Мама

Стало тепло, скоро ласточки прилетят. Лепестки магнолии из соседского сада перелетали через забор и ложились на землю маленькими белыми лодочками. За стеклянной дверью жена протирала тело своего мужа ваткой, смоченной спиртом. Он настолько исхудал, что катышки грязи от ночного пота лежали у него между рёбрами.

— Ты… Ты похож на человека, который хочет покончить жизнь самоубийством вместе со своей любимой болезнью.

— Наверное, ты права. У меня же чахотка. А значит, внутри у меня уже ничего не осталось, одна болезнь.

— Сердце-то у тебя ещё бьётся. Только твоя бактерия к нему ближе, чем я. С тех пор, как ты заболел, ты только о себе и думаешь. И дверцу, через которую я к тебе приходила, захлопнул. Да ещё с такой злостью. Если б ходить мог, так точно бы меня бросил и из дому ушёл.

— Это потому, что тройное самоубийство совершить не так просто. Я, ты, мой микроб.

— Нет, это было бы прекрасно. Зачем я должна смотреть, как ты со своей бактерией умираешь? Что из того, что твоя мать заразилась от своего мужа? У родителей было так, у детей — всё по-другому.

— Так-то оно так. Я тоже так думал, пока не заболел той же чахоткой. Умерли-то они от неё. Вот и я всё-таки заболел.

— Нет уж, лучше мне от тебя заразиться. Тогда бы ты перестал меня сторониться.

— Лучше о ребёнке подумай.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что у тебя мать жива, а у меня нет. Вот ты и не хочешь меня понять.

— Опять ты за своё. Когда ты так говоришь, мне так противно становится — сама бы свою мать задушила!

С этим криком она бросилась на мужа, пытаясь поцеловать его в губы.

— Дай мне твоих микробов, дай мне!

Муж схватил её за ворот. Жена дрожала, своими костлявыми руками он бросил её на пол. Полы её кимоно разошлись. Перед ним была её пышная белая грудь. Такая мягкая. Муж упал, закашлялся, капельки слюны, смешанные с кровью, попали жене на правую грудь.

— Не давай её дочке!

— Мама, мамочка!

— Здесь я, здесь, ещё живая.

— Мамочка!

Дочка ещё раз толкнулась плечом в дверь комнаты, где лежала её мать. Потом заплакала.

— Нельзя. Мама болеет.

— Какой ты строгий!

Жена обречённо закрыла глаза и тяжело опустила голову на подушку.

— Мне тоже не разрешали входить в комнату, где лежала мать. Я плакал под дверью.

— И у неё такая же судьба.

— Судьба? Даже когда я умру, не говори так. Не люблю это слово.

Откуда-то доносился плач дочери. Прошёл со своей деревянной колотушкой ночной сторож. Было слышно, как он железным прутом сбивает лёд с пущенных по поверхности земли водопроводных труб.

— Ты ведь не помнишь свою мать?

— Не помню.

— Когда она умерла, тебе сколько лет было? Три года?

— Три.

— Ей тоже три.

— Мне кажется, что я когда-нибудь вспомню её лицо.

— Если бы ты видел её мёртвой, обязательно запомнил бы.

— Да нет, я только помню, как толкался в дверь, за которой она лежала. Если бы мне разрешали туда заходить, тогда бы точно я её не вспомнил.

Жена прикрыла глаза. Потом сказала: «Жалко, что мы живём тогда, когда никто ни во что не верит. Родились, когда уже никто не думает о том, что будет после смерти».

— Да, для мёртвых время очень неудачное. Но я знаю, что настанет совсем другое время — мы прозреем, и покойники будут счастливы.

— Да, я тоже верю.

Ей вспомнилось, как они когда-то уезжали с мужем путешествовать. И погрузилась в счастливые видения. Потом взяла мужа за руку. «Послушай, — тихонько сказала она. — Я так счастлива, что вышла за тебя замуж. Ты ведь веришь, что я совсем не сержусь, что заразилась от тебя?»

— Верю.

— Поэтому, когда девочка вырастет, пускай выходит замуж.

— Я понял.

— Тебе ведь пришлось настрадаться до того, как мы поженились? Ты ведь всё время думал о том, что вот ты заболеешь такой же чахоткой, что и родители, что жена может заразиться от тебя, что ребёнок тоже заболеет. Я была с тобой счастлива. Разве этого мало? Поэтому сделай так, чтобы дочка никогда не думала, что ей нельзя иметь мужа, не заставляй её мучиться. Пускай выходит замуж с лёгким сердцем. Это моё последнее желание.