ГЛАВА 23
— Ложись уж, аника-воин… — дядька усадил меня на полок.
В баньке было прилично натоплено, аж дух захватывало. Я осторожно перевернулся и лег на живот. Он помог мне, поддержав ноги, после чего вытянул их вдоль полка.
— Так… Щас попробуем… — с этими словами он зачерпнул из горшка полную горсть какой-то черной субстанции и принялся намазывать ею мою поясницу. Мазь эта обладала пренеприятнейшим запахом и быстро застывала на теле. Вскоре половина моей спины была закована в непроницаемый панцирь. Отступив на шаг, Хрисанф с довольным видом оглядел меня.
— Ну… более или менее… сойдет на первый раз…
Подойдя к бочке, он зачерпнул из нее полный ковш и с размаху плеснул воду на камни. Столб пара со свистом ударил в потолок!
И у меня сразу же перехватило дыхание… рот раскрывался в тщетной попытке вдохнуть отсутствующий в бане воздух. Дядька, ухмыляясь в усы, добавил еще… Его самого подобная жарища не брала вовсе. Посмотрев на мою красную морду, он сжалился и плеснул водой уже на мое лицо.
— Так?
— Да… так лучше…
— Терпи! — он назидательно поднял палец. — Это все цветочки были, вот сейчас по-настоящему припекать будет…
Инквизитор деревенский! Он что, всерьез? Я открыл рот, желая высказать ему пару ласковых слов, и тут меня скрутило…
Поясницу словно охватил стальной обруч… да еще и раскаленный докрасна… перед моими глазами завертелись красные круги…
— Очнулся?
— Ох… что это было, дядька Хрисанф?
— Деды наши так лечились. От всяких хворей, когда еще докторов нынешних и в заделе не было.
Говоря это, он в темпе откалывал с моей спины закаменевшую мазь. Отломанные чешуйки он кидал в ведро, стоявшее у ног. Боль уже в основном утихла, только волосы со спины дядька выдирал нещадно. Я ощутил в ногах покалывание. Ура! Живем!
— Ты не особо разгоняйся-то… Ишь, прыткий отыскался… С ногами еще работать и работать. Ходить еще не скоро станешь…
Когда девчонки выволокли меня из стога, Хрисанф не сильно удивился. Присел, кряхтя, на корточки и взял меня за руку.
— Да… Понятно, почему вы его ко мне притащили… Болен он. Что с тобой?
— Ноги. Чувствую, а вот двигать ими не могу.
— Давно так?
— Четвертый день уж пошел…
— И отчего это у тебя?
— Взрывом кинуло на дерево, вот спиной и приложился. Шесть дней назад.
Он перевернул меня на живот, задрал вверх гимнастерку и принялся ощупывать спину. Спустился к пояснице, пощупал ноги.
— Вот что, девчата… Вещи его я спрячу, а вот с одеждой плохо, ростом я не вышел. Так что надобно достать ему чего-нито. Уразумели?
Анька быстро закивала.
— Все сделаем! Сейчас же и принесем!
— Только так, чтобы не видел никто.
Вот уже несколько дней он меня лечит. Мажет какими-то мазями, растирает, постукивает по спине и ногам увесистой палкой. Большого эффекта пока нет, но дядька спокоен.
— Быстро только кошки родятся! У тебя повреждений много, ноги просто первыми отказали. Могло и хуже быть.
— Да куда уж хуже-то!
— Не скажи! Руки, вон, целы, говорить можешь, даже ползать. А вот как бы с ногами зараз еще и язык отнялся? Али хужее того — глаза?
— Скажешь тоже… Глаза-то с чего?
— А спина с чего? С того самого и глаза!
Аргументов у меня нет и поэтому замолкаю.
Дядька удовлетворенно улыбается.
— То-то же! Слушай, что тебе старые люди говорят!
Девчонки забегают часто. Приносят что-нибудь перекусить. В один из своих рейсов за сеном они привезли и мою винтовку. Хрисанф все оружие попрятал где-то в доме. Даже гранату в вещах отыскал.
— А на кой оно тебе сейчас-то, железо твое? Воин из тебя нонеча, как из дерьма — пуля, прости Господи! На солдата ты сейчас не особо похож, кому ты такой нужон? В зеркало себя видел? Нет? Ну, так глянь! Краше в гроб кладут. Если и придет кто с расспросами, так сродственник ты мой и все дела. Привезли тебя на лечение. Тут этим никого не удивишь, все знают, что я людей пользую.
— И часто ходят?
— Частенько. Только я по мелочам не берусь. Зубы там, синяки — это и без меня есть кому поправить. А вот так, как у тебя… Это уж мое дело…
Вообще дядька поговорить любит. Любопытный и любознательный. Из своей деревни отродясь не выезжал и не собирается. Но пытливым умом впитывает все, что я только ни рассказываю ему вечерами. По-детски непосредственно удивляется и качает головой.
— Это ж надо такого наворотить-то?! За каким, прости Господи, рожном?
И как я ему объясню, за каким рожном человечество столько всего понаизобретало? Особенно смертоубойного и членовредительского…
Сам он что-то рассказывает редко, все больше слушает. Только иногда его пробивает на откровенность, и он начинает объяснять мне различные хитрости своего ремесла.
— Дядька Хрисанф, а что ж вы в такой глуши сидите? Вам с такими талантами место в больнице какой-нибудь большой. Там и людям бы помогли, да и других своему ремеслу обучили бы.
— Хех! Там все больше по книгам народ лечат. А я уж лучше тут, поближе к земле, да к лесу. От них и жизнь наша пошла, и здоровье — тоже от них! А энти… — махнул он рукой. — Пигалицы в белых халатах, вон, навроде Аньки. А туда же — доктора! Молоко еще на губах не обсохло…
В один из дней нас посетила с визитом местная интеллигенция. В лице бывшего бухгалтера лесотреста. С приближением фронта все работы в нем закончились и его работники разошлись по домам. Так и Борис Викторович Немков оказался в своей бывшей деревне. В город, где у него была квартира, возвращаться было страшновато — бои шли на окраинах. Именно поэтому, предвидя такую ситуацию заранее, он и оформил себе командировку на участок, откуда и вернулся в деревню. Тут у него жил дед, у которого он и остановился. Немков был страшно горд своей предусмотрительностью, о чем не уставал напоминать окружающим. К дядьке он зашел по его просьбе, старику в очередной раз занедужилось. Вот и попросил он сделать ему лечебную мазь. Хрисанф поморщился, видимо гость был ему не по душе, но возражать не стал. Кивнул ему на лавку и ушел в сарай, где у него хранились всяческие снадобья. Нимало не обескураженный холодным приемом, гость важно на ней расселся.
— А вы, прошу прощения, кто будете? — спросил он у меня.
Практически все время я лежал на кровати в единственной большой комнате дядькиного дома. Тут спал и сам хозяин — его место было в углу, около окна. В остальных двух комнатах он хранил какие-то вещи. В одной из них стояла кровать, на которой иногда задремывали девчонки. Их визиты были почти ежедневными. С собой они приносили различные травы, и Хрисанф тщательно их разбирал, попутно рассказывая об их свойствах.
— А? — гость снова обратился ко мне.
— Сродственник я дяде Хрисанфу. Спину вот зашиб на лесоповале. Он и согласился меня обиходить…
Видок у меня был самый затрапезный. Щетина уже оформилась в некое подобие бородки, а одежда с чужого плеча и вовсе преобразила мою внешность до неузнаваемости.
— Это где же это вас так? Что-то при мне таких случаев не было…
— А где это, простите, при вас?
— В лесотресте.
— А-а-а… так это мы для себя лес валили… избу поправить надо было.
— У-у-у… не повезло вам. А кем при Советах работали, извините за любопытство?
Как-то мне резануло слух это слово… «При Советах»… Сам-то, поди, не ломом махал — вон, руки какие чистые да ухоженные…
— Слесарь я. Машины чинил.
— Так что ж вы тут бездельничаете? Вон, у немцев работы полно! Машин-то у них, чай, не как у прежней власти — в разы поболее!
— Из меня сейчас работник…
— Ну, дядька-то Хрисанф вас на ноги поставит, не сомневайтесь! А немцы-то как раз и объявление вывесили третьего дня, там список специальностей, которые им требуются. Автослесари так чуть не на первом месте стоят!
— А вы?
— Что я?
— Вашей специальности там нет? Ноне не воскресный день, что ж вы-то не на службе?
— Что ж мне, снова бухгалтером идти? Как при Советах?
— А чем работа плоха? Чай не с ломом да не в кочегарке…
— Для интеллигентного человека сейчас большие возможности открываются! Немцы, они грамотных людей уважают! Я уже был на приеме в управе, обещали устроить меня соответственно способностям!
— И вы к немцам работать пойдете?
— А к кому ж еще? Эти надолго пришли. Будьте уверены, они тут порядок наведут!
— Да уж… эти точно наведут…
— Напрасно вы иронизируете! Умные люди давно уже поняли, где их место.
— И где?
— С немцами! Где ж еще?
— Так они напали на нас…
— На вас лично?
— Нет. На страну они нашу напали.
— Да бросьте вы! Что хорошего сделала вам эта страна? Палочки трудодней в бригадирской тетрадке? Демонстрацию на Первое мая? А… — он раздраженно махнул рукой.
— Ну, вас-то старая власть не обидела? Вы же на хорошем месте работали?
— Служил! Вы разницу понимаете?
— Не очень…
— Служить можно и из-под палки. И по принуждению тоже. А вот работать… Для этого талант нужен! Мое ли это было дело — считать баланс?
— Хм… Кем же вы хотите работать?
— Я умею руководить! Это вы можете понять?
— Могу. Это вроде как наш инженер?
— Инженер… — интерес Немкова ко мне поубавится. — Это мелочи… Вот увидите, я добьюсь многого!
Стукнула дверь, это пришел дядька Хрисанф. Откровенничать при нем гость не стал, взял склянку с мазью, поблагодарил и попрощался.
— Трепло! — коротко резюмировал свое впечатление дядька.
— Чего так?
— Пустозвон — и все дела! Постоянно около немцев крутится. Все ждет, что его бургомистром назначат. Будто у них своих холуев не хватает…
— Что так сразу-то — в бургомистры?
— Гонору у него до хрена. И язык подвешен хорошо. В иное время такие речуганы задвигал…
— А не заложит он меня фрицам?
— Чего?
— Ну, я в смысле — немцам он про меня не расскажет?
— Сиди уж… Я давеча в полицию ходил, тут у нас двое обалдуев теперь полицаями заделались, так и сказал им, что сродственник у меня лежит, спину зашиб. Самогонки им принес, ажно две бутылки! Тьфу! Добро на г…но переводить!
Выпить дядька любил…
— И что они на это сказали?
— Да по хрену им все! Что мы с тобой, что немцы — было б чего пожрать да выпить! Один из них за такие привычки уже лет пять отсидел, только перед войной и вышел… Тьфу, прости Господи!
Прошло еще два дня, дядька продолжал свои истязания. Ноги понемногу стали отходить, покалывания в них усилились.
— Добро! — сказал Хрисанф после очередной бани. — Еще чуток — и вставать начнешь! Только не переусердствуй сначала-то, а то жилы сорвешь.
А на следующий день к нам заявились немцы.
Не лично к дядьке во двор, а в деревню.
Сколько их приехало, я не видел. Но во двор к нам их вошло трое. Один сразу же занял позицию у ворот, дабы никто не смылся из проверяемого помещения, а двое вошли в дом. Сопровождал их старый знакомый — Немков.
Предупредительно забегая вперед, он раскрыл перед солдатами двери и отступил в сторону, пропуская их перед собой.
Вошедшие немцы были парнями крепкими, и от них так и перло дурной удалью.
— О, Гельмут, смотри! — ткнул пальцем в сторону дядьки Хрисанфа первый солдат. — Это настоящий деревенский колдун!
— Вилли, ты как всегда преувеличиваешь! Колдунов не бывает!
— Это у вас, в городах. А у нас, в Шварцвальде, и поныне можно встретить таких же, как этот дед.
— И что в нем такого необычного? Старик, каких тут много.
— Местный полицай, — при этих словах Вилли указал на Немкова, — говорит, что тот лечит даже трудных больных.
— И пусть себе лечит, нам же с ними хлопот меньше. Пусть ходят к своему знахарю, а не таскают свои болячки в город. Давай лучше дом осмотрим. Время к обеду, а мы все еще ковыряемся в этой Богом забытой деревушке.
Немцы прошлись по комнатам, открывая дверцы шкафов и сундуки и вытряхивая на пол их содержимое. Ничего интересного не нашли и вернулись в комнату. Гельмут сел на лавку, а коренастый Вилли взгромоздился на стол, предварительно сбросив на пол все, что на нем стояло.
— Документы! — рявкнул он.
Немков закивал головой и повернулся к Хрисанфу.
— Хрисанф Петрович, им ваши документы требуются.
— А ты теперича у них заместо подпевалы ходишь?
— Какие обидные ваши слова, Хрисанф Петрович! А если бы тут, вместо меня, какой чужой человек был? Откуда он знает про вас? И не скажет господам солдатам, кто человек порядочный, а кто так… Обо всех вас думаю, а вы туда же…
— Держи ужо… — дядька протянул ему какую-то бумагу с печатью. — Других документов у меня нет, извиняй…
— А у него? — ткнул рукой Немков в мою сторону.
— Щас, вот он так в лес, да за дровами, с документами и поперся! Дома они у него, в Нефедьево, это аккурат верст семьдесят, ежели напрямки лесом идти.
Бывший бухгалтер подскочил к Вилли и что-то прошептал ему на ухо.
— Больной? Чем он болен? Это не тиф?
— Нет-нет, господин солдат! Тифа у нас в деревне нет! Он не может ходить…
— Да? По-моему, так он просто симулянт… Сейчас я его вылечу…
Он подскочил ко мне и сдернул на пол одеяло.
— Встать! Быстро!
Я с удивлением на него посмотрел. В принципе угрохать я его мог, вилка лежала под одеялом у правой руки. Удар в висок — и кранты! Перехвачу его карабин, и второму тоже карачун. А потом что? А потом плохо… Уйти не смогу, значит, амбец дядьке, да и всей деревне кисло будет.
— Он хочет, чтобы вы встали! — прошептал мне Немков.
— Интересно, как я смогу это сделать? У меня же ноги не ходят!
— Ну, хоть пошевелитесь! Не лежите бревном!
— Да не могу я!
— Что он там бормочет? — немец терял терпение. — Он что — не хочет встать? Ну, так ляжет, причем окончательно!
Он оттолкнул Немкова и вскинул карабин.
— Скажите ему, что если не встанет, то я его убью!
А ведь и выстрелит, с него станется. Вон глаза какие бешеные. Черт… не доброшу я отсюда вилку, веса в ней недостаточно. Максимум что сделаю, так это синяк набью. Эх, дядька Хрисанф, не вовремя ты мой наган заныкал!
Солдат лязгнул затвором.
Утюг?
Далеко… не достать…
Кружкой?
Легкая, толку с нее чуть.
Вилкой кидать?
А потом они застрелят дядьку Хрисанфа, спалят дом. И пройдутся по деревне частым гребнем… И выйдет так, что это я спровоцировал их на эти действия. Нет, не будем кидать. И эффект почти нулевой, и на сельчанах потом немцы отыграются. Так что же, попросту помереть? Или снова сыграть в старую, еще с 1941 года игру?
Бзынь!
Выпавшая из Анькиных рук крынка с молоком долбанулась об пол…
И правый бок немца окрасился в белый цвет!
— Черт!
Он внезапно подпрыгнул на месте и, бросив карабин, стал отряхивать свой мундир. Немков кинулся ему на помощь, подхватив с печки полотенце.
— Отто!
— Чего тебе? — раздался голос со двора.
— Какого дьявола ты пропустил сюда эту девку?!
— Был приказ — никого не выпускать. Про входящих ничего не говорилось. Да и потом, я же ее проверил. У нее ничего нет, кроме горшка с молоком.
— Все это молоко теперь у меня на кителе и брюках!
— Ну а я-то тут при чем?
Продолжая ругать своего коллегу, Вилли вышел во двор. Хохочущий Гельмут тащил за ним его карабин. Немков выскочил следом, бросив мокрое полотенце на пол.
Окаменевшая Анька прижалась спиной к простенку и не сводила с меня испуганных глаз.
— Фу-у… пронесло… — дядька Хрисанф наклонился и поставил в угол топор, который он незаметно для всех держал за спиной.
— Так вы его собирались…
— Ну да! По кумполу и все тут.
— А… остальные?
— И они бы не ушли. Тесно в избе, с винтовкой не больно развернешься, а вот с топором…
— Вставать скорее мне надо…
— Скоро уже, не беги вперед паровоза…
— Спасибо тебе, — повернулся я к Аньке. — Если б не ты со своим молоком… даже и не знаю, что бы тут произошло…
Она отклеилась от стены и подошла ко мне. Внезапно ноги ее подкосились, и она упала на колени, уткнувшись лицом в мое одеяло. Плечи ее затряслись от рыданий.
— Он же… он же вас убить хотел!
— Ну, не убил же…
— Как вы… так вот сидели и… и… ничего не делали?
— Я мог бы ударить его, ну вот этой вилкой, например… Но тогда бы они убили дядьку Хрисанфа, по деревне пошли бы…
— Все равно… так нельзя же ведь…
Дядька подошел к ней и присел. Рука его погладила Аньку по затылку.
— Ладно тебе сырость-то тут разводить… Обошлось, ну и слава богу…
