Открытой, и провел Терри в затемненную комнату, в которой боролись два звука: низкий гул от непонятного электрического устройства, и что-то вроде тихого топота – непрерывный перестук частых лихорадочных шагов, которые, казалось, доносились отовсюду. Доктор Дадден включил верхний свет, и их взгляду предстала поразительная картина.

Помещение было невелико, примерно с дневную комнату Терри, что выходила окнами на океан; в три ряда были расставлены столики – по четыре в каждом ряду. На каждом столике стоял большой стеклянный резервуар. Терри присмотрелся к ближайшему сосуду. На дне емкости была вода, в дюйме над ее поверхностью нависал круг футом в диаметре. Круг разделяла стеклянная перегородка, и на каждой половине диска находилось по белой крысе. От головы животного тянулись электроды, соединенные с компьютером, стоявшим в центре комнаты. Круг над стеклянным резервуаром медленно поворачивался, и крысам приходилось все время двигаться, чтобы прозрачная перегородка не столкнула их в воду. Внешне крысы выглядели полными антиподами: одна чистая, с лоснящейся шерстью и блестящими глазами; другая – облезлая, со свалявшейся редкой шерстью, с мутными глазами, налитыми кровью.

– Ну что скажете, мистер Уорт? – спросил доктор Дадден, горделиво расхаживая между рядами стеклянных емкостей. – Мне очень интересно ознакомиться с вашим первым впечатлением.

– Замечательно, – сказал Терри сдержанно и опустился на корточки, чтобы получше разглядеть животных. – Не думаю, чтобы видел когда-либо что-нибудь… столь…

– Полагаю, вам ясна суть эксперимента. Все элементарно.

– Вы забываете, что в отличие от вас, я никогда не занимался наукой. Вам придется мне чуть-чуть подсказать.

– Разумеется. – Доктор Дадден включил монитор, и через несколько секунд по синему фону побежали горизонтальные ломаные линии. – Все двадцать четыре животных, что находятся в этой комнате, подключены к компьютеру, – объяснил он. – Ведется запись электрических мозговых импульсов – аналогично тому, как каждую ночь записывается состояние вашего мозга. Но здесь более сложная аппаратура. Я выписал ее из Америки за свой счет. Нажатием нескольких клавиш… – пальцы Даддена пробежались по клавиатуре, – …я могу просмотреть состояние всех животных.

– Да, это я понимаю, но что вращает диски в сосудах?

Некоторые круги вращались, другие были неподвижны.

– Эксперимент очень прост, нужно только понять его суть. Не стану утверждать, что именно я его придумал: как и многие передовые исследования в области сомнологии, впервые эту методику предложили в Америке. Сейчас я все объясню. – Доктор Дадден показал на здоровую крысу в стеклянном резервуаре. – Это контрольная крыса. Другое животное – подопытное. Когда обе крысы бодрствуют, поворотный круг неподвижен. Когда подопытное животное засыпает, компьютер фиксирует замедление на электроэнцефалограмме, и поворотный круг автоматически приходит в движение. Обеим крысам приходится перебирать ногами, чтобы их не столкнуло в воду. Но когда подопытное животное бодрствует, контрольное может спать, поскольку данные его электроэнцефалограммы не запускают механизм вращения. Таким образом, контрольное животное спит, пусть и меньше обычного, но вполне достаточно, а подопытное животное не спит вовсе – ему не дают спать.

– Надо полагать, пока не умрет.

– Именно.

– И сколько времени на это уходит?

– Обычно две-три недели. Вот этому симпатяге, – доктор Дадден показал на изнуренное животное с выпученными глазами, – осталось несколько дней. А вот этот… – он подошел к следующему резервуару, – …уже на последнем издыхании. Ему осталось несколько часов, не больше шести-семи.

Только тогда Терри понял, что не во всех сосудах содержатся крысы. В среднем ряду сидели белые кролики, а в последних четырех сосудах – щенки лабрадора. К одному из них и привлек внимание Терри доктор Дадден: жалкое создание – один скелет и огромные глаза, в которых была лишь изможденная пустота.

Терри судорожно сглотнул.

– Почему они не лают? – спросил он.

– Небольшая инъекция отключила голосовые связки, – пояснил доктор Дадден. – Мера предосторожности, которая несколько снижает чистоту эксперимента, но совершенно необходима.

– Я все еще не понимаю, – слова давались Терри с трудом, – роль контрольного животного. Зачем нужна пара?

– Все очень просто, – сказал доктор Дадден. – Пойдемте со мной.

В дальнем конце лаборатории имелось еще две двери. Из внутреннего кармана доктор Дадден извлек два золотистых ключа на тонкой цепочке и отпер левую дверь. Та распахнулась, и за ней открылась большая и странно обставленная комната. Кровати не было, имелся лишь один стул с прямой спинкой и тощей подушкой на сиденье. Кроме стула, в комнате были всевозможные тренажеры: бегущая дорожка, гребной, велотренажер и даже баскетбольное кольцо на стене. Другую стену занимали полки, заставленные книгами и журналами, у двух оставшихся стен располагались компьютер и настольные игры. Имелись также телевизор, аудиосистема с колонками, подставки с видеокассетами и компакт-дисками.

– Как вы, наверное, догадались, эта комната предназначена для того, чтобы не давать спать, – сказал доктор Дадден. – Здесь мы ставим эксперименты на человеке. Не самая спартанская обстановка, правда?

– Да уж, вовсе не спартанская.

– Вы легко заметите, что, оборудуя эту комнату, я хотел вместить в нее все, что способно привлечь внимание человека. Понимаете, очень важно, чтобы в распоряжении пациента имелись разные приспособления, которыми он мог бы занять разум и тело.

– Впечатляет, – рассеянно отозвался Терри; как обычно, его взгляд привлекли видеокассеты, и он читал названия.

– На первый взгляд, да, – сказал доктор Дадден. – Но на самом деле это довольно примитивный способ изучения поведения человека, лишенного сна. И знаете, почему? Предположим, после трех дней, проведенных здесь, испытуемый начинает проявлять все симптомы физического истощения. Но чем оно вызвано? Отсутствием сна или пациент слишком много времени провел на гребном тренажере? У него замедленная и неуверенная реакция. Вызвано ли это отсутствием сна, или он восемь часов смотрел телевизор? Вы понимаете, в чем сложность? Что его утомило: отсутствие сна или деятельность, направленная на то, чтобы вызвать отсутствие сна?

Он вывел Терри из комнаты и тщательно запер за собой дверь.

– И эту сложность, – сказал он, обводя рукой двенадцать стеклянных резервуаров, – наш эксперимент остроумно разрешает. Обоих животных заставляют в равном объеме проявлять физическую активность, но только одно из них постоянно лишено сна. Таким образом, нам удается выделить те симптомы, которые вызывает отсутствие сна.

– Теперь я понимаю, – сказал Терри. – Значит, вы ищете такую методику, которая подходила бы для людей.

– Верно.

Терри показал на вторую дверь, которая оставалась закрытой.

– Вы покажете, что там?

Доктор Дадден улыбнулся, поигрывая вторым ключом на золотой цепочке.

– Вы подумали над моим предложением? – спросил он. – Подумайте, и если решите остаться, я предложу вам подписать небольшой контракт, предоставляющим мне определенные… права в связи с вашим делом. После его подписания я, возможно, покажу вам содержимое этой комнаты. Думаю, вы найдете его интересным. А пока, – сказал он в заключение, глядя на часы, – мы рискуем пропустить ужин.

Терри с облечением вышел из лаборатории – но он допустил ошибку, оглянувшись за секунду до того, как доктор Дадден выключил свет и запер дюжину стеклянных резервуаров и их несчастных обитателей. Даже Терри, последние двенадцать лет спокойно обходившийся без сна, сознавал жестокость подобных экспериментов. Определенно, подумалось ему, ни один изувер, состоящий на службе у самого тоталитарного и карательного режима, не смог бы придумать более коварного эксперимента, когда сама потребность в отдыхе – в виде сглаживания пиков энцефалограммы – обрекает животных на вечное движение и бесконечное бодрствование. Он содрогнулся от этой дьявольской изобретательности.

– Простите за вопрос, – сказал Терри, когда они поднимались на первый этаж, – но как вы уговорите подопытных, я имею в виду – людей, принять участие в экспериментах? Не думаю, что такие опыты доставят им большое удовольствие.

– Если хорошо подумать, – сказал доктор Дадден, – это совсем не трудно.

В студенческую бытность Терри, нынешняя столовая была отведена под тренажерный зал. Теперь в ней едва помещался длинный дубовый стол, за которым могли разместиться двадцать человек. В клинике установился обычай: ровно в половине седьмого все сотрудники и пациенты собирались здесь на ужин, но ко времени появления Терри и доктора большинство успело уйти. Остались только доктор Мэдисон, Мария Грэнджер (женщина, страдавшая нарколепсией) и лунатичка по имени Барбара – все трое сидели рядком. Доктор Дадден подчеркнуто обособился от этой компании, сев на другом конце стола; перед ним и Терри тут же поставили две тарелки с томатным супом. Проглотив пару ложек и обильно приправив суп солью и перцем, доктор Дадден возобновил объяснения.

– По счастью, университет предоставляет нам немало добровольцев. Многие студенты находят комнату для лишения сна довольно уютной в сравнении с общежитием. К тому же мы платим за участие в экспериментах. И хорошо платим, должен заметить.

– Все равно…

– Мы с вами, мистер Уорт… или мне можно звать вас Терри?.. мы с вами, Терри, учились в те беззаботные времена, когда государство полностью покрывало затраты на обучение, да еще выплачивало стипендию. В наши дни студенты только и делают, что жалуются на нищету, на то, как трудно поддерживать беспутный, гедонистический образ жизни. Наверное, вы читаете собственные газеты – хотя бы время от времени? Они полны душераздирающих историй о несчастных студентах, вынужденных мыть посуду, драить ветровые стекла или того хуже. Работать натурщиками, например. Красивые студентки Лондонского университета вынуждены зарабатывать на хлеб в сомнительных барах Сохо. Ерзают у посетителей на коленях, оголяются в стриптизе, порой даже занимаются проституцией. В массажных салонах этого города полно студенток, и вы бы видели, какие цены они заламывают…

– В самом деле?

– Ну, мне так говорили, – поспешно уточнил доктор Дадден. – Но я, кажется, отвлекся от сути… А суть заключается в том, что мы предлагаем достойную альтернативу подобного рода утомительной работе. Кстати, не хотите ли вина?

Он щедро наполнил бокалы бургундским, себе и Терри, видимо забыв на этот вечер, что потребление алкоголя для пациентов строго ограниченно. Они чокнулись, и Терри сказал:

– Иными словами, вы берете на себя роль социальной службы.

– Совершенно верно. Я общественный благодетель. Грубо говоря, герой всего этого богом проклятого сообщества. А, превосходно, превосходно. – Он потер руки в радостном предвкушении, когда кухарка Джэнет поставила на стол тарелку с говядиной, жареным картофелем и фасолью. – Мясо с кровью. Лучше ничего не бывает. Говядина по-шотландски. Боже, у меня уже слюнки текут. А как вы, Терри? Любите мясо? Вы ведь старое доброе, теплокровное плотоядное, да? Наверняка.

– Точно. Но сейчас не часто удается отведать такие блюда. Знаете, многие заведения больше их не подают.

– Из-за губчатого энцефалопатита крупного рогатого скота? Во всем виновата истеричная шумиха, которую поднимают представители самой недостойной и беспринципной профессии: журналисты. – Он залпом опорожнил бокал, снова наполнил и, к вящей тревоге Терри, шутливо схватил его за руку. – Разумеется, к присутствующим это не относится. Вам не стоит доверять вон той паникерше от лженауки. – Он ткнул вилкой в сторону доктор Мэдисон, которая на другом конце стола увлеченно беседовала с пациентками. – Разумеется, мисс Брюзга станет с радостью жевать ореховые котлетки или что-нибудь в том же роде, лишенное всякой питательной ценности. И все ради того, чтобы удовлетворить свои туманные идеологические требования.

– Полагаю, – сказал Терри, – всякий имеет право на…

– Расскажите мне о своих политических взглядах, – перебил его доктор Дадден. – Нетрудно догадаться, что вы тяготеете к левым, как и прочие служители средств массовой информации в наши дни.

– Боюсь, политика меня не интересует. Левые и правые давно превратились в ничего не значащие идеи. Капитализм доказал свою неуязвимость, и рано или поздно всей жизнью человека будут управлять случайные колебания рынка.

– Так оно и должно быть?

Терри поджал плечами.

– Так оно есть.

– Но ведь если появится политический лидер, обладающий достаточной волей, достаточной силой характера… Вам не приходило в голову, что при миссис Тэтчер Британия вновь оказалась на пороге величия?

– Несомненно, миссис Тэтчер была замечательной женщиной. Но о ее политике я ничего сказать не могу, поскольку никогда не интересовался общественной жизнью.

– И все же у вас с ней есть кое-что общее.

– Правда?

– Безусловно. Ведь она спала по два-три часа в сутки, чему и приписывала свой успех. – Доктор Дадден отхлебнул еще вина и на мгновение задумался; насаженный на вилку кусок кроваво-красной говядины завис перед его полураскрытым ртом. – Знаете, я ей писал. Неоднократно. Спрашивал, не согласится ли она подвергнуть себя простейшим опытам. И ее администрация неизменно брала на себя труд ответить. Вежливые отказы. Учтивые, но твердые. Но я буду продолжать писать. Сейчас у миссис Тэтчер, наверное, больше времени. Уж она-то должна понять, чего я пытаюсь достичь, – добавил он прочувствованным тоном, глядя на Терри. – Уж она-то должна обладать даром предвидения.

– Не сомневаюсь, – сказал Терри, протыкая картофелину.

– Наполеон тоже почти не спал. И Эдисон. То же самое можно сказать о многих великих людях. Говорят, Эдисон презирал сон – и, на мой взгляд, совершенно справедливо. Я тоже презираю сон. И презираю себя за то, что мне требуется сон. – Он наклонился к Терри и доверительно сообщил:

– Знаете, я сократил его до четырех часов.

– До четырех часов?

– До четырех часов в сутки. Именно столько я сплю всю последнюю неделю.

– Но это, наверное, вредно. Не удивительно, что у вас такой усталый вид.

– Неважно. Моя цель – три часа, и я ее добьюсь. Знаете, некоторым такое ограничение дается с огромным трудом. Не все обладают вашим даром. Именно поэтому я вам так завидую. Именно поэтому я преисполнен решимости разгадать вашу тайну.

Терри пригубил бокал с вином.

– Но зачем презирать сон? Не понимаю.

– Я скажу, зачем. Потому что спящий беспомощен, бессилен. Даже самых сильных людей сон швыряет на милость самых слабых и немощных. Можете представить, что значит для людей, обладающих характером и силой воли миссис Тэтчер, каждую ночь принимать позу жалкого смирения? Мозг отключен, бездействующие мышцы расслаблены. Наверное, для них это невыносимо.

– Такая точка зрения до сих пор не приходила мне в голову, – сказал Терри. – Сон как великий уравнитель.

– Именно. Именно этим он и является – великим уравнителем. Как и социализм, мать его. – Терри заметил, что от вина доктор Дадден помрачнел.

Взрыва гортанного хохота с другого конца стола, где сидела доктор Мэдисон, оказалось достаточно, чтобы Дадден послал в ее сторону убийственный взгляд.

– Только послушайте эту горластую ведьму, – пробормотал он. – Сидит себе с товарками. Вы заметили, Терри, что группы за столом все больше делятся по половому признаку? Ее рук дело.

– Уверен, что это только…

– Видите ли, доктор Мэдисон предпочитает женское общество мужскому.

– То же самое можно сказать о многих женщинах, – резонно заметил Терри.

Доктор Дадден понизил голос:

– По-моему, вы не вполне поняли мой намек, – сказал он, переходя на шепот. – Доктор Мэдисон – из дщерей Сафо.

– Сафо… кто?

– Сестра, – свистящий шепот доктор Даддена звучал все громче, – сестра Лесбоса.

Терри понятия не имел, является ли этот эвфемизм общераспространенным, или доктор Дадден только что его придумал.

– Вы имеете в виду, что она подруга Дороти?

– Именно. Она траханный кобель. Точнее нетраханная сука.

– Откуда вам известно? – сказал Терри.

– Господи, да вы только на нее взгляните. Ее поведение буквально вопиет об этом. Да у нее это на лбу написано. Я хочу сказать – вы же с ней разговаривали после ее приезда сюда?

– Только в первый вечер.

– Оно и понятно. Для меня она больше, чем на два слова, не расщедрится. Из тех баб, кто предпочитает не обращать внимания на мужчин, потому что они не представляют для нее интереса в сексуальном смысле.

– Я заметил некоторую враждебность между вами… – сказал Терри.

– Она опытный психолог, – сказал доктор Дадден. – И я уважаю ее – как профессионала. Но на личном уровне между нами нет ничего общего. Совсем ничего.

– А вы близки с кем-нибудь из коллег? Я имею в виду, на личном уровне.

– Честно говоря, нет. Мои сотрудники дружат друг с другом, но меня в свою компанию не допускают. – Доктор Дадден доверительно подался вперед. – Возможно, вы удивитесь, Терри. Меня и самого это сбивает с толку. Но факт остается фактом: я не пользуюсь популярностью в клинике. – Он откинулся на спинку стула с видом мученика. – Если сможете, выясните, в чем тут дело.

Как только Терри увидел вторую, запертую дверь в подвальной лаборатории, у него зародился план на предстоящий вечер, и выслушивание всей этой дребедени еще несколько часов, к сожалению, являлось его составной частью. После ужина они удалились в личную гостиную доктора Даддена, где разлили по рюмкам бренди, выпили, снова разлили, потом в ход пошла бутылка – а затем и другая – красного вина. Терри удалось свести уровень потребления алкоголя к минимуму, но когда часы на каминной полке пробили десять, он чувствовал, что соображает не вполне ясно. Большая часть последней обличительной речи доктора Даддена явно прошла мимо его сознания.

– …в Соединенных Штатах делают по-другому, – глаголил доктор. – Там гораздо дальше продвинулись в изучении сна. В Великобритании единственная клиника подобного рода – это моя, а в Америке таких десятки. Они прекрасно финансируются, укомплектованы хорошими специалистами и оборудованы по последнему слову техники. В Америке создают компьютерное обеспечение специально для полисомнографии. Такие программы могут следить за состоянием пациентов, спящих у себя дома, при этом колебания мозга передаются в исследовательский центр по телефонным линиям через модем. Вы только представьте! Вы только подумайте! Именно такой подход, именно такие нововведения я хочу внедрить здесь, но не встречаю никакого понимания. Говорю вам это потому, что в нашей проклятой стране такая система здравоохранения – все привыкли всё получать бесплатно. Американцы могут себе позволить делать то, что делают, потому что у них эффективная система частной страховой медицины, которая поддерживает все здравоохранение.

– Конечно-конечно, – вставил Терри.

Доктор Дадден поставил бокал.

– Вы не очень хорошо выглядите, – сказал он. – Мы оба слишком много выпили. Давайте прогуляемся.

Не успел Терри возразить, как они стремительно пересекли холл, задержавшись лишь для того, чтобы взять в одном из шкафчиков фонарик, и через минуту шагали по лунной террасе к краю скалы.

– Куда мы идем? – спросил Терри. – Тут темно для такого рода…

– Не то чтобы я сильно переживал из-за того, что меня не ценят в медицинском сообществе, – продолжал доктор Дадден, не обращая на него внимания. – Я не против, чтобы меня считали белой вороной, оригиналом. Такое часто случается с теми, кто опережает свое время. К примеру, мне плевать, если меня не примут в масоны. Я вообще не хочу вступать в эти долбаные масоны. На кой черт мне вступать в эти долбаные масоны? Вся эта дрянь меня не интересует, потому что я точно знаю – когда меня не станет, память о моей работе будет жить. Потому что я – единственный, понимаешь, Терри? – Доктор Дадден повернулся и посмотрел ему в лицо. Поднялся сильный ветер, внизу ревел океан. – Я единственный, кто работает в этой области, для кого сон является тем, чем он является на самом деле.

– И чем именно?

– Болезнью, разумеется. – Дадден двинулся по тропинке, которая в этом месте подходила особенно близко к краю обрыва. С прежней напыщенностью он продолжал:

– Болезнь, Терри, самая распространенная, самая опасная для жизни болезнь! Забудь про рак, забудь про рассеянный склероз, забудь про иммунодефицит. Если ты проводишь в постели по восемь часов в сутки, значит, сон укорачивает твою жизнь на треть! Все равно что умереть в пятьдесят лет – и это происходит со всеми. Это не просто болезнь, это чума! И ни у кого нет к ней иммунитета, понимаешь. Ни у кого, за исключением… – он повернулся к Терри и глубоко вздохнул – то ли от нахлынувших чувств, то ли от напряжения, – …за исключением тебя.

– Грегори, – сказал Терри (он впервые произнес это имя, с немалым трудом спихнув его с языка), – куда мы идем?

– Не знаю, как ты, – ответил доктор Дадден, – а я иду купаться.

Он включил фонарик и внезапно пропал за краем обрыва. Они подошли к крутой и узкой тропинке, прорубленной в отвесной скале, – она, как теперь вспомнил Терри, вела к песчаному пляжу, на который он сам изредка спускался в студенческие годы. Он потоптался у сомнительного на вид спуска, а затем последовал за прыгающим лучом фонарика, тихо матерясь под нос.

– Так вот, – донесся голос Даддена из темноты, – меня называют оригиналом, так ведь? Прекрасно. А я лишь пытаюсь вернуть человечеству одну треть жизни, только и всего. Я лишь пытаюсь увеличить на тридцать три процента среднюю продолжительность жизни каждого мужчины, женщины, ребенка на этой проклятой планете. Господи, разве эта цель не оправдывает страдания нескольких крыс? Или мук нескольких симпатяг-щенков? – Он замолчал, преодолевая неожиданно возникший на пути скользкий участок скалы, с которого осыпалась песчаная почва. Потом закричал еще громче, чтобы его можно было расслышать за грохотом волн. – И даже смерть человека, если на то пошло? Один смертельный случай? Неужели это такая уж большая цена?

Терри почти не вслушивался в его речь, поскольку думал лишь о том, как бы не рухнуть в пропасть, – он отставал все больше и больше. Наконец тропинка стала более пологой, под ногами зашуршал песок. Терри поравнялся с доктором Дадденом и с удивлением обнаружил, что тот успел полностью обнажиться.

– Ну как ты? – сказал доктор. – Не прочь?

– Простите?

– Искупаться, приятель, искупаться.

– Не холодно?

– Да ладно тебе, неженка, скидывай свое тряпье. Два славных взрослых парня, нагие в лунном свете: разве могут небеса не обратить на нас внимания?

– Как-то неспокойно.

– За жопу хватать не буду. Этого можешь не бояться.

– Я не умею плавать, – возразил Терри. Ложь была неоригинальной, но действенной.

– Многое теряешь. Ладно, присмотри за одеждой.

Странная просьба ночью на пустом берегу, но Терри кивнул в знак согласия и стал смотреть, как его спутник семенит к морю. Как только бледная, волосатая спина скрылась в темноте, он быстро поднял пиджак доктора, нашел два золотых ключа и снял их с цепочки. Спешка оказалась не лишней – не прошло и двух минут, как доктор Дадден вернулся, трясясь всем теплом и хрипя больше обычного. Губы его посинели, пенис скукожился до размеров опенка.

– Боги, – простонал он, натягивая трусы и засовывая облепленные песком ноги в штанины. – Бодрит. Вот настоящее испытание для человека.

– С вами все в порядке? – спросил Терри, помогая ему надеть рубашку. Руки доктора Даддена тряслись так, что он с трудом мог застегнуть пуговицы.

– Со мной? В порядке? Конечно. Мы, шотландцы, ребята крепкие. Я не в первый раз такое проделываю.

– Зато может оказаться последним, если мы не доберемся до дома как можно скорее.

– Чепуха, приятель, – сказал доктор Дадден.

Но все-таки проворно взобрался по тропинке. Он все еще дрожал, когда они добрались до холла Эшдауна. Настало время пожелать друг другу спокойной ночи.

– Ты очень опоздал с отбоем, – сказал доктор Дадден. На каменные плиты холла с него стекала соленая вода. – Извинись за меня перед Лорной. Скажи, что это я занял тебя разговорами.

– Обязательно.

– И подумай о том, что я тебе сказал. Завтра я уезжаю на пару дней, так что можешь не спешить с решением.

– Хорошо, – согласился Терри. – Я подумаю.

Доктор Дадден протянул руку, звучно зевнув.

– Тогда спокойной ночи.

– Вы уже ложитесь?

Доктор взглянул на часы.

– Только на четыре часа. Поставлю будильник на три. На три десять, если быть точным. Я знаю, это возможно. И доказательство тому – ты.

Терри улыбнулся, пожал доктору руку и проводил его взглядом, пока тот не скрылся в коридоре второго этажа. Подождал еще минуту, послушал, как открылась и закрылась дверь спальни. Затем пересек коридор и бесшумно спустился в подвал.

Разумеется, Терри запомнил восьмизначный код, который отпирал дверь лаборатории, хотя далось это нелегко – из-за объединенного натиска алкоголя и пустословия доктора Даддена. В прачечной никого не было, Терри набрал код в оглушительной тишине. Едва открыв дверь, он испытал приступ животного возбуждения, но стараясь не смотреть на стеклянные резервуары, начал пробираться к дальней стене. Он слышал, как усталые лапы шлепают по поворотному кругу. Терри добрался до дальней стены и, даже не взглянув на левую дверь, прямиком направился к той, которую доктор Дадден отказался открыть несколько часов назад. Дверь открылась легко, щелкнул язычок замка, автоматически вспыхнул верхний свет.

В первый момент Терри не понял, что находится у него перед глазами – ему показалось, что он видит комнату внутри комнаты. Прямо перед ним был толстый лист прозрачного плексигласа, примерно в десяти футах за ним горизонтальная перегородка – судя по виду, из ДСП, – на которой располагались холодильник, раковина и унитаз. Где-то в дюйме под перегородкой имелась большая полукруглая деревянная платформа, приподнятая над полом фута на два. Все пространство между платформой и полом было заполнено голубоватой хлорированной водой.

Вскоре Терри осознал, что видит он не что иное, как огромный резервуар, занимающий почти всю комнату. Если обойти вокруг, становилось ясно – как и следовало ожидать, – что резервуар разделен на две равные половины, каждая из которых оснащена элементарными удобствами. Вверху перегородки было просверлено отверстие, оттуда с двух сторон свисали пучки проводов, заканчивающихся электродами. Словом, в этой комнате находился увеличенный вариант устройства из соседней лаборатории, и круг был достаточно велик, чтобы на нем могли разместиться два подопытных человека.

– Безумие, – прошептал Терри, завершая третий круг вокруг резервуара. Он вглядывался в прозрачную клетку с благоговением и ужасом. – Полное, полное безумие…

Он сунул руку в карман и достал скомканную записку – ту самую, что подбросили ему почти неделю назад в виде бумажного самолетика: «СПРОСИ ЕГО ПРО СТИВЕНА УЭББА». Терри догадывался, что между запиской и жуткой комнатой есть какая-то связь. Кто бы ни был этот Стивен Уэбб, он побывал здесь, он участвовал в одном из экспериментов доктора Даддена. А что потом? Несчастный, а, может, и смертельный случай (ведь Дадден употребил это выражение)? И теперь некто призывает Терри расследовать происшедшее. В клинике у доктора были враги, вероятно, даже немало врагов, и Терри приглашали пополнить их ряды. Казалось, в каком-то смысле на него даже рассчитывают.

Терри вышел из комнаты, затем из лаборатории, не забыв запереть обе двери. Он попробует забыть восьмизначный код. Спускаться в лабораторию доктора Даддена ему больше не хотелось.

На цыпочках поднимаясь на первый этаж, Терри вдруг вспомнил об исчезнувшей фотографии. И подумал, что, возможно, вскоре вновь начнет спать и видеть сны. Несомненно, история Стивена Уэбба очень интересна, но Терри – всего лишь кинокритик, а не репортер. Он просто не годится для такого дела.

Кроме того, он уже час как должен находиться в постели.