29

У Циньюань лечился в то время в санатории в Фудзими, к западу от горы Фуд-зи. После каждого игрового дня в Фудзими направлялся из Хаконэ журналист газеты «Нити-нити сам-бун» Сунада и записывал комментарии У к сделанным ходам. Я вставлял их в свои газетные репортажи. «Нити-нити самбун» обратилась за комментариями к У Циньюаню, потому что он, как и Отакэ, резко выделялся среди молодых профессионалов. Оба соперничали друг с другом и по силе игры, и по своей популярности.

У Циньюань заболел от перенапряжения в турнирах. Кроме того, он тяжело переживал войну между Китаем и Японией и даже написал очерк, в котором мечтал поскорее встретить день мира, когда японские и китайские ценители прекрасного смогут вместе поплыть в одной лодке по озеру Тайху. В санатории он читал китайские классические труды: «Шуцзин», «Зеркало бессмертных» и сочинения Лю-цзы . В 1936 году он приезжал в Китай под своим китайским именем, японцы зовут его Курэ Идзуми.

Когда я приехал из Хаконэ в Каруидзава, уже начались летние каникулы; несмотря на них, в этом курортном городке находились студенческие отряды, проходившие военную подготовку. Нередко слышалась стрельба. Больше двадцати человек из числа знакомых мне литераторов были мобилизованы в армию, которая готовилась к захвату Ханькоу.

Я не попал в число мобилизованных, но и находясь в стороне от военных дел сообщал в своих очерках, что с давних пор в военное время игра в го приобретала особую популярность; существует немало историй о военачальниках, игравших в перерывах между сражениями в го; писал о том, что японский «путь воина» — бусидо— духовно переплетается с искусством, причем и то, и другое гармонично сочетается с синтоистским мировоззрением, а игра в го является прекрасным символом этого единства.

18 августа в Каруидзава по моему приглашению приехал Сунада, и мы с ним отправились из Коморо по железнодорожной ветке Комисэн. В поезде кто-то из попутчиков рассказал, что в горах у подножия Яцугатакэ ночью на железнодорожное полотно выползло множество каких-то насекомых, вроде сороконожек. Колеса поездов давили их и скользили, буксуя, словно по маслу. Вечером того же дня мы уехали с ночевкой на горячие источники Саги в Камису-ва, а на следующее утро отправились в Фудзими к У Циньюаню.

Номер У Циньюаня находился на втором этаже прямо над входом, в углу комнаты лежали два татами. У объяснял нам значение ходов, расставляя крохотные камни на малюсенькой доске, водруженной на маленькой подушечке, которая лежала на складном столике.

Шесть лет назад, в 1932 году, вместе с Наоки Сандзюго мы смотрели игру У Циньюаня против мастера на двух камнях форы, проходившую в парке Данкоэн в городе Ито. У Циньюань был одет тогда в темно-синее кимоно в белый горошек с узкими рукавами. Его руки с длинными пальцами, нежная кожа на шее напоминали утонченных, печальных дочерей из аристократических семейств. Сейчас к прежнему впечатлению добавилось ощущение достоинства, которое бывает у молодых монахов из аристократов. В форме головы и ушей угадывалась порода, но сколько-нибудь заметных примет гениальности не было.

У Циньюань быстро, без запинок комментировал партию; иногда, подперев щеку рукой, задумывался. За окном виднелась мокрая листва каштанов. Я спросил его, что он может сказать о партии в целом.

— Очень деликатная, я бы сказал даже, тщательная игра.

Профессионалы, не говоря уже о мастере, стараются избегать скороспелых прогнозов о партии, отложенной в средней стадии. Но я все-таки надеялся услышать от него не столько суждение об отдельных ходах, сколько оценку партии как произведения искусства, с учетом стиля игры Сюсая и Отакэ, то есть ее общую оценку.

— Замечательная партия, — сказал У. — Видите ли, для обоих это игра чрезвычайной важности, поэтому оба играют очень внимательно и жестко. Ни тот, ни другой не допускают ни одного просмотра, ни малейшей ошибки. Это большая редкость. Именно это делает партию такой прекрасной.

— Да-а? — Я был несколько разочарован. — То, что черные играют жестко и плотно, ясно даже мне, любителю, а что вы скажете о белых?

— Хм-м, мастер тоже играет жестко. Если один играет в жесткую игру, другой вынужден отвечать жестко, иначе ему придется плохо. Времени у них более чем достаточно, партия очень важная, так что…

В этом уклончивом и поверхностном ответе так и не прозвучала оценка, которой я добивался. То, что, отвечая на мой вопрос, он назвал игру «тщательной», быть может, слишком смело, не знаю…

Но поскольку я восхищался этой партией, мне хотелось услышать о ней более откровенное мнение.

Здесь же, в гостинице, оказался Сайто Рютаро из журнала «Бунгэй сюндзю», и на обратном пути мы с Сунадой завернули к нему. Сайто рассказал, что до недавнего времени жил рядом с У Циньюанем, в соседнем номере.

— Иногда среди ночи, в полной тишине, когда все вокруг спали, до меня доносился негромкий стук камней, и, признаться, становилось жутковато…

Еще Сайто рассказал, с каким достоинством У провожал гостей до самого выхода из гостиницы.

Едва закончилась последняя партия Сюсая, как я получил приглашение приехать вместе с У Циньюанем на курорт в Симогамо, что на юге полуострова Идзу, и там услышал от него рассказ, что он нередко играет в го во сне и порой даже находит сильнейшие ходы. Проснувшись, он обычно помнит позицию, которую видел во сне.

— Иногда во время игры мне кажется, что я где-то эту позицию видел. Быть может, во сне? — заметил однажды У.

Его противником во сне чаще всего оказывался Отакэ.