в котором я разглядела в свете огней, колеблющихся на ледяном сквозняке, второго пленника, точно так же распятого у стены.
Чуть в стороне каменные своды расходились, создавая ощущение, что там — большой зал. Не поворачивая головы, можно было заметить ритуальный камень, по краям которого плясали сине-зеленые огни. Человек в свободном черном одеянии, судя по теням, ходил вокруг него, шелестя подолом по плитам пола. Остановился, обернулся, поведя рукой, отчего светильники вспыхнули ярче, заливая закуток ярко-оранжевым сиянием. Боль резанула по глазам, слеза скатилась по щеке. Я сморгнула, вглядываясь в человека напротив.
Мужчина… в каких-то черных обрывках, волосы спутаны, лицо покрыто грязными разводами. Но что-то мне подсказывало, что я знаю, кто это такой. Лейр Шинорский, мой хранитель.
А кто же еще? Кто еще связан со мной столь крепко, чтобы не бросить в тронном зале под атакой полусотни хищных тварей? Клятвами, ритуалами, верностью и честью…
Но вот для чего мы здесь?
Гадать не буду, потому что рано или поздно узнаю точно. Только хотелось бы остаться при этом в живых… Но кто пешку спрашивает?
Отстраненная холодность в душе не давала скатиться в истерику или панику.
Пока я жива, игра продолжается… Да и венец все так же давит на виски.
Вот только ход свой я сделать не могу…
Да и думать не получается, я просто фиксирую происходящее, словно бездумный записывающий аппарат из моих обрывочных воспоминаний.
Пару вдохов спустя удалось чуть повернуть голову. Боль штырем вонзилась в затылок, проткнула насквозь шею. Но стало лучше видно алтарь и человека, ходящего вокруг него.
Да, это ритуальный круг. На черном, масляно поблескивающем в свете огней камне, исчерченном рунами так, что не осталось ни клочка свободного места. И руны эти едва заметно мерцали в своем отдельном ритме, затягивая взор в глубину, заставляя забыть…
Брр!
Человек… ритуалист замер, раскинув руки, и начал речитатив. С каждым словом огоньки, пляшущие на камнях, разгорались все сильнее, и, кажется, все горячее становилась кровь, текущая во мне. Незримый ветер начал легонько трепать широкие рукава его балахона.
В раздражении я дернулась, проверяя крепость оков. Выгнулась, когда жар прошел волной по спине, буквально выжигая позвоночник.
Напротив дернулся и застонал, приходя в сознание, Лейр.
Мы почувствовали это одновременно?
Один вдох, и хранитель уже обшарил взглядом весь доступный ему кусок пространства. Долго, с три удара сердца, смотрел на меня, потом на измученном лице проступила горечь. И злость, печаль, обреченность…
Странно. Я не могу видеть выражение его лица. Но я… чувствую его эмоции.
Это… не очень хорошо.
Человек у алтаря на миг обернулся, не прерывая речитатива.
Черный провал вместо лица под глубоким капюшоном, словно и нет под одеянием ничего, ни капли плоти, а только дым.
Лейр застонал и обмяк, содрогаясь мелкой дрожью, меня жег накатывающий изнутри огонь. Хотелось вжаться в холодный камень, сплавиться с ним, чтобы облегчить боль. Пальцы свело судорогой, воздух загустел, забив рот и нос.
Слова ритуала взвились в воздух ритмичным пронзительным песнопением.
Свет над алтарем вспыхнул, высветив на мгновение все до единой трещинки в стенах, уплотнился и застыл в вышине ярко-синим шаром, словно оплетенным нитями черненого серебра.
Сердце замерло.
И вновь побежало, заходясь паническим перестуком. Сквозь гудящую в ушах кровь я расслышала свой собственный стон.
Огненный шар распался на искры, которые медленно оседали на камни, оставляя в воздухе длинные светящиеся дорожки.
Шею обожгло болью.
Нечто, по ощущениям похожее на огненную змейку, вырисовывало на коже сложные узоры. Круг, второй, третий…
В миг, когда боль слегка утихла, уже не заставляя жмуриться, я разглядела, как ярко-алая лента вьется по шее моего хранителя. Точно так же, как у меня, раз за разом, оставляя черный выжженный след, соединяя и связывая тела и души в единую систему. Вспыхнула и застыла между ключицами неразборчивой сложной руной.
Зачем все это?
Не знаю, ведь память моя — просто осколки, неправильная, искаженная мозаика из незнакомых картинок. Да и не изучала глупышка Ивон ритуалов…
Чего ждать?
Боли, смерти?
Когда человек в черном балахоне подойдет ближе, чтобы проверить результат…
Он подошел, даже скорее подплыл, к узилищу Лейра, дернул за рычаг, отодвигая решетку. Бормоча что-то неразборчивое, покружил рядом, широким жестом извлек откуда-то из складок балахона связку длинных тонких спиц, выбрал одну, развернув холодно блеснувшие лезвия веером. И резко воткнул куда-то в грудь моему хранителю.
Я поперхнулась. Дыхание перехватило от боли. Будто иглу в солнечное сплетение воткнули…
Но, кажется, действительно воткнули…
Не в меня.
Спицы исчезли, появился короткий нож. А мой хранитель приведен в сознание искрой, сорвавшейся с пальцев мучителя.
И сквозь слезы боли я смотрела, как этот нож стремительно расписывает, нет, раскрамсывает кожу. Уколы, порезы, разрывы…
Измученное, искаженное мукой лицо воина.
Удовлетворение, расползающееся по подземелью. Извращенное, страшное, питающееся болью довольство.
Я, кажется, рычала, выгибаясь. Лейр тихо шипел сквозь закушенную губу.
А часть сознания, что ранее оставалась отстраненно-равнодушной, все быстрее наполнялась мрачной злобой.
Этот ритуалист… провел связующий обряд! Как иначе назвать это!
Я чувствую чужую боль, всего лишь некую часть ее. Что же ощущает воин?
Мучительная пелена все сильнее застилала сознание, отделяя разум от реальности.
И прервалась, давая отдышаться. Я затихла, желая исчезнуть, провалиться, раствориться…
А человек с коротким кинжалом повернулся ко мне. Скользнул ближе, приникая к решетке. Из-под капюшона на меня посмотрела голодная бездна.
— Ивон Верлийская, — четко проговорил мучитель, — отдай венец мне, достойному.
Я растянула губы в улыбке, чувствуя, как злость изливается из души с хриплым, тихим, но категоричным:
— Нет!
— Ну что ж… ты изменишь свое мнение.
Все равно.
Не отдам.
Я зажмурилась, ища в себе силу…
Но внутри была только злость. На себя, на мир, на судьбу.
И все равно не отдам.
А боль, что боль? Придется притерпеться, сжиться с ней… К ней можно привыкнуть… не первый раз…
Все просто.
Отдам венец чужаку — умру. Не отдам? Тоже, только позже…
И снова…
Волна горячего воздуха словно омыла кожу.
Больно, больно, больно…
Кажется, мучитель в черном плаще пытается заполнить моими криками это подземелье…
Пальцы.
Ладонь.
Огонь на груди.
Иглы.
Ножи.
Лицо Лейра. Такое нездешнее…
Прости. Я виновата.
Я прежняя — в небрежении, нынешняя — в бездействии, будущая — в беспомощности…
Ало-черная пелена полупрозрачной кисеей затягивала сознание, я медленно проваливалась в глубокий омут, в котором остатки разума просто растворятся, потеряются, исчезнут…
Нет!
Не туда снова!
Не хочу!
Отчаяние, приправленное гневом, позволило ненадолго вырваться из темной мути.
Мысли судорожно заметались в поисках выхода… Выхода нет!
Крики.
Боль.
Отчаяние. Где — чье?
Выхода нет…
Есть?
Смерть?
Нет!
Жаль…
Хранитель мой…
Пропадает ни за что… не кричит, просто сипло дышит, обвиснув в кандалах…
Единственный, кто пропадает из-за меня. Именно из-за меня, Ивон… странной новой Ивон, собранной из осколков…
Из-за своей клятвы?
А мои клятвы?..
О чем?
Хранить равновесие?
Больно!
Хранить равновесие!
Больно! Тонкая игла медленно приближается к лицу Лейра, на миг замирает напротив зрачка…
Во имя Равновесия…
Тело бьется в судорогах, выгибаясь, едва не выворачивая из суставов плечи.
Р-р-р…
Больно!
И огненно-рыжая волна ярости, злости, отчаяния выплескивается наружу золотой волной!
Я вижу, как плавится и вскипает, разлетаясь брызгами, железо решетки…
И тьма, радостно скалясь, снова принимает меня в свои объятия.
Но ненадолго, совсем ненадолго. Потому что некая сила рывком выдернула меня из сумрачного небытия, которое неожиданно начало сотрясаться, словно болото в пароксизмах извергаемых газов.
Я слегка приоткрыла глаза, когда откуда-то сверху начали падать камни. Под спиной мелко-мелко вибрировала стена, огни светильников дрожали и прыгали, вытанцовывая диковинный танец, оставляя в воздухе затейливые дымные узоры, складывающиеся в огненные руны, застывающие неаккуратными кляксами.
Мелкая крошка и крупные булыжники с грохотом рушились на алтарный камень и на пол, рассыпались осколками, поднимались в воздух забивающей горло пылью.
Как же мне везет… на ритуалы и обвалы… В моей короткой жизни, той, что составлена из обрывков и кусков, уже второй раз на меня рушится потолок.
Я не хочу быть здесь!
Мучителя не видно, боль в теле слегка утихла…
А оковы, хрупнув от первого же неловкого движения в робкой попытке освободиться, осыпались с запястий мелкой ржавчиной. И я медленно сползла вниз, распластавшись едва живой тенью на вздрагивающем полу.
Вдох, выдох…
Разум неспешно приходит в равновесие, но ни думать, ни двигаться я просто не смогу…
Чувств нет, есть только странная легкость в полностью обессиленном теле. Раскинувшись в закутке, подобно полумертвой морской звезде, без единой мысли, без чувств, без желаний, просто дышу. И смотрю, как пляшут на отполированном потолке огненные змеи, сворачиваясь в кольца между стремительно расползающихся трещин.
Отблески факелов? Нет.
Отражение постепенно гаснущих на покрытых синяками и ссадинами руках тонких, словно бы золотых нитей, спиралью накрученных от запястий почти до локтей.
Медленно провела пальцами по коже, пытаясь найти неощутимые браслеты, тронула венец, все так же слегка стискивающий виски.
По телу прошла теплая волна.
Сила?
Ну… хорошо.
Что дальше? И где, собственно, мой мучитель?
Встала, преодолевая слабость, сначала на колени, неловко выпрямилась, шагнула, выбираясь из закутка, с трудом удерживая равновесие на танцующем полу. Споткнувшись обо что-то, едва не упала.
Ах.
Так вот он, палач! Неопрятной, присыпанной серой пылью кучей лежит на полу, темное влажное пятно расползается на плитах рядом с ним. Тяжелый запах крови и жженой плоти забивает ноздри. Сглатывая тошноту, я переступила через тело, принявшее на себя удар из множества капель-стрел расплавленного железа.
И сейчас я не хочу думать о том, как это получилось.
Сейчас важен только мой хранитель. Лейр.
Еще шаг.
Повиснув на решетке, выдохнула.
Жив.
Изранен, покрыт коркой из крови и грязи, без сознания, но жив.
Я вижу, как вздымается грудь, слышу сиплое дыхание даже сквозь шум осыпающихся сводов.
Так…
Надо…
Что? Надо уходить отсюда…
Как?
Я прикрыла глаза, раздувая тлеющий внутри огонь.
Во имя Равновесия… почему бы и нет?
Мы теперь связаны… кровью и болью…
Мы — одно.
Мы — хранители.
Вспышка видна даже сквозь прикрытые веки.
И прутья под пальцами осыпались прахом.
Кандалы, цепи и заклепки, едва их коснулся огонек, пляшущий на кончиках пальцев, превратились в ржавую пыль.
Лейр же просто рухнул вниз. Я не успела его подхватить, да и как бы смогла? Тело мое для перетаскивания столь неудобных и тяжелых грузов сейчас не годится. Но придется.
Перевернув хранителя, старательно вслушалась в его тяжелое дыхание.
Все еще жив. Надолго ли?
Мне нужна помощь. Это я понимаю четко.
Чья угодно помощь. Человеческая ли, волшебная ли, согласна на любую.
Но ее нет.
И приходится волочить бессознательного человека, старательно давя мысли о количестве новых ссадин на его спине, до алтарного камня.
Куда, куда, куда дальше?
Оглядев большой сумрачный зал, своды которого терялись в вышине, а стены — в поднятой непрекращающимся сотрясением пыли, двинулась вдоль цепочки чадящих факелов. Просто потому, что с другой стороны огни погасли… или не горели никогда. Ненадолго оставив Лейра, осторожно дошла до еще более темного провала лестницы, придерживаясь за стену и считая шаги. Вверх и вниз уходили ступени, расходясь с изгибом от небольшой площадки.
И что же?
Только довериться интуиции…
Постояла, прислонившись к камням и считая удары сердца. Пережидая очередной камнепад. Острый, словно бритва, кусок срезал кожу на плече, еще один, побольше, наверняка поставил очередной синяк на спину.
Я зло выдохнула.
Пора убираться отсюда.
А интуиция? Ох, молчит… Что же делать? Наверх я хранителя своего просто не дотащу. Да и кто там может ждать нас? Как бы не подручные мертвого палача или люди, которые устроили это землетрясение… Не хочу встречаться ни с теми, ни с другими. Никакая интуиция тут не нужна для принятия решения.
Значит, вниз. Будет ли там нам приготовлена встреча получше, чем наверху? Не знаю…
И бросить Лейра не могу. Хотя логика говорит, что он — не жилец. Но в душе поднимается волна яростного протеста.
Он меня не бросил.
Я его не оставлю.
Мы связаны.
Кровью и болью. Клятвами и ритуалами. Между нами цепь. И посреди нее — равновесие. Мы держим его вместе, пока живы.
И будем держать…
Весь мир на звеньях хрупкой цепи.
Для этого надо жить. Обоим.
Но если просто стоять, рыча от бессильной злобы, ничего не получится. А об огненной ярости можно подумать немного позже. Пока пусть она просто наполняет меня силой!
Оттолкнувшись от стены, я побрела, чуть пошатываясь, обратно.
Краем сознания отметила, что трясти пол и стены перестало, каменный дождь прекратился.
Противная слабость не проходила.
Лейр все еще дышал…
Свет? Да, нужен свет.
С алтарного камня я подхватила два светильника, похожие на приплюснутые чашечки с ручками и крышками. На кончиках фитилей все еще дрожали синие магические огоньки. Внутри что-то плескалось.
Отнесла к лестнице.
Теперь хранитель мой… Еще жив.
Медленно, осторожно подхватив под плечи и придерживая голову, поволокла Лейра к спуску. Под раздающийся откуда-то сверху угрожающий треск камней, вздрагивая каждый раз, когда рушился очередной кусок стены.
По сторонам я не смотрела. Не было ни сил, ни желания любопытствовать, есть ли что-то нужное или полезное в этом подземелье. Темнота давила, вперед же гнало только упрямство и немного — надежда.
Хотя, похоже, тряска стала утихать.
Еще десять шагов, пятясь, придерживая Лейра за плечи и стараясь не добавлять ушибов голове… И не фиксируя внимание на его ранах.
Ах, как потом у нас будет все болеть!
Если… Когда мы выберемся отсюда.
Десять шагов, отдых… еще. Дальше. Ступени. Перенести светильники вниз…
Раз, два, три… дюжина?
Теперь хранитель…
Все слилось в одну сплошную туманную пелену, она гасила сознание, не оставляя времени задуматься, найти лучшее решение.
Простые механические действия, сложная тяжелая работа.
Вниз, вверх, перетащить тело, проверить, жив ли… Отдых на пять ударов сердца. И снова, и снова, и снова…
Пока не кончились ступени.
Я поняла это, только пройдя небольшое расстояние по ровной поверхности. Кажется, я попала в коридор. В синих отблесках светильника, который я с заметным трудом удерживала в дрожащей руке, он уходил куда-то узкой длинной кишкой. Ритуального огня хватало, чтобы разогнать темноту всего на пару дюжин шагов. По сложенным из крупного шершавого камня стенам сочилась вода. Я слизнула горькую влагу, на миг прикрыв почти бесполезные глаза… Пахло плесенью, сырой землей и какими-то грибами…
Как я устала…
Хочу домой…
Рядом со мной Лейр что-то простонал. Шею кольнуло острой болью. Присев, я коснулась его руки, позволяя капельке золотистого сияния стечь с ладоней на его кожу. На миг стало холоднее, сильнее прежнего навалилась слабость, и я подумала отстраненно, что просто не смогу встать.
Но тут от ступеней резко и сильно дохнуло воздухом, гулкий грохот прокатился по коридору, заметался между стен, оглушая и лишая последних мыслей. Мелкая каменная пыль осела на коже и на лохмотьях платья, забила горло, мешая дышать.
Прокашлявшись, я только вздохнула.
Нет-нет, я не сдаюсь. Я все еще иду вперед.
Во имя Равновесия…
Размяв закаменевшую шею, я поднялась, подхватила один из светильников и побрела вперед.
В голове снова воцарилась пустота. Я, видимо, просто окончательно отключилась от реальности, отдав тело на откуп инстинктам и силе, буде такая найдется, чтобы меня поддержать…
Эти странные золотые браслеты…
Или венец, мертвым кольцом охватывающий голову и тянущий к земле.
Бесконечное, мерное движение, через силу, едва не падая бездыханным трупом рядом с Лейром.
Время потеряло значение, смысл происходящего пропал в бесконечном повторении. Шаги, шаги, шаги…
Темнота, затхлый спертый воздух… и тупик.
Упершись исцарапанными ладонями в гладкую перегородку, надолго застыла, привалившись к прохладному камню. И медленно задышала, старательно глуша истерику. Хотелось кричать и биться в стены, расшибая в кровь руки.
Выход, выход, выход!
Я же знаю, что это выход!
Откройся! Ну же!
Тупик был не особенно узкий. Раскинув руки, я смогла кончиками пальцев коснуться противоположных стен. И на них не обнаружилось ни рычагов, ни тайных знаков, ни особых камней, на которые можно надавить, например, чтобы сдвинуть каменную дверь.
Это дверь, я просто чувствую.
Может быть, это выход, настроенный на кого-то конкретного, допустим, на мертвеца, оставшегося в ритуальном зале, или на некий тайный рунный знак?
Что делать?
Подумать…
Присев рядом с Лейром, я вслушалась в его дыхание. Тяжелое, неровное, с хрипами. Он так и не приходил в сознание. Что, впрочем, к лучшему… Я не чувствую его боли, ощущая только свою, что можно перетерпеть, не впадая в бессознательный амок. Если бы я воспринимала ее полностью, просто не смогла бы двигаться…
Золотистое сияние с моих рук медленно перетекало на грудь хранителя, продлевая его сон. Да, если суждено умереть здесь, это будет не столь мучительно.
Откинувшись на стену спиной, я прикрыла глаза. Пальцами осторожно поглаживала плечо Лейра. Кажется, нащупав единственный целый кусочек кожи…
Обидно умирать здесь, в шаге от выхода, пройдя жестокий ритуал, чудом вырвавшись из пыточной, будучи при этом полноправной носительницей венца.
Если только…
Во имя Равновесия эта дверь не откроется.
Ах, я прошу и требую!
Глупая старинная форма повелений владык, разве ее послушается какая-то неодушевленная дверь?
Ладно, еще немного отдохну и снова все как следует осмотрю. Проход должен быть!
Отерев руки о камни, я привстала, совершенно не желая снова напрягать гудящие ноги.
Неожиданно каменная плита под спиной с протяжным скрипом отъехала в сторону.
И я рухнула в густую ароматную темноту. Прохладная, полная свежести волна накрыла с головой, смывая сознание в ласковую бездну.
Мир мигнул, погас и снова разгорелся, расцветившись новыми, а точнее, давно и прочно забытыми красками и запахами.
В бархатной густо-синей вышине горели булавочные искорки звезд, обрисовывая черный силуэт словно бы обкусанной стены. Словно острые зубья гигантской челюсти нависали надо мной, готовясь рухнуть вниз с обрыва, в основании которого открылся выход на волю. Где-то там, вверху, раздавался грохот, мерцало алое зарево, абрисом вырисовывая неровные обломки, здесь же, внизу, в подрастающей свежей траве было темно, тихо и покойно.
Машинально считая удары сердца, привычно уже подхватила Лейра за плечи и потащила вниз по склону. От потайного выхода ушла недалеко, шагов на двадцать, как вдруг грохнуло особенно громко, потом гулко бухнуло, словно схлопнулись гигантские каменные створки, и небо затопил свет.
Обжигающе-белый, режущий глаза, он просто потек вниз сплошным потоком, открывая взору неровный частокол стен, на несколько мгновений превратив мир в четкую, но гротескную черно-белую картинку. За пару ударов сердца до того, как катящаяся волна настигла нас, я успела только досадливо и сердито подумать о собственном невезении. Самое время явить себя древним силам. Мне нужна помощь.
Сон кружит и качает, словно на качелях. Вверх-вниз, сквозь густой белый туман, закручивающийся маленькими вихрями. Вверх, вниз, вверх…
И я выныриваю, задыхаясь, пробив верхний слой облаков. И плыву над ними, струясь, словно ветер в синей вышине под жаркими лучами солнца. Оно греет, но не обжигает, колет острыми лучиками, словно иголками, а миг спустя за компанию растягивается, превращаясь в золотистую змейку, уже не ослепляющую, а мягко сияющую, окутывающую ласковым светом. Мы летим вместе…
Падаем в туманную бездну, сплетаясь намертво, и единым целым ныряем в оранжево-алый океан, плещущий волнами от горизонта до горизонта. Все глубже, глубже и глубже, отлавливая по дороге нанизанные на невидимые нити пузырьки синего света, похожие на маленькие сапфиры, разбрасывающие кругом разноцветные искры.
Добравшись до дна, я касаюсь его, подхватывая горсть серебристого песка, и спиралью ввинчиваюсь вверх. Распахиваю крылья и в свете алых, разлетающихся веером брызг лечу, лечу, лечу…
Чтобы открыть глаза, вынырнув из бесконечного и бессознательного в реальность.
Я, кажется, проснулась, а странное путешествие в ало-золотом мире — просто очередной выверт усталого разума. Так гораздо проще, чем считать видения чем-нибудь, имеющим глубинное значение.
Что гораздо важнее, так это знание о том, где мы находимся и кто нас сюда доставил.
Нас — потому что пальцы мои лежат на перебинтованном запястье сера хранителя, и под тонкой тканью я ощущаю биение его жизни. Вот так, не глядя, не вслушиваясь в себя, я просто знаю, что он жив, рядом и все так же без сознания.
А еще я чувствую себя сосудом, полным живительной влаги настолько, что она вот-вот польется через край, выплеснется от любого неверного движения и без толку впитается в землю. И просто представила, как осторожно отливаю в полупустой кувшин, выравнивая уровень жидкости…
Стало гораздо легче думать, а дыхание Лейра выровнялось, перестав напоминать отрывистый хрип старого полумертвого волка.
Туман перед глазами словно развеялся, стало понятно, что над нами — скошенный низкий деревянный потолок, слева, совсем рядом, небольшое окошко, а лежим мы на широкой низкой кровати, скорее даже просто на толстом матрасе, положенном на пол. Похоже на мансарду.
Прекрасное ощущение чистого тела, свежего белья и теплого мехового покрывала навевало покой, да так и призывало: «Закрой глаза, поспи…» Но! Нельзя…
Венец!
Я нервно дернулась, ощупывая голову. Странно. Обруч на месте, уже привычно сдавливает виски, но волосы аккуратно расчесаны и заплетены в простую косу.
Резкое движение разбередило ссадины, легкий зуд разошелся по телу, и, вздохнув, я осторожно приподнялась на локтях, а потом и села, опираясь рукой на узкий подоконник. Окошко выходило во внутренний двор, огороженный высоким забором. На утоптанной площади толклись люди, кони, телеги. Кто-то спешил покинуть двор через ворота, столбы которых были украшены резными лисьими головами. Остроухие морды почему-то смотрели не на дорогу, тянущуюся между холмов, а друг на друга, демонстрируя клыкастые челюсти.
Шум до чердака не доносился, но пантомима во дворе была так выразительна… Телега с цветастым пологом выезжала за ворота, мохноногие низкие лошадки дергали хвостами и, отфыркиваясь, трясли гривами. Возница в синем красноречиво воздевал руки, размахивая кнутом и что-то грозя безоблачному небу.
Прогарцевавшие нервно вдоль ограды гнедые кони угомонились, всадники, четверо в черном, спешились, перебрасывая поводья через коновязь. Двое или трое работников в простых домотканых балахонах подхватили объемный сверток из возка и куда-то потащили. Хозяева, двое в сером, остались стоять рядом, оглаживая нервных мулов. Промелькнул целитель.
Интересно, но… все то же отстраненное равнодушие довлело над сознанием, не давая сорваться в истерику. Это хорошо. И в чем-то, наверное, работало самоуспокоение.
Я жива, Лейр жив. Все хорошо. Будет.
От спокойного наблюдения за улицей меня оторвали шаги за стеной и звук открывающейся двери.
Я, снова невольно вцепившись в запястье Лейра, обернулась.
В проеме возникла невысокая женщина, полная, круглолицая и светловолосая, в свободном платье с яркой рунной вышивкой по поясу. Увидев меня, она расплылась в улыбке, обернулась назад, подхватив бежевый подол, и прокричала куда-то:
— Эрдис, госпожа-то очнулась! — Она шагнула вперед, чуть приседая в реверансе: — Вы позволите?
Я молча повела рукой в разрешающем жесте.
Я снова — простой наблюдатель, отделенный от происходящего, анализирующий, спокойный. Интересно, когда появилась эта непонятная традиция — общаться с более низкими сословиями жестами? Кто решил, что слишком велик, чтобы снизойти до слуг? Давнее решение, ведь и жесты обрели точность и законченность, и многие жители герцогства прекрасно их понимали. Не оттуда ли пошел этот обычай, откуда и возвеличивание герцогского достоинства? Ведь не рунному договору и не венцу это нужным показалось, а людям.
Венец — лишь проводник воли мира…
Женщина подошла, стянула с моих ног теплое цветастое покрывало, помогла пересесть на край ложа, аккуратно тронула Лейра, пугающе неподвижного, перебинтованного от пояса до подмышек, да еще и с повязкой на пол-лица, за основание шеи, прислушиваясь к биению пульса. Покачала головой, поджав губы.
— Ай, супруг ваш не совсем еще оправился…
Я чуть качнула головой, сдержав жест отрицания. Супруг? Теперь, видимо, можно сказать и так. Хотя ритуал связал нас как бы не крепче, чем брачные клятвы перед алтарем всех богов.
— Ну-ну, не переживайте. Я не целитель, но скажу, что не бывает такого ранения, которое нельзя вылечить при терпении и хорошем уходе.
Но это не значит, что будет легко. И быстро…
— Руки-то расцепите, госпожа, а то мы намаялись, вас перенося. Чуть на шаг дальше, так сразу будто сердце заходится у вас, а господин так вообще метаться начинал. И давайте я вашими пальчиками займусь…
Я подала руки, женщина, выудив из кармана мазь в матовой баночке, ароматной жижей стремительно обмазала покрытую ссадинами кожу, натянула тонкие перчатки. Потом занялась ногами.
Я вопросительно качнула головой, удивленная сноровкой и явной привычкой к общению с высокими дамами.
— А, госпоже интересно?
Кивок.
— Так до того, как трактир открыть, мы с мужем и в столице поработать успели, и в доме исцеления, и в дамском приюте. Да и здесь, у самого Саренийского наместничества, кого только не встретишь! Пройдемте-ка, тут в соседней… я помогу, — женщина подставила плечо, помогая мне подняться на дрожащие ноги, — комнатке посидите, пока муж мой господином займется…
— Благодарю за заботу, — прошептала я, выходя из комнатки, тревожно оглядываясь на Лейра, а потом на поднимающегося по лестничке солидного мужчину.
Бывший наемник… широкий в плечах, седой, по вороту серой рубахи вышиты руны защиты. Ладно.
— Ну, — усаживая меня на пуф в личной спаленке хозяев, продолжила монолог женщина, — в нынешние времена люди должны держаться друг за друга.
Я чуть расширила глаза, отрывая взор от наполовину готового гобелена с рунными благопожеланиями, растянутого на стене.
— Да-да! В столице уж пятый день беспорядки, а тут позавчера в замке наместника началось. Шум, взрывы, да потом и от самого замка мало что осталось… Мы вас там и нашли. Успели вы до последнего удара оттуда сбежать?
Снова кивок.
— И уж вы там не по доброй воле гостили, думается мне.
Я скривила губы, прикрыла глаза. Не по доброй!
Кажется, под веками собрались злые слезы, пробивая оболочку отстраненности. Я запрокинула лицо, прикрывая его широким рукавом одолженного одеяния. Мягкая ткань впитала соленую влагу.
— Шшш, все нормально будет с вашим супругом, госпожа. Поправится. Главное сейчас для него — покой. Есть вам куда пойти?
Женщина осторожно поглаживала меня по спине, проверяя, как заживают царапины, я же крепко задумалась.
Дано — Сарения, замок наместника, день пути от столицы. Не хочу возвращаться ни туда, ни в любое другое место, где меня могут узнать как Ивон Верлийскую. Там Лейр не выживет… Мне достаточно венца и долга, повисшего на плечах. И мира, танцующего на тонкой цепи, что связала меня с воином.
И пошли ли уже слухи о том, что я отреклась от рода?
Хм… А ведь у сера хранителя есть дом. В Шиноре. Осколки моей памяти подсказывают, что сером Лейром Шинорским он не просто так назывался. Так только главы владетельных семейств величаются, и немалые владения им принадлежат обычно. Найдется где жить.
Да. Решение принято. Шинора. Два дня пути от столицы, три — от Сарении, если не изменяют мне обрывки знаний.
Я решительно кивнула.
— Мы не будем долго обременять вас, — сказала я, взглянув в окно.
И куда слезы делись, едва было принято решение? И как вовремя оно было принято…
В окно хозяйской спальни прекрасно видно, как к распахнутым воротам подъезжает десяток гвардейцев в зеленых цветах Сарении с руной «знание» на изумрудном штандарте.
Дознаватели…
Не по наши ли души пришли прославленные псы ищущих? Будь мы даже просто беглецами и бывшими пленниками или свидетелями случившегося рядом сражения, внимания получим с лихвой.
Придется обрубать мосты.
И голову стиснул невидимый и неосязаемый венец.
Как странно. Я только сейчас осознала, что хозяйка не заметила его.
Значит, невидимый и неосязаемый чужими людьми… пока я этого не пожелаю?
Вдох-выдох.
Главное, сделать первый шаг.
Поднявшись, я потянула хозяйку следом, прошептав тихо:
— Гости незваные, вам здесь не рады…
И каждое слово ложилось золотым знаком отрицания на саму реальность, стекая с пальцев видимыми только мне искрами.
Осторожно, борясь с наваливающейся слабостью, я прошла по узкому коридорчику, спустилась, цепляясь за резные деревянные перила, по узкой лестнице. На галерее второго этажа, обрамляющей большой зал внизу, застыла, прислонясь к столбу, поддерживающему крышу.
Каменные стены, узкие окна, сейчас не заложенные ставнями, к балкам подвешены светильники, между деревянных столов и скамей снуют люди. И от входа волнами расходится настороженность. Дознаватели в зеленом по-хозяйски расположились у дверей, перекрывая выход. Старший, оглядевшись, взмахом руки подозвал разносчика и что-то резко сказал. Парнишка, вытянувшись в струну, замер на миг и метнулся к лестнице.
Воин, одетый в черный камзол, из гостей, зашедших в таверну чуть раньше, демонстративно громко засмеялся, поднимаясь из-за стола. Спросил вызывающе:
— И что здесь делают ищейки осиротевшей Сарении?
— Выполняют свой долг! — рявкнул одетый в зеленое хищник, стискивая рукоять меча. — Разыскивают беглецов и дезертиров… Вы не из таких ли?
Прочие посетители, почуяв опасность, начали буквально распластываться вдоль стен.
Что-то будет…
Рядом тренькнуло. Обернувшись, я поняла, что это хозяин уверенно заряжает уже второй арбалет коротким, изрисованным рунами болтом. Первый лежит на перилах, рядом, только руку протяни.
Надо же, я и не заметила… Хорошим наемником был раньше владелец трактира.
— Вы, госпожа, поднимайтесь наверх. К супругу.
Я покачала головой:
— Кому-то, возможно, придется остановить… все это.
На запястьях медленно нагревались незримые браслеты.
В душе все сильнее вскипала ярость.
В зале обнажилась сталь.
Руки проделали все словно самовольно.
Арбалет, прицел, выстрел. И между взъярившимися друг на друга людьми на миг расцветает огненный тюльпан.
В воцарившейся тишине, разбавляемой чьим-то хриплым дыханием, мои слова слышно очень хорошо:
— У вас в доме общем пожар, а вы ложки серебряные делите! Не злобой изливаться вам следует, а вместе воду носить да стены обливать соседям, коли свой тушить поздно уже! И руку на сородича своего поднимать не сметь с пожеланиями смерти! За порядком и правдой в мире следить! А не ждать, пока обрушится на ваши головы крыша да придавит насмерть! Пусть так и будет!
Один из людей, застывших внизу, словно мухи в янтаре, меня, похоже, узнал. Попытался что-то сказать…
Я погладила теплое деревянное ложе арбалета.
Нет уж!
— И властью, мне данной, мной унаследованной, моей кровью окупленной, я прошу и требую! Мира и покоя. Забудьте, что видели меня. Забудьте, что искали меня, верьте, что исчезла я без следа. Перстнем родовым наследника Джаи Верлейна одарите… А я буду хранить вас издалека…
Слова падали в пространство, выстраиваясь незримым рунным кругом. Я отрешенно наблюдала, как создается новый ритуал и заключается новый договор, странным образом накладываясь на тот, древний. Перед глазами плыли золотые и алые круги, сплетаясь в сложный, бесконечный ячеистый узор, накладывающийся на… на каменные стены, на мир? На эту реальность? На меня, сминая и перекраивая мозаику души?
Во имя Равновесия…
Слабость накатила волной, и я медленно сползла вниз, на пол из медовых гладких досок, не обращая внимания на сбрасывающих наваждение людей, не заметивших краткого помутнения сознания и продолживших разговор, теперь уже практически мирно. Сквозь подступающий сон разобрала еще раздраженное ворчание хозяина приютившего нас дома, подхватившего меня на руки:
— Вот ведь госпожа высокородная! Едва очнулась, а туда же, за новостями побежала… Какое ей дело, кто сей момент власть делит? Еле ходит, едва дышит… Ина, что же ты ее не удержала?
