ГЛАВА 1

Настоящая женщина должна сделать в этой жизни три вещи: найти того, кто построит ей дом и посадит возле него дерево, родить ему чадо и… хотя бы однажды перекраситься в блондинку.

Я вышла из модной парикмахерской на Чистых прудах, рассмотрела свое умноженное магазинными витринами отражение и подумала: хо-хо! Пусть нет у меня ни мужа, ни дома, ни чада, ни даже дерева (хотя одно время я пыталась держать кадочную пальму, но потом та тихо и медленно скончалась, не знаю уж почему). Зато последний пункт программы максимум мне удалось выполнить на все сто. Из банально русой миловидной женщины я, словно Золушка, одномоментно превратилась в великолепную платиновую блондинку. Не обошлось, конечно, без феи-волшебницы, роль которой исполнил гомосексуально ориентированный стилист по имени Ашот. А вот кареты, увы, в моем распоряжении не было, так что пришлось мне пешком топать по направлению к самому неподходящему для роскошных блондинок месту – Московскому метрополитену.

И вот шла я по Чистопрудному бульвару, время от времени сдувала со лба новообретенную светлую челку и чувствовала себя чуть ли не Афродитой, только что рожденной из пены морской, когда вдруг услышала пронзительный женский голос:

– Сашка? Кашеварова!! Это ты, что ли?

Меня догнала невысокая миловидная, хотя и довольно пухленькая девушка в непритязательном джинсовом костюмчике. Я немного растерялась: меня окликнули по имени, мне приветливо улыбаются, а я, хоть убейте, не могу понять, кто эта особа и почему ее круглое румяное лицо кажется мне таким смутно знакомым.

Но тут старушка память услужливо подбросила слегка выцветшую от времени картинку – университетская аудитория, я в идиотских очках делаю вид, что внимательно слушаю лекцию о творчестве Гомера, а сама украдкой рассматриваю красавца профессора и лениво размышляю о том, насколько высока степень его женатости. А рядом со мной, сдвинув брови к переносице, сидит вот эта самая щекастая девчонка и со скоростью судебной стенографистки записывает каждое слово в толстенную тетрадь.

Да это же Лека Спиридонова, моя бывшая однокурсница, отличница, активистка и вечная староста! Сколько лет, сколько зим. Я не видела ее с тех пор, как окончила университет, то есть семь лет.

– Лека! – Мы никогда особенно не дружили, тем не менее я была искренне рада ее видеть. Не потому, что она была именно Лекой Спиридоновой, а потому, что она явилась из моей беззаботной далекой юности.

– Кашеварова! Какая ты стала… шикарная, – прищурилась Лека, – признавайся, наверное, вышла замуж за денежный мешок!

Мне не хотелось признаваться, что шикарной роковой блондинкой я стала каких-то двадцать минут назад. И, вместо того чтобы пожаловаться на отсутствие мужа, я промычала нечто нечленораздельное, чтобы ей так и не стало ясно, имеется ли в моем паспорте характерный штамп, а в моей спальне, на левой половинке кровати, вышеупомянутый денежный мешок.

Чтобы не вдаваться в подробности, я быстро спросила:

– А как твои дела?

Все-таки я профессиональный журналист, и задавать вопросы – моя стихия…

… Беда в том, что Лека Спиридонова – тоже профессиональный журналист, ведь окончили мы с ней один факультет.

– У меня все хорошо, – ответила она. – Так я не поняла, ты замужем или нет?

И мне пришлось сказать:

– Нет. А ты?

– Нет, – вздохнула Спиридонова.

Отлично, ноль-ноль. Есть в подобных случайных встречах тайная опасность. Конечно, всегда приятно увидеть человека, с которым был знаком много лет назад, с которым у тебя был общий старт. Вы сердечно расцелуетесь, обсудите, как сложилась жизнь у бывших однокашников. А потом вдруг выяснится, что серая мышь, с которой ты когда-то сидела за одной партой, вышла замуж за футбольную звезду, родила ему близнецов и живет теперь в белоснежном особняке на Итальянской Ривьере. И тебе станет как-то не по себе. Конечно, ты не ударишь в грязь лицом и бодро соврешь о своей работе в шоу-бизнесе и своей коллекции антикварного фарфора. Капризно нахмурившись, ты посетуешь на то, что в Монте-Карло нынче жара, а загар вреден для кожи, и на то, что сумочки из последней коллекции Гуччи не подходят к цвету глаз твоего сверхпородистого кота. Может быть, ты даже сойдешь за свою. Но потом, в своей тесной скудно обставленной однушке, ты долго не сможешь уснуть, размышляя о роковой несправедливости мироустройства. И почему так получается – одним все, а другим ничего? Одни живут в доме с колоннами в компании загорелой крепконогой футбольной звезды, а у других раковина забита позавчерашней посудой, и даже нет времени ее перемыть, потому что на работе опять аврал. Что ж, такова жизнь. В конце концов, в каждой футбольной команде всего одиннадцать игроков, а неустроенных девиц, которым через два года исполнится тридцать лет, – толпы.

– Не замужем я, – повторила Лека и, вздохнув, добавила: – Все силы отнимает работа.

Ну вот, час от часу не легче. Сейчас она объявит, что стала председателем правления международного банка и за углом ее поджидает БМВ представительского класса. Кстати, а не подбросить ли тебя, Саша, до метро? А то у тебя такой усталый вид. Уверена, именно об этом сейчас она и думает, иначе с чего бы ей так пристально смотреть на мои не очень изящные, зато чрезвычайно удобные босоножки «Экко»?

Не могу сказать, что сама я устроилась плохо. Я – редактор рубрики моды в не слишком известной, зато еженедельной газете «Новости Москвы». Вот явные плюсы моего служебного положения: у меня есть красивые визитные карточки с золотым тиснением, меня бесплатно пропускают на любые показы мод, иногда мне перепадает дизайнерская одежда за полцены.

А вот минусы: я ненавижу своего начальника (причем чувство это взаимно), зарплата моя примерно вчетверо меньше желаемой, и, самое главное, – мне надоело, надоело, надоело сидеть в моем пыльном крошечном кабинете и писать о каких-нибудь никому не нужных корсетах или возвращении моды на мини. Хотя я всегда, с самой юности, мечтала работать именно в мире моды. Но не так представляла я себе свою карьеру, совсем не так. Мне казалось, что холеная и шикарная, словно супермодель, я буду переезжать с одного богемного мероприятия на другое. С Парижской недели Высокой моды на авангардные показы в Нью-Йорке. Ну и так далее.

– Ну и где же ты трудишься? – уныло спросила я, потому что поняла, что Спиридонова деликатно ждет именно этого вопроса.

– На телевидении! – выпалила она. – У меня такая интересная работа, ты не представляешь, Кашеварова!

– И чем же ты конкретно занимаешься? Ведешь прогноз погоды?

Она пропустила мою колкость мимо ушей.

– Я всегда, всегда мечтала работать на телевидении. Телевидение – это наркотик, на который подсаживаешься раз и навсегда, – глаза Спиридоновой горели особым фанатичным огнем, – сама понимаешь, попасть туда не так-то и просто. Сначала я устроилась внештатным корреспондентом в одну небольшую передачу. Пахала почти круглосуточно, причем за копейки. Зато потом меня переманили в «Новости», уже редактором. А сейчас… – она даже захлебнулась от возбуждения, и я невольно позавидовала этому щенячьему энтузиазму, – сейчас я устроилась в новую программу, корреспондентом. Называется «Джентльмен-шоу». Это программа о джентльменском образе жизни, и я беру интервью у разных известных людей…

– Известных мужчин? – уточнила я.

– Ну да. Ох, это так интересно, это то, о чем я мечтала.

– О мужчинах? – понимающе улыбнулась я. – Да, я с тобой полностью согласна. И работа престижная, и заодно мужика себе хорошего найдешь.

– Я вообще-то говорила об интервью, – смутилась Спиридонова, – интервью – мой любимый жанр журналистики. А что касается мужиков… Ну, я стараюсь не смешивать работу и личную жизнь.

– Ну и дурочка! – вырвалось у меня. – Вот одна моя подружка работает спортивным обозревателем не потому, что ее интересует спорт, а потому, что она любит общаться с симпатичными спортсменами.

– Ну а ты? – поинтересовалась Лека. – Ты-то как устроилась? Ты мечтала, кажется, работать в индустрии моды?

– Так и получилось, – расправила я плечи. Не рассказывать же ей всех подробностей моей так называемой модной работы. – Я редактор отдела моды в газете. Хорошая работа, хотя и очень утомительная. Показы, тусовки, бессонные ночи.

Так, когда я в последний раз была на тусовке, о которой не стыдно рассказать бывшей однокурснице? Кажется, в позапрошлом году, это была презентация нового парфюма…

– А хочешь, перебирайся к нам, – ни с того ни с сего вдруг предложила она.

Я насторожилась.

– Что ты имеешь в виду?

– У нас катастрофически не хватает корреспондентов, – пожала плечами Лека, – очень нужны люди, свежая кровь. Зарплата неплохая, и даже бывают премии. Коллектив дружный. Так что ты подумай.

– И я тоже буду интервьюировать известных мужчин? – заинтересовалась я.

– Ну да.

– Что ж… Вообще-то я не собиралась покидать свое место… Но я подумаю.

Мы поговорили еще минут десять. Обсудили нашу бывшую однокурсницу, которая снялась для журнала «Плейбой» (единогласно пришли к выводу, что все равно ее внешность далека от идеала), и нашего бывшего однокурсника, который стал знаменитым военным корреспондентом. Обе, философски вздохнув, отметили, что загар и куртка расцветки камуфляж ему очень даже к лицу. Кто бы мог подумать, что из задохлика-очкарика может получиться такой бесстрашный супермен! Обсудили Лекин отдых в Тунисе и мою новую сумочку «Луи Виттон» (я четыре месяца откладывала деньги, чтобы ее купить). На прощание обменялись визитными карточками, и я горячо пообещала обдумать заманчивое предложение и перезвонить.

Я блондинка.

Черт возьми, я и правда блондинка!

Доказательство тому – в прямоугольном зеркальце моей пудреницы и в восхищенных взглядах встречных прохожих. Такими глазами мужчины смотрят только на блондинок. Кому, как не мне, это знать.

Я решила изменить внешность не случайно. Не знаю, все ли со мною согласятся, но лично для меня покраска волос – это терапевтический акт. Я крашу волосы, когда хочу измениться. Я хочу измениться, когда перестаю себе нравиться. Я перестаю себе нравиться, когда меня бросает мужчина.

С Эдуардом Маркиным я встречалась почти два года. И все это время мы провели бок о бок, точно попугаи-неразлучники. Все вокруг не уставали повторять, что мы идеальная пара. Да, наверное, со стороны так и казалось. Мне двадцать восемь лет, ему – тридцать пять. Я – редактор и неплохо зарабатываю, он – спортивный тренер и зарабатывает еще больше. Я довольно высокая, он – на голову выше меня. Иногда я бываю просто невыносимой, а он… ладно уж, об этом пока промолчим.

У этого союза были и другие безусловные плюсы. Эдик меня любил – искренне и глубоко (правда, до сих пор не понимаю, за что именно). Мы ведь даже собирались пожениться. Во всяком случае, он мне сделал предложение и даже подарил кольцо. И в моем шкафу поселилось свадебное платье – шикарное пышное платье, с корсетом и длинным шлейфом.

Мы должны были пожениться зимой, перед самым Новым годом. Уже и день свадьбы назначили, и ресторан подходящий выбрали. Моя мама приобрела забавную шляпу с ромашками – где-то она вычитала, что на голове матери невесты непременно должна быть шляпа. Но с самого начала, вернее, с того самого момента, когда на моем пальце появилось традиционное невестино кольцо, меня не покидала мысль, что я поступаю неправильно.

Примерно в то самое время, когда мне было подарено красноречивое колечко, я начала вести дневник, чего не делала с восьмого класса средней школы. И это было не очередное инфантильное развлечение, а острая потребность в самоанализе. Иногда я на память записывала наши с Эдиком разговоры – как в театральной пьесе, по ролям. А потом перечитывала – но только для того, чтобы лишний раз убедиться: мне с ним скучно!

«Я не уверена, что люблю его», – нахмурившись, жаловалась я подружкам. А те в один голос говорили, что все это глупости, что все невесты испытывают похожие чувства накануне свадьбы, это нормально. И вообще – разве кому-нибудь известно наверняка, что такое любовь?

Во всяком случае, уж точно не мне.

Я не уверена, что любовь – это когда ты двумя пальчиками брезгливо поднимаешь с пола ванной небрежно расбросанные носки своего возлюбленного и думаешь о том, что хорошо бы он уехал в двух-, а то и трехдневную командировку. Я также не уверена, что любовь – это когда ты слабым голосом сетуешь на мигрень, почувствовав, как рука возлюбленного медленно заползает под твою футболку. И уж точно я сомневаюсь, что настоящая любовь – это когда возлюбленный объявляет тебе, что ему предложили хорошую работу в Америке, а ты, вместо того чтобы огорчиться предстоящей разлуке, восторженно восклицаешь, как ты за него рада.

Эдик – инструктор по бодибилдингу. Работает он давно и увлеченно. Не так давно на презентации какого-то нового белкового напитка для культуристов он познакомился с известным американским кинопродюсером, которому внешность моего (то есть уже не моего, хотя тогда он еще был моим) Эдуарда показалась настолько привлекательной, что он предложил ему сняться в обучающем фильме для спортсменов. Ни на минуту не задумываясь, Эдик подписал многостраничный контракт.

– Шурка, ты не представляешь, это такая возможность! Съемки будут проходить на киностудии в Голливуде! Может быть, мною заинтересуется какое-нибудь актерское агентство!! – радовался он.

– Никогда не знала, что ты хочешь стать актером, – удивилась я.

– Я и не хочу. Но все равно это было бы круто! Представляешь, я – и в Голливуде! Если с актерством ничего не получится, я смогу устроиться инструктором в спортивный зал. Ты знаешь, сколько получают голливудские инструкторы?!

– Видимо, много, – несмело предположила я.

– Нет! – взревел мой жених. – Не много, а очень много. Мы с тобой разбогатеем! Купим домик у моря.

– А при чем здесь мы? – уныло уточнила я. – Меня-то никто в Америку не звал.

– Но неужели ты думала, что я тебя здесь брошу, – он притянул меня к себе и поцеловал в лоб, – либо я поеду с тобой, либо вообще никуда не поеду.

– Но контракт ты уже подписал, – напомнила я.

– Это так, – вздохнул Эдуард, – но знаешь что… Ты могла бы приехать ко мне позже, когда я немного устроюсь. Да, так будет даже лучше.

На том и порешили. Свадьбу отменили. Вернее, перенесли, но я почему-то сразу поняла, что мероприятие сие не состоится уже никогда. Эдуард улетел в Калифорнию, а я осталась в Москве. И знаете, не могу сказать, чтобы я очень сильно по нему скучала. Но когда прошло четыре недели, а он мне так и не позвонил, мне стало обидно. В этом парадокс женской психологии. Если бы никакой работы в Америке ему бы не предложили, если бы он остался со мной и принялся бы рьяно готовиться к предстоящему бракосочетанию, я бы рано или поздно сделала бы ноги. Положа руку на сердце наша идеальная пара на самом деле вовсе не была таковой. Уж слишком разными мы были. Эдуард помешан на спорте, а у меня нет даже ни одних кроссовок. Я люблю шумные компании, он же предпочитает тет-а-тет с телевизором. Магазины наводят на него тоску, я же обожаю резвиться среди вешалок, выбирая новые наряды.

Тем не менее это он меня бросил. Не я, вильнув хвостом, оставила его с сердцем, разбитым на куски. А он нашел высокооплачиваемую работу в самом Голливуде и был таков. Наверное, сейчас мой Эдик, по-калифорнийски загорелый, в линялых, изрезанных на колене джинсах мчит по набережной на роликах рука об руку с какой-нибудь толстогубой фотомоделью. Когда я об этом думаю, мне становится обидно, но я гоню мрачные мысли прочь.

В конце концов, личная жизнь – это еще не все. Свет не сошелся клином ни на мужчинах в целом, ни на Эдуарде Маркине в частности. Я молода, привлекательна, энергична, у меня много друзей и замечательная работа.

Расставшись с Эдиком, я решила всю себя посвятить карьере. Буду преуспевающей, известной журналисткой, вы все еще увидите, на что я способна!

Я ненавижу своего начальника, главного редактора газеты «Новости Москвы» Максима Леонидовича Степашкина. Я точно знаю, что этот безобидный на первый взгляд молодой голубоглазый мужчина с внешностью и манерами средненького клерка, мечтающего о карьере Билла Гейтса, – монстр, маньяк, чудовище. Уверена, что ночами наш Степашкин зловеще воет на полную луну и что питается он исключительно кровью погубленных им молоденьких журналисток.

Таких, как я.

– Александра, что-то я не припоминаю, куда делась ваша статья о древнегреческих головных уборах? – задумчиво нахмурившись, полюбопытствовал он.

Естественно, Максим Леонидович заявился в мой кабинет без приглашения и даже без предупредительного звонка. Я вообще не понимаю, зачем было переселять меня в отдельный кабинет, если моя обособленность от других сотрудников редакции – это просто формальность. Замка на моей двери нет. И я знаю, что в любую минуту мое творческое уединение может быть нарушено появлением Лерки из спортивного отдела, которая отвлечет меня от написания важной статьи заманчивым предложением прошвырнуться по ближайшим магазинам. Или Наташки из бухгалтерии, которая, округлив глаза, сообщит, что давеча она познакомилась с потрясающим мужчиной, о котором готова рассказать подробнее за чашечкой кофе с коньяком. Не поймите меня неправильно, я ничего не имею против вышеупомянутых дам.

Гораздо хуже, когда в мой кабинет заглядывает начальник, – я смотрю на его кислую физиономию, и у меня мгновенно начинается острая зубная боль. Давно подозреваю, что это просто аллергическая реакция. Да-да, у меня аллергия на собственного начальника. Но, вместо того чтобы растворить в воде таблетку шипучего аспирина, я приветливо улыбаюсь монстру и начинаю вдохновенно врать о том, что творческий процесс – в самом разгаре.

– Так где статья о шляпках?

Я вздохнула. Он ведь знает, стервец, что никакой статьи я написать пока не успела.

– В работе, – бодро сказала я, – как раз ее заканчиваю.

Он покосился на монитор моего компьютера, где на девственно чистом экране чернела надпись: «Головные уборы. Статья Александры Кашеваровой». Эх, надо было быстренько закрыть файл, услышав его шаги в коридоре.

– Я могу взглянуть на черновик?

– Думаю… думаю, да, – с самым что ни на есть сосредоточенным видом я пощелкала компьютерной мышкой, – то есть нет.

– Нет? – талантливо изобразив наивное изумление, переспросил он.

– Нет, – со вздохом подтвердила я, – но я обязательно покажу вам статью через… через полтора часа.

Брови моего начальника медленно поползли вверх.

– Но через полтора часа будет поздно, Александра. Номер будет уже сверстан, и вы это прекрасно знаете.

Я совершенно не чувствовала себя виноватой, но тем не менее застенчиво потупилась. Да кому нужна статья о каких-то древнегреческих головных уборах, если за окном первый по-настоящему летний, солнечный, жаркий, золотой день?! Кого интересуют идиотские панамы, если лето так хулигански подстрекает беспечно прогуливаться по набережной, постукивая модными каблучками, есть клубничное мороженое и улыбаться, флиртуя с незнакомцами?!

Вместо того чтобы покинуть наконец мое личное пространство, Степашкин фамильярно присел на краешек моего рабочего стола, прямо на аккуратно сложенную стопку пресс-релизов. Подумать только, какая наглость! Поджав губы, я исподлобья наблюдала за его телодвижениями.

– Александра, ваша беспечность меня настораживает, – проговорил Степашкин, – откровенно говоря, ваше присутствие в редакции давно кажется мне лишним.

Я закатила глаза. Дело в том, что подобные угрозы я слышу от Максима Леонидовича почти каждый день, с того самого момента, как я впервые появилась в редакции. Не знаю, честное слово, понятия не имею, за что он так меня невзлюбил. Да, я опаздываю, с завидным постоянством теряю пресс-релизы и забываю об утренних планерках – но разве эти причины являются достаточно весомыми для стойкой неприязни начальства?! Да половина моих подруг вообще три раза в неделю игнорируют офис, притворившись тяжелобольными, и это им сходит с рук.

– Говорю же, часа через два допишу, – с легким раздражением воскликнула я.

– Советую поторопиться, – он нахмурился, – потому что в противном случае через три часа вас здесь уже не будет!

С этими словами Степашкин покинул мой кабинет. Нечеловеческим усилием воли подавив желание запустить ему вслед горшок с кактусом, я попыталась сконцентрироваться на работе.

На какую ерунду я вынуждена тратить изрядную часть своего времени! Да эти древние греки давно померли, и только я зачем-то исправно докладываю миру об их моде. Вот так и проходят, можно сказать, последние денечки моей молодости. Ведь через два года мне стукнет тридцать. А потом – глазом моргнуть не успеешь – и все сорок. И так далее. О чем же я буду вспоминать на старости лет, сидя в глубоком соломенном кресле и покачивая седою головой? О том, как кружила головы мужчинам, о рискованных приключениях и страстных бессонных ночах? О нет, я смогу поведать внукам только никчемную историю о том, что фригийская шляпка была похожа на спальный колпак с согнутой вперед верхушкой (хорошо, кстати, что я не являюсь жительницей Древней Греции, по мне – лучше застрелиться, чем появиться на людях в остроконечном колпаке!).

Я стукнула кулаком по столу; жалобно звякнули карандаши в стакане. Пыльное зеркало книжного шкафа свидетельствовало о том, что я пока молода, довольно хороша собой, к тому же блондинка.

В тот момент я твердо решила – с меня довольно!

Решение было спонтанным, странным, но непоколебимым.

Максим Степашкин смотрел на меня с таким неподдельным изумлением, словно на его глазах я вдруг начала превращаться в персонажа фильма «Чужие». Перед ним, на стильном дубовом столе, лежало мое небрежно составленное заявление об уходе по собственному желанию.

– То есть как это увольняетесь? – Он похлопал ресницами, словно разочарованная кокетка. Потом снял очки и протер их бумажной салфеткой, как будто бы это что-то могло изменить.

– А вот так! – Меня разбирал смех, но я мужественно сдерживалась, чтобы не нарушать торжественность момента.

– Но вы не можете… Сейчас, когда мы готовим к изданию два приложения. Людей и так будет не хватать.

– Это меня больше не касается, – я выдавила ледяную улыбку. Все шло как по маслу – именно так, как виделось мне иногда в самых дерзких снах. Я была хрестоматийной блондинистой стервой, а Степашкин – моей растерянной жертвой.

– Что ж, Александра, и вы уверены?

– Вы же сами сказали, что собираетесь меня уволить. Уверена на все двести процентов. И даже триста пятьдесят.

Когда-то, семь лет назад, я сидела в этом же кабинете и робко зачитывала Максиму Степашкину свое от руки написанное резюме. Я была совсем молодой, застенчивой, только что выпорхнувшей из университетских стен. Да и бессменный мой начальник был тогда значительно моложе, но все равно он казался мне серьезным и авторитетным; признаться честно, я его даже немного побаивалась. Тогда он принял меня на работу, и я стала зваться гордым словом «стажер». Потом доросла до должности корреспондента, ну а потом и редактором отдела стала.

И вот теперь, семь лет спустя, я увольняюсь со своей первой работы, которую я даже когда-то считала любимой. И притом ни капельки не волнуюсь.

– Вы же сами говорили, что такие работнички, как я, только место в офисе занимают. Зато теперь в моем кабинете можно будет устроить зимний сад.

– Какой еще зимний сад? – тупо переспросил он.

– Обыкновенный, – я пожала плечами, – с пальмами и, может быть, даже лимонными деревьями. Вы любите лимоны?

Степашкин потрясенно молчал.

– Я так и знала, что нет, – с притворной грустью вздохнула я, – что ж, может быть, оно и к лучшему. Ведь у вас и без всяких лимонов довольно кислый вид!

Так я потеряла работу.

Я шла по Стромынке и чувствовала себя легкой и свободной, как воздушный шарик, выпущенный из неосторожных рук. Мне двадцать восемь лет. Мужчины – опять нет. Работы – тоже. Равно как и денег – вот сейчас куплю сливочное эскимо, и кошелек похудеет, как красавица перед пляжным сезоном.

Зато мне завтра не придется разлеплять глаза под вой будильника. Зато мне больше не надо радовать мир никому не нужными сентенциями о пашминах, укороченных брюках и идиотских остроконечных колпаках… Зато, когда я, расправив плечи, проходила мимо группы молдавских гастарбайтеров, вслед мне раздалось: «Какая красавица!» Да знаю я, знаю, что они всем так говорят. Я просто пытаюсь сказать, что в офисном пыльном плену я разучилась радоваться жизни и теперь вдруг снова почувствовала себя готовой к приключениям и большим переменам.

К тому же у меня есть кое-что поважнее работы. Визитная карточка моей бывшей однокурсницы Леки Спиридоновой.

Помнится, несколько дней назад Лека пригласила меня попробовать свои силы на телевидении. А что, телевизионная карьера – это совсем неплохо.