Глава 8
— Присаживайтесь, товарищи родные!
Присутствующие удивленно на меня вытаращились. Подобного обращения со стороны лорда никто из них до сих пор явно не слыхивал.
Я осмотрел комнату. Помимо епископа здесь присутствовал еще один незнакомый мне товарищ из его ведомства. Дядечка этот был уже в весьма преклонном возрасте и, судя по его хитрой морде, явно проходил по разряду специалистов, о чьей деятельности широко не сообщается. Естественно, присутствовал тут и Лексли, олицетворявший собою персону командира Котов. Словом, компания подобралась серьезная и авторитетная.
— Ваше преосвященство! Может быть, вы соблаговолите представить мне своего коллегу? Судя по некоторым моментам, ему явно не впервой заниматься решением подобных вопросов.
Епископ смущенно кашлянул.
— Прошу меня простить, сын мой, я действительно несколько упустил из виду этот момент. Отец Варшани является признанным специалистом в вопросах борьбы…
«…с терроризмом!» — мысленно продолжил я фразу епископа.
— …с отравителями и последствиями их деяний. Он также крупнейший на данный момент специалист по истории применения Шерна. Я надеюсь, что его познания с учетом имеющейся у нас на сегодняшний день информации позволят хоть немного развеять завесу тайны над этим прискорбным случаем.
Киваю в ответ. Чего-то в этом роде я и ожидал. Не может же быть так, чтобы самая информированная в этом мире структура не располагала сведениями обо всех случаях применения подобной гадости. Можно было, конечно, постучаться и к королю. И наверняка он не отказался бы поделиться имеющимися у него сведениями. Возможно, что это и принесло бы какую-то пользу. Только вот, хорошо представляя себе масштабы королевской бюрократии, я не строил никаких иллюзий в этом плане. Одно ожидание ответа из королевской канцелярии могло бы занять столько времени, что все причастные к делу давным-давно растворились бы в неизвестности. А церковь здесь умеет работать быстро, я уже на собственном опыте успел понять, насколько вдумчиво и эффективно они подходят к серьезным вопросам. Да и смутно мне верилось в то, что королевские чиновники проявят в подобном деле не то чтобы небывалый энтузиазм, а хотя бы элементарную расторопность. Как ни крути, а для короля я остаюсь потенциальной угрозой. Церковь же на сегодняшний день являлась моим неофициальным союзником. Никаких договоренностей мы друг с другом не заключали, верительными грамотами не обменивались, но взаимопонимание и без этого было достаточно хорошим.
— Итак, господа, на сегодняшний день мы имеем следующее. — Я поставил на стол флакон из толстого, чуть мутноватого прозрачного стекла. На дне флакона сиротливо перекатывался бронзовый шипастый шарик. — Отравление происходит после того, как жертва уколется об эти шипы. Скорость заражения в данном случае менее минуты. Отравленный человек практически сразу становится агрессивным и пытается напасть на окружающих. Яд передается через кровь или через глаза, рот, нос и тому подобные естественные отверстия. При попадании на кожу отравления не происходит. Во всяком случае, до тех пор, пока кожа цела. Возможно, яд и подействует спустя некоторое время, но, как вы понимаете, у меня не было ни желания, ни возможности это проверять. Смыть яд с кожи возможно, используя ткань, пропитанную очень крепким вином.
— Насколько крепким? — вопросительно поднял бровь отец Варшани.
— Примерно настолько, — ставлю на стол бутылку с самогоном. Варшани открывает пробку и ничтоже сумняшеся хлебает прямо из горла.
Эк! Силен мужик…
На секунду в комнате наступила тишина. Все с интересом наблюдали за экспериментатором. Один только Кот прятал ехидную ухмылку в усы.
Глаза у священника медленно вылезли на лоб, который тут же покраснел. Однако никакой другой реакции не последовало. Прошло еще несколько секунд, и он наконец выдохнул. Достаю из кармана кусок хлеба и протягиваю ему.
— Понюхайте, святой отец. А потом — съешьте его.
Варшани следует моим указаниям, и его лицо понемногу приобретает нормальный цвет.
— Однако же, милорд… О таких вещах надо предупреждать.
— Ну, я же не предполагал, что вы сразу приступите к испытаниям! — развожу руками.
— Да, таким вином действительно можно убить любую отраву.
— Не только отраву. Этой жидкостью можно протирать раны, дабы они не воспалились.
— И где же брать такое вино?
— Это к Мирне. У нее есть аппарат, который позволяет получать такую жидкость. Для этого используется хлеб, хотя можно в исключительных случаях брать свеклу, мед и другие продукты. Просто из хлеба получается наиболее чистый напиток. Хочу сразу вас предостеречь от попыток пробовать его таким образом, как вы это сделали сейчас. Здоровья точно не прибавится, а обжечь себе рот вы можете очень даже запросто.
Епископ удовлетворенно кивает.
— Как убрать яд с тела, мы теперь знаем. Знаем также и то, что при простом соприкосновении с отравленным другой человек не пострадает. Естественно, если он не будет при этом укушен или оцарапан. Понятно, как яд попадает в тело человека. Это, несомненно, будет нам всем полезно. Но, как я понял, у вас, милорд, есть еще что-то?
— Да, ваше преосвященство. У нас есть отравитель. Вернее, его тело. Это слуга, который шесть лет прослужил в доме у покойного графа.
Присутствующие слегка оживились.
— В его комнате удалось найти два тайника. Один из них был обыкновенной ловушкой, рассчитанной на не слишком опытного человека. Зато во втором мы нашли вот это, — ставлю на стол серебряное яйцо. — Этот предмет лежал в тайнике очень давно. Слуга, когда ложился спать, по привычке трогал рукой тайник. И в итоге отполировал дерево так, как это не смог бы сделать никакой мастер. Проделать это рукою за месяц или даже за год совершенно невозможно. Я не думаю, что он стал отравителем вчера или позавчера. Скорее всего, яд давно ждал своего часа. Был ли его целью бывший граф или я — сейчас это трудно выяснить.
— То есть слуга хранил у себя в комнате дозу яда, способного отправить в мир иной целый город? — задумчиво проговорил епископ. — Я уж не говорю о том, что обыкновенному слуге это просто не по карману. Но насколько же извратился его ум, чтобы несколько лет носить за пазухой смерть для окружающих!
— Добавьте к этому, ваше преосвященство, и его незаурядную силу воли. Подбросив ко мне в постель яд, он не покинул здание, хотя свободно мог это сделать. Он лично убедился в том, что его удар достиг цели.
— Но он же не отравил вас, — поднимает голову отец Варшани.
— Он не мог знать, каким именно образом происходит заражение всех остальных. С его точки зрения, произошедшего на его глазах было вполне достаточно для того, чтобы посчитать задание выполненным. Подложив ко мне Шерн, он сам принял яд. Вероятнее всего, он не собирался покидать дом, но при этом не хотел умереть настолько мучительной смертью.
— В таком случае, — Варшани побарабанил по столу пальцами, — его поведение имело какую-то цель. Если он не покинул дом и остался, чтобы проконтролировать успех своей миссии, то это делалось не из праздного любопытства. Он должен был кому-то сообщить результаты того, что увидел.
— Или повторить удар.
— Каким образом?
— А вот каким! — Осторожно развинчиваю яйцо на две половинки. В углублении лежит перстень. Он тоже бронзовый. Достаю из ножен рунный клинок и подношу его к перстню. Едва коснувшись его, кончик клинка чернеет, и мы все слышим низкое гудение.
Чуть побледнев, епископ откидывается на спинку стула.
— Впечатляет… — облизывает он кончиком языка пересохшие губы.
Отец Варшани уважительно кивает.
— Да… признаться, я первый раз вижу такой интересный способ распознавания ядов… да и Рунный клинок в действии мне вот так близко видеть раньше не доводилось. На лезвии не остается яда?
— М-м-м… не проверял. А как?
— Действительно…
— Я протираю его после тканью, смоченной в… в вине. Хотя, если подумать, то клинок, скорее всего, просто не терпит около себя ничего, что способно причинить смерть иначе, чем он это делает сам. И не принимает на себя ничего постороннего. Во всяком случае, пролитая им кровь исчезает почти мгновенно. Он словно выпивает ее… или уничтожает.
— Даже так? Вы его прямо живым считаете…
— А вы?
— Не знаю. В нашем распоряжении не осталось ни одного такого клинка.
— То есть? Насколько я в курсе дела, здесь уже было достаточно… Серых. Неужто их оружие куда-то исчезает с их… уходом?
— Все оставшиеся нам после таких случаев клинки — это обычные клинки. Не хуже и не лучше других. Остается только узор, все прочие качества пропадают со смертью владельца.
— Вот как? Не знал… А что еще известно о них?
— Клинок неразрывно связан со своим хозяином. Известны попытки его украсть. Некоторые даже были удачными.
— И как?
— Он всегда возвращается к законному владельцу. Самыми разными способами. Но при этом вор и тот, кто последний им владел, погибают.
— От клинка?
— Необязательно. Но с железной вероятностью.
— Весело…
— Любое ранение этим клинком — смертельно. Человек умирает за несколько секунд.
Киваю — это я уже видел. Впечатлило донельзя.
— А на меня он действует так же?
— Нет. Для вас он не опаснее любого другого меча.
— То есть я могу им бриться при желании?
— Можете. Хотя с трудом представляю себе этот процесс.
Я, честно говоря, — тоже. О чем и сообщаю собеседнику. Тот понимающе кивает.
— Никакие доспехи или щиты от Рунного клинка не защитят. Им можно нарезать в лапшу металлическую колонну. Трудно, но выполнимо.
— Учту. Хотя, откровенно говоря, не представляю себе необходимости в таком странном деянии.
— Клинок также защищает своего владельца.
— Каким образом?
— Неизвестно. Но об этом все говорят. В смысле — все Серые.
— А как именно?
— Да хоть бы и так, — указывает на яйцо с перстнем хитропоп. — Разве этого мало?
Вынужден признать его правоту. Действительно — подарок немаленький!
— Кстати… — приподнимается он с места. — Минуточку…
Проворно, несмотря на свои габариты и возраст, подходит к камину и зачерпывает из него горсть золы.
— А подставьте-ка клинок…
Подойдя к нему, поворачиваю Рунный клинок плашмя и наклоняю над топкой.
Варшани высыпает на него золу.
Клинок по-прежнему поблескивает своим узором.
— Ну да, — кивает хитропоп, — мы тоже ни разу не смогли его запачкать. Даже краска на них не задерживается. Надо полагать, и яд как-то… даже не знаю, какое слово подобрать…
— Нейтрализуется?
— Как?
Поясняю ему смысл сказанного слова. Он согласно кивает.
— Да, так тоже можно сказать.
Мы снова возвращаемся к столу, и разговор продолжается.
Итогом длительной, почти пятичасовой, беседы стало следующее.
Имеет место заговор.
Не сиюминутный, направленный на свержение короля или убийство кого-либо из его приближенных. Если бы это было так, то многоопытные Коты или многомудрые церковники уж точно да углядели бы какой-то хвостик, торчащий из-за кулис. Сам характер глубокого внедрения слуги, располагавшего при этом фантастически дорогой отравой, указывал на то, что его хозяева никуда не спешат. Во всяком случае — не спешили раньше. Не исключено, что такие же неприметные товарищи, каковым являлся покойный постельничий, ждут своего часа еще где-то. Денег же на такие дорогостоящие операции неведомые злодеюки явно не жалели.
Заговорщики действуют умно, с многократной подстраховкой каждого шага. Оказывается, постельничий был первым и единственным человеком, который был уличен в применении Шерна. До сих пор установить виновников этого никому не удавалось.
У нас есть теперь индикатор ядов — Рунный клинок. Правда, все неудобство этого метода заключается в том, что его нельзя тиражировать. И в отрыве от меня (есть такое подозрение) он работать не будет. Во всяком случае, отец Варшани берется проверить все имеющиеся у него клинки на их реакцию с ядами.
У нас есть теперь не только образцы яда, но способ борьбы с заражениями и отравлениями. Эрлих сразу объявил производство спирта церковной монополией. После моего активного возражения он вынужден был сделать оговорку, что и целители могут его применять для лечения. Но не производить! Тут он встал непоколебимым столпом. Собственно говоря, никто и не возражал. Войти в историю страны как лицо, проложившее путь к повальной алкоголизации населения, я отнюдь не рвался. Да и была у меня одна хитрая задумка… Раз церковь монополизирует производство и потребление спирта, то волей-неволей ей придется сотрудничать с коллегами Мирны. Снабжать-то они их теперь обязаны? Глядишь, и сделают шаги к их официальному признанию…
Напоследок беседа коснулась солдат, вернее их необычайно быстрого появления. И вот здесь уже я уперся рогом, отговаривая собеседников от немедленного дыбоподнятия офицеров, кои вывели солдат на площадь.
— Да поймите вы! — в который раз убеждаю собравшихся. — Не может же быть причастно к заговору все командование этих частей! Стрелки — те точно были. И где они сейчас?
Присутствующие, исключая невозмутимого Кота, угрюмо молчат.
— Вот их-то на дыбу можно было бы подтянуть! Со всем основанием! Благо — законный повод имелся! А уж что он там, в процессе допроса, выболтал бы… дело уже совсем другое.
— Так что же делать? Отпустить предателей? — спрашивает епископ.
— А кого они предали, ваше преосвященство? Меня? А кто я для них? Данный полк подчиняется наместнику — а его еще нет! Город и его жителей? Где погибшие и разрушения? Быстро ввели войска в город? Показали хорошую выучку и умение оперативно решать сложные вопросы.
— Может быть, их еще и наградить за это?
— А что? Мысль! Можете ли вы, своей властью, выпустить какой-нибудь памятный знак или медаль в честь этого события?
— Могу. Только для чего?
— А даровать его обладателю какие-то привилегии по церковной линии? Ну, нечто типа льготного кредитования в банке святого Вайта?
Попы переглядываются.
— Ну… это тоже можно сделать. И что это даст?
Ага… контакты банкиров с церковью куда как более тесные, чем это кажется на первый взгляд. Как это было у Бабеля?
«Иногда трудно понять, где кончается Беня и где начинается тайная полиция…»
Да у вас тут прямо симбиоз какой-то!
— А вот что… Право стать клиентом ордена еще надо заслужить, ведь так? И далеко не у каждого желающего стать таковым такая возможность появляется. Да и первое время тоже хватает различных ограничений и условностей.
— Все так! — кивает епископ. — Но отменить эти правила мы не можем. Они освящены обычаем и… это будет трудно сделать.
Скорее неохота. Ибо денежка от этого в орденскую казну капает исправно.
— Не надо ничего отменять. Просто в ознаменование счастливого избавления от страшной угрозы, которое к тому же случилось впервые в истории…
Отец Варшани согласно кивает.
— …церковь выпускает памятный знак, коим награждает всех, кто принял в этом посильное участие. Против этого возражений нет?
Заодно и кое-кого из городских властей наградим. Вот и будет им почет и уважение. А для меня это никакими затратами не пахнет…
Попы согласны. Данная идея находит у них горячую поддержку.
— А поскольку орден святого Вайта не вправе выпускать таких знаков отличия и награждать ими кого бы то ни было…
Судя по скепсису на лицах моих оппонентов, иные награды данного ордена существенно перевешивали все знаки отличия, жалуемые от имени верховной власти…
— …но тоже хотел бы со своей стороны как-то отметить столь выдающийся подвиг, то он предоставляет право льготного членства всем награжденным. Им не требуется поручитель для открытия вклада, и нет ограничений по первому взносу.
Эта часть моего заявления воспринимается абсолютно спокойно. Интересно, а каков процент прибыли у средневековых банкиров? И это я еще не все про них знаю!
— Помимо этого, лица, отмеченные этим знаком, могут и сами выступать поручителями для иных лиц. В этом случае они могут быть единственными поручителями, второго не требуется.
— Ну, хорошо, — кивает епископ. — Допустим, орден святого Вайта на это пойдет. Памятный знак мы выпустим. Кого-нибудь им наградим. Широко об этом оповестим. А дальше-то что? Зачем все это нужно?
Так…
В плане оперативной работы этот мир — просто поле непаханое!
Терпеливо объясняю свои задумки. Кое-что приходится растолковывать дважды.
— Мы не знаем, кто именно из военачальников связан с заговорщиками и насколько тесной эта связь является. Никто из них, судя по вашим словам, не относится к шибко знатным и богатым людям. Стало быть, обеспечить их верность кому-либо можно несколькими путями.
Ставлю на стол бутылку.
— Вот перед вами командир. Полка или сотни — сейчас не так важно. Я хочу, чтобы он был верен лично мне, но афишировать эту верность не имею желания. Каким путем я могу все это обеспечить? Путь первый — золото, — кладу рядом с бутылкой монетку. — Это значит — что я его купил. Но наличие у него внезапно появившихся богатств… обязательно вызовет подозрение окружающих сослуживцев. И ценному агенту, — кладу бутылку набок, — конец!
Обвожу взглядом собеседников. Первая в этом мире лекция по основам вербовки и оперативно-розыскной деятельности имеет несомненный успех. Попы в свое время просто не обратились к тем, кто может в этом хоть что-то понимать, но ведь такие люди тут есть! А вот заговорщики такими кадрами располагают — зуб даю! Вот и опережают нас. Насколько? А хрен его знает…
— Второй путь — дать денег его родственникам или жене, буде таковая имеется. Тоже не слишком удобно, ибо главной фигурой, в случае чего, все-таки будет именно командир. Как более серьезный персонаж.
Кот одобрительно кивает. Ему, судя по всему, такое положение вещей вполне понятно.
— А вот если в одном отделении ордена святого Вайта положить деньги и снять в другом… то вопрос легализации суммы проходит уже легче, ибо ее источник уже более-менее объясним. Всегда можно сказать, что взял деньги взаймы у ордена — и в это поверят, — мои слова вызывают одобрительный жест епископа. — А вот как я их буду отдавать — уже никому не интересно.
— Что такое легализация? — тут же влезает Варшани.
В течение часа объясняю собравшимся всевозможные способы сокрытия доходов, их последующей легализации и все плюсы и минусы данных фокусов. А также и то, какую выгоду из всего этого можем получить уже мы.
— Скорее всего, после неудавшегося нападения заговорщики постараются замести следы. Кого-то, несомненно, убьют. Кто-то просто пропадет неведомо куда. Пусть — мы все равно их не знаем и помешать этому не сможем. Но на заметку возьмем… А вот более ценных людей они, скорее всего, попробуют куда-то спрятать. В другой гарнизон переведут, ведь тут такое может быть?
— Может, — говорит Лексли. — Командиров частей часто переводят в другие места. Если это коронные части. Да и сами части частенько меняют свою дислокацию.
Ну, вот уж про солдат-то я и так знаю.
— А в нашем случае — откуда эти солдаты? — вопросительно смотрю на епископа.
— Это как раз — коронные солдаты. Они прибыли сюда совсем недавно. Официальное задание — расчистка лесов от разбойников.
— Ну, так вот… — обвожу взглядом всех собравшихся. — Проследить за каждым переведенным мы не можем. Но этого и не требуется. Он сам придет в ближайшее отделение ордена святого Вайта. И мы очень скоро будем знать о том, где он появился и какими денежными суммами располагает. Соответственно, и выясним, где у него концы с концами не сойдутся. Да и круг его знакомых сможем быстро выяснить — он ведь и их в отделение ордена притащит следом за собой… Не воспользоваться такой возможностью — совсем лопухом быть нужно!
— Есть еще и третий путь, — приподнимает палец Лексли.
— Какой же?
— Его можно просто запугать…
Итогом наших разговоров явился визит представителя местного отделения ордена святого Вайта. Невзрачный серенький человечек буквально высушил мне мозг, в течение почти целого дня выясняя все известные мне способы банковских и финансовых махинаций. В некоторых местах он только что не дремал, из чего я сделал вывод о том, что здешние банкиры тоже не лыком шиты. И много чего успели понять и обдумать задолго до моего появления здесь. Так что особенных новостей я ему не сообщил. Но вот иногда человечек внезапно оживал и просил меня повторить свои слова еще разок… Причем все это он записывал самым тщательным образом.
Стало быть, прогресс в нашем обществе все же имел место быть, раз уж мы смогли придумать хоть что-то новое в высокосложном деле экономического жульничества…
Удовлетворив свое любопытство, визитер откланялся и собрался удалиться, но тут спохватился уже я:
— Милейший Оген, а каким образом я могу получить у вас то, что мне принадлежит?
Человечек поднимает голову.
— А о чем, собственно говоря, вы ведете речь, милорд?
— То есть? Но… у меня же были вклады в вашем ордене?!
— Были. И сейчас есть.
— Тогда я не очень понимаю ваш вопрос.
Оген вздыхает. На его лице написано буквально следующее: «Как же тяжело разговаривать с дилетантами!»
Он поудобнее устраивается на стуле.
— У вас, милорд, был вклад, который вы внесли совсем недавно. В качестве начальника охраны купеческого каравана.
— Так!
— Есть еще вклад, который был внесен вашим предшественником.
У меня только что не отвисла нижняя челюсть. Это он о ком говорит?
— Бывшим лордом этих земель — графом Дареном, — поясняет он, видя мое замешательство.
Уже веселее, значит, у меня есть малость побольше, чем полсотни золотых!
— И сколько там лежит денег?
— Ну… — смущается Оген, — совершенно точно я вам сказать не могу… надо посмотреть документы…
— Ну, плюс-минус лапоть?
Человечек изумленно на меня смотрит. Опять я бухнул что-то, в этом мире совершенно неизвестное! Вздохнув, поясняю ему данное выражение. Покивав, он называет мне сумму и с плохо скрытым злорадством наблюдает за выражением моего лица.
Ну ни ху… однако… чем тут граф занимался, хотел бы я знать? Травку в промышленных масштабах выращивал? Как там, в анекдоте, говорится? «Конопля — это дерево, только ему не дают вырасти». Надо полагать, граф в этом деле отличался завидным терпением и вырастил-таки… что?
— Это все ваши новости?
— Нет. Есть еще один вклад.
— А его я когда внес?
— Сто пятьдесят три года назад.
Когда это я стал долгожителем? Вот уж не предполагал, что это достижение сопровождается столь масштабным склерозом!
— Его положили не вы. Но вы являетесь его получателем.
— Что-то я вас не очень хорошо понимаю… Не я? А кто? И что это за вклад?
— Он сделан Серым рыцарем. Характер вклада нам неизвестен — это небольшой деревянный ящик.
— А с чего тогда вы решили, что я — именно тот, кому он предназначен?
— Там есть сопроводительное письмо. Оно не запечатано, и мы знакомы с его содержимым. Так вот в нем дословно написано так: «Тот Серый рыцарь, который выйдет живым из дома смерти и спросит о том, что ему принадлежит, — должен забрать этот ящик».
— И вы полагаете, что речь идет обо мне? — задумчиво чешу я в затылке.
— У вас есть иное объяснение произошедшим событиям и вашим собственным словам?
Объяснений у меня не было. Пожав плечами, Оген приглашает меня прибыть к нему в контору в любое удобное для меня время, после чего откланивается.
A я остаюсь сидеть в тягостных размышлениях.
