1

Я медленно брёл вперёд, не разбирая дороги. Собственно, дороги, как таковой, не было. Не было даже тропинки. Меня окружала лишь дикая, сырая, таёжная глушь. Вокруг царил полумрак. Стояла абсолютная тишина, лишь изредка прерываемая шумом ветра, стуком дятла, или жужжанием какого-нибудь гнуса. Я упорно продирался сквозь сухие ветви огромных развесистых сосен-великанов. Эти ветви были настолько толстые, что походили на стволы молодых деревьев. Они спускались вниз, почти до самой земли, затем снова уходили вверх, и безжалостно царапали меня своими колючками. Мои ноги беспрерывно спотыкались о мёртвые корявые сучья и гниющие пни, которые тяжело было сразу заметить в высокой траве, а протянувшаяся густой сетью с куста на куст паутина налипала на мою одежду и заставляла периодически брезгливо отряхиваться.

Идти было тяжело. Но, невзирая на все препятствия, на страшную, нечеловеческую усталость, на острую, ноющую боль в сломанной руке, на мучившие меня голод и жажду, я упорно преодолевал эти дебри, практически не зная отдыха. У меня была одна-единственная цель – поскорее вырваться из этого зелёного ада.

Смеркалось. Багряное солнце клонилось к закату. Его лучи разгоняли слабый туман, и падали на землю густыми, слегка согревающими струями. Ветер игриво колыхал верхушки столетних деревьев, которые тоскливо шумели, словно жалуясь на свою старость, и на свою скучную, однообразную жизнь.

Мимо меня промчалась белка. Она забралась на сосну, расположилась на нижней ветке, с которой осыпались жёлтые, уже отмершие хвоинки, и оттуда с любопытством уставилась на меня своими чёрными, блестящими, напоминавшими маленькие бусинки, глазками, словно изумлённо спрашивая: что тебя сюда занесло, человек?

В моей голове царила пустота. В глазах раз за разом вспыхивали и вращались маленькие красные звёздочки. Иногда у меня возникало такое ощущение, что я пребываю в каком-то полусне. Что всё, что было вокруг меня – это не реально. Что всё это мне просто кажется. А я на самом деле сейчас лежу дома, в своей кровати, и сладко посапываю на подушке. Но меня тут же отрезвляли воспоминания о пережитом. Они уничтожали любые, даже маломальские сомнения в реальности происходящего.

Вдруг на фоне уже ставшей для меня привычной тишины отчётливо прозвучал гул автомобильного мотора. Я остановился, как вкопанный, и прислушался. Это была не слуховая галлюцинация. Это был реальный звук. Очевидно, где-то невдалеке проходила трасса. Я стиснул зубы, и из последних сил продолжил свой путь.

Когда через некоторое время впереди показалась просека, у меня уже не осталось сил, чтобы хоть как-то выразить свою радость. Я вышел из леса, добрался до обочины дороги, скинул изрядно натёрший мне спину рюкзак, и в изнеможении опустился на землю. Физическое и нервное напряжение тут же дало о себе знать. Меня охватила жуткая слабость. Передо мной всё заплясало и закружилось, и я непроизвольно отключился, погрузившись в глубокий сон, сквозь который смутно, как бы издалека, до меня донёсся скрип автомобильных тормозов. После этого послышались вопросительные голоса. Затем чьи-то руки осторожно подняли меня с земли и куда-то понесли…

Очнулся я от лёгкого, хотя и достаточно ощутимого похлопывания по щекам. Разомкнув веки, я увидел перед собой четыре пары беспокойных глаз.

– Ну, вот, кажись очнулся, – пробасил худощавый, немного сутулый мужчина в белом колпаке и белом халате, шею которого обхватывали слуховые наконечники фонендоскопа. Мужчина был высокого роста, с продолговатым лицом, крутым лбом, на котором чётко обозначались так называемые «музыкальные шишечки», а также несколько горизонтальных, близких к бровям, морщин. У него был толстогубый широкий рот, длинный массивный нос, серые глаза, которые за мощными линзами старомодных роговых очков казались просто огромными.

– Нашатырь, Виктор Михайлович? – спросила стоявшая рядом с ним симпатичная миниатюрная чернявая девушка с лицом, чем-то напоминавшим мышиную мордочку, также облачённая в белый халат.

– Не надо, – ответил тот. – Он и без него аклимается.

Две другие пары глаз принадлежали пожилой супружеской паре, стоявшей чуть поодаль, вид которой не свидетельствовал об её принадлежности к персоналу больницы, где я, судя по всему, находился. Это были седой мужчина в бежевом свитере, и полноватая женщина в розовом пуловере.

– Живой? – спросили они.

– Живой, – откликнулся врач.

– Фу, слава Богу, – облегчённо вздохнула женщина. – Мы уж думали, помирает. Едем – и вдруг впереди он лежит у самой обочины. Остановились, подошли – а он без сознания. Мы перенесли его в машину – и сразу к вам.

– Где вы, говорите, его нашли? – спросил Виктор Михайлович, задумчиво глядя на меня.

– Километров за пятьдесят отсюда будет, – сказал мужчина.

– Я на днях по радио слышала, что в лесу шестеро студентов пропали, – добавила его жена. – Может, это один из них?

Я усиленно закивал головой.

– О! – обрадовано воскликнул врач. – Да он уже всё понимает! Говорить можешь? Как тебя зовут?

– Дмитрий, – прохрипел я.

– Дмитрий? Очень хорошо. А где остальные пятеро?

Я хотел ответить, но тут моё горло словно перехватило веревкой. К нему подкатил огромный ком, и я с изумлением почувствовал, что язык отказывается мне повиноваться. Поэтому я только сглотнул слюну и отвернул голову, ничего не сказав.

– Ну, мы, наверное, пойдём, – произнесла женщина в розовом пуловере. – Нам ещё ехать далеко.

– Да, конечно, идите, – сказал Виктор Михайлович. – А если хотите, оставайтесь на ночь у нас. Утром поедете.

– Да нет, спасибо.

– Ну, как знаете. Огромная вам благодарность, что не проехали мимо.

Супружеская пара вышла. Врач проводил их до двери и повернулся к медсестре:

– Маша, принеси-ка нам что-нибудь из столовой. Ты, наверное, голоден?

Последний вопрос относился ко мне. Я смущённо кивнул головой. Медсестра вышла, а Виктор Михайлович пощупал мне пульс, внимательно осмотрел мои зрачки, после чего отошёл к письменному столу, который стоял у окна.

– Подняться можешь? – спросил он.

Я глубоко вдохнул, ощутив характерный для всех медучреждений запах карболки, сделал усилие и поднялся с кушетки, на которой лежал. Всё тело ныло и болело. Я поморщился. Врач сел за стол, положил перед собой пустой бланк медицинской карты, и достал из нагрудного кармана халата авторучку.

– Что у тебя с рукой?

– Не знаю. Наверное, перелом, – ответил я.

– Перелом? – переспросил врач. – Это, конечно, плохо. Но не страшно. Сейчас мы его загипсуем, и всё будет нормально. Ну, а теперь расскажи о себе поподробнее. Давай начнём с фамилии, имени, отчества.

– Лю Ку Тан Дмитрий Леонидович, – назвал себя я.

– Люкутан? – усмехнулся врач. – Редкая фамилия.

– Редкая, – согласился я.

– Вроде, даже и не русская.

– Китайская, – разъяснил я. – Дедушка был китаец.

– А-а-а, – понимающе протянул Виктор Михайлович. – Теперь понятно. А писать-то её как, раздельно или вместе?

– Вообще-то, правильно раздельно. Но все обычно пишут вместе. Так что, если хотите, можете написать вместе.

– Но в паспорте как записано?

– В паспорте – раздельно.

– Значит, и мы запишем раздельно.

И врач внёс в карточку первую запись.

– Возраст?

– Двадцать три года.

– Место жительства?

– В настоящий момент – город Москва, – не без гордости ответил я, и назвал адрес, по которому проживал.

– Что же тебя в нашу глушь-то занесло?

– Преддипломная практика.

– Студент, значит? Где учишься?

– Московский Государственный Университет, геологический факультет.

– МГУ? – уважительно проговорил Виктор Михайлович, продолжая двигать шариковой ручкой. – Это, значит, вас всех отправили сюда на практику?

Я кивнул головой.

– Так где же, всё-таки, остальные?

К моему горлу снова подступил ком.

– Ты хоть скажи, они живы?

– Нет, – тихо выдавил я.

Брови врача нахмурились.

– М-да, – крякнул он, отложил ручку в сторону и пристально посмотрел на меня.

Я опустил глаза и тяжело вздохнул.

– Можно, я не буду сейчас об этом рассказывать? – попросил я. – Им всё равно уже ничем не помочь. Это длинная история. В двух словах её не передать. Я всё расскажу завтра. А сегодня, поверьте, просто сил нет. Я пять дней практически ничего не ел, два дня не спал. Не до этого.

Врач с сочувствием посмотрел на меня.

– Ну, хорошо, – согласился он. – Завтра – так завтра.

Дверь открылась, и в кабинет зашла медсестра. В её руках значился накрытый белым полотенцем поднос, от которого исходил такой аппетитный аромат, что я непроизвольно подался вперёд. Медсестра поставила поднос на стол. Под белым полотенцем оказались: полная тарелка щей, котлеты с картошкой, салат из квашеной капусты, и чай.

– Погоди, – остановил меня Виктор Михайлович. – Если ты действительно пять дней ничего не ел, тебе столько нельзя. Пойми, мне не жалко. Просто твой желудок может не выдержать. Давай ограничимся салатом и щами.

Я согласно кивнул головой, взял ложку и буквально накинулся на еду.

– Не спеши, не спеши, – приговаривал врач. – Никто у тебя ничего не отнимет. Ешь медленнее, хорошо прожёвывай пищу.

Я старался следовать его совету, но у меня это почему-то не получалось. Пять голодных дней пробудили во мне просто животные инстинкты, и я проглатывал ложку за ложкой с такой жадностью, с какой потребляет пищу дикий зверь.

Тарелка опустела в какие-то пять минут. Я откинулся на стуле и с удовольствием почувствовал, как наполняется мой желудок. Это ощущение заметно прибавило мне жизненных сил.

– Ну, вот и хорошо, – проговорил врач.

Медсестра собрала пустую посуду на поднос и унесла. Виктор Михайлович поднялся со своего места, подошёл ко мне, и ободряюще похлопал по плечу.

– Пойдём в процедурную.

Мы прошли в соседний кабинет. Врач внимательно ощупал мою руку, затем сделал рентген. Дождавшись, пока проявится снимок, он внимательно его осмотрел, буркнул диагноз: «перелом локтевого отростка», после чего покрыл мою руку гипсовым раствором почти до самого плеча. Дальше мы сидели с ним ещё примерно час. Виктор Михайлович коротал время, рассказывая забавные истории из своей медицинской практики, а когда гипс высох, поднялся и кивнул, призывая идти за собой:

– Ну, а сейчас давай в душ, и спать. Переодеться во что есть?

– Нет, – ответил я.

– Я распоряжусь, чтобы тебе выдали пижаму. Пойдём, провожу в палату.

Я взял свой рюкзак, который валялся возле кушетки, и мы вышли из кабинета.

Тускло освещённый больничный коридор сиял пустой. Время было позднее, и все пациенты уже спали. Сидевшие кучкой на диване дежурные медсёстры с любопытством посмотрели на меня. Я смущённо опустил глаза. Врач довёл меня до крайней палаты и открыл дверь.

– Вот здесь мы тебя и разместим, – произнёс он, зажигая свет.

Я огляделся. Это была небольшая, но уютная чистая комнатка с двумя аккуратно застеленными кроватями.

– Занимай любую, – сказал Виктор Михайлович и вышел.

Я выбрал ту, которая стояла у окна.

Через несколько минут я с наслаждением плескался в тёплой воде, густо намыливая себя мочалкой. Вместе с потом и грязью с меня словно сходили те напряжение и страх, что господствовали в моей душе все последние дни.

Смыв мыло и тщательно обмывшись, я подошёл к закреплённому на стене зеркалу. Мне стало страшно. Неужели это был я? Как сильно я изменился за эту неделю! Я выглядел постаревшим лет на десять. Рёбра буквально выпирали наружу. В области живота значилась впадина. Лицо имело какой-то пепельно-серый оттенок. И без того худое, оно стало ещё уже. Щёки впали настолько глубоко, что, казалось, приросли к челюстям. На лбу, который ещё совсем недавно был чистым и гладким, теперь отчётливо проступали мелкие морщины. Под утомлёнными, светившимися краснотой, глазами набрякли уродливые мешки. Моё сердце защемило. До чего же это неловко, испытывать жалость по отношению к самому себе!

Я задумчиво посмотрел на своё зеркальное отражение, поднял здоровую руку и стал медленно водить пальцами по лицу. Высокий, скошенный назад лоб; короткие, густые, неровные брови; узкий нос, длинный кончик которого нависал над верхней губой; маленькие уши с несколько дефектным ободком. Всё это относилось ко мне. Всё это был я.

Вытершись насухо полотенцем и облачившись в чистую, пахнувшую свежестью синюю пижаму, принесённую мне Машей, я вернулся в свою палату, разобрал постель, погасил свет, разделся, залез под одеяло, и закрыл глаза. Поначалу передо мной стояла только темнота. Но затем в моей памяти, как-то сами собой, словно на фотобумаге, помещённой в реактив, стали проявляться различные картины. Они походили на неясный сон. То ли всё это действительно было, то ли всего этого на самом деле не было…