Глава 49 НАВЕРХ ВЫ, ТОВАРИЩИ, ВСЕ ПО МЕСТАМ 
     
     — Вот, собственно, и все, — сказал генерал и повел стволом снизу вверх. — Подъем!
     Мы встали на ноги.
     — А можно и я спрошу? — Сергеич потер грудь и виновато улыбнулся.
     На месте Самойленко я открыл бы огонь прямо здесь и сейчас. Хотя откуда ему, дурню паркетному, знать, что обычно следует за этой улыбкой?
     — Что с тобой, старый хрен, поделаешь, — отозвался он, так ничего и не поняв. — Валяй!
     — Тебе ведь там хорошо платят? — Мой куратор ткнул пальцем туда, где, по его мнению, находился наш бывший вероятный противник, а ныне — стратегический партнер.
     — Сейчас неплохо, — ответил генерал. — А поначалу были сущие крохи.
     — Значит, деньжат у тебя на счетах достаточно, — упрямо гнул свою линию полковник. — Так скажи, какого черта ты до сих пор не свалил за большую соленую лужу?
     — Идиот! — радостно воскликнул Самойленко. — Дебил! — Он даже хлопнул себя по ляжке. — Да через два года я…
     — Накопишь достаточно? — предположил Сергеич. — И сколько же тебе надо?
     — Клинический случай! — заявил триумфатор. — Через два года я стану начальником ГРУ! Знали бы вы, какие люди…
     — Мы знаем, — тихо сказал Кандауров.
     — Что?
     — Все! — отозвался я. — Тоже мне, секрет.
     — Да? — удивился генерал. — Ну, тогда, ребята, я вас больше не задерживаю. До встречи в другой жизни! — Он вскинул оба пистолета.
     Мы с Сергеичем, сами того не желая, встали бок о бок и вполоборота, почти полностью повторив знаменитую работу скульптора Мухиной, ту самую, которая высится на проспекте Мира возле ВДНХ. Я, меньший по габаритам, изображал колхозницу, правда, без серпа.
     — Огонь! — вдруг скомандовал Кандауров и захохотал как злодей из оперетты.
     Щелк-щелк-щелк, пауза, опять щелк-щелк.
     — Не получается, — с неподдельным участием отметил я. — А знаешь, дурачок, почему?
     Холеное личико генерала вдруг перекосилось. Он бросил стволы и полез в карман. Наверное, ему показалось, что это происходит очень быстро.
     — Замри! — В руке у меня как бы сам по себе оказался пистолет. — И не дергайся! В тех пушках патроны неправильные, а в этой — самые настоящие. — Я протянул пистолет Сергеичу. — Подержи, пожалуйста.
     — Щас! — Старый симулянт, чертов актер из погорелого театра, пулей, как юный кенгуру, рванул с места длинным прыжком.
     Он подскочил к окаменевшему товарищу генералу и для начала засадил ему кулачищем в пузо. Охлопал его, извлек из кармана миниатюрный — срамота какая! — пистолетик и отбросил в сторону. Урча от наслаждения, Сергеич ухватил его левой рукой за душу, вздернул вверх, без особого усилия приподнял, а правой ладонью начал лупить по морде.
     Лапка у моего куратора, доложу вам, толщиной почти с бессмертное произведение основоположника марксизма под названием «Капитал», а весом, пожалуй, побольше будет. Так что голова у того клоуна болталась под ударами как у тряпичной куклы.
     А что в это время делал я? Прыгал вокруг, ныл и унижался.
     — Ну, дай же хоть разочек! Будь ты человеком!
     Знали бы вы, как долго я об этом мечтал. Не сложилось. Сергеич опустил генерала на пол, крутанул, слегка подтолкнул и придал ускорение хорошим пинком под зад. Если бы наши футболисты научились так попадать по мячу, они точно разгромили бы бразильцев в финале чемпионата мира. Только вот слабо им.
     А у Кандаурова все прошло в лучшем виде. Самойленко взмыл в воздух, да так стремительно, что едва не выскочил из порток, пролетел метра полтора и вписался в стенку. Он немного постоял, прилипнув к ней, рухнул на спину и затих.
     — Ах ты, старая сволочь! — заорал я. — Совесть у тебя есть?
     — Тихо! — Мой куратор поднял указательный палец толщиной с хороший огурец. — Мне кажется, Стас, ты забываешься.
     — Да? — со слезой в голосе отозвался я. — Кто бы говорил! — Я вытащил портсигар, угостился сигареткой и передал ему.
     — А что, я действительно такой старый и дряхлый? — озабоченно спросил он.
     — Ну, не знаю. — Я глянул на полковника и пожал плечами. — По виду вроде нормально. Сердце, говорили…
     — А ты сразу и поверил. — Мой куратор усмехнулся, достал платок и вытер лоб.
     Пот — побочное явление той дряни, которую он принимал, чтобы выглядеть бледным и жалким.
     Генерал, лежащий на полу, слегка пошевелился и застонал.
     — А тебе, сука, слова не давали. — Я подскочил к нему и приложился ногой по ребрам.
     Слегка, чисто для порядка.
     — Докуривай. — Сергеич посмотрел на часы.
     — Что, уже пора? — Я тут же загасил сигарету.
     — Самое время, — подтвердил он. — А теперь стой смирно и держи руки на виду.
     Чуть слышно щелкнули замки, и в тот же момент в квартиру стремительно просочились молодые люди в строгих темных костюмах. Высокие, явно хорошо физически подкованные. С «Кипарисами», которые в их ладонях смотрелись просто как детские игрушки. Они заняли позиции возле нас и замерли.
     — Товарищи офицеры! — скомандовал вдруг мой куратор и принял стойку «смирно».
     Я тоже вытянулся.
     Даже генерал, мать его, и тот лег как-то построже, сдвинул ножки и прижал к ним руки. Видно, он до сих пор еще считал себя одним из нас.
     Тут в комнату вошел Первый. Только так и никак иначе среди своих именуется начальник ГРУ. Не «товарищ генерал», их у нас как семечек в арбузе, и не «начальник».
     Он вошел, немного постоял, оглядел физиономию Самойленко, валяющегося на полу, и спросил:
     — Что это с ним?
     А там было на что посмотреть. Как будто хулиганы оторвали башку у этого красавца, поиграли ею в футбол, прокрутили в бетономешалке и небрежно пришили обратно.
     — Виноват, — срывающимся голосом произнес Сергеич. — Я не сдержался и дал ему пощечину. — Он потупился и опустил голову. — Готов понести наказание за несдержанность.
     — Вот, значит, как, — проговорил Первый. — Уберите это. — Он указал на тушку. — И все ждите внизу.
     Крепкие ребята подняли Самойленко, мигом окольцевали его и поволокли к выходу.
     Мы остались втроем.
     Первый подошел к Кандаурову и протянул ему руку.
     — Здравствуй.
     — Здравия желаю, — отозвался Сергеич и пожал начальственную длань очень осторожно, чтобы ненароком не сплющить.
     — А ведь когда-то мы были на «ты» — грустно сказал Первый. — Как время-то летит.
     — Подаю пример молодежи, — бодро гаркнул мой куратор. — Чтобы, значит, понимали.
     — Молодежь, говоришь. — Первый опустился в кресло, в котором не так давно восседал Самойленко. — Твой кадр?
     — Мой! — с неприкрытой гордостью подтвердил Кандауров. — Лучший!
     У меня аж в глазах защипало. Ласковое слово, даже не вполне заслуженное, согревает сердце.
     — Мы встречались раньше?
     — В прошлом году, — голосом правофлангового роты почетного караула доложил я. — Вы мне вручали орден. — Я скромно умолчал о паре обычных выговоров и одном строгом от его же имени.
     — Докладывайте! — распорядился он. — Кратко. Подробный рапорт представить через два… — Тут Сергеич тихонько крякнул. — Ладно, через три часа, в единственном экземпляре, от руки.
     — Есть! — я принял положение «вольно», начал излагать суть дела и уложился в десять минут.
     Подробности нашего милого разговора с генералом я освещать не стал. Трансляцию этой пьесы на три голоса он и так прекрасно услышал. Для того и приехал. Ждал в машине у подъезда.
     — Вот, значит, как. — Первый забарабанил пальцами по журнальному столику. — Интересно. Еще что-нибудь?
     Сергеич посмотрел на часы и доложил:
     — Его подельник Глушков приблизительно через два часа прилетает самолетом президента из Сирии.
     — Что он там делал?
     — Участвовал в подготовке визита на высшем уровне.
     — Тогда мне пора. — Первый встал, обменялся рукопожатием с моим куратором, подошел ко мне, тоже протянул руку и заявил: — Никакой награды за эту операцию не ждите. Как только напишете рапорт, сразу же все забудете. Это приказ. Все понятно?
     А что тут, собственно, понимать? Да и не надо мне ничего, не тот случай.
     — Так точно! — гаркнул я во всю глотку, сделав лицо молодцеватым и в меру тупым.
      
     Мы с куратором спустились вниз, уселись в «Волгу» и дружно закурили.
     — Как настроение?
     — Никак, — честно ответил я, утомленно шевеля пальцами.
     Мне давненько не приходилось так много писать. Все же я справился, осилил листов пятнадцать с грифом: «Совершенно секретно. Экземпляр единственный, только адресату», лично заложил их в конверт и сдал курьеру в костюме стоимостью в пару моих месячных окладов. После чего лично же проконтролировал процесс опечатывания кейса.
     — Это лечится, — уверенно заявил Сергеич и повернул ключ в замке зажигания. — Сейчас заедем в магазин, кое-что прикупим и сразу ко мне.
     — А что скажет супруга?
     В прошлый раз я изрядно перебрал с дозой и повел себя недостойно высокого звания российского военного разведчика.
     — Так никого же нет дома, — заявил мой куратор. — Уже вторую неделю.
     — Тогда поехали, — сказал я.
     — Выше голову, товарищ! — Полковник осторожно похлопал меня по плечу.
     — Больше никогда меня так не называй.
     — Почему?
     — Потому, — отозвался я. — И вообще, что-то на душе у меня неважно. — Я выбросил сигарету в окно. — Сплошное дерьмо.
     — Смывается водкой, — заявил мой куратор и прибавил газу.
     — Уверен?
     — Конечно. — Он остановился на перекрестке. — Еще как смывается, главное, чтобы водки хватило.
     — И все-то ты знаешь! — восхитился я.
     — Давно живу, — последовал ответ. — Ты тоже со временем, может быть, немножечко поумнеешь.