Глава 44 ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ
— Погодите! С мужиком в койку? Вот это настоящий подвиг! — почти искренне восхитился я.
— Все было не так страшно, как вы подумали, — проговорил мой собеседник. — Капитан-лейтенант носил красивое имя Дианта, что в переводе означает Цветок бога, и был женщиной.
— Старой и страшной как звериный оскал империализма, — предположил я.
— А вот и не угадали, — бывший резидент опять угостился моей сигаретой и продолжил: — Двадцати семи лет от роду и довольно красивой. Хотя к этому возрасту гречанки обычно начинают увядать, толстеют, обзаводятся усами как у маршала Буденного.
— И бакенбардами.
— Случается и такое. Только эта дамочка была в полнейшем порядке: холеная, длинноногая, спортивная. И что она только в нем нашла? Помню, у нас в посольстве машинистка была, Аллочка. — Павел Григорьевич мечтательно закатил глаза. — Такая симпатичная, веселая и на мужиков падкая. Так вот этот Юра ее полгода обхаживал, и ни черта у него не вышло. Перед Новоселовым не устояла, Глушков, точно знаю, там тоже отметился. В общем, многие пользовались ее благосклонностью, а вот Самойленко — нет.
— Раз на раз не приходится.
— Может, и так. — Старик заложил ногу за ногу и продолжил: — Только с переводчицей посла Наташей у нашего героя тоже ни черта не получилось, хотя он очень старался, а уж она-то!.. С ней даже Соловьев переспал.
— Интересно.
— Именно так. — Павел Григорьевич иронически улыбнулся. — Тем более что та Дианта была из очень даже небедной семьи, раскатывала на спортивном «Мерседесе», ходила по морю на собственной яхте. Мужики, должен сказать, вокруг нее крутились просто роскошные. Подарками осыпали. — Он покрутил головой. — Да, как-то странно все это выглядело.
— Мне тоже так кажется. В центр сообщили?
— Конечно. — Мой собеседник усмехнулся. — Особенно после случая с ракеткой.
— Какой еще ракеткой? — Надеюсь, он не заметил, как у меня вдруг поднялась шерсть на загривке и раздулись ноздри.
— Теннисной, — пояснил он. — Я, знаете ли, еще с конца семидесятых пристрастился стучать по мячику на корте. Осенью восемьдесят девятого Глушков и Самойленко подарили мне на день рождения графитовую ракетку. Сказали, что прикупили по случаю. Мол, в переводе на доллары получилось около пятидесяти. — Он усмехнулся. — Очень немалые деньги по тем временам. Знаете, сколько нам тогда платили?
— Мало?
— Не то слово. Мне, если в пересчете на баксы, триста пятьдесят, им вообще по триста.
— Да. — Я вернулся за стол и включил чайник. — Тряхнули ребята мошной, расстарались для любимого шефа.
— Я бы и сам так подумал, — отозвался старик. — Да только выяснил, что стоила та ракетка не полтинник в зелени, а гораздо дороже. Не помню уж, сколько в драхмах. У нее тогда курс каждый день менялся. В долларах приблизительно семьсот восемьдесят.
— Вот это да! — восхитился я. — А откуда вы узнали?
— В каталоге увидел, — ответил Павел Григорьевич. — Я, если хотите знать, на эту красоту давно облизывался.
— Что было потом?
— Вызвал этих друзей…
— Они дружили?
— Я бы сказал, приятельствовали. — Он на секунду задумался. — Причем один в этой паре был явным лидером, второй — просто ведомым. Странно.
— Что вы хотите этим сказать?
— Не знаю уж, как у вас, а в нашей системе оперативники стараются близко не сходиться. Понимаете, у нас за одну командировку можно сделать карьеру либо загубить ее же на корню. Глушков просто взял Юру под крылышко. После этого у него и пошла работа.
— Продолжайте.
— Продолжаю. Вызвал я их и начал задавать вопросы. Вот они и раскололись.
— Сразу?
— Да что вы. Сначала, как учили, выдали мне легенду, следом вторую, а потом я на них слегка надавил.
— Так откуда дровишки?
— Подарок все той же греческой красавицы.
— Вы его приняли?
— Нет, конечно.
— В центр сообщили?
— Еще раньше, когда у Самойленко только случился этот роман.
— И что вам ответили из Москвы?
— Ничего. Помните, что тогда творилось в Союзе?
— Еще бы.
— Тогда зачем спрашиваете? Наверное, хватит об этих ребятах. Надо вспомнить и о других людях. Константинов был моим заместителем. Неплохой профессионал, но писатель.
— В смысле?
— Спал и видел, как бы занять мое место, поэтому день за днем строчил на меня в центр всякую пакость.
— Каков результат?
— Он добился своего и стал-таки резидентом. — Павел Григорьевич сделал выразительную паузу. — В братской Северной Корее.
— Лихо!
— Тот человек, к которому приходили все его «эссе» — мой давний друг.
— Теперь мне все ясно.
— В восемьдесят девятом Константинов ушел на повышение. В том году больше никого к нам не прислали.
— Кого назначили на его место?
— Глушкова, а Самойленко пошел на его место и стал старшим помощником.
— Что было потом?
— Мне и Глушкову на год продлили командировку. Юра в конце девяностого вернулся в Союз, через полгода поехал во Францию, там, говорят, сработал просто блестяще. Еще вопросы?
— Если вы не против.
— Не стесняйтесь, молодой человек. Нам, древним старикам, почесать языком всегда в радость.
— Скажете тоже. Какой же вы старик?! — тонко польстил я. — А не знаете, где теперь ваши бывшие подчиненные?
— Новоселов и Самойленко еще служат, — последовал ответ. — Грабовецкий в начале девяностых ушел, я бы сказал, в теневые структуры.
— Заделался бандитом?
— Скорее бизнесменом с ярко выраженным силовым уклоном. Потом что-то у него сложилось не так. В общем, сразу после дефолта он уехал из страны и возвращаться вроде бы не собирается. — Павел Григорьевич опять закурил, на сей раз без особого энтузиазма.
— О ком еще вам что-то известно?
— Константинов на пенсии, болеет. Кто еще? Соловьев заделался либеральным демократом, даже депутатом один раз был.
— А этот Глушков?
— Миша? — Старик поднял палец к потолку. — Он запрыгнул очень высоко, не достать. Ушел со службы где-то в середине девяностых. Несколько лет о нем ничего не было слышно, потом всплыл в управлении делами аж самого президента. Насколько мне известно, где-то там до сих пор и трудится.
— Позвольте последний вопрос?
— Ну, если действительно последний.
— Устали?
— Есть немного. Пойду, часок-другой вздремну и опять за стол. Не поверите, сейчас в Москве и в преферанс-то сыграть не с кем. Уж ежели вы меня захватили и держите тут, то позвольте отвести душу.
Я вышел на крыльцо, уселся на ступеньках и накинул куртку на плечи. В это время в средней полосе по вечерам становится прохладно. Ребята устроились рядом. Рик, кавказец размером с хорошего теленка, вышел из будки, повалился у крыльца и пристроил башку между лап.
— Вот и лето прошло, — сказал Граф.
— И отпуск у моря накрылся медным тазом с двумя ручками, — отозвался я.
— Как вообще обстановка?
— Каком кверху, — отозвался Благородный дон. — Все, кто не на задании, тебя ищут. Есть мнение, что ты уже в России.
— Спецура вся на ногах, — добавил разговору приятности Садко. — Рвут задницы на мандариновые дольки, уж больно обижены.
— И как успехи?
— Пока никак. — Садко потянулся. — Шибко ты, братец, хитер.
— Это точно, — подтвердил я. — Хитер и коварен. А как Сергеич?
— Переживает старик, — сказал Граф, угостился сигаретой и передал пачку Геше. — Поговаривают, подсел на валидол.
— В общем, все хреново, — подытожил Граф.
— Кто бы спорил, — согласился я. — Что еще?
— Если ты не в курсе, то я сейчас за начальника отдела, — заявил Благородный дон. — Между прочим, тебя хотели назначить.
— Ерунда. — Я пренебрежительно махнул рукой.
— Так вот, позавчера меня вызывал новый шеф.
— Ну?..
— Сказал, что не очень-то верит в то, будто ты…
— Ссучился, — подсказал Геша.
— Да, именно так. Он велел держать его в курсе. В случае, если ты выйдешь на связь, немедленно доложить персонально ему.
— Успели?
— Ждем твоего решения, — сказал Граф. — Лично я считаю, что в этом есть смысл.
— Что думаешь? — спросил Благородный дон.
— Обождем. — Я глянул на часы и заявил: — Пойду-ка я спать. На завтра дел накопилось невпроворот.
— Минуточку. — Граф положил мне руку на плечо.
— Что?
— Самую неприятную новость принято сообщать в конце.
— Чтобы лучше спалось, — с усмешкой добавил Садко.
— Валяй.
— Из нашей команды сейчас не на задании шестеро. Трое — рядом с тобой. Двое молодых, от них толку как от холодного паяльника в известном месте. А теперь угадай, кто еще сейчас в России?
— Надеюсь, что не…
Вот же черт!
— Предчувствие его не обмануло! — заявил Садко.
Кстати, Садко — это не оперативный псевдоним, а фамилия. Оскар же — вовсе даже не имя, а как раз таки псевдоним оперативника из нашего отдела, с которым мне не очень-то хотелось встретиться на узкой тропинке.
Пять лет назад в отдел после учебы пришли трое новых притворщиков, а задержался у нас только один из них, по имени Игорь. Уже сейчас очень неплохой оперативник, а может вообще стать лучшим из нас.
Только вот никогда он таковым не станет, потому что для этого нужно как следует потрудиться. А вот Оскар, он же майор Игорь Бобров, не собирается до седых волос таскаться по всей планете, рисковать жизнью, зарабатывать язву, как тот же Геша. Этот субъект хочет побыстрее запрыгнуть наверх и нашу службу воспринимает исключительно как трамплин.
Он совершенно напрасно, кстати, полагает, что мы до сих пор этого не поняли. Сейчас, я уверен, Оскар очень старается, рвет, по словам все того же Садко, задницу на дольки, спит и видит, как бы меня сцапать.
Обидно! Я же сам когда-то его учил, а потом натаскивал в реальных делах.
— Грустно, — признался я. — А что остальные?
— Капитан и старший лейтенант на нас, стариков, смотрят исключительно снизу вверх и трепетно ловят каждое слово. Поначалу они было задергались, но быстро въехали, сообразили, что к чему, — пояснил Граф.
— Сидят и не отсвечивают, — продолжил Геша. — Ежу понятно, что хрен бы ты вернулся, ежели бы действительно хоть немного накосячил.
— А что Оскар?
— Ничего, — ответил Благородный дон. — Посидел на совещании, покурил с ребятами, а потом куда-то исчез.
— Что будешь делать? — спросил Геша и зевнул.
— А для чего, по-твоему, я приехал? — огрызнулся я. — Посплю чуток и возьмусь за работу.
