Книга: Том 5. Литургия мне
Назад: Голос крови*
Дальше: Солнышко

Прачка с длинною косою

I
Сусанна была самая молодая из прачек, работавших в прачечной Мирзоева, у самого берега бухты, где такая фосфорически-зеленая, словно крашенная размытою ярью, вода. И самая красивая. Ни у кого из ее товарок не было такой длинной косы. И никто из них не умел так сладко петь и так звонко смеяться.
Пять прачек стирали белье в лоханках, поставленных на дворе у берега. От улицы двор был отделен невысокою сквозною изгородью, и всякий идущий по улице мог увидеть, как хороша Сусанна, какие у нее стройные и сильные руки и как румяны ее смуглые щеки, и как в открытых деревянных сандалиях об одном ремешке красивы ее быстрые ноги.
Молодой Георгий шел мимо. К вечеру он каждый раз проходил здесь, останавливался у изгородки и заговаривал с Сусанною и ее подругами.
– Сусанна! – окликнул он молоденькую прачку. – Скоро кончишь?
– А тебе что? – ответила Сусанна.
Засмеялась, резвая, и вдруг почему-то вздрогнула, словно кто-то провел холодною рукою по ее спине от плеча к плечу, засунув костлявые пальцы за широкий ворот белой рубашки. Глянула на Георгия и нахмурилась.
Красив был молодой Георгий и люб Сусанне. А сейчас почему-то ей стало томно и тяжко смотреть на него. Слишком ярки показались ей его губы, и зубы сверкнули, чрезмерно белы и остры, и непомерно жгуч был огонь его черных глаз.
Смотрела на него Сусанна, и казалось ей, что огненные невидимые струи льются на нее от этих чародейных глаз, – струи огня, перемежаемые струями обжигающего холода.
– Не гляди, окаянный! – крикнула она, – что ты на меня холод и жар наводишь!
Прачки засмеялись. А одна из них, постарше, и уже с пробивающеюся кое-где сединою в черных волосах, сказала:
– Да уж не лихорадка ли к тебе пристала, Сусанна? Что-то ты бледная такая вдруг стала.
Сусанна ярко покраснела и сказала сердито:
– Пристанет, когда тут остановятся да смотрят. Иди, иди себе, Георгий, мимо, – сегодня вечером мне надо идти к бабушке.
Георгий засмеялся.
– О, сердитая какая ты сегодня, Сусанна! – сказал он. – Как царица.
Прачки засмеялись:
– И правда как царица.
– Красивая, зато уж и гордая.
– Думает, нет ей равных.
Георгий подмигнул им и сказал Сусанне:
– Сусанна, слушай, – хочешь быть царицей?
Обидно стало Сусанне, потемнело у нее в глазах, голова закружилась, в ушах зашумело. Стиснув зубы, наклонилась она над лоханкою, напрягая мускулы стройных нагих рук, и словно издалека откуда-то доносились до нее голоса и смех.
II
Вечерело и темнее становилось. Зной и холод бичевали дрожащее тело прачки с длинною косою. Все перед глазами ее было как бред. Толстый хозяин ходил по двору, зеленолицый и злой, и голос его звучал, противный, визгливый. Голоса подруг были резки, и лица их казались гнусными и враждебными. Кто-то прозрачный и льдяно-холодный давил порозовевшие подъемы ее ног.
А по улице мимо гремели бубны и литавры, проносились тускло-красные языки факелов и шли пестро наряженные люди, – во всю ширину тихой улицы шли, смеялись и пели что-то.
Но что же это? Никого на улице нет. Пригрезилось это Сусанне?
Нет, опять идут, шумят, несут пестрые знамена.
Георгий идет впереди всех. И уже вот он во дворе и стоит перед Сусанною. Где же его рваная куртка? На нем яркий, красный наряд и на голове его золотая шляпа с красными перьями. Из глаз его льются два пламени, и он говорит:
– Прачка с длинною косою, хочешь быть царицей мира?
– Хочу, – шепчет Сусанна.
Но где же Георгий? И где же остальные? Холодеет вода в лохани, и опять напряжены в спешной работе нагие руки, и покрикивает хозяин:
– Живо, живо. Время не ждет.
Сусанна бледнеет и падает на землю, и подруги с резкими криками окружают ее, опираясь в бока мокрыми руками со сморщенными от стирки пальцами.
III
Опять блеск, шум, великолепие, – и так шумно, и так ярко, что Сусанна едва различает предметы, и голова ее томно кружится.
Она сидит высоко-высоко, – перед нею возвышаются белые, столпообразные колонны, как в храме, – над нею, высоко-высоко, из темнеющего купола спускаясь, горят огни в громадной люстре, как в городском кафедральном соборе. Пахнет сладко и томно, как в храме. Слышно медленное торжественное пение.
«Что же мне делать?» – думает Сусанна.
И странная тоска объемлет ее и сменяется равнодушною скукою. Кажется ей, что она уже нескончаемо долго сидит на своем превысоком троне. Она оглядывает себя, – на ней белое, тяжелое платье из шумящего глазета, и на плечах ее тяжелая багряная порфира, – красный бархат и белый мех. На ее ногах – лиловые башмаки. Голову давит что-то тяжелое, – Сусанна догадывается, что на ней корона.
– Дайте мне зеркало, – говорит она тихо.
Но как бы тихо ни говорила царица, слова ее услышат. Две прекрасные девушки в вишнево-алых одеждах, с маками в черных волосах, держат перед нею зеркало, и блестит золотая рама. А из-за стекла смотрит на Сусанну бледное, гордое лицо с гневно горящими глазами. Низко на лоб надвинута соболья шапка, и на ней многоцветно сияющая корона, золотая, с самоцветными камнями, похожая на митру старого епископа.
Какая тяжелая! И как блестит! Глазам больно.
И шепчет Сусанна:
– Не надо. Уберите.
Уносят зеркало. И опять ждет чего-то Сусанна.
Что же ей делать? Что делают державные царицы на своих превысоких тронах?
Вот подходят к ней вельможи в раззолоченных одеждах и говорят ей что-то. Слова их сливаются в смутный гул.
И говорит кто-то льстивый, низко перед нею склоняясь:
– Георгия сделать генералом.
Сусанна улыбается. Георгий, который ловит рыбу в море?
– Ну что же, – говорит она, – пусть Георгий будет генералом.
А это что блестит на столе направо? Золотые монеты. Кто-то, похожий на хозяина прачечной, говорит:
– Эти деньги не отдать ли нищим, слепым, хромым, убогим?
– Отдай, – говорит Сусанна.
Слышен визг нищих где-то внизу. Летят вниз золотые монеты. Вельможа, похожий на хозяина прачечной, бросит горсть народу, а другую горсть сунет в свой карман.
Сусанна хочет сказать что-то и не может. Она смотрит в другую сторону и видит на столе длинный, широкий, острый нож.
– Это что?
– Это меч, – говорит ей грозный судья, – казнит злодея.
У грозного судьи страшное лицо, и в руке его бумага. Он подает Сусанне бумагу и говорит низким басом, как дьякон, говорящий эктению:
– Смертный приговор злодею. Подпиши, царица.
И видит Сусанна злодея. Бледный мальчишка в лохмотьях, похожий на воришку, которого недавно поймали на рынке и били. Он смотрит на Сусанну, и глаза его молят и плачут.
Чьи-то ледяные руки под багряницею обшаривают Сусаннины плечи.
– Это – злодей? – спрашивает она.
– Злодей, – страшным голосом отвечает судья.
– И его казнят?
– Голову с плеч.
И уже палач в красной одежде подходит, а злодей падает на колени, дрожит и воет.
Чей опаляющий огонь льется на Сусанну и откуда? Не золото ли ее короны растопилось? Не самоцветные ли каменья текут по телу яркими пламенами?
Вскакивает Сусанна, вопит неистовым голосом:
– Не хочу быть царицею.
И бросается вниз. Как волна плеснула, – раздалась толпа. Как стекло разбилось, – зазвенели смех и плач.
«Где же я?»
Открыла глаза Сусанна и увидела себя на больничной койке.
IV
Все вокруг бело, тихо, чисто. Сусанна лежит на спине и смотрит на высокий, белый потолок. Потом опускает глаза, видит ряд кроватей, слышит тихий говор. От дверей идет кто-то высокий и смуглый, – Георгий!
Сусанна улыбается и говорит тихонько:
– Ну что, пришел? Думаешь, генералом сделаю?
Звенит ложка о стекло, – девушка в белом балахоне приподнимает Сусанну, поддерживая под подушками голову ее, и вливает ей в рот сладковато-горькое лекарство.
Сусанна морщится и говорит:
– Спасибо, сестрица.
Георгий садится на табурет у ее ног, улыбается ей так, что Сусанне вдруг становится радостно, и говорит, подмигивая девушке в белом балахоне:
– Что ж, Сусанна, хочешь быть царицею?
Сестра милосердия наставительно говорит ему:
– А вы ее поменьше спрашивайте, да и сами поменьше говорите.
Сусанна улыбается Георгию и говорит девушке:
– Ничего, сестрица.
И потом милому:
– Ну, что пристал! Побыла я в царицах, будет с меня, больше не хочу.
– Что так?
– А то. Думаешь, легко быть царицею мира?
– А разве трудно? Пей, ешь, веселись.
– Глупый, ничего не знаешь.
Помолчали. Георгий подвинул табурет поближе, пригнулся к Сусанне, спрашивает:
– А моею царицею хочешь быть?
Сусанне сладко-сладко, – и больно-больно. Она закрыла глаза. Слезинка на щеке блеснула и тихо покатилась мимо края нежно улыбнувшихся губ.
Тихо-тихо сказала Сусанна:
– Царицей себе меня ставишь, а держать будешь рабою. Пожалуй, уж и плетку на меня припас.
Георгий вспоминает, как рыжий англичанин здоровался с женою консула. Смуглый красавец берет Сусаннину правую руку в застегнутом у ладони на две пуговки белом тонко-полотняном рукаве и нежно целует эту большую, теперь бледную, но еще с красноватыми, не успевшими отойти от работы пальцами. Говорит:
– На руках носить буду.
Сусанна слушает и улыбается. На душе ее рай, а в сердце поет яркоперая птичка.
Но Сусанна еще слаба. Она закрывает глаза. В ее ушах шум. Ей снится, что это шумит, по камням мутно-белою прядая пеною, горная речка. Там, где она разлилась пошире, от порожка до порожка, можно перейти на ту сторону. Георгий берет Сусанну на руки и входит с нею в воду.
– А на том берегу что? – спрашивает его Сусанна.
– Увидишь, – отвечает он.
Голос его звучит бодро, – голос сильного мужа. Вода мчится быстро и бьется о его сильные нагие ноги. Сусанна знает, что не одолеет его волна, что он выйдет с нею на берег. Но ей все-таки страшно, и тихо-тихо спрашивает она, к его уху наклоняясь:
– Что там, жизнь или смерть?
– Узнаешь, – отвечает он, нежный и суровый, милый друг. Улыбается Сусанна и засыпает крепко. Девушка в белом балахоне говорит Георгию:
– Пусть спит. Еще слаба. Завтра придете, больше поговорите.
Назад: Голос крови*
Дальше: Солнышко