14
Гранулы, подброшенные Кайном в очаги, трещали и подпрыгивали, как перец на раскаленной сковороде, благо только мое ухо улавливало характерные хлопки, с которыми они лопались, а происхождение бледно-серого, чуть сладковатого, стелящегося по полу дымка мог бы распознать разве что Сорел — он ведь тоже читал на ассаши и тоже знал, что такое Грезы Валесси…
Время я рассчитала идеально, и к полуночи весь нижний этаж замка погрузился в крепкий наркотический сон. Спали солдаты, спали служанки, неуклюже прислонившись к стенам, похрапывали лекари. Даже мыши спали — я увидела двух зверьков, сомлевших над огрызком сухаря.
Хорошо помню, как пробиралась между спящими, стараясь не наступить на чью-нибудь руку или ногу, и очень надеялась, что никому из дозорных не придет в голову заглянуть в госпиталь, больше похожий сейчас на замок Спящей Принцессы.
Алана положили в углу, ближайшем к операционной, — чтобы был на глазах у Майура. Пожилой лекарь искренне переживал за каждого раненого, и особенно за юношей, так напоминавших ему о пропавшем без вести сыне.
— Может, Шорд оценит мое рвение, — говорил он, — и Тэйс отыщется. Ну не может он умереть — я бы почувствовал…
Алан же, несмотря на все усилия Майура, умирал: я приложила ухо к груди парня, но так ничего и не услышала, и даже пушинка из подушки, поднесенная к ноздрям, дрожала не от его дыхания, а от сквозняка.
— Только попробуй умереть! Честное слово, я найду некроманта, который тебя поднимет, и лично прибью!
Я протолкнула между губами Алана утиный клюв, с помощью которого служанки отпаивали тех, кто лежал без сознания, и начала медленно, по каплям вливать парню в рот укрепляющий эликсир из выросшего в магических аномалиях алоэ и медового отвара хиэра.
— Не смей умирать, дурень!.. Слышишь? Не смей! — шептала я, глотая слезы. А они все текли, текли, пятнали бинты на груди Алана…
Луна светила. Огромная, медно-красная, она нагло заглядывала в окно, и прозрачный эликсир в ее лучах приобретал цвет свежесцеженной крови.
Бинты с головы Алана я сняла с третьей или четвертой попытки. Сняла — и расплакалась еще горше.
— Господи… Светлые, ну за что?.. Его — за что?
Вся левая половина лица моего друга превратилась в гротескную маску — даже будучи сшитой, рана выглядела ужасно. Я все пыталась закрыть ее ладонью, но длины пальцев не хватало: прикрою подбородок — рубец торчит над бровью, закрою глаз — ползет вниз по щеке… А Алан ведь красивый… Был.
Лекарственную мазь, усиленную лепестками папоротника, я распределила тонким слоем по всему лицу парня, рану же смазывала трижды, просидев у постели друга всю ночь. Перебирала пальцы, удивляясь каменным мозолям на его ладонях, гладила коротко стриженную голову, молилась…
Когда я уходила, грудь Алана мерно поднималась в такт его дыханию.
Звон поминального колокола — гулкий, протяжный, осуждающий, выворачивающий душу — разносился над окрестностями. Каждый его удар отдавался тупой болью где-то в затылке, спазмом давил на темя, а на самой высокой ноте стягивал виски жгучим обручем мигрени.
— Бом-м… Бом-м… Бом-м…
От него не удавалось спрятаться ни под подушкой, ни под одеялом. Я затыкала уши, зажимала их ладонями, накрывалась одеялом с головой, но даже тогда вибрировала вместе с воздухом, с землей, с самим полотном мироздания.
— Бом-м… Бом-м…
Тошно было. И Стефан приснился — но не в обычном кошмаре, а вместе с тем наемником, которого я убила в «Доме Розы». Старший брат Йарры и воин из отряда Арза пили по очереди черное вино из одной бутылки и одобрительно мне улыбались.
И жутко было — а на что еще я способна?
Я ведь не жалела, понимаете?
Тогда я совсем ни о чем не жалела.
— Бом-м… Бом-м… Бом-м…
Сутки спустя на деревенском кладбище похоронили восьмерых солдат, так и не проснувшихся после Грез Валесси.
Я проснулась от пощечины — брат впервые ударил меня по лицу.
— Доигралась? — прошипел он. — Поднимайся!
Тим выдернул меня из постели — я спала не раздеваясь — и чуть ли не за шиворот оттащил в часовню.
— Леди Лаура изъявила желание помочь вам, служитель, — чуть поклонился он Мийсу, толкнув меня к длинному ряду укутанных в саваны тел.
Мигали и гасли от духоты свечи, чадили курильницы, голос Мийса гремел где-то под куполом, а я задыхалась от запаха тлена и страха.
Кто еще знает?.. Что теперь будет?..
И мыслишка — подленькая, жалкая: Тим ведь не скажет! Никому не скажет!
Светлые, я ведь не хотела! Клянусь, не хотела! Я всего лишь спасала Алана! Это ведь из-за меня! Все, что случилось с ним, — из-за меня… Не потащи я его в Эйльру…
Святая Книга тяжело оттягивала руки, а братская могила напоминала провал, что приведет меня прямо в подвалы Темных. Черные ленты змеями обвивали закутанные в саван тела и медленно опускали их на дно. Рыжая пыль покрывала туфли, руки, хрустела на зубах, но я боялась отвернуться от несущего ее ветра и наткнуться на пустой взгляд разом постаревшего Майура, на отчаянный, неверящий — госпожи Дорен, потерявшей мужа.
Поминки были. Во главе стола — выточенный из гранита серп, похожий на кхопеш графа — именно такими Корис пожинает смертельный урожай. Скатерть бордовая с белой каймой, а блюда — черные. Каждый съел ломтик хлеба, пластинку прессованного творога и ложку меда. Компот был несладким — сахар закончился еще зимой.
Тересса Дорен долго рыдала на моем плече, а ее притихшие дети, целый выводок девчонок-погодок от двух до восьми лет, сбились в тесный кружок и расширенными от страха глазами смотрели то на серп Кориса, то на бордовую скатерть, то на Сэли, не отходившего от меня ни на шаг.
Кайн и Дирк маячили неподалеку; старший из близнецов время от времени встряхивал головой и недоуменно оглядывался, не понимая, где находится и что случилось. Благо, к концу недели побочные эффекты зелья прошли.
А потом я говорила речь.
Тимар заставил, как до этого — помогать служителю Мийсу.
— Я не смогу! Тим, пожалуйста!
— Сможешь! — Я охнула от боли, когда он сжал под столом мою руку. — А потом я с тобой поговорю!..
Меня слушали, со мной соглашались, обещали отомстить лизарийцам, по чьей вине ушли лучшие из нас, и в конце я осела на лавку едва ли не в обмороке.
Помню залп восьми горящих стрел, прочертивших сумеречное небо, глаза пантеры, в которых отражалось пламя, и перепуганного лекаря, принесшего весть о пропаже Майура. Мы обыскали весь замок, весь двор, рощу, даже ров багром проверили, прежде чем я догадалась сунуть грязную рубашку Майура под нос Угольку.
— Ищи!
Пантера заурчала, перевернулась на спину, играя, но, получив по ушам, обиженно мяукнула и гигантскими скачками понеслась через поля к деревне. Опасаясь потерять кошку из виду, я даже не стала седлать Ворону — просто запрыгнула ей на спину, крепко держась за гриву.
Мы нашли Майура на кладбище. Он стоял на коленях у длинного холма братской могилы и плакал. И все шептал, умоляя его простить. Сволочью безрукой себя называл, проклинал… Умолял Шорда простить его и позаботиться о Тэйне, чтобы сыну не достался коновал вроде него самого.
Мы долго сидели рядом — лекарь и убийца, и фигуры моего эскорта сливались в темноте со стволами кладбищенских вязов.
— Проводите его, — попросила я своих надсмотрщиков, когда Майур, с трудом поднявшись, зашагал к замку. — Упасите Светлые, что-нибудь с собой сотворит… У него же руки золотые…
— А вы в замок не идете, госпожа?
— Пока нет. — Они медлили, и я взорвалась. — Вы что, всерьез думаете, что я сбегать собираюсь? Без седла, без узды, в домашних туфлях и без единого медяка?!
Один из солдат все-таки пошел за Майуром, а я взобралась на спину Вороне и медленно поехала к роще, оттягивая возвращение домой. Там ждал меня мышонок, завернутый в батистовый платок брата, — мертвый мышонок с неестественно скрюченными лапками, маленьким открытым ртом и серой пылью Грез Валесси вокруг носа.
— Ваше Сиятельство, прошу прощения за беспокойство.
— Да, Орейо?
— Если у вас есть время, поговорите с Лирой. Сегодня я был злым дознавателем, и ей нужна поддержка.
— Что случилось?
— Ничего особо выдающегося, я лишь заставил ее исполнять роль хозяйки замка на похоронах.
— Доброй ночи, Лира. Не спишь?
— Нет. — Голос девушки, искаженный расстоянием, звучал невнятно. — Здравствуйте, Ваше Сиятельство.
Прерывистый вздох, похожий на всхлип.
— Ты плачешь?
— Нет.
— Я же слышу, что да. Что случилось?
— Ничего, — тихо сказала Лира. — Просто я устала. Сегодня похороны были, я помогала Тимару. А потом мы главного лекаря искали… И колокол этот еще… Он меня с ума сводит. Звонит, звонит, звонит с самого утра! — Последние слова она практически выкрикнула.
— Так. — Раду отложил отчеты о допросах пленных, решительно поднялся. — Где ты сейчас?
— В роще. А что?
— Оставайся на месте, — велел граф и сжал амулет телепортации.
Над замком висела низкая медно-красная луна. Круглая, пятнистая, она напоролась на шпиль сторожевой вышки, как всадник на пику, и теперь заливала окрестности тягучими, как густеющая кровь, лучами. Забавно, но над разоренной Альери она была совсем другой — бледной и прячущейся за тучами.
Раду поморщился — кровавая луна вызывала у него не самые приятные воспоминания.
Тяжелое, надсадное дыхание палача, крутящего ворот, скрип деревянных валиков и жесткая веревка, все сильнее впивающаяся в запястья и лодыжки. Боль в растягиваемых, разрываемых суставах и связках — она все не заканчивается, и медно-красная луна, заглядывающая в зарешеченное окно, слушает его крики.
— … Он так и не сказал, где Син? Тогда страппадо.
Раду встряхнулся, как промокший волк, и зашагал с плаца за стены замка. Пересек ручей, дал отмашку солдатам, сопровождающим Лиру.
Девушка сидела на выступающих из земли корнях ясеня. Ее плечи дрожали — не то от холода, не то от истерики. Услышав шаги, она подняла голову, глядя на него темными провалами глаз, и неловко поднялась. Пошатнулась, потеряв опору, — Раду едва успел ее подхватить.
— З-здравствуйте, — выдавила Лира, уткнувшись лбом ему в плечо.
— Здравствуй, — тихо сказал граф.
Расстегнул камзол, прижал девушку к груди и запахнул полы, согревая ее теплом своего тела.
— Бом-м… Бом-м… Бом-м…
Лира застонала, зажимая уши.
— Тш-ш-ш… Хочешь, я велю снять колокол?
— Нельзя… Он же… Помина-альный… — всхлипнула она. — Богохульство же…
— Глупости. Корису начхать на ритуалы, они нужны людям, а не Темным богам. — Ресницы Лиры слиплись, и Раду осторожно провел по ее векам большими пальцами, снимая слезинки. — Ты из-за солдат так расстроилась?.. Идет война, люди умирают, и от этого никуда не деться. Успокойся.
Он прислонился к стволу ясеня, увлек Лиру за собой, закрывая ее плечом от лика кровавой луны. Девушка, все еще вздрагивая, тихо сопела ему в подмышку.
— Я скажу Тимару, чтобы он не донимал тебя. Или сама ему вели. Ты же леди этого замка, в конце концов, и имеешь полное право приказать сенешалю идти Лесом, — хмыкнул граф.
— Ну да, а потом он по праву старшего мужчины в роду надает мне по шее, — грустно улыбнулась Лира.
— Воспользуйся правом просить защиты у сюзерена, — посоветовал Раду.
— Сюзерен далеко, а глава семьи рядом…
— Сюзерен всегда готов прийти на помощь.
Лира тихо засмеялась, обняла его за талию и затихла. Раду тоже не шевелился, опасаясь спугнуть ее — дикого лесного котенка, наконец-то решившегося выбраться из мешка и попить молока, предложенного похитителем.
Кровавая луна насмешливо смотрела на девушку, прячущуюся в объятиях любимчика Кориса. Она-то знала, что ждет светловолосую подружку Брыга дальше…
И предвкушала.
Ей тоже было скучно.
Лира вернулась под утро — сонная, усталая, в мужском камзоле, наброшенном на плечи. С припухшими от поцелуев губами и растрепанными волосами, в которых явно побывала рука Йарры.
Тимар скрипнул зубами, заглушая неуместную ревность, зажег свечу:
— Нагулялась?
— Я думала, ты спишь…
— А я думал поиски организовывать. Мало мне Майура, еще и ты туда же!
Лира аккуратно повесила камзол на спинку стула, подошла к кровати Тимара и опустилась на колени, по-кошачьи подставив затылок и ухо.
— Не ругайся на меня…
— Ты где бродила? — Одежда девушки была в порядке, и раздражение стихло, но Тимар, решивший до конца отыграть роль дознавателя, недовольно скрестил руки на груди.
— В роще была Тим, прости меня. Я не хотела, я не собиралась никого убивать! Я клянусь! Я не думала…
— Лира, ты заметила, что ты сначала делаешь что-то, а потом думаешь? — жестко спросил Тимар.
— Тим…
— Молчи! Ты могла подменить настойки, ты могла попросить меня о помощи — я бы придумал, как смазать рожу твоему Алану незаметно для остальных! Я хоть раз, хоть в чем-нибудь тебе отказывал?.. Но ты решила, что уже достаточно взрослая и можешь все сделать сама. И убила восьмерых невинных людей. Теперь живи с этим.
— Тим…
— Спокойной ночи.
Тимар задул свечу и отвернулся. Лира по-прежнему сидела у его кровати, уткнувшись лицом в простыни.
— Не гони меня… Пожалуйста, Тим… Тимар… Тими… — Девушка положила ладонь ему на плечо, осторожно потянула за кончик косы. — Прости… Накричи на меня, ударь, если хочешь! Только не разговаривай со мной, будто я чужая! У меня же никого, кроме тебя, нет…
Стряхнув ее руку, Тимар отодвинулся.
Тикали часы на каминной полке, потрескивал догорающий огонь, вздыхала пантера, не рискующая влезать в ссору между братом и сестрой. Со двора доносился лязг металла, перекличка часовых и визг точильного камня.
Лира все так же сидела у его постели.
— Брыг с тобой, ложись, — не выдержал Тим.
Девушка с готовностью забралась под одеяло, прижалась к нему нашкодившей кошкой, обняла, покрывая поцелуями щеку.
— Прости-прости-прости… Я дура, идиотка… Хочешь, я брошу алхимию? Сделаю все, что скажешь, только прости, не злись на меня…
Тим сжал ее плечи, останавливая.
— Не нужно ничего бросать. — Уложил рядом, укрыл, завернул в кокон одеял и только тогда позволил себе обнять ее. — Научись просчитывать последствия своих поступков, Лира. Или хотя бы просить о помощи. Я понимаю, что ты у меня гордая, самостоятельная и независимая, но все же… Обещай мне, что больше никогда не сотворишь ничего подобного.
— Обещаю. Я люблю тебя, Тим…
Сон так и не пришел. Вздохнув, Тимар осторожно переложил девушку с плеча на подушку, погладил ее по щеке, легко коснулся губами лба. Воротник рубашки съехал, и Тим поморщился, увидев на плече Лиры темное пятно.
…хоть на шее метить перестал.
Желание уничтожить, продать графа князю порой становилось неодолимым — сначала за синяки и слезы Лиры, потом за тихие стоны в библиотеке и пуговицы ее рубашки на полу, за собственные вывернутые руки.
— Ты же хочешь, чтобы твоя сестра была счастлива, Орейо? Значит, сделаешь все, чтобы она меня приняла. Как ты правильно сказал, я растил ее не для того, чтобы запереть в спальне. Оставим это, как последнее средство.
Одно-единственное письмо, один-единственный конверт! Но…
Дружба с корсарами, тайная разработка алмазов, вооруженные налеты и грабежи княжеских кораблей, двойная бухгалтерия и гостья, живущая в охотничьем домике на окраине леса, привели бы на плаху любого — кроме Йарры. Граф же просто исчезнет. А потом вернется — за ним и за Лирой, как однажды за Стефаном.
Жить хотелось. Трусость? Пусть так.
Тим наплевал бы на себя, продолжай Йарра относиться к Лире, как к дворовой девке, но с осени граф вел себя безукоризненно. Безукоризненно настолько, что по долине ползли слухи, будто Сиятельство влюблен, и, кажется, никто, кроме Тимара, не замечал расчетливого блеска холодных голубых глаз. Сама же Лира, успокоившись, не видела ничего странного ни в изматывающих тренировках — она и раньше жила ими, ни в моделировании сражений, прыгала от радости, когда граф построил ей лабораторию, с успехом взламывала замки, добираясь до запертых подарков, и все чаще улыбалась Йарре.
А если влюбится? А если Йарра снова причинит ей боль?
А как же он? Он сам?..
От всех этих мыслей во рту появлялся кислый привкус, как от дешевого пойла, подаваемого в деревенских трактирах.
Прогоняя хандру, Тим умывался обжигающе-холодной водой и составлял план на день. Разобраться с пойманными браконьерами. Проверить подготовленные для посева овса поля. Проверить, как идет ремонт амбаров — для семенного и пищевого зерна, которое в ближайшие дни начнут поставлять из Лизарии. Отправить госпожу Миару в госпиталь — пусть старушка ужаснется грязным жаровням и заставит служанок вычистить сажу, а с ней — остатки наркотика. Почта. Прошения. Межевой спор. Не забыть открыть счета на имена тех, кто осиротел милостью Лиры.
…надавать бы ей по заднице, как в детстве!
В обещание Лиры быть осмотрительнее он не поверил ни на гран; оставалось лишь надеяться, что девчонка сделает правильные выводы после устроенной им встряски и впредь будет лучше заметать следы — Тимару дурно становилось при мысли, что кто-то другой мог обнаружить дохлых мышей у жаровни и связать в одну цепочку алхимические изыскания Лиры, беспробудный сон, сваливший всех, кто был в госпитале, мертвых зверьков и смерти солдат.
