Глава 13

Да, она струсила.

Ей было нелегко признаться себе в этом, но это было так: она просто убежала от него. Последние два дня она провела в смятении. И хотя это был, возможно, не самый достойный выход, она понимала: ей лучше исчезнуть. Если бы она осталась, это могло только все осложнить. Несомненно, они нравились друг другу, и, проснувшись сегодня утром, онаосознала, что пора остановиться, пока их отношения не зашли слишком далеко. Приехав сюда, она утвердилась в мысли о том, что поступила правильно.

Это был невзрачный старенький домик, окруженный зарослями морского овса. Маленькие прямоугольные окна с белыми занавесками покрывал соляной налет, а деревянную обшивку стен испещряли трещины, в которые во время свирепствовавших здесь ураганов набивалась пыль. Этот дом всегда казался ей островком далекого прошлого: мебель старая, водопроводные трубы гудели, когда она открывала воду, и плиту нужно зажигать спичками. Однако атмосфера дома – такого родного и знакомого с самого детства – вызывала в ее душе необычайное умиротворение, и, разложив вещи и привезенные с собой на выходные продукты, она открыла повсюду окна, чтобы впустить внутрь свежий воздух. Потом, захватив с собой одеяло, она устроилась в кресле-качалке на задней террасе, чтобы отдохнуть, наслаждаясь видом на океан. Размеренный шум волн действовал успокаивающе, почти гипнотически, и, когда солнце пробилось из-за туч и лучи света, как длинные пальцы, потянулись с неба к воде, Лекси невольно затаила дыхание.

Это зрелище всегда поражало ее. Впервые она увидела такое еще в детстве, вскоре после того, как Дорис сводила ее на кладбище, – тогда она подумала, что это родители давали ей о себе знать. Лекси ощущала их незримое присутствие и верила, что они, как ангелы, всегда были рядом с ней, хотя и ни во что не вмешивались, словно не сомневались: она никогда не поступит неправильно.

В детстве Лекси было необходимо верить в это – просто потому, что она чувствовала себя одинокой. Бабушка с дедушкой отдавали ей всю свою любовь и заботу, но, хотя они были очень дороги Лекси, она никогда не переставала чувствовать, что ее жизнь слишком отличается от жизни ровесников. Родители ее друзей играли в выходные в софтбол и выглядели молодо даже в слабом утреннем свете церкви, и, глядя на них, она не могла не думать о том, что в ее жизни не хватает чего-то очень важного.

Лекси никогда не говорила об этом с Дорис. Она не могла сделать этого и все равно чувствовала себя виноватой. Даже будучи совсем ребенком, Лекси понимала: как бы она ни выразила свои сомнения, Дорис будет от этого больно.

Это ощущение оставило на ее характере неизгладимый отпечаток и сильно повлияло не только на нее, но и на Дорис. Особенно это стало заметно, когда Лекси была подростком. Она жила по своим собственным правилам, и Дорис смирилась, позволяя ей поступать так, как она хотела. В юности Лекси была безрассудна и наделала много глупостей, но потом, во время учебы в колледже, вдруг как-то повзрослела и стала более серьезно смотреть на жизнь. Она поняла, что нужно всегда думать о последствиях своих поступков и никогда не терять голову, потому что за ошибки и безрассудство приходится слишком дорого платить.

Прошлой ночью она опять едва не совершила ошибку. Он ясно дал понять, что хочет дальнейшего развития отношений, но, к счастью, у нее хватило решимости дать отпор. Конечно, его самолюбие было уязвлено, но он не знал, что ее сердце перестало бешено колотиться, лишь когда его машина скрылась из виду. В глубине души Лекси хотела впустить его, невзирая ни то, каковы могли быть последствия. Она знала, что это безумие, но ничего не могла с собой поделать. Более того, ночью, ворочаясь в постели без сна, она поняла: скорее всего в следующий раз ей не хватит сил поступить так, как диктует разум.

Впрочем, нельзя было сказать, что все это стало для Лекси полной неожиданностью. Тем вечером она невольно стала сравнивать Джереми с Эвери и Мистером Ренессансом, причем Джереми явно выигрывал. Он обладал чувством юмора и тонким умом Эвери, интеллектом и обаянием Мистера Ренессанса, но при этом был намного более приятным в общении, чем они оба. Возможно, такое впечатление сложилось у Лекси оттого, что она так замечательно провела с ним день. Импровизированный ленч на Райкерс-Хилле. «Охота за привидениями» после вечеринки. В ее жизни давно уже не было ничего подобного, и она невольно вспомнила о том, как счастлива была в те времена, когда считала Эвери и Мистера Ренессанса мужчинами своей мечты.

Однако Лекси ошибалась тогда – так же, как и сейчас… Она знала, что сегодня Джереми раскроет наконец загадку огней (это должно было случиться, ведь ответ имелся в одном из дневников и ему оставалось лишь найти его). У Лекси не было ни малейшего сомнения в том, что Джереми предложил бы ей отметить с ним это событие. Если бы она была в городе, ей пришлось бы опять провести с ним весь день, а она этого не хотела. Вернее, в глубине души Лекси очень этого хотела, что приводило ее в невероятное замешательство.

Дорис сразу поняла, что переживает Лекси, когда та зашла к ней утром, – и это было неудивительно. Лекси сама чувствовала: смятение и растерянность отражаются на ее лице. Утром она поспешно уложила кое-какие вещи в чемодан и, даже не приняв душ, выбежала из дома. Она ничего не пыталась объяснить Дорис, но бабушка лишь кивнула, когда она сказала, что должна уехать. Все было понятно без слов.

Лекси должна была уехать – у нее просто не было другого выхода. Вернуться она могла через несколько дней, когда жизнь в городе войдет в привычную колею: когда люди перестанут говорить о привидениях и журналисте из Нью-Йорка, а туристы превратятся в воспоминание. Лекси знала, что через несколько дней все встанет на свои места: мэр будет как ни в чем не бывало играть в гольф, Рейчел снова начнет легкомысленно флиртовать со всеми подряд, а Родни, несомненно, найдет предлог, чтобы якобы случайно оказаться возле библиотеки. Их отношения вернутся в прежнее русло, и жизнь потечет по-прежнему.

Возможно, эта жизнь была не слишком бурной и яркой, но это была ее жизнь, и она не хотела, чтобы кто-то нарушал ее ход непрошеным вмешательством. Может, когда-то раньше Лекси имела бы на этот счет совсем другое мнение, ноте времена давно прошли. Сейчас, сидя на террасе и глядя на воды океана, она старалась не думать о том, как все могло бы сложиться.

Поежившись в кресле-качалке, Лекси плотнее закуталась в одеяло. Она знала, что должна забыть Джереми – так же, как забывала других, и она была уверена: ей это удастся. Однако мысль об этом почему-то расстроила ее, и она с трудом сдержала слезы.

Сборы заняли всего десять минут. Джереми оставил в комнате ноутбук и сделанные в библиотеке записи, положил в кожаную сумку карту, бумажник и тетрадь Дорис. Черкнул записку Элвину и – к величайшему неудовольствию Джеда оставил ее на стойке портье в главном здании, после чего, убедившись, что не забыл прихватить зарядное устройство для телефона, он вышел и сел в машину.

Вскоре Джереми уже был в пути, направляясь в Суон-Куортер, где можно было сесть на паром до Окракоука. До Бакстона, находившегося к северу от деревни, вело, согласно карте, шоссе номер 12. Джереми рассчитывал за пару часов добраться туда, где – как он был уверен – скрывалась Лекси.

По пути в Суон-Куортер он не переставал думать о ней и, давя на газ, гнал машину по пустынной дороге. Джереми не нервничал. Ведь он никогда не нервничал. По крайней мере он сам себя в этом уверял. Однако когда приходилось замедлять ход – в Белхейвене и Личвиле, – он нервно барабанил пальцами по рулю и чертыхался сквозь зубы.

Это было странное ощущение, и оно лишь усиливалось, по мере того как он приближался к своей цели. Джереми не мог этого объяснить, да ему и не хотелось об этом думать. Его интересовало лишь одно: как Лекси отреагирует на его появление?

Когда, как Джереми казалось, он стал наконец понимать причину своего странного поведения, он осознал, что стоит у паромной переправы, и сидевший там человек в форме нехотя поднял глаза от журнала. Оказалось, паром на Окракоук ходит далеко не так часто, как со Стейтен-Айленда на Манхэттен, и Джереми узнал, что пропустил последнюю в этот день переправу. Это означало, что ему оставалось лишь одно: уехать обратно в Бун-Крик и вернуться на следующий день или вообще отказаться от своего намерения. Ни тот ни другой вариант ему не нравился.

– А до маяка Гаттераса можно добраться как-нибудь по-другому? – спросил он, чувствуя, что начинает волноваться. – Это очень важно.

– Да, туда можно добраться на машине, если поехать вокруг.

– А сколько времени это займет?

– Зависит от того, с какой скоростью ехать.

«Логично», – подумал Джереми.

– Ну, допустим, если ехать быстро. Мужчина пожал плечами, очевидно, досадуя на то, что какой-то незнакомец докучает ему пустыми разговорами.

– Наверное, часов пять-шесть. Нужно ехать на север до Плимута, потом, по шоссе номер 64, через Роаноук-Айленд до Уэйлбоуна, а оттуда – на юг до Бакстона. Там и будет маяк.

Джереми посмотрел на часы. Было около часа, и он прикинул, что когда он только доберется в объезд до Бакстона, Элвин уже будет в Бун-Крике. Нет, так не годится.

– А какая-нибудь другая переправа здесь есть?

– Есть, на Седар-Айленде.

– Отлично. А где это?

– В трех часах езды в противоположном направлении. Но вам все равно придется ждать до завтрашнего утра. За спиной мужчины Джереми увидел плакат, на котором были изображены маяки Северной Каролины. Маяк Гаттераса, самый большой из них, красовался в центре.

– А если я скажу, что речь идет о чрезвычайной ситуации? Мужчина впервые внимательно посмотрел на Джереми:

– О чрезвычайной ситуации?

– Да.

– В таком случае я должен буду связаться с береговой охраной. Или с шерифом.

– Вот как… – Джереми старался не терять выдержки. – Значит, насколько я понял, нет никакой возможности добраться до Гаттераса? Я имею в виду – прямо отсюда.

Мужчина задумчиво потер подбородок.

– Ну… если вы так торопитесь, то, наверное, можно было бы взять лодку.

«Так-так, это уже что-то», – подумал Джереми.

– И как это сделать?

– Даже не знаю. Ни разу еще не сталкивался с такой ситуацией.

Джереми снова уселся в машину, признавшись себе наконец в том, что волнение овладевало им все больше и больше.

Возможно, последние слова, сказанные им вчера вечером Лекси, теперь открыли ему глаза на нечто большее, и он понял, что не сможет от нее отступиться. Джереми не хотел сдаваться сейчас, когда она была уже так близко.

Он знал, что Нейт будет ждать его звонка, но это вдруг показалось ему не таким уж и важным. Приезд Элвина также перестал его беспокоить. До появления огней оставалось около десяти часов; на быстрой лодке до маяка Гаттераса, вероятно, можно добраться часа за два. Так почему бы ему не съездить туда, поговорить с Лекси и вернуться обратно, чтобы отправиться на кладбище с Элвином? Оставалось только найти лодку.

Разумеется, план мог сорваться, если лодку найти не удастся. Однако и в этом случае Джереми не собирался сдаваться; он готов был, если потребуется, ехать до Бакстона на машине – хотя, конечно, не было никакой гарантии, что Лекси находилась именно там.

Вообще все, что Джереми делал сейчас, казалось настоящим сумасбродством, но ведь в жизни каждого бывают моменты, когда хочется поступать именно так, – и, в конце концов, каждый имеет на это право. Джереми решил, что должен идти до конца – по крайней мере он будет знать, что сделал все возможное.

Когда Дорис намекнула, что он, возможно, никогда больше не увидит Лекси, он понял, что не в состоянии с этим смириться. Конечно, через несколько дней ему придется уехать, но это не означало, что их отношениям суждено так закончиться. Он вполне мог потом приезжать в Бун-Крик, а Лекси – в Нью-Йорк. В общем, они обязательно придумали бы что-нибудь, чтобы быть вместе. Но даже если это невозможно, если она приняла окончательное решение, он хотел услышать это от нее самой. Только тогда он сможет вернуться в Нью-Йорк, зная, что больше ничего нельзя сделать.

Однако, притормозив возле первой же пристани, Джереми понял, что ехал сейчас в Бакстон вовсе не для того, чтобы попрощаться с Лекси и услышать ее слова о том, что между ними ничего не может быть. Он с удивлением осознал, что больше всего ему хотелось выяснить, прав ли был Элвин.

Вторая половина дня была любимым временем суток Лекси. Мягкий зимний свет, в сочетании с суровой красотой пейзажа, делал все вокруг похожим на сон.

Даже полосатый бело-черный маяк казался каким-то призрачным, и, гуляя по берегу, Лекси думала о том, как трудно было морякам и рыбакам миновать этот мыс в те времена, когда маяк еще не был построен. Неглубокие прибрежные воды, изобиловавшие отмелями, были прозваны Атлантическим кладбищем, и на дне покоились сотни затонувших судов.

В этих местах пошел ко дну «Монитор», участвовавший в первом сражении броненосцев во время Гражданской войны.

Здесь же в 1857 году затонул корабль «Центральная Америка», перевозивший калифорнийское золото. Здесь был найден корабль Черной Бороды «Месть королевы Анны», севший на мель в проливе Бофорт-Инлет, а полдюжины немецких подводных лодок, оставшихся на дне со времен Второй мировой войны, были предметом неугасающего интереса аквалангистов.

Каждый раз, когда Лекси с дедом, держа его руку, гуляла по берегу, он рассказывал ей истории о кораблекрушениях, и хотя ей было не очень интересно, а иногда, наоборот, даже немного страшно, спокойный голос деда, размеренная речь завораживали ее, и она, не пытаясь перевести разговор на другую тему, терпеливо слушала о страшных ураганах, коварных прибоях и роковых ошибках, из-за которых корабли попадали в ловушку стихии и оказывались на дне океана. Несмотря на юный возрастает, Лекси чувствовала тогда, что все, о чем дед ей говорил, было для него очень важно: он рассказывал о кораблекрушениях так, будто ему самому довелось пережить в жизни нечто подобное. Много лет спустя она узнала, что во время Второй мировой войны его корабль был подбит торпедой и он чудом остался жив.

Сейчас Лекси с ностальгией вспоминала о прогулках с дедом. Это был их ежедневный ритуал: они всегда выходили на берег вечером, пока Дорис готовила ужин. Днем дед обычно сидел в кресле и читал, нацепив на нос очки, когда же начинало смеркаться, он со вздохом закрывал книгу, откладывал ее в сторону и, поднявшись, спрашивал Лекси, не хочет ли она пойти посмотреть на диких лошадей.

Она обожала эти прогулки и, как только дед звал ее с собой, всегда с радостным нетерпением бросалась к двери. Обычно лошади не подпускали людей близко и убегали, едва заметив, что к ним кто-то приближается, однако в сумерках они становились менее осторожны и к ним можно было подойти достаточно близко. Иногда удавалось даже рассмотреть их клейма и услышать их предупреждающее ржание и фырканье.

Эти лошади происходили от испанских мустангов, появившихся тут в 1523 году. В настоящее время власти заботились об охране животных, которые были такой же характерной частью пейзажа, как олени в Пенсильвании, и благодаря этому популяция диких лошадей стала чрезвычайно многочисленна. Местные жители не обращали на них внимания, но туристов, приезжавших на отдых, они чрезвычайно интересовали. Для Лекси, однако, лошади так и не стали обыденностью, и, глядя на них, она словно возвращалась во времена своего детства, когда будущее казалось прекрасным и радужным.

Дорис позвонила ей сегодня и сообщила, что Джереми заходил в ресторан и спрашивал о ней. Это ничуть не удивило ее. Она знала, что ее исчезновение покажется ему странным и он, возможно, даже захочет ее разыскать, но в то же время она не сомневалась: он быстро откажется от этой затеи. Джереми был одним из тех счастливцев, которые никогда не сомневаются в правильности своих поступков и всегда идут вперед, не оглядываясь назад.

Эвери тоже был таким, и Лекси до сих пор было больно вспоминать о том, с каким равнодушием он относился к ее страданиям. Теперь, оглядываясь назад, она понимала: ей следовало с самого начала более критично смотреть на него, но тогда на ее глазах словно была пелена и она ничего не видела – ни того, как он поглядывал на других женщин, ни того, как чересчур фамильярно обнимал девушек, с которыми его связывали, по его словам, исключительно дружеские отношения. Сначала Лекси верила всему, что он говорил. Старалась верить, когда он клялся, что изменил ей всего раз. Однако со временем верить ему становилось труднее и труднее – в памяти всплывали обрывки забытых разговоров, которым она сначала не придавала никакого значения. Подруга из колледжа однажды рассказала ей, что Эвери видели с их бывшей сокурсницей; а одна из его коллег в разговоре с Лекси как-то обронила, что Эвери слишком часто отлучался с работы неизвестно куда. Ей не хотелось считать себя наивной, но, очевидно, именно такой она и была, и, разочаровавшись в Эвери, она разочаровалась прежде всего в самой себе. Однако тогда она думала, что справится с этим, что ей обязательно встретится другой, более достойный человек… Вскоре рядом появился Мистер Ренессанс, и Лекси снова убедилась, что она ничего не понимает в мужчинах и не может удержать ни одного из них.

Ей было нелегко признаться себе в этом, и бывали моменты, когда она размышляла, какую ошибку допустила в отношениях с обоими, чем их оттолкнула. Впрочем, она понимала: о Мистере Ренессансе не стоило слишком ломать голову – их роман с самого начала был обречен. Но что касалось Эвери… Ведь она любила его и верила, что он тоже ее любит. Конечно, было легко возложить вину за их разрыв на него. Но может, в отношениях с ней ему чего-то не хватало? Может, она не соответствовала его ожиданиям? Слишком давила на него? Была занудой? Не нравилась ему в постели? Почему, когда она ушла от него, потрясенная изменой, он не бросился за ней, чтобы попросить прощения? На эти вопросы Лекси до сих пор не могла дать себе ответ. Подруги, конечно, убеждали ее в том, что она ни в чем не виновата, – то же самое говорила и Дорис. Однако Лекси так и не смогла до конца понять то, что случилось. Иногда ей казалось, что у них все могло быть по-другому, и ей даже хотелось позвонить Эвери и спросить, что она сделала не так.

Одна подруга утверждала, будто такого рода переживаниям склонны предаваться лишь женщины, а мужчины абсолютно не подвержены этой слабости. Или по крайней мере они способны умело скрывать свои чувства или отодвигать их на второй план, чтобы они не давали о себе знать и не мешали жить. Лекси старалась поступать так же, и обычно это срабатывало…

Солнце опускалось в воды пролива Памлико, и видневшийся вдалеке Бакстон, с его белыми деревянными домиками, казался картинкой с открытки. Лекси посмотрела на маяк и увидела небольшой табун лошадей, пасшихся в зарослях морского овса у его подножия. Их было около дюжины – в основном гнедых и каурых, – и шерсть у них была густая и спутанная. Два жеребенка в окружении взрослых лошадей помахивали хвостами.

Лекси отвела от них взгляд и сунула руки в карманы куртки. Становилось холодно, ветер пощипывал ее нос и щеки. Воздух был свежий, бодрящий, и она с удовольствием погуляла бы еще, если бы не валилась с ног от усталости. День выдался длинный, а после стольких метаний и размышлений он казался просто бесконечным.

Лекси никак не могла избавиться от мыслей о Джереми. Чем он сейчас занимался? Собирался снова идти на кладбище? Или размышлял, где поужинать? А может, собирал вещи?

Почему, помимо воли, мысли Лекси постоянно возвращались к нему?

Лекси вздохнула: ответ ей уже был известен. Как им старалась уверить себя в преимуществах независимости, как ни отмахивалась от намеков Дорис, она не могла не испытывать потребности в общении с близким человеком, не могла привыкнуть к одиночеству. Не то чтобы Лекси стремилась выйти замуж – нет. Ей было бы достаточно даже того, чтобы всю неделю с нетерпением ждать пятничного или субботнего вечера, а потом нежиться утром в постели рядом с дорогим ей человеком. И каким бы абсурдным это ни казалось, сейчас в роли такого человека воображение рисовало ей Джереми.

Лекси встряхнула головой, чтобы прогнать эти мысли. Она пришла сюда, чтобы обрести умиротворение, однако, стоя на берегу и глядя на пасущихся у маяка лошадей, она не могла избавиться от преследовавшего ее ощущения потерянности и безысходности. Ей тридцать один год, она одинока и живет в городе, где у нее нет будущего. Дедушка и родители стали лишь воспоминанием, здоровье Дорис внушало серьезные опасения, и Лекси знала, что единственный мужчина, заинтересовавший ее в последнее время, навсегда уедет из города еще до того, как она вернется.

При мысли об этом Лекси не смогла удержаться от слез и долго плакала, не в силах остановиться. Справившись наконец со слезами, она подняла глаза и… увидела приближавшегося к ней человека. Поняв, кто это, она в молчаливом изумлении уставилась на него.