Гендерные аспекты социальных коммуникаций. Гендер (от англ. gender – род) в психологии социально-биологическая характеристика, с помощью которой дается определение понятиям «мужчина» и «женщина». Пол является биологической категорией, поэтому психологи часто ссылаются на биологически обусловленные гендерные различия как на «половые различия» и в том числе и на психологические различия гендерного поведения личности, или половое поведение [Большой психологический словарь, 2003].

Усвоение полоролевых моделей поведения начинается с раннего детства и проявляется в подражании родителю своего пола, это так называемое имплицитное обучение или моделирование. Полоролевому поведению дети обучаются, наблюдая за тем, как ведут себя другие дети, это называется косвенным научением. Взрослые, руководствуясь традиционными ожиданиями, предъявляют к ребенку определенные требования и поощряют именно такое поведение, которое соответствует его полу [Кон, 2009].

В психологической литературе до сих пор не ясно, являются ли характерологические особенности полов врожденными или приобретенными [Bregley, Carey, 1979]. При этом описано достаточно много других различий между полами, большинство из которых связаны со специальными способностями. Например, у мальчиков лучше развиты аналитические способности, а у девочек – моторные и вербальные. Однако изменения в системе образования и обучения значительно сократили разрыв между полами в степени развития вербальных, математических и пространственных способностей [Deaux, 1985].

Тем не менее в социальных коммуникациях специфика гендерных аспектов межличностных отношений проявляется по-разному. Важным аспектом развития межличностных взаимодействий выступает учет гендерных особенностей в социальных коммуникациях, соотношение в них мужественности и женственности.

Мужественность означает ориентацию на ценности, которые традиционно считаются мужскими. К ним относят самоутверждение, честолюбие, героизм, достижения, рекорды, конкуренцию, упорство в реализации цели, материальный успех и т. п. Женственность же, напротив, проявляется в миролюбии, выстраивании ровных отношений, заботе о безопасности, склонности к компромиссам, скромности, заботе о ближнем, поддержании социальных контактов, стремлении к уюту, высокому качеству жизни и т. п.

Сочетание в национальной культуре мужественности и женственности зависит от многих факторов и прежде всего от особенностей исторического развития страны. Более высокие показатели мужественности в странах, расположенных вблизи экватора, немецкоговорящих, а также англо-американских. Наивысший индекс мужественности – у Японии. Женственность же преобладает в странах северных, азиатских и романских. Наивысший индекс женственности в Швеции.

В России традиционно преобладала мужественная культура. В советские годы это проявлялось, в частности, в прославлении женщин с мужскими профессиями: водителей, трактористов, летчиков, шахтеров и т. п.

Как считает В. Пугачев [2006], мужественным культурам обычно присущи следующие признаки:

• в почете настоящие мужчины: они наделяются такими качествами, как амбициозность, самоуверенность, решительность, напористость, жесткость, сила;

• мужчина должен содержать семью, обеспечивать ее деньгами, женщина – воспитывать детей;

• мужчина должен доминировать и на работе, и в семье;

• работа и карьера важнее домашних дел, жизнь подчинена работе, высшие жизненные достижения – богатство, карьерный и материальный успех;

• стремление к успеху как опережению других, соревновательность даже среди друзей;

• стремление хорошо себя подать, продемонстрировать реальные или мнимые достоинства;

• независимость;

• успех и самореализация выше хороших отношений с окружающими;

• разрешение конфликтов до конца в форме открытого силового противоборства;

• рациональность принятия решений.

Женственные культуры обладают во многом противоположными качествами:

• ориентация на равенство мужчин и женщин, в том числе при занятии руководящих должностей;

• мужчина не обязательно должен быть в семье главным добытчиком денег, он может воспитывать детей;

• мужчина и женщина должны быть равноправны;

• стремление к высокому качеству жизни, созданию уюта, работать для того, чтобы жить, материальная обеспеченность – условие высокого качества жизни;

• ориентация на ровные отношения с другими, склонность к компромиссам;

• скромность в самооценке, негативное отношение к хвастовству и самовозвеличиванию;

• солидарность, взаимодействие;

• ориентация на хорошие отношения и оказание услуг, забота о ближнем;

• скрытые конфликты и их разрешение с помощью переговоров, а еще лучше – бесконфликтное руководство;

• принятия решений с опорой на интуицию.

Если мужественные культуры ориентированы в первую очередь на достижения, то женственные непосредственно обращены к человеку. Здесь время, проведенное с семьей или друзьями, считается важнее, чем сверхурочная работа. Приветствуются спокойный ритм жизни, хорошие отношения с окружающими.

Эти и другие особенности гендерных отличий национальных культур проявляются прежде всего в социальных коммуникациях: в повседневном поведении человека и официальных контактах. При этом ни мужественная, ни женственная культуры в межличностных проявлениях не имеют однозначных преимуществ. Однако для успеха профессиональной деятельности, в налаживании позитивных взаимодействий учет гендерных особенностей – достаточно важный фактор. Так, например, в построении модели управления персоналом следует учитывать, что при доминировании в компании женственной культуры использование системы мотивации, основанной на карьере, не даст ожидаемых результатов. В то же время здесь имеет хорошие шансы на успех модель управления, основанная на человеческих отношениях: внимании к людям, хорошем психологическом климате, коллективной мотивации и т. п. [Hollander, 1978].

Современные теории гендерных доминант в деловых отношениях характеризуются четырьмя параметрами, выделенными и исследованными Л. Якокка [1990] и его помощниками. Так, голландский ученый Т. Санталайнен [1993] предложил разделение деловых культур в зависимости от готовности следовать закону ориентации на культуры универсальных и конкретных истин. Первый тип культур отличает высокое законопослушание, второй – незаконопослушание, действие в соответствии с конкретной ситуацией, невзирая на законы и правила. Наиболее высокие показатели законопослушания имеют Канада, США, Великобритания, ФРГ, скандинавские страны; наиболее низкие – страны Азии, Латинской Америки, Южной Европы, а также Россия и государства СНГ. Особая роль в этих культурах предписывается женщинам (материнская позиция при разводе, запреты на профессии и т. д.).

Роль социокультурных факторов проявляется в том, что подавляющее большинство женщин еще с детского возраста ориентируются на сравнительно скромный общественный статус, ценности семьи и личной жизни, воспитание детей и помощь мужу. Общество также ожидает от женщины выполнения в первую очередь этих социальных ролей. Наличие такого рода ориентации женщин на стереотипное восприятие женской роли мужчинами подтверждается рядом исследований.

Так, согласно наблюдениям за поведением присяжных заседателей и исследованию, проведенному американскими психологами Ф. Стродтбеком и Р. Манне, мужчины намного активнее женщин участвуют в дискуссии, предшествующей принятию судебного решения. Исследования Е. Эриз также показали, что в смешанных лабораторных группах при решении общих задач мужчины были инициаторами 66 % всех коммуникативных актов. В целом многие исследования подтверждают, что у женщин слабее выражено стремление стать лидером и упорство в достижении этой цели. Подобный настрой женщин можно объяснить преобладающими в обществе ожиданиями выполнения функций лидера мужчиной и слабой готовности воспринимать в этой роли женщину [Пугачев, 1998].

Учет такого рода стереотипов важен для женщин-руководителей, которым в целях эффективного руководства приходится прилагать больше усилий и на деле доказывать «нормальность» своего пребывания в роли начальника. Для мужчин же подобных доказательств обычно не требуется [Richter, 1994].

Вторая группа факторов, определяющих особенности поведения женщины-руководителя, – биологические и психологические факторы, которые проявляются в большей зависимости ее настроения и психического состояния от физиологических циклов, в обремененности естественными заботами о семье, рождении и воспитании детей, в меньшей эмоциональной уравновешенности и беспристрастности, в более сильной по сравнению с мужчинами окрашенности деловых отношений в личностные тона и восприятии сотрудников сквозь призму симпатий и антипатий.

С позитивной интерпретацией психологических особенностей женщин в определенной мере выступают американские психологи Ф. Б. Джонсон и А. Игли. На основе анализа соответствующей литературы они делают вывод о большей мягкости, человечности руководителей-женщин, их превосходстве в понимании личных проблем сотрудников, приверженности демократическому стилю руководства. Внимание к людям, человеческому фактору, кооперативности в работе некоторые авторы рассматривают как преимущество женского стиля управления в XXI в. Эти исследования свидетельствуют, что женщины больше придерживаются стиля руководства, основанного на вознаграждениях и эмпатии. Мужчины же чаще используют принуждающий и экспертный стили, формальные принципы и нормы [Eagly, Jonson, 1990].

И все же на постах менеджеров и руководителей государственных служб женщины представлены довольно слабо. Так, на государственной службе США доля женщин-руководителей составляет примерно 8–10 % от их общего числа. В американском бизнесе женщины-менеджеры представлены еще скромнее – 4,5 % директорского корпуса. В России доля женщин-директоров составляет 15,1 %. В целом же наша страна занимает первое место по числу женщин-управленцев.

Статистика свидетельствует, что в среднем женщины наиболее полно проявляют себя на производстве, делают карьеру начиная примерно с 40 лет, когда вырастают дети и они освобождаются от наиболее обременительных семейных забот. Для гуманного общества важно полностью устранить дискриминацию женщин, создать им равные с мужчинами фактические возможности для самореализации в сфере управления, предоставив им право самим определять свой жизненный путь.

В отличие от категории «секс» категория «гендер» и гендерно обусловленные модели поведения задаются не природой, а «конструируются» обществом (doing gender), предписываются институтами социального контроля и культурными традициями [Пушкарева, 1999]. Гендерные отношения являются важным аспектом социальной организации и коммуникации. Они особым образом выражают ее системные характеристики и структурируют отношения между говорящими субъектами. Основные теоретико-методологические положения гендерного концепта основаны на четырех взаимосвязанных компонентах – это культурные символы; нормативные утверждения, задающие направления для возможных интерпретаций этих символов и выражающиеся в религиозных, научных, правовых и политических доктринах; социальные институты и организации, а также самоидентификация личности. Гендерные отношения фиксируются в языке в виде культурно обусловленных стереотипов, накладывая отпечаток на поведение, в том числе и речевое, личности и на процессы ее языковой социализации.

Категория «гендер» была введена в понятийный аппарат науки в конце 60 – начале 70-х годов XX в. и использовалась сначала в истории, историографии, социологии и психологии, а затем была воспринята и в теории коммуникации. Гендерный фактор, учитывающий природный пол человека и его социальные «последствия», является одной из существенных характеристик личности и на протяжении всей ее жизни определенным образом влияет на сознание своей идентичности, а также на идентификацию говорящего субъекта другими членами социума.

Термин «гендер», таким образом, использовался для описания социальных, культурных, психологических аспектов «женского» в сравнении с «мужским», т. е. «при выделении всего, что формирует черты, нормы, стереотипы, роли, типичные и желаемые для тех, кого общество определяет как женщин и мужчин». В работах М. Розальдо, Л. Ламфере, Р. Унгер, А. Рич, Г. Рабина понятие «гендер» трактовалось как «набор соглашений, которыми общество трансформирует биологическую сексуальность в продукт человеческой активности» [Воронина, 1997].

В 80-е годы XX в. появилось более уравновешенное понимание гендера как проблемы не только экспликации женской истории, женской психологии и т. п., но и как проблемы всестороннего исследования женственности и мужественности и связанных с ними социальных и культурных ожиданий. В 90-е годы возникло направление, исследующее только мужественность, и пришло осознание того, что маскулинность имеет разные проявления в любом обществе; главное из этих направлений получило название доминирующей (гегемонической) мужественности (hegemonic masculinity).

Общение немыслимо без соблюдения определенных ритуалов. Ритуалы Гоффман трактует как подтверждения фундаментальных общественных отношений. Ритуалы многочисленны, совершаются при общении людей постоянно и воспроизводят принятые в обществе нормы и статусные отношения. Ритуалы облегчают общение, так как имеют сигнальную функцию. Гендер является составляющей многих ритуалов: так стиль одежды мужчин и женщин ритуализирован. Мужчины, как правило, одеты строго, просто и функционально; женщины – более пестро, игриво и менее функционально. Различные действия или их компоненты – выбор лексики, стиль речи, жесты, само право говорить, положение говорящего в пространстве, интонация – могут также быть ритуализированы. Совершение ритуальных действий регламентируется обществом. Однако конкретный говорящий может отклониться от этого регламента. Такие отклонения изменяют порядок общения. Ритуальные нормы, известные всем участникам коммуникации, формируют круг ожиданий и установок людей, их готовность вести себя в соответствии с этими ожиданиями [Gof man, 1994].

В конце 60 – начале 70-х годов XX в. гендерные исследования в языке получили еще один мощнейший импульс благодаря так называемому Новому женскому движению в США и Германии, в результате чего в языкознании возникло своеобразное направление, названное феминистской лингвистикой (ФЛ), или феминистской критикой языка. Главная цель феминистской лингвистики состоит в разоблачении патриархата – мужского доминирования в системе языка и в изменении языка. Как отмечает немецкий исследователь психолингвистики Б. Барон, основополагающей в области лингвистики стала работа Р. Лакофф «Язык и место женщины», обосновавшая андроцентричность языка и ущербность образа женщины в картине мира, воспроизводимой в языке [Baron, 1996].

К специфике феминистской критики языка можно отнести ее ярко выраженный полемический характер, попытки разработать собственную лингвистическую методологию, привлечение к лингвистическому описанию результатов всего спектра наук о человеке (психологии, социологии, этнографии, антропологии, истории и т. д.), а также ряд успешных попыток влиять на языковую политику.

Идеология феминизма часто рассматривается как одна из составляющих постмодернистской философии. Отсюда ее повышенный интерес к феноменам языка. ФЛ, а также ведущие постмодернистские теоретики обратили внимание на неравномерную представленность в языке лиц разного пола [Лакофф, 2004].

Язык фиксирует картину мира с мужской точки зрения, поэтому он не только антропоцентричен (ориентирован на человека), но и андроцентричен (ориентирован на мужчину): язык создает картину мира, основанную на мужской точке зрения, от лица мужского субъекта, с точки зрения мужской перспективы, где женское предстает главным образом в роли объекта, в роли «Другого», «Чужого» или вообще игнорируется, в чем и состоит феминистский упрек.

Согласно исследованиям Б. Барона, в книге Р. Лакофф выделяются следующие признаки андроцентризма.

1. Отождествление понятий «человек» и «мужчина». Во многих языках Европы они обозначаются одним словом: man в английском, homme во французском, Мапп в немецком. В немецком языке есть и еще одно обозначение – Mensch, но и оно этимологически восходит к древневерхненемецкому mannisco – мужской, относящийся к мужчине. Слово der Mensch мужского рода, но иронически может употребляться по отношению к женщинам с артиклем среднего рода – das Mensch.

2. Имена существительные женского рода являются, как правило, производными от мужских, а не наоборот. Им часто сопутствует негативная оценочность. Применение мужского обозначения к женщине допустимо и повышает ее статус. Наоборот, номинация мужчины женским обозначением несет в себе негативную оценку.

3. Существительные мужского рода могут употребляться неспецифицированно, т. е. для обозначения лиц любого пола. Действует механизм включенности в грамматический мужской род. Язык предпочитает мужские формы для обозначения лиц любого пола или группы лиц разного пола. Так, если имеются в виду учителя и учительницы, достаточно сказать «учителя». Таким образом, по законам феминистской лингвистики представленность лиц женского пола вообще игнорируется в языке как неравноправная.

4. Согласование на синтаксическом уровне происходит по форме грамматического рода соответствующей части речи, а не по реальному полу референта.

Нем.: Wer hat hier seinen Lippenstift vergessen? (букв.: Кто забыл здесь его помаду?), хотя речь идет о женщине.

5. Фемининность и маскулинность разграничены резко как полюса и противопоставлены друг другу в качественном (положительная и отрицательная оценка) и в количественном (доминирование мужского как общечеловеческого) отношении, что ведет к образованию гендерных асимметрий.

Эти асимметрии получили название языкового сексизма. Речь идет о патриархальных стереотипах, зафиксированных в языке и навязывающих его носителям определенную картину мира, в которой женщинам отводится второстепенная роль и приписываются в основном негативные качества. В рамках этого направления исследуется, какие образы женщин фиксируются в языке, в каких семантических полях представлены женщины и какие коннотации сопутствуют этому представлению. Анализируется также языковой механизм включенности в грамматический мужской род: язык предпочитает мужские формы, если имеются в виду лица обоего пола. На взгляд представителей этого направления, механизм включенности способствует игнорированию женщин в картине мира. Исследования языка и сексистских асимметрий в нем основываются на гипотезе Сепира – Уорфа: язык не только продукт общества, но и средство формирования его мышления и ментальности. Это позволяет представителям ФЛ утверждать, что все языки, функционирующие в патриархальных и постпатриархальных культурах, суть мужские языки, которые строятся на основе мужской картины мира [Кирилина, 2004].

Весьма интересны в данном аспекте также данные антропологов о существовании в некоторых примитивных культурах не только раздельных тезаурусов для общения между собой мужчин и женщин, но и различий в грамматической и синтаксической формах языка, позволяющих установить в данных сообществах наличие самостоятельных «мужского» и «женского» вариантов языка. Исходя из вышеперечисленных фактов, ФЛ настаивает на переосмыслении и изменении языковых норм, считая сознательное нормирование языка и языковую политику целью своих исследований [Baron, 1996].

Именно к этому периоду относится возникновение понятия «гендер» как концепта, призванного подчеркнуть социальный характер отношений между полами и исключить биодетерминизм, имплицитно присутствующий в понятии «секс», которое связывает социальное предназначение и ожидания в отношении поведения индивида с его биологическими свойствами.

Исследования особенностей коммуникации в однополых и смешанных группах характеризуются широким охватом: анализируются самые разные аспекты ведения аргументативных диалогов (телевизионные ток-шоу, диалоги врачей и пациентов, речевое общение в семье и т. д.). В основе исследований лежит предположение о том, что на базе патриархальных стереотипов, зафиксированных в языке, развиваются разные стратегии речевого поведения мужчин и женщин. Это дополняет теорию коммуникации данными, существенными для интерпретации высказываний: выражение в речевых актах власти и доминантности; новый взгляд на условия соблюдения принципа кооперации; расширение представлений о коммуникативных неудачах, включая прерывание говорящего, невозможность завершить высказывание, утрату контроля над тематикой дискурса, молчание и ряд других параметров. Все это можно считать ценным вкладом в анализ дискурса.

Были установлены некоторые отличительные черты женского речевого поведения:

1) женщины чаще прибегают к уменьшительным суффиксам;

2) для женщин более типичны косвенные речевые акты; в их речи больше форм вежливости и смягчения, например, утверждений в форме вопросов;

3) в речевом поведении женщин отсутствует доминантность, они лучше умеют слушать и сосредоточиться на проблемах собеседника;

4) в целом речевое поведение женщин характеризуется как более гуманное.

Однако именно этот факт, на взгляд представителей феминистской лингвистики, имеет при общении в смешанных группах отрицательные последствия для женщин. Их предупредительное, неагрессивное и вежливое речевое поведение укрепляет сложившиеся в обществе пресуппозиции и ожидания того, что женщины слабее, неувереннее и вообще менее компетентны.

Таким образом, женская коммуникация по сравнению с мужской оказывается дефицитной. ФЛ подвергла сомнению гипотезу дефицитности женской коммуникативной интеракции, выдвинув на ее место гипотезу дифференции. В связи с этим ФЛ критически были осмыслены выводы Р. Лакофф в указанной выше работе о ситуации «двойной связанности», в которую попадают женщины при коммуникации в смешанных группах: типично женские тактики речевого поведения (уступчивость, кооперативность, более редкое по сравнению с мужчинами употребление перформативов, высказывание утверждений в форме вопросов и т. д.) не способствуют восприятию содержания сообщений, создавая впечатление неуверенности и некомпетентности. Если женщины пользуются мужскими тактиками, которые, по Лакофф, характеризуются наступательностью, меньшей кооперативностью, частым использованием директивных речевых актов, то они воспринимаются как неженственные и агрессивные, что в интерпретации ФЛ вызвано несоответствием такого коммуникативного поведения стереотипам распределения ролей в обществе. В связи с этим были разработаны специальные тактики, помогающие женщинам быть услышанными [Лакофф, 2004, с. 132–136].

Отечественные исследования гендерных аспектов коммуникации также привели к интересным научным результатам. Так, например, научная школа, сформировавшаяся на базе Московского государственного лингвистического университета, отрицает перманентное присутствие категории «гендер» в языке и речи (коммуникации). При изучении коммуникации, речевого поведения и других феноменов, связанных с говорением, данная школа признает гендер «плавающим» параметром, т. е. фактором, проявляющимся с неодинаковой интенсивностью вплоть до полного его исчезновения в ряде коммуникативных ситуаций. Такая постановка вопроса является наиболее современной и соответствует данным, полученным в новейших исследованиях по социальной психологии и социологии. Современные теории социальной идентичности рассматривают гендер как «разыгрываемый», или конструируемый, в ходе коммуникативного взаимодействия феномен. Существует варьирование индивидами выбора языкового регистра в зависимости от их социальных целей. Так, говорящий может акцентировать или затушевать некоторые параметры своей личности в целях солидаризации с собеседником или дистанцирования от него. Следовательно, коммуникативная ситуация может оказывать глубокое воздействие на дискурс, что подтверждает интерактивную природу конструирования идентичности. В любом случае рассмотрение гендерных аспектов языка и коммуникации вне культурного контекста нельзя считать научным. Особенности гендерного концепта в разных языках и культурах, их несовпадение, а также последствия этого несовпадения в межкультурной коммуникации также представляют большой интерес для ученых.

Интересные данные для исследования коммуникативных особенностей гендера можно найти в работе Б. Барон «Закрытое общество», где рассматриваются и гендерно-специфичные различия в профессиональной коммуникации в университетской среде [Baron, 1996].

Обосновывая неправомерность признания мужского и женского языков и несостоятельность концепции гендерлекта (самостоятельного существования на современном этапе развития общества «мужского» и «женского» вариантов языка), автор делает вывод о том, что изучение гендерных особенностей речевого общения должно проводиться с учетом контекста и ситуации общения. Постоянных и не зависящих от контекста признаков мужской и женской речи не существует. Взамен устаревшего противопоставления мужской/женский язык применяется понятие «гендерно-предпочитаемых стилевых форм». Такое понятие вводится для обозначения того факта, что представители разных полов внутри определенного коммуникативного жанра, как показывают эмпирические данные, чаще выбирают определенный тип речевых актов. Согласно результатам исследований коммуникации в неевропейских культурах установлено, что одни и те же типы речевых актов могут в силу культурной обусловленности быть допустимыми или вероятными для представителей того или иного пола в разных культурах.

Выявлены четыре типа коммуникативных жанров, в которых с наибольшей вероятностью проявляется значимость гендерного параметра: 1) управление коммуникацией (предоставление слова, комментарий к высказываниям, длительность речевого отрезка и т. п.); 2) конструирование статуса эксперта; 3) шутливая коммуникация; 4) несогласие/аргументативные дискурсы [Кирилина, 2004].

1. Активность модератора имеет значение. В теледискуссиях женщинам реже предоставлялось слово, а модератор, сам экспертом не являющийся, считал возможным критиковать или поучать их.

2. Вероятность конструирования более высокого статуса эксперта для мужчин выше, чем для женщин. В коммуникации для мужчин установлена прямая зависимость конструирования статуса эксперта в коммуникативном общении и ожиданий, присутствующих к началу коммуникации по умолчанию: высокий профессиональный или общественный статус ведет к высокому коммуникативному статусу. У женщин столь непосредственной зависимости не выявлено. Женщины сами способствовали созданию более низкого коммуникативного статуса, что выражалось в излишней медлительности выдвижения аргументов, переадресации направленного им вопроса и незавершении экспертного высказывания, а также в редких высказываниях поучающего характера.

По умолчанию высокий коммуникативный статус приписывался лишь тем женщинам, чье общественное положение было очень высоким.

3. При рассмотрении особенностей институционального фрейма «университет», типичных коммуникативных конвенций и ограничений уделяется внимание отсутствию жесткой заданности коммуникативных норм и возможности их определенного варьирования. Отмечается, что наибольший интерес представляют высказывания, отклоняющиеся от заданной нормы.

4. Феномен несогласия. При анализе данных (записей профессиональной коммуникации, прежде всего бесед на заседаниях и коллоквиумах) отмечалось многообразие жанров в границах фрейма «университет».

Академическая коммуникация наиболее высокой степени публичности и официальности обнаруживает значительно больше ограничений и регламентированности содержательного (заданность темы), временно го (порядок предоставления слова, ограниченность продолжительности выступления, заданность последовательности коммуникантов) и личностного характера (исключение определенных групп лиц, речевая активность избранных и т. п.), нежели менее структурированные коммуникативные ситуации.

Главная особенность выражения несогласия состоит в его завуалированности. Прямая и неприкрытая критика нетипична для общения в рассматриваемой среде. Так, слово nein в начале высказывания встречается крайне редко. Напротив, употребление слова ja представляет собой типичное начало критического выступления. Также редко встречаются в начале речевых отрезков реплики: «Das ist falsch» («Это неверно»), «Ich stimme Ihnen Überhaupt nicht zu» («Я совершенно с вами не согласен/не согласна»). Значительно чаще высказывание имеет довольно длинный пролог, и лишь затем выражается критическое замечание, причем до последнего момента критический настрой говорящего остается замаскированным и выражается в форме оказания помощи, переспроса, уточняющего вопроса и даже похвалы. Интенсивность такого речевого поведения прямо связана со степенью официальности ситуации.

Анализируя особенности поведения ученых-мужчин и ученых-женщин в университетском общении на профессиональные темы, Б. Барон устанавливает, что ученым-мужчинам более, чем ученым-женщинам, свойственны переход к монологическим высказываниям в прениях, ироническое несогласие, а при ответах на критику – ссылки на авторитеты и собственный профессиональный статус [Baron, 1996, S. 18–44].

В высказываниях женщин-ученых амплитуда между начальным комплиментом и заключительной критикой оказалась в среднем меньше, чем у мужчин. У них также очень редко встречается ирония при критике оппонента или при защите собственной точки зрения. Отмечается также тенденция докладчиц к неиронической самокритике и более быстрое, чем у мужчин, согласие с точкой зрения критикующего, более редкие ссылки на авторитеты, цитаты, поучения. Все это позволило автору сделать вывод о недостаточном стремлении женщин к достижению статуса эксперта.

На основании обобщения материалов исследований гендерных аспектов коммуникации можно выдвинуть гипотезу о развитии коммуникации в истории человечества в движении от специфических языковых форм для различных полов к унификации коммуникативных средств на андроцентрической основе [Пушкарева, 1999].

Основанием подобного варианта развития является движение общества от жесткого разделения труда по половому признаку и социализации преимущественно в моногендерных группах к унификации человеческой деятельности и социализации в стандартизованной образовательной среде, формируемой преимущественно мужской половиной человечества.

Самораскрытие как феномен социальных коммуникаций. Идеи гуманистической психологии сфокусированы на личности, изучении факторов, облегчающих ее жизнедеятельность, понимании механизмов и закономерностей открытого взаимодействия, поиске путей фасилитации, психологической поддержки личности в социальных коммуникациях. Реализация этих идей может быть связана, согласно гуманистическому пониманию, с созданием особой психологической атмосферы межличностных отношений, которые отличаются взаимным вниманием, заботой, пониманием и принятием другого. Такие отношения основаны на открытости, взаимодоверии, что на социально-психологическом уровне понимается как процесс самораскрытия личности в общении.

Феномен открытости можно рассматривать на разных уровнях: от социально-политического до интимно-личностного, где он представлен как самораскрытие. Субъектом открытости может быть человек, группа, организация или социальная система в целом. На социально-психологическом уровне открытость проявляется в феномене готовности к самораскрытию. Понимание психологических механизмов, закономерностей, влияний и последствий самораскрытия, в частности, в условиях профессиональной деятельности – новая, не освоенная еще отечественной психологией и педагогикой проблематика, без решения которой, однако, невозможно представить дальнейшее развитие общества на пути сотрудничества и ненасилия.

В теоретическом плане проблема самораскрытия определяется логикой развития социально-психологических исследований продуктивного общения, психологической компетентности, готовности к диалогу-общению, где проблема личностной представленности человека в общении не стала еще предметом научной разработки в отечественной психологии. В практическом плане необходимость решения этих проблем диктуется социальными тенденциями общества и выступает как социальный заказ представителей тех профессий, где общение является значимым фактором продуктивности профессиональной деятельности [Болотова, 2008].

Теория самораскрытия впервые получила развитие в рамках гуманистической психологии. Самораскрытие в широком смысле определяется как доб ровольное сообщение другому личной информации о себе, своих субъективных состояниях, тайнах, намерениях.

Наряду с этим пониманием есть и другое толкование термина «самораскрытие», предполагающее открытость, искренность, естественность поведения человека в межличностном общении, и как одно из следствий – снятие социальной напряженности, подлинность, доверительность отношений. В концепции гуманистического воспитания открытость учителя рассматривается в единстве с открытостью учеников.

С. Джурард, один из представителей гуманистической психологии, отмечает, что он поддерживает учителей всех уровней, которые раскрывают учащимся не только программу, но также свои взгляды на политику, этику, метафизику, религию, семейную жизнь так, чтобы учащиеся могли столкнуться с плюрализмом в подходе к жизни [Jourard, 1974; Rogers, 1985]. Этот подход предполагает снятие авторитарности в образовательной политике, в социальных контактах, созидание отношений сотрудничества, сотворчества учителя и ученика, старшего и младшего, руководителя и подчиненного.

Педагогика сотрудничества, сотворчества рассматривается как гуманистическая идея совместной, развивающей деятельности как детей, так и взрослых. В ее основании лежит ряд социально-психологических феноменов, среди которых выделяется самораскрытие [Амяга, 1991].

В западной литературе, где исследованию самораскрытия посвящено значительное внимание, имеется целый ряд теорий, раскрывающих функции и последствия самораскрытия для межличностных отношений. Так, одно из объяснений самораскрытия, его сущности получило название феномена взаимности, когда самораскрытие одного человека вызывает самораскрытие другого, партнера по общению. Открытость другого может рассматриваться как знак, что его любят и ему доверяют, полагает А. Маслоу [Maslow, 1970]. Другое объяснение этого феномена вытекает из теории справедливости Е. Валстера, в соответствие с которой человек склонен к равенству и справедливости в социальных контактах: если он не отвечает взаимностью на откровенность, то ставит себя и партнера в неравную ситуацию [Walster, 1978]. Американские социальные психологи А. Голднер [Gouldner, 1963] и Л. Рубин [Rubin, 1979] считают, что человеческие отношения управляются нормой взаимности, и это представление стало одним из базисных для объяснения феномена самораскрытия и в отечественной психологии. Л. Рубин предложил объяснение взаимности самораскрытия через моделирование и доверие. Если один человек открыл другому нечто личное, другой ориентируется на это поведение как на модель и отвечает тем же. Нарушение нормы взаимности снижает привлекательность, но при этом взаимное самораскрытие должно быть адекватно уровню интимности каждого из собеседников, считают В. Дерлега и А. Чайкин [Derlega, Chaikin, 1975]. Аналогичной позиции придерживаются и отечественные авторы учебника «Межличностное общение» В. Н. Куницина, Н. В. Казаринова, В. М. Погольша [2001].

Однако наибольшую экспериментальную поддержку, наряду с объяснением привлекательности самораскрытия через норму взаимности, получило объяснение этого феномена С. Альтманом и Д. Тейлором с позиции теории социального обмена, когда самораскрытие выступает в качестве социальной награды [Altman, Taylor, 1973]. Теория С. Альтмана и Д. Тейлора предлагает динамическую модель самораскрытия в ходе развития межличностных отношений. Согласно этой теории, по мере развития во времени и прогрессирования отношений ко все более интимным растет глубина самораскрытия, и эта информация касается все большего количества сфер жизни и индексов самораскрытия (возможных жизненных тем и проблем для обсуждения). Самораскрытие, кроме того, занимает все больше времени у каждого из собеседников. Однако внезапное, глубинное открывание интимной информации при отношениях по типу «слепого увлечения», когда другой не готов принять такой глубины информации, межличностные отношения, как правило, оказываются очень хрупкими и недолговечными, а внезапность и несвоевременность такого самораскрытия чаще приводит к разрыву во взаимоотношениях, как показали исследования В. Дерлега [Derlega, Chaikin, 1975].

Подтверждение этому можно найти и в исследованиях по межличностным отношениям в отечественной социальной психологии (Н. Багрова, А. Бодалев, Н. Амяга).

Самораскрытие в развивающихся во времени отношениях определяется также тематикой, содержанием и избирательностью общих тем. Например, в зависимости от общих интересов собеседников, ценностей, жизненных планов и ориентаций глубина самораскрытия, как правило, носит постепенный, пошаговый характер. Качество и своевременность получаемой от партнера обратной связи, чаще одобрительного, позитивно-эмоционального плана [Петровская, 1982; Хараш, 1979; Амяга, 1991], может поддерживать или тормозить развитие этих отношений во времени.

Что касается временной экстраполяции развития межличностных отношений и их длительности, то Г. Чилун предлагает когнитивную модель развития межличностных отношений во времени [Wohlfahrt, 1990]. Он показал, что важно рассматривать не столько интеракцию участников общения саму по себе, сколько значение такого поведения для самих участников и то, как это значение для каждого меняется со временем, внося определенный вклад в развитие отношений. С. Альтман и Д. Тейлор приводят примеры того, как в ситуации заведомо непродолжительных отношений люди раскрываются легко и глубоко (эффект «вагонного попутчика»), а в ситуации планирования длительных отношений – не сразу, постепенно, медленно и пошагово. При этом влияние оказывает то, насколько взаимны были такие ожидания и как видится каждому будущее этих отношений, их возможное пролонгирование, надежда на более длительный срок развития. Неверное понимание другого, представлений о его ожиданиях может увеличивать длительность отношений и глубину возможного самораскрытия партнеров, равно как и сокращать время, продолжительность общения [Gielbert, 1975]. Привлекательность партнеров была взаимной тогда, когда они раскрывались на одном уровне интимности. Нарушение нормы взаимности снижает привлекательность, но по разным причинам: тот, кто раскрывается достаточно мало и не глубоко, выглядит холодным и закрытым, тот, кто глубинно, – неуместным и неадекватным.

Исследование временной динамики самораскрытия показало, что самораскрытие служит необходимым условием развития межличностных отношений, особенно в диаде, являясь показателем их устойчивости во времени. Если люди длительное время не ощущают взаимности в самораскрытии со стороны друг друга по мере углубления эмоциональных отношений, эти отношения никогда не достигнут стадии интеграции [Левин, 2001].

В соответствии с развитием межличностных отношений и предполагаемого самораскрытия автор описывает временную последовательность стадий развития отношений и их завершения: инициальная, экспериментирования, интенсификации, интеграции, «оков», дифференциации, ограничений, косности, избегания, завершения [Knapp, 1997].

В исследованиях Р. Арчера [Archer, 1979] показано, что преждевременное самораскрытие может затормозить развитие отношений. В эксперименте испытуемые мужчины слышали интимное самораскрытие от своих собеседников в начале, в середине или в конце беседы, в ходе которой происходило знакомство. Несмотря на небольшую разницу во времени, в случае «ранних условий» испытуемым меньше нравился собеседник. Они также не были готовы к ответному самораскрытию, как и другие испытуемые, которые раскрывались гораздо позже.

Согласно теории социального обмена самораскрытие происходит по тем же правилам, что и обмен в целом, как утверждает Вальстер [Walster, 1978]. Например, обмен имеет место более часто на первых стадиях. И подобно тому, как при продолжающихся отношениях обеспечение другого необходимым является более важным, чем немедленный обмен, самораскрытие при продолжающихся во временном плане отношениях скорее определяется потребностями другого или логикой развивающихся отношений, а не взаимностью самой по себе. Взаимная открытость – необходимое условие развития отношений на начальных фазах. Когда отношения продвинулись, ответная открытость не обязательно должна следовать сразу же за открытостью другого. Но если самораскрытие не оказывается согласованным, ответным на большем отрезке времени, скорее всего, последует ухудшение отношений. По мере того как отношения развиваются во времени, растет ширина и глубина самораскрытия, а затем достигает некоторой точки стабильности и, возможно, уменьшается. В ряде исследований показано, что, в отличие от отношений малознакомых людей, при взаимоотношениях друзей или супругов, когда нет необходимости в немедленном реагировании, партнеры более избирательны в ответном самораскрытии [Morton, 1978; Derlega, Chaikin, 1975]. Важно при этом, чтобы самораскрытие не включало выражения большого количества негативных эмоций. А частое выражение позитивных чувств в длительных интимно-личностных отношениях ведет к усилению межличностной привлекательности, даже независимо от глубины самораскрытия и времени его предъявления [Gilbert, 1975].

Таким образом, самораскрытие само по себе, а также при учете временных параметров способствует развитию успешных социальных коммуникаций. Важнейшей стороной самораскрытия выступает принятие другого как ценности, искренности, подлинности, открытости и доверительности собственных отношений.

Самораскрытие – один из эпифеноменов психологии общения, неотъемлемый фактор продуктивного взаимодействия и познания другого в общении, но и наименее изученный и не освоенный еще в практике отечественной психологии и педагогики. Между тем его содержательные характеристики и значение в рамках гуманистического воспитания должны убедить нас в необходимости и практической важности познания и усвоения психологических механизмов и сущности самораскрытия в профессиональной деятельности педагогов, психологов, работников социальной сферы, медицинских учреждений, а также средств массовой информации. Что же такое самораскрытие?

Феномен открытости затрагивается и при исследовании таких тем, как одиночество, интимность и даже самопредъявление. Потребность в открытости, доверии и честности в социальных коммуникациях – специальная область социально-психологических исследований. На социально-психологическом уровне открытость проявляется в готовности личности к самораскрытию в ситуации межличностного или группового общения. Наиболее распространенное определение самораскрытия принадлежит родоначальнику исследования этого феномена в западной психологии, представителю гуманистической ориентации, С. Джурарду: «Самораскрытие – это сообщение другим личной информации о себе; сознательное и добровольное открытие другому своего “Я”; это акт представления себя, показа себя воспринимающим нас людям» [Jourard, 1971, p. 67]. При этом самораскрытие и самопредъявление рассматриваются как разные, сосуществующие реальности: поверхностное, неглубокое самораскрытие чаще сопряжено с выраженным самопредъявлением. Если самораскрытие – это сообщение личной информации о себе в виде открытого выражения своих чувств, взглядов, мыслей о политике, этике, религии, семейной жизни и т. д. в форме персонификации, готовности к диалогу, то самопредъявление – это определенные тактики манипулирования общеизвестными истинами, неперсонифицированные монологи в виде самоподачи. Обнаруживается всегда определенное взаимовлияние самораскрытия в общении: самораскрытие учителя обычно введет к самораскрытию учащихся, к их открытости в общении, в то время как самопредъявление зачастую образует дистанцию, закрытость в межличностных контактах. И такому взаимовлиянию есть определенное объяснение, которое связано с содержательными характеристиками и функциями самораскрытия в общении. Самораскрытие – это новая позиция, например, учителя, учителя-фасилитатора, помогающего, способствующего обучению ученика. Это новая парадигма воспитания: переход от учения как насыщения знаниями к обучению «учить учиться», в основе которого лежат идеи гуманистического трансперсонального воспитания ученика, поощрения его активности, автономности, поддержка его индивидуальности, раскрытие присущих ему потенций в будущей деятельности. Это своего рода вклад в будущее, что предполагает понимание педагогом ученика, признание его права на ошибку, открытость и, что не менее важно, – личную ответственность педагога за свои суждения, оценки, требования и поступки. Учитель, или взрослый, в этих условиях воспитания сам инициирует учащихся к открытости, представая перед ними активно функционирующей личностью со всеми присущими ей ошибками, сомнениями и убеждениями.

Наиболее полно процесс обучения, воспитания и развития межличностных отношений может осуществляться в атмосфере любви, заботы, доверия и принятия. Основная направленность в межличностном взаимодействии с другими людьми, будь то взрослые или учащиеся, – понимание и поддержка, искренность, подлинность, реальность. Такому человеку нетрудно раскрывать свои взгляды на реальности жизни, политики, вопросы морали, этики и т. д., подводя других к плюрализму жизненных коллизий, к открытому обмену взглядами, идеями. Как коммуникатор (сообщающий о себе нечто), такой человек может вызвать и позитивные, и негативные последствия в ситуации самораскрытия.

Наиболее частым из позитивных последствий самораскрытия можно назвать возникновение аттракции (привлекательности твоей личности) для тех, с кем взаимодействует, вступает в контакт человек. Аттракция здесь выступает как необходимая предпосылка, возможность самораскрытия и для других в общении. Кроме того, самораскрытие свидетельствует о психическом здоровье человека, представляет его как эффективно функционирующую личность. Неспособность человека к самораскрытию может препятствовать личностному росту, блокировать потребность в самореализации. Вместе с тем чрезмерное самораскрытие, не учитывающее социальные стандарты, этические нормы, может привести к социальной дезадаптации личности. Поэтому, говоря о самораскрытии, важно учитывать его содержательные и временные параметры, критерии своевременности и границы самораскрытия.

С этой точки зрения нелепо будет выглядеть в глазах других как новый сотрудник или начальник, который в первые моменты знакомства с коллегами пытается почти все рассказать о себе, включая семейное положение и состояние здоровья, так и коллега, который много лет работает с вами вместе, но никогда не вступает в доверительные беседы, постоянно дистанцируясь от всех. Может быть, поэтому такой интерес в обществе вызывают произведения эпистолярного жанра, мемуары, телевизионные передачи от первого лица, где человек предстает в своем истинном, непосредственном и подлинном обличье. А вот контекст и содержание тем для самораскрытия во многом будет определяться профессионализмом интервьюера и соблюдением этико-психологических норм и культуры межличностных отношений.

Содержательные характеристики самораскрытия несут в себе прежде всего соответствие самораскрытия социальным, этическим, социокультурным, региональным и национальным нормам общественного бытия. Это нормы самораскрытия в широком понимании; а в узком смысле оно должно соответствовать контексту и времени взаимодействия, ролевой и статусной ситуации общения, уровню интимности и доверительности общения и, конечно, соотноситься с характером, возрастными и личностными особенностями реципиента, т. е. того, на кого направлено самораскрытие. В настоящее время можно говорить о предельных содержательных и временных границах самораскрытия, которые включают тематические сферы и обобщены в так называемые уровни и индексы последовательности самораскрытия по С. Джурарду [Jourard, 1971, p. 103]. Отмечены два основных уровня тематических сфер, каждый из которых включает по три индекса временной последовательности возможного самораскрытия. Таким образом, выделяются шесть основных индексов, а вернее, возможных пределов самораскрытия с точки зрения времени, места и этико-психологических норм в данной социальной ситуации.

Первый уровень (отношение к внешним объектам и явлениям социальной жизни) включает такие индексы самораскрытия:

1) отношения, установки, мнения и ценности общественной и культурной жизни;

2) вкусы, интересы и предпочтения;

3) работа, профессия.

Второй уровень (отношения к морально-этическим и нравственным сторонам жизни) включает:

4) бюджет, деньги;

5) личность, мое «Я»;

6) тело, здоровье, секс.

В ряде исследований показано, что люди чаще раскрываются по поводу внешних объектов и явлений, социальной жизни и значительно реже – по поводу своего отношения к морально-этическим проблемам и собственно личностным проявлениям [Амяга, 1998]. Еще реже многие склонны раскрываться в интимно-личностной сфере, где чаще отмечается псевдораскрытие, напускная скромность. Считается, что в доверительных, особенно интимно-личностных отношениях, в ситуации общения-диалога, продуктивно развивающегося в течение длительного времени, самораскрытие коммуникатора возможно в пределах всех названных шести сфер и индексов самораскрытия.

Такой уровень самораскрытия способствует самопознанию личности, самопринятию ее, взаимопониманию участников общения; вызывает ответное самораскрытие у реципиентов (тех, кому раскрываются), способствует их личностной идентификации, удовлетворяет потребность в интимности, способствует преодолению чувства одиночества. Особенно уместно и своевременно самораскрытие на таком уровне, когда речь идет о близких интимно-личностных и супружеских отношениях, о взаимоотношениях взрослых, где рефлексивность, открытость родителей, учителя, его готовность к диалогу-общению помогают юноше расширить круг общения, способствуют преодолению застенчивости, дают ощущение позитивной оценки себя, ощущение социальной награды в признании и принятии своей личности.

Таким образом, содержательные особенности самораскрытия личности, его уместность и своевременность способствуют дальнейшему развитию эмоционально-благоприятных отношений с другими, определяют большую диалогичность, доверительность отношений к другому на индивидуально-личностном уровне. Это касается также возможного самораскрытия как родителей и учителей, так и взрослых детей и учеников [Болотова, 2008].

При этом, как показывают результаты эмпирических исследований, проведенных Н. Амягой [1991], учитель сообщает интимно-личностную информацию о себе, если воспринимает класс как более сплоченный. Оценка же учащимися степени позитивности эмоциональной атмосферы общения значимо связана с их собственной готовностью к самораскрытию учителю. Хотя ученики воспринимают учителей более открытыми по сравнению с собой, ведущий тип личностной представленности педагогов в общении со старшеклассниками скорее соответствует понятию «самопредъявление», а не самораскрытию. Учителя зачастую способны открыться в выражении своих мыслей, чувств и отношений по поводу внешних объектов и явлений действительности, а не в связи и непосредственно с собой, своими индивидуально-личностными качествами и фактами своей жизни. И как возможное следствие обезличенного педагогического общения, индифферентности в обсуждении важных социальных, морально-этических вопросов современной жизни у старшеклассников также наблюдается низкий уровень самораскрытия учителю.

Оценки учеников уровня самораскрытия учителя, особенно по проблемам интимно-личностных проявлений в отношениях к вопросам этики, морали, нравственности, не связанных с проблемами внутришкольной жизни, значимо коррелируют с их оценками своего собственного самораскрытия. Можно сделать вывод, что достижение учителем в течение длительного времени эмоционального контакта с учениками через самораскрытие связано не с количеством сфер самораскрытия, а с качественными его особенностями, глубиной внутреннего диалога, проблемным характером высказываний учителя, передачей своего отношения к различным жизненным вопросам, выходящим за рамки школьной действительности, а также к вопросам, касающимся личности учащихся. Такие учителя отличаются другими индивидуально-личностными особенностями, среди которых выделяется эмпатийность, позитивность ожиданий в отношении учеников, развитые коммуникативные умения, компетентность в общении.

Важно отметить, по нашим наблюдениям, тенденцию влияния временных параметров самораскрытия на эмоциональный фон общения, позитивность ожиданий диалогичности общения. Так, самораскрытие человека по всем шести уровням и индексам в начальном, непродолжительном по времени периоде только еще складывающихся взаимоотношений может вызвать у партнера повышено закрытый, защитный характер реакции в общении и привести к социальной дезадаптации, вызвать эмоциональное отторжение, непринятие такого внезапного, несвоевременного самораскрытия. Несвоевременность самораскрытия в подобной ситуации не будет способствовать развитию дальнейших эмоциональных взаимодействий, тем более не способна вызвать и ответное самораскрытие [Болотова, 2007].

Не способствует самораскрытию и догматичность позиции в общении, ригидность в отношении к проблемам интимно-личностных, эмоциональных отношений, что значимо коррелирует у большинства людей с их возрастом, большим стажем работы и опытом собственной профессиональной деятельности, где самораскрытие не допускалось в силу закрытости самого общества. Результаты специально проведенного исследования [Амяга, 1989] показывают, что, чем дольше работает учитель в школе, тем отчетливее проявляется ведущий тип личностной представленности педагогов в общении, который соответствует понятию самопредъявления, а не самораскрытия. Такая модель общения педагогов с учениками не может способствовать достижению желаемых воспитательных эффектов, которые возможны лишь в общении, затрагивающем личностно значимое, глубокое, интимное. Молодые, начинающие свой путь, учителя отличаются большей готовностью к самораскрытию, созданию позитивных отношений с учениками, хотя они не всегда представляют пути, закономерности и возможные психологические, личностные последствия самораскрытия. Этому, к сожалению, у нас не учат. Однако интуитивно тенденция к самораскрытию связывается с возможностью аттракции, возникновения привлекательности, близости к другому в социальных коммуникациях.

Самораскрытие для реципиента, воспринимающего самораскрытие другого, выступает как социальная награда, вызывает чувства доверия, принятия, любви, мотивирует ответное самораскрытие, снижает напряжение, барьеры в ситуации межличностного общения. Ряд исследователей указывают также на психотерапевтический эффект самораскрытия как для коммуникатора, так и для реципиента, поскольку удовлетворяется потребность в интимном общении, преодолевается чувство одиночества, возникает эффект психологической безопасности (Г. Андреева, А. Бодалев, А. Болотова, Ф. Василюк).

Вместе с тем самораскрытие таит в себе ряд ограничений и связанных с ним негативных последствий. Самораскрытие возможно в разных жизненных сферах и на разных уровнях, но при этом оптимальное самораскрытие должно соответствовать социальным нормам общества, соотноситься с уровнем интимности и ощущением предела взаимности, соответствовать контексту и времени общения, не нарушать границ внутреннего «Я», личностного пространства, учитывать ролевые и статусные отношения. Несоблюдение этих ограничений может вызвать социальную дезадаптацию, нарушение этических норм социальной регуляции межличностных отношений.

Самораскрытие должно осуществляться также с учетом определенных временных границ и пределов. Считается, что преждевременное, особенно в ситуации взаимодействия малознакомых партнеров, самораскрытие разрушает возможность налаживания первых контактов, снижает продуктивность межличностных взаимодействий в целом. Поэтому важно учитывать уместность и своевременность самопрезентации, представления личной информации о себе, соблюдать принцип пошагового продвижения в самораскрытии по мере развития межличностных контактов во времени, углубления содержания и длительности межличностных отношений.

В ситуации самораскрытия важно учитывать социальный контекст межличностных отношений, культурные, этнические и этические нормы и правила. Самораскрытие по первым трем индексам (суждения, интересы, работа) уместно и возможно в ситуации формального общения, официальных и деловых отношений.

Что же касается таких индексов самораскрытия, как деньги, личность/ мое «Я», тело/здоровье/секс, то в этом отношении оно уместно лишь в ситуациях неформального общения, на уровне интимно-личностного взаимодействия, продвинутых и длительных эмоционально-позитивных отношений. В других случаях самораскрытие по данным индексам может привести к социальной дезадаптации, вызвать состояние фрустрации. Слишком полное и чересчур поспешное самораскрытие, не соответствующее стадии развития личных взаимоотношений или не учитывающее состояния собеседника и приемлемого для него уровня открытости, воспринимается как нарушение границ интимности, попытка вторжения во внутренний мир, что побуждает собеседника замкнуться или даже прервать контакт.

При этом ряд исследователей показывают, что нам больше нравятся люди, которые раскрываются на том же уровне интимности, что и мы. Если кто-то раскрывает перед нами свои более интимные личностные переживания, это оценивается нами как вторжение на нашу интимную территорию. Если мы раскрываемся на более интимном уровне, чем другие, мы чувствуем себя уязвимыми [Derlega, Chaikin, 1975].

В психологических исследованиях обнаруживается значимая позитивная связь между умением вызвать самораскрытие, выраженностью позитивных ожиданий от самораскрытия и конструктивностью поведения, когда возникает ситуация фрустрации, нарушения психологического комфорта общения. Для понимания сущности самораскрытия важен не только анализ глубины, широты содержания, своевременности и гибкости в продвижении по уровням самораскрытия, но и анализ его с точки зрения отнесенности к предметам и явлениям нашей действительности или внутриличностным проблемам собеседников; отнесенности к содержанию конкретной ситуации общения, объединяющей участников взаимодействия.

Существенным здесь выступает диалогичность, проблемность содержания самораскрытия. Истинное самораскрытие рассматривается как проявление диалога-общения, как его условие, предпосылка, а диалог – как условие и содержательная характеристика самораскрытия. Общение в такой ситуации самораскрытия представляет возможность более полного открытия себя и других, создает ощущение совместного переживания, соучастия в судьбе другого, отказ от ролевых масок и статусов, как в диаде, так и в группе.

Самораскрытие в групповых межличностных отношениях также связано с позитивными моментами: оно формирует положительные контакты между членами группы, чувство «мы», повышает самооценку каждого члена группы, создает позитивные установки, способствует разрешению конфликтных ситуаций. Наличие уровней и индексов самораскрытия позволяет регулировать границы «Я», хотя и остается достаточный процент личностного риска – возникновения контроля со стороны общества за чужим «Я», что иногда может вызвать фрустрации или депрессии [Хараш, 1987].

Трудно воспринимается в ситуации самораскрытия и риск получить критику со стороны другого или отказ как ответную негативную реакцию на самораскрытие в группе. И все же те положительные моменты, которые несет самораскрытие для личности, ее самосознания, открытости в контактах, достижения психологической близости, интимности между людьми, намного важнее тех некоторых издержек, негативных последствий, которые могут возникнуть на пути самораскрытия, движения к другому.

Самораскрытие абсолютно необходимо для психологического здоровья и личностного роста. Человек не может быть самим собой, пока не познает себя, а лучший способ достичь этого – поделиться своим внутренним Я с другим человеком. Вместе с тем культ полной душевной открытости столь же односторонен и чреват психологическими последствиями и трудностями, как и культ эмоциональной сдержанности и замкнутости; и то, и другое – свидетельство социально-дезадаптированной личности, испытывающей психологические затруднения в социальных контактах. Оптимальным с точки зрения психологического здоровья личности является состояние, когда индивид способен быть полностью искренним и открытым с немногими близкими и поддерживать приемлемый уровень самораскрытия с другими.

Общее правило самораскрытия есть взаимность, и она гласит, что открытость и доверие требуют ответного отклика, тем самым углубляя общий уровень интимности. Невозможно раскрываться перед людьми, которые не проявляют к вам интереса. Одни психологи объясняют это тем, что доверие вызывает симпатию, расположение, а знаком симпатии служит взаимная откровенность; другие склоняются к теории социальной справедливости, поскольку всякая откровенность считается ценностью, социальной наградой. Поэтому, выслушав чужую исповедь, человек чувствует себя обязанным отплатить тем же независимо от степени симпатии к своему собеседнику (В. Куницина, Н. Казаринова, В. Погольша).

Самораскрытие в общении сейчас рассматривается в тесной связи с целой системой новых психологических ориентиров, важной чертой которых является деформализация межличностных отношений в направлении совместной развивающей деятельности, скрепленной взаимопониманием, проникновением в духовный мир друг друга. Как пишет Карл Роджерс, американский психолог с мировым именем, «учителю должна быть присуща вера в изначальную творческую сущность каждого человека, ребенка и взрослого; убеждение в социальной, более того, личностной природе средств, раскрывающих его творческий потенциал; представление о трех основных условиях межличностного общения, стимулирующих развитие каждого человека: активном слушании другого, способности стать на позиции другого, открытом самовыражении» [Rogers, 1985, р. 98].

Таким образом, самораскрытие представляет собой оптимальный психологический фон организации социальных контактов, который создает возможности для подлинной открытости, взаимопроникновения, личностного саморазвития и самосовершенствования человека на всем протяжении его жизненного пути.

В настоящее время существуют различные методы и пути изучения самораскрытия. Чаще всего это самоотчеты, самоописания и самооценки, а также объективные замеры, что дает возможность всесторонне изучить ситуацию с позиций субъекта самораскрытия.

Изучение содержания отдельных параметров самораскрытия связано с отражением глубины самораскрытия или уровня интимности в зависимости от контекста межличностного общения, степени доверительности, а также в зависимости от ориентации собеседников на прошлое, настоящее и его прогнозирования на будущее. Малоочевидная сообщаемая информация (о мотивах, фантазиях, стыде) больше ассоциируется с глубиной и чаще отражается как прошлый опыт человека, а очевидная информация (эмоциональные состояния, невербальные реакции, поведение) отражает настоящий опыт. Степень интимности и правдивости самораскрытия во многом зависит от окружающей обстановки, наличия третьих лиц в ситуации общения, а также контекста взаимодействия.

Некоторые психологи утверждают, что гибкость самораскрытия проявляется посредством сравнения показателей самораскрытия по степени близости различным адресатам в ее соотнесенности с временными параметрами развития отношений (малознакомые, значимые другие, близкие и т. д.). Отношения с малознакомыми людьми в основном ориентированы на повествование о прошлом и несколько затрагивают проблемы настоящего; межличностные взаимодействия со значимыми другими касаются настоящих проблем развития отношений, но все же основной вектор их по преимуществу находится в будущем времени, и действительно, межличностные отношения, которые не проецируются на будущее, будущее которых неопределенно, чаще всего разрушаются. Отношения с близкими людьми охватывают все «времена жизни», поскольку всегда есть добрые воспоминания о прошлом, общие заботы о настоящем и, конечно, планы на будущее, связанные с заботами о детях и внуках. Это, собственно, и есть отражение транспективы жизни, жизненных стратегий и планов (К. Абульханова, А. Болотова). Изучение временных ориентаций самораскрытия в сравнении с самопредъявлением показало, что подлинное самораскрытие всегда охватывает различные временные модусы, поскольку человек готов доверительно рассказывать о своих прошлых ошибках или удачах, равно как и о своих наивных мечтаниях о будущем. В ситуации самопредъявления люди ориентируются только на создаваемое впечатление, самопрезентацию, публичное самовосхваление, отмечая только настоящие заслуги и утаивая прошлые промахи, ошибки. Поверхностное неглубокое самораскрытие чаще выступает как самопредъявление. Многими современными авторами [Майерс, 2007; Tedeschi, 1981] самопредъявление отождествляется с самопрезентацией как поведенческой тактикой, направленной на возбуждение интереса к действующему лицу, на создание позитивной репутации и достижение привлекательности. Стратегия самопрезентации малопривлекательна в эмоциональных отношениях, она является специфическим средством воздействия на людей и рассчитана на сиюминутный эффект.

Самораскрытие в своей сущности и содержании всегда несет некоторую временную заряженность. Эта связь со временем состоит в том, что существует изначальная потребность в самораскрытии, базовая потребность в интимном контакте, заявляющая о себе еще в раннем онтогенезе [Лисина, 1986]. Через самораскрытие уходят прошлые страхи, опасения, барьеры в общении между детьми и взрослыми, людьми вообще. Человек идет на риск самораскрытия в настоящем, чтобы найти прошлые ошибки или воскресить прекрасные воспоминания, чтобы измениться в будущем и найти возможность подлинного, открытого общения. Так достигается наиболее полное функционирование личности, с наиболее благоприятным развитием межличностных отношений. Мы хотим эмпирически верифицировать нетождественность, дифференцированность понятий самораскрытия и самопредъявления. Как показали результаты экспериментов, самораскрытие и самопредъявление можно разделить через специфику содержания и через временную направленность. Так, по содержанию самораскрытие в основном ограничено информацией о себе, своих субъективных переживаниях в настоящем их видении, в интроспекции, оно персонифицировано; самопредъявление – это информация о себе от других, она шире самораскрытия, но эта информация не персонифицирована и предназначена для управления впечатлением. Это две разные реальности. Кроме того, по результатам теста С. Джурарда временна я ориентация самораскрытия связана с временной событийностью, с их изменчивостью и непредсказуемостью [Jourard, 1964]. Самопредъявление – это констатация стабильности и уверенности с целью социального признания, приспособление своего поведения к внешним ситуациям, стремление действовать как «социальные хамелеоны» [Майерс, 2008].

Следовательно, поверхностное неглубокое самораскрытие, не затрагивающее весь возможный спектр тем, мотивированное только на достижение привлекательности, чаще сопряжено с выраженным самопредъявлением, чем с самораскрытием.

Самораскрытие у наших респондентов шло по линии медленного, постепенного, пошагового самораскрытия в первые дни, недели, месяцы развития межличностных отношений, но затем глубина его значительно расширялась, затрагивая проблемы общего будущего в отличие от самопредъявления.

Эти результаты подтверждают данные исследований [Амяга, 1989], дополняя и расширяя временную представленность самораскрытия. При этом можно констатировать, что при самораскрытии в экстремальных ситуациях отражаются наиболее интимные аспекты духовной жизни человека, его опыта, переживаний, что связано с постоянным самопознанием личности, самодвижением к осознанию себя, своего жизненного пути в прошлом, настоящем и будущем. Для самопредъявления в ситуации общения наиболее характерно заявлять о себе в настоящем, не проецируя отношений на будущее. Здесь главное – впечатление, приспособление к соответствующим стандартам, социальным нормам, а не движение навстречу другому, к взаимодействию с ним в будущем.

Самораскрытие в межличностных отношениях предстает как многомерное явление, обладающее такими свойствами, как глубина, широта, соотнесенность со временем. Самораскрытие может быть опосредованным (раскрытие другому собственной личности, своего Я через сообщение о своих чувствах, взглядах, впечатлениях по поводу какого-либо события или другого человека) или глубинным (непосредственное самораскрытие о самом себе, своих чувствах и переживаниях по темам, затрагивающим проблемы интимно-личностных отношений: деньги, тайны, намерения, тело/здоровье, секс).

Опосредованное самораскрытие чаще всего представляется в вербальной форме, носит целенаправленный и намеренный характер, не имеет временных ограничений, поскольку может использоваться в ситуациях нового, еще недостаточно длительного знакомства с целью побудить другого к взаимной открытости, откровенности. По содержанию оно может носить описательный или оценочный характер: чаще это описание эмоциональных состояний или чувств, а не непосредственное их эмоциональное переживание. Оно может протекать и в форме прояснения собственных чувств, взглядов, мыслей (самопонимание), через рассказ о них другому, даже если другой недостаточно знаком (феномен «вагонного попутчика»).

Непосредственное самораскрытие по содержанию – это не сообщение, а именно эмоциональное переживание, импульсивное эмоциональное состояние, которое протекает на вербальном и невербальном уровне, отличается интимной глубиной переживаний здесь и теперь и наступает как эмоциональная разрядка в результате длительных эмоционально напряженных интимно-личностных отношений позитивно или негативно окрашенных. Самораскрытие в этой ситуации носит характер доверительного обмена чувствами; это способ продвижения отношений, перевода их на соответствующий уровень в будущем. При этом преждевременное самораскрытие в интимно-личностных отношениях может восприниматься как крайность, как агрессивное самораскрытие (вплоть до эксгибиционизма): желание заявлять о своих чувствах, о себе, не считаясь с желанием другого. Это может привести к другой крайности: замкнутости, отчуждению, неготовности к самораскрытию другого.

Таким образом, самораскрытие зависит от целого ряда моментов: прежде всего это соблюдение целого ряда этических и психологических норм, таких как контекст или окружающая обстановка; место, время и эмоциональная ситуация общения; содержание, уместность и степень доверительности; адекватность уровней интимности в самораскрытии партнеров; время, своевременность, последовательность и скорость самораскрытия; соблюдение норм взаимности, границ интимности и психологической дистанции.

Помимо соблюдения этико-психологических норм самораскрытия некоторые авторы выделяют ряд параметров самораскрытия, к которым относят объем сообщений и степень их интимности, эмоциональную тональность, темп, скорость и степень откровенности в ситуации общения [Куницина, Казаринова, Погольша, 2001, c. 42–48].

Вместе с тем ряд авторов (Г. Ковалев, Л. Петровская, А. Спиваковская) отмечают, что способность к диалогическому общению, равно как и способность к самораскрытию, которую мы рассматриваем как одно из условий эффективных социальных коммуникаций, для большинства людей не являются изначальными. Самораскрытию в межличностных контактах, в частности в интимно-личностных отношениях, важно и нужно учиться. Средствами обучения здесь могут стать методы активного социально-психологического тренинга, которые достаточно широко известны и применяются для развития коммуникативных умений у представителей различных профессиональных сообществ.