Разобраться в грудах бумаг Уотсона была та еще задачка. Сенкевич терпеливо раскладывал листы по четырем стопкам: записи о пациентах, отчеты о ходе научных экспериментов неугомонного доктора, о его же эзотерических опытах, и те страницы, где упоминался Холмс и его расследования. Таких нашлось немало – исчерканные черновики рассказов, краткие заметки на память, письма Уотсона к сыщику. Пока из двух десятков листов только один мог относиться к истории собаки Баскервилей. Да и то на нем половина текста была тщательно вымарана.

– Интересно, почему же я так плохо помню именно этот случай? – вслух спросил Сенкевич у призрачной девушки, которая болталась под потолком. – Ведь совсем недавно было…

Машенька опустилась и заметалась перед ним легким клочком тумана, который перекатывает ветер. На заплаканном лице было написано отчаяние.

– Ты что-то знаешь? – насторожился Сенкевич. – Хочешь рассказать?

Он давно уже замечал, что привидение пытается разговаривать с людьми, доносить какие-то мысли. Только вот жаль, говорить Машенька не умела, и язык жестов у нее был какой-то странный. К тому же при попытке понять ее девушка вдруг замыкалась, заливалась слезами и обиженно уплывала в дальний угол. Вообще, складывалось впечатление, что призрак то ли не в себе, то ли характер у него дурацкий – если так можно сказать о духах. Раньше Сенкевича удивляла нелогичность историй и фильмов о привидениях, вели они себя глупо: ну пришел ты сообщить, где твое тело или кто убийца, – так скажи по-человечески или покажи. Кровью на стене нарисуй, в конце концов, если уж хочешь сохранить стиль. Нет же, фантомы все как один предпочитали таинственно стенать, пугать ни в чем не повинных людей и озадачивать их разными головоломными загадками, исчезая как раз в тот момент, когда больше всего требовалась их помощь. Сенкевич всегда считал это выдумкой для сюжета, но Машенька наглядно демонстрировала: писатели и сценаристы правы.

Девушка откровенно не любила Настю, побаивалась Дана и старалась не попадаться им на глаза. Она была странным образом привязана к двум живым существам: Сенкевичу и Сэру Генри. Первого любила, видимо за то, что он вызвал ее из мира духов, второй вызывал у Машеньки чуть ли не родственные чувства. Она могла часами сидеть рядом с псом, гладя его по шерсти. Вопреки теории, что животные способны видеть мир духов, сэр Генри Машеньку не замечал. Только когда над его головой зависала призрачная рука, шерсть на загривке пса слегка вздыбливалась.

Сенкевич несколько раз уже пытался разговорить фантом – недаром же девица не вернулась в загробный мир, осталась с ними. Во время спиритического сеанса он вызывал жертв Потрошителя. А явилась Машенька. Так что имелись все основания подозревать, что девица – одна из убитых этим монстром или монстрами. Только вот она не подходила ни под одно описание: была слишком молода и красива. Разве что, думал Сенкевич, она была ранней жертвой. Ведь где-то Потрошитель жил до того, как открыть сезон охоты в Ист-Энде? И не факт, что он и раньше не убивал.

Так что девица при жизни могла быть кем угодно: ирландской крестьяночкой, французской швеей, испанской аристократкой или даже русской революционеркой. В зависимости от того, где на тот момент охотился Потрошитель.

Машенька не успокаивалась – металась над столом, размахивала руками.

– Успокойся, – увещевал Сенкевич. – Давай поговорим.

Губы девушки искривились в гримасе плача, слезы потоком хлынули из призрачных глаз.

– Да не плачь ты! – взмолился Сенкевич. – Я знаю, ты не можешь говорить. Но есть ведь жесты. И перестань болтаться вокруг, от такого мельтешения укачать может.

Машенька, казалось, немного пришла в себя, зависла перед ним.

– Хорошо. Я буду задавать вопросы. Если хочешь ответить «да», кивни, вот так. Если нет, помотай, так вот.

Сенкевич показал, впрочем, без особой надежды: это была уже не первая попытка вступить с призраком в осмысленный диалог.

– Поняла?

К его удивлению, Машенька вполне отчетливо кивнула.

– Умница! – обрадовался Сенкевич. – Итак, начнем. Тебя убил Потрошитель?

Отрицательный жест.

– Уверена?

Кивок.

– А кто тогда? – брякнул Сенкевич, расстроенный тем, что такая стройная гипотеза рухнула.

Машенька в ответ залилась слезами.

– Все-все, извини. Понял: это неправильный вопрос. Ладно. Тогда так. Это я вызвал тебя?

Кивок. «Да».

– Ты пришла по собственной воле?

«Да».

– Ты хочешь отомстить?

«Нет».

– Спасти кого-нибудь?

«Нет».

– Помочь?

«Нет».

«Хм, а что тогда?» – задумался Сенкевич. Стал припоминать самые распространенные мотивации призраков.

– Может быть, помощь нужна тебе?

Несколько энергичных кивков. На бледном окровавленном лице впервые появилось подобие улыбки.

– Нужно найти твое тело?

«Нет».

– Кого-то из близких или родственников?

«Нет».

– Убийцу?

«Нет. Нет. Нет».

Расстроенная тем, что Сенкевич не может догадаться, девушка залилась слезами.

– Да погоди ты! – с досадой сказал он. – Не все же сразу! Смотри, как мы уже продвинулись! Давай еще попробуем.

Но продолжить не удалось: в запертую дверь постучали.

– Открывай, разговор есть! – раздался голос Платонова.

Сенкевич распахнул дверь.

– Только вернулся, а тут Лестрейд пришел, – сообщил капитан. – Поднимайся в гостиную.

– Что, еще кого-то убили? – приуныл Сенкевич. – Вроде не должны были…

– Нет, – мрачно ухмыльнулся Платонов. – Человек просто в расстройстве. Единственный подозреваемый остался, и какой. Сам понимаешь… Вот и заглянул поговорить.

Лестрейд нервно прохаживался по гостиной и фыркал себе под нос, более чем когда-либо напоминая хорька. Усы его сердито топорщились.

– Выяснили, что убитая – не Мэри Келли? – огорошил его Дан.

– Уже узнали? – Инспектор еще больше расстроился. – Да, у настоящей Мэри Келли на мизинце не хватает фаланги.

– Я прошелся сегодня по Ист-Энду и выяснил, кем может быть убитая…

– Что бы мы делали без вас, Холмс, – с насмешкой перебил инспектор. – Представьте себе: нам тоже удалось узнать об исчезновении одной из проституток. Это некая Элис Лэй, по прозвищу Горбатая Элис, двадцати шести лет. В последний раз ее видели за несколько часов до убийства, возле трактира «Сковорода». У девицы нет родственников, зато имеется постоянный сутенер. Для Элис нашелся выгодный клиент, только поэтому ее исчезновение и было замечено. Сутенер, поняв, что подопечная пропала, взялся за розыск: для этого была причина – девица задолжала ему два шиллинга.

– Да, мои сведения совпадают с вашими, – подтвердил Платонов.

– Но вы не знаете другого, – вскинулся Лестрейд. – Мы показали тело сутенеру и товаркам Элис. Они опознали девицу. Разумеется, не с абсолютной уверенностью – вы видели, во что превратил ее Потрошитель. Тем не менее у нас есть все основания предполагать, что убита именно Элис Лэй. И еще: после дополнительного осмотра мы пришли к выводу, что волосы жертвы были перекрашены в черный цвет.

Сенкевич рассеянно кивнул: так они и думали. Ярких брюнеток в Лондоне не так уж и много, чем долго подбирать подходящую жертву, проще взять любую и перекрасить.

– Следовательно, Мэри Келли, одна или, скорее всего, с подельником, заманила проститутку в квартиру, убила и перекрасила ей волосы. Изуродовала практически до неузнаваемости, инсценировав таким образом собственную смерть.

– Только непонятно, на что она рассчитывала! – Воскликнул Лестрейд. – Девицы совершенно непохожи. Мэри Келли очень красива, Элис Лэй… о покойниках не принято говорить плохо, но бедняжка была редкостно дурна собой. Простите за неловкий каламбур, но как уродку ни уродуй, красавицу она не заменит. Мэри была высокой, а Элис низкорослой. Мэри отличалась красивыми женственными формами, а Элис могла похвастаться разве что сутулостью и нарушением всех мыслимых пропорций тела. Так зачем эта неуклюжая мистификация?

– Во-первых, преступники могли торопиться и выбрать жертву наспех, первую попавшуюся. Во-вторых, возможно, Мэри и не собиралась вводить полицию в заблуждение надолго. Скорее всего, ей было нужно только отвлечь внимание, чтобы выиграть время для отъезда. И у нее это получилось.

– Почему вы так решили? Снова дедукция? При всем уважении к вашей методике, Холмс, сейчас она не очень помогает в расследовании, – парировал инспектор. – Может быть, вам нужно отдохнуть?

Платонов промолчал, и Сенкевичу подумалось, что инспектор прав. Капитан ФСБ явно уступал великому сыщику. Проблемы менталитета. Холмс привык полагаться только на свою знаменитую дедукцию – логические цепочки и огромный багаж знаний. А к услугам сыскаря из двадцать первого века – дактилоскопия, генетический анализ, УФО и еще куча методик и приспособлений, а также консультации любых специалистов. Платонов привык работать в команде профессионалов, Холмс справлялся в одиночку – разве что Уотсон ему ассистировал, впрочем, он, скорее, был для сыщика благодарным зрителем и биографом…

Додумать Сенкевич не успел: перед ним заметалась Машенька. Привидение отчаянно жестикулировало, явно желая что-то сказать.

Лестрейд посидел еще немного, посетовал на безвыходность ситуации, допил чай и откланялся.

– Что с твоей чокнутой? – угрюмо спросил Платонов, когда за инспектором закрылась дверь.

– Сам хотел бы знать, – ответил Сенкевич. – Постараюсь сейчас выяснить.

– Ты бы лучше выяснил, где держат принца Альберта. Если он, конечно, действительно в лечебнице, а не прячется на каком-нибудь модном курорте. Спроси хотя бы у своего знакомого придворного медика. Уж он-то должен знать.

– Собираешься навестить?

– Почему бы нет? Заодно и посмотрим, была ли у него возможность уйти из больницы.

– Хорошо, завтра напишу приятелю. А сейчас не хочешь ли зайти ко мне в лабораторию? Я собираюсь поговорить с Машенькой.

Услышав это, призрачная девушка перестала плакать и с надеждой уставилась на покровителя.

Платонов скорчил недовольную физиономию:

– Опять не высплюсь…

– Ты сыщик или кто? – возмутился Сенкевич. – Может, займешься расследованием?

– Какое отношение к расследованию имеет твой придурошный призрак?

– Самое прямое.

Сенкевич вкратце пересказал беседу с Машенькой. Платонов пожал плечами:

– Как-то сомнительно. Пришла из-за Потрошителя, но не его жертва. Чего-то хочет, но не упокоения. Говорю, чокнутое привидение… Ну ладно, пошли, посмотрим.

В лаборатории они уселись в кресла, и Сенкевич снова затеял беседу с духом.

– Сегодня ты волновалась, когда увидела покойницу. Ты знаешь ее?

Машенька отрицательно покачала головой.

– Может быть, ты знаешь ее убийцу?

Фантом снова занервничал. Девушка сначала кивнула, потом тут же замотала головой, метнулась в сторону и опять разразилась призрачными слезами.

– Да она дебилка! – возмутился Дан, который терпеть не мог нервное привидение. – Может, и при жизни такой была. Сама не знает, чего хочет.

– Успокойся, – сказал Сенкевич, обращаясь сразу к обоим. – Сосредоточься. Значит, ты не знакома с убийцей?

«Нет».

– Но тебе что-то известно об этом преступлении?

Машенька с энтузиазмом закивала. Сенкевич мысленно поздравил себя с успехом. Однако дальше, как он ни выспрашивал – ничего толкового от девушки добиться не сумел: мешало то, что можно было задавать только вопросы, подразумевающие ответ «да» или «нет».

– Чего ты маешься? – вмешался Платонов. – У тебя же есть этот, как его… спиритический стол со стрелкой. Пусть напишет.

Сенкевич изумился, что такая простая мысль не пришла ему в голову. Он подошел к круглому столику, положил на него новую, недавно купленную взамен разбитой, фарфоровую стрелку:

– Машенька, иди сюда. Смотри, теперь ты можешь писать ответы. Только смотри на стрелку и направляй ее силой мысли на нужную букву.

Против ожидания девушка, вместо того чтобы обрадоваться, горестно разрыдалась, оскорбленно выпрямилась, поплыла к шкафу с реактивами, втянулась в дверцу и исчезла. Все попытки вызвать ее оттуда окончились крахом.

– Говорю же, идиотка клиническая, – резюмировал Платонов.

– Слушай… а может, она просто писать не умеет? – осенило Сенкевича. – Вот и обиделась.

– Она же дух!

– И что? Где-то существует школа для духов? С чего вообще мы взяли, что после смерти человек автоматически становится мудрым и всезнающим?

Капитан пожал плечами:

– Ну вроде так считается…

– Вот потому тогда мой спиритический сеанс и провалился, – размышлял Сенкевич. – Я вызвал жертв Потрошителя. Все они – дешевые проститутки из нищего района, бывшие фабричные работницы или крестьянки. Откуда им быть грамотными? Прийти-то они пришли, а как увидели, что им писать предлагается, разъярились.

– Тогда зачем эта осталась?

– Ей что-то очень нужно от нас, она сама сказала. Только вот что – никак понять не могу.

– Да ни черта ей не надо, – окончательно разозлился Платонов, – просто она истеричка чертова! Ты ж сам говоришь: после смерти люди не умнеют. Ну так значит, и сумасшедшими они тоже остаются. Пойдем лучше в гостиную, трубку курить.

– Дело на одну трубку? – усмехнулся Сенкевич.

Дан пожал плечами:

– У тела есть привычки и потребности. Наркотиком я его баловать не собираюсь, но на табак придется согласиться. Так действительно лучше думается.

Они уселись в гостиной, не зажигая света, закурили.

– Что думаешь, капитан? – спросил Сенкевич.

– Думаю, Мэри была помощницей и любовницей Потрошителя. Может, указывала на подходящих женщин, говорила, где они стоят. Возможно, он заставил подельницу убить, чтобы доказать верность, а может, это просто был его каприз: мол, тебе нужно – ты и разбирайся. Она не справилась с Настей, Потрошитель нашел другую и с ней уже разделался сам, в этом никаких сомнений. Но на совести Мэри как минимум одна жертва – в двойном убийстве.

– Почему тогда он действовал так топорно? Мог бы заранее присмотреть девушку, хотя бы по комплекции похожую на Мэри. Тогда ее сочли бы убитой и не стали бы разыскивать.

– Пытался запутать нас? Развлекался? Он игрок, не забывай.

– Да еще и сумасшедший, – добавил Сенкевич.

– Хотя есть еще версия, – задумчиво проговорил Платонов. – Может быть, Мэри ему не так уж и нужна…