Проклятие вуду

Документы, в которых изложена эта история, датированы концом XIX века. Согласно им, события произошли в Зимбабве, в самый разгар рабовладельческого строя.

Фазенда богача Кьялини находилась на западной оконечности страны. Там же располагались плантации кукурузы, на которых трудились подневольные негры.

Кьялини был потомком выходцев из Италии. От предков он унаследовал горячий темперамент, постепенно перерождавшийся во что-то страшное. Кьялини не говорил, а приказывал; не произносил слова, а выкрикивал их; не убеждал, а бил; не угрожал, а убивал. Когда дело касалось «белых», то есть таких же, как он, пускай и не столь богатых, Кьялини с грехом пополам пытался себя сдерживать. Африканцев же он попросту не принимал за людей: унижал, истязал и заставлял умирать в мучениях. Денег у Кьялини хватало, чтобы купить половину Зимбабве, и чем больше дохода приносили кукурузные плантации, тем более жестоким и бесчеловечным становился их владелец.

Иногда слуги вывозили по два-три десятка мёртвых собратьев. Но уже вскоре место убитых занимала новая рабочая сила. Кьялини не жалел средств, если того требовали обстоятельства, хоть и являлся утилитаристом до мозга костей. Он не потратил бы и лишней лиры без веской на то причины.

Дни Кьялини проводил в одиночестве. Как-то раз он женился – на молодой и красивой негритянке, – чем вызвал изумлённые пересуды у всех, кто его знал. А через месяц двадцатилетнюю девушку нашли с переломанным позвоночником в погребе. Её тело, неестественно вывернутое, прислонилось к стеллажу с вином. Кьялини утверждал, что жена отправилась в погреб за бутылкой «кьянти», оступилась на лестнице и рухнула вниз, поломав кости. Ему никто не поверил, что, впрочем, ничего не изменило, потому что ни один человек не решился высказать сомнений вслух. А молодая африканка скончалась по пути в единственную местную больницу.

После этого Кьялини ни одной девушке не выказал симпатии; его окружение перестало и надеяться, что когда-нибудь безжалостный плантатор найдёт себе достойную пару, даму, что сможет заронить в его сердце любовь и теплоту к другим людям. Казалось, у Кьялини вовсе нет сердца.

Через несколько лет после этой трагической гибели произошло знаменательное событие.

В тот день Кьялини пребывал на фазенде – развалившись в кресле на веранде, потягивал завезённое из Мексики виски. Вдруг послышался шум. Плантатор недовольно поморщился, сел прямо и устремил взгляд туда, откуда доносились звуки.

Двое стражей с ружьями вели под руки толстую негритянку. Кьялини разглядел её вычурную одежду, когда троица подошла ближе и остановилась. Разноцветные перья украшали грубое платье толстухи, тонкие полоски материи перетягивали бёдра и грудь. На лице сверкали в солнечных лучах белые линии, узоры; в носу торчала кость. Необычная одежда для белого человека, однако для аборигена – в самый раз.

– Чего надо, толстуха? – лениво осведомился Кьялини.

Женщина гордо вздёрнула подбородок.

– Берегись, – отозвалась она (Кьялини достаточно времени провёл в Зимбабве, чтобы более или менее усвоить местный язык). – Берегись, – повторила аборигенка, – ибо ты вызовешь на собственную голову ужасное проклятие.

– Какое проклятие? – грубо бросил Кьялини. – Что ты лопочешь, уродица?

– Проклятие вуду. – Она сверкнула глазами. – Я жрица, и послана сюда моими братьями, чтобы предупредить тебя. За все злодеяние, за все те ненависть и кровь, что сеешь вокруг, тебя ждёт неминуемая и жуткая расплата.

Кьялини в ярости вскочил с кресла. Рука задела бутылку с виски, и оранжевая жидкость расплескалась по столику, потекла на пол.

– Ты смеешь угрожать мне?! – вне себя заорал Кьялини. – Мне?! Расстрелять её! – приказал он стражам.

Двоица дюжих молодцев взглянула на него нерешительно. Может, они и не верили в магию вуду, но древний инстинкт взял над ними верх: стражники боялись причинить вред человеку, знавшемуся с духами и демонами. И цвет кожи здесь не имел никакого значения.

Увидев замешательство отважных охранников, Кьялини грязно выругался, выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил в жрицу. Удивительно, однако пуля попала точно в центр в лба. Темнокожая женщина закатила глаза и осела на землю.

– Закопать! – отдал очередной приказ Кьялини. – Немедля! Если не хотите потерять работу и очутиться на месте уродины!

Стражам ничего не оставалось, кроме как послушаться.

В ту ночь Кьялини не спалось. Он ворочался с боку на бок, не в силах уйти в страну сновидений. Что происходит с ним? Ну уж конечно, не смерть жрицы вуду волнует его. Он не верит ни в вуду, ни в прочую магию. Зато ему доподлинно известно, что человек способен почти на всё, если есть деньги и влияние. Отчего же, в таком случае, забытье по-прежнему не приходит?…

Кьялини, всю жизнь отличавшийся глубоким здоровым сном, был, пожалуй, последним из обитателей фазенды, кому не удавалось заснуть. Именно в загадочный ночной час плантатор и расслышал непонятный звук, пришедший со двора.

Кьялини прислушался. Звук повторился. Рабовладелец неохотно поднялся с кровати и, приблизившись к окну, приоткрыл его. Звук раздался снова. Кьялини наморщил лоб. Громкое шуршание доносилось со стороны конюшни… или, скорее, из самой конюшни. Что это могло быть? Неужели нашёлся идиот, решивший украсть его лошадей?! Но как тот миновал охрану?

Заинтригованный, Кьялини заткнул за пояс револьвер, взял из ящика комода ключи и спустился вниз. Фазенда продолжала спать беспробудным сном; будто кто-то неведомый наложил на обитавших здесь людей волшебную дрёму. Обувшись, мужчина вышел на улицу.

Преодолевая дорогу до ворот конюшни, Кьялини слышал всё усиливающийся шум. Ему казалось, что десятка два людей без устали работают кирками и лопатами. Да нет, откуда там взяться неизвестным, ещё и с инструментами: конюшня надёжно заперта. Кроме того, копать землю рядом со стойлами лошадей бессмысленно. Кому такое понадобилось бы? И для чего?

Неожиданно звук пропал.

Приникнув к воротам конюшни, Кьялини прислушался. Никого и ничего. Каков бы ни был источник таинственного звука, сейчас тот, похоже, исчез.

Сгоравший от любопытства плантатор отродясь не ведал страха. Он отпер навесной замок, снял, отбросил, а затем открыл левую створку. В густой темноте конюшни ни движения. Он присмотрелся. Сперва взор только слепо шарил во тьме, потом же Кьялини что-то разглядел. Мужчина напряг зрение… и глаза его расширились от ужаса!

Впрочем, закричать Кьялини не успел: несколько рук, ухватив твёрдой, повелительной хваткой, втащили его внутрь. Другие руки, принадлежавшие неясно кому, закрыли громоздкую створку. А затем Кьялини начали драть на части: ногтями, пальцами, зубами. И вот теперь он закричал – длинно, тонко и истошно. Он кричал, как никогда в жизни. Бесновались, исходя диким ржанием, лошади.

Затем наступил момент, когда кричать было уже невозможно, и кровь забулькала в горле и во рту жестокого плантатора. Он захлёбывался собственным голосом. Истекающий кровью Кьялини повалился на землю, и на него накинулись с новой, утроенной силой. Невидимые безголосые фигуры без устали рвали изверга на куски…

…От кошмарных, нечеловеческих криков на фазенде наконец проснулись. Первым пробудился повар, с милостивого разрешения Кьялини спавший на первом этаже. Продрали глаза и остальные приближённые. Мало что понимающие спросонья, они друг за другом приходили в ужас, слыша, как со стороны конюшни доносится полный боли и отчаяния то ли крик, то ли вопль.

Переборов страх и неуверенность, люди оделись и выбежали на улицу. Если кричал хозяин, ему обязательно надо помочь. А было что-то знакомое в истерических звуках, разрывавших воздух. И, конечно, лошади – они оглушали своим безумным ржанием.

К конюшням потёк ручеёк людей, вооружённых кто чем: ножами, молотками, палками; попадались и безоружные. Громкие, будоражащие вопли стихли столь же внезапно, сколь и начались. Через некоторое время перестали гомонить и лошади.

Разбуженные замерли в нерешительности. Повар пересилил охвативший его ступор и подошёл к воротам. Выяснилось, что створки не заперты, а навесной замок валяется поблизости. Вдохнув поглубже, повар потянул за ручку и открыл створку.

С чёрного беззвёздного небосклона, выглядывая из-за облака, коварно ухмылялась яркая бело-жёлтая луна. Пузатые иссиня-фиолетовые тучи нависали над фазендой. Первым в конюшни проник бесстрашный лунный луч. За ним ступил повар; следом – другие работники Кьялини.

Картина, что явилась глазам пришедших, вызывала неподдельный и сверхъестественный ужас. Кто-то с криком бросился наружу, кто-то побелел и начал креститься, кто-то бухнулся в обморок, а кого-то неистово выворачивало наизнанку.

Нервно били копытами и шумно выдували через ноздри воздух перепуганные лошади. Ночные лучи пролетали сквозь окошко и падали в центр нереальной картины. Отсутствие хорошего освещения только добавляло фантастичности открывшемуся зрелищу.

Посреди конюшни алела кровавая лужа. Валялись по отдельности оторванные конечности. Откатилась в сторону расцарапанная, всем знакомая голова богача с итальянскими корнями, у которой выдавили глаза. А кругом, упав друг на друга, лежали худые полуразложившиеся трупы, скелеты с редкими кусками гниющего мяса и полностью голые человеческие остовы. Все тела принадлежали чернокожим…

…Ослепительно-красное око солнца поднималось над горизонтом. Разгорался багровый рассвет.

Когда отпустила первая, наиболее сильная волна паники, работники фазенды принялись выволакивать из конюшни мертвецов. Сначала останки Кьялини, после тела чернокожих. Мёртвых складывали в холщовые мешки. Негров похоронят на общем кладбище, неухоженном, с безымянными могилами, тогда как владельца плантаций – в отдельном склепе, за тяжкой каменной дверью, охраняемой высокой скульптурой ангела. Бывшие стражи и прислуга богача, очищая конюшни, не сдерживали слёз, рыданий и причитаний: за прошедшие годы они не просто привыкли к беспощадному хозяину – сроднились с ним.

Удивлённый окрик заставил понурые фигуры замереть. Недоумевая, все собрались возле того, кто привлёк внимание. Человек указывал вниз, на глубокую широкую дыру, прежде скрытую телами чернокожих. Стали растаскивать иных мертвецов – и обнаружили ещё дыры.

Тем временем, присутствующие узнавали некоторых усопших, тех, кого трупные черви не успели окончательно лишить человеческого облика. Всё это оказались рабы Кьялини, когда-то умерщвлённые по его приказу или же лично им. В суеверных умах людей единым мигом зародилось одинаковое безумное подозрение.

Несколько добровольцев отправились на расположенное в паре миль кладбище; там спали вечным сном убитые рабы господина. Лопаты взметали вверх комья земли, прокладывая путь к погребённым телам…

Но – нет, останков найти так и не удалось. Все подневольные, обретшие тут последний покой – все до одного! – мистическим образом испарились. А на их месте, по мере того как искатели с лопатами раскидывали почву, возникали глубокие широкие дыры.