Книга: Россия в огне Гражданской войны: подлинная история самой страшной братоубийственной войны
Назад: Галлиполийское чудо
Дальше: Комиссары в пыльных шлемах
Армия в изгнании
Даже наше незначительное колебание моглообернуться позором для наших знамен.Профессор Даватц
Это самая печальная страница Гражданской войны. О ней не принято вспоминать. А ведь по сравнению с этими событиями меркнет эпопея в Галлиполи, Лемносе и Бизерте, которые сегодня хоть как-то известны в обществе. В принципе, я понимаю, почему так произошло. Остатки белых армий сполна изопьют горькую чашу унижений на чужбине. Приятного в таком рассказе мало. Но говорить об этом необходимо. Эту страницу нашего прошлого, включающую потрясающую гнусность бывших союзников по Антанте, нам нужно знать.
Во время Кронштадтского мятежа, возродившего было надежды эмиграции на продолжение борьбы с большевиками, все убедились, что европейские державы больше не окажут никакой поддержки армии Врангеля. И вооруженное сопротивление ленинской партии сразу же отодвигалось из ближайшего будущего на неопределенные сроки. Отношения с французскими властями обострились до предела. Срочно требовалось найти какой-нибудь выход. 4 апреля 1921 года на Балканы выехала миссия во главе с начальником штаба русской армии генералом Шатиловым для переговоров с правительствами Болгарии и Югославии.
Цель была обозначена лично бароном Врангелем: предоставить белогвардейцам общественные или частные работы, которые войска могли бы выполнять большими силами – полками или дивизиями. Сербы согласились принять 7 тысяч русских в пограничную стражу и 5 тысяч на общественные работы. Немного, конечно, но это было лучше, чем ничего. Собственно, правительство Югославии было готово принять гораздо больше белогвардейцев, если обязанности по их содержанию не лягут на правительство страны. То есть, чтобы финансировал русских кто-то другой. Но желающих не нашлось. Вместо этого «европейские партнеры» заявили, что, возможно, еще для какой-то части русской армии найдутся в будущем соответствующие работы, но в настоящее время они ничего предложить не могут.
В Софии переговоры прошли относительно успешно. Удалось добиться поддержки царя Бориса, Болгарской Православной церкви и даже французского посла (он оказался большим любителем русской литературы). Обсуждали возможность принять несколько тысяч человек на строительство и ремонт шоссейных дорог. Казалось бы, все хорошо, вот только права царя в Болгарии были ограничены конституцией, и окончательное решение вопроса зависело от премьер-министра Стамболийского. Из-за его болезни конкретные соглашения задерживались. Переговоры пришлось прервать. Врангель срочно вызвал Шатилова в Константинополь в связи с серьезными событиями. 7 апреля 1921 года московское радио передало обещание амнистии солдатам, казакам и крестьянам, мобилизованным в Белую армию, а также всем желающим вернуться в Россию. Для Франции это стало великолепным предлогом наконец-то отделаться от надоевшей обузы.
Амнистия вроде бы снимала все проблемы и обязательства по отношению к союзникам в глазах общественности. Одно дело – спасать белогвардейцев от верной гибели, и совсем другое – содержать людей, которым уже ничто не угрожает. 18 апреля последовала нота правительства Франции, в которой, в частности, говорилось: «Все русские, находящиеся в лагерях, должны знать, что не существует больше армии, что бывшие их начальники не могут ими больше распоряжаться». Этот подлейший документ тут же стали распространять в Галлиполи и на Лемносе. Но армия продолжала существовать. Русские не сдавались.
Они демонстративно сохранили подчинение своим командирам и категорически не пожелали прислушиваться к мнению Франции. На генерала Врангеля обрушилась дополнительная масса проблем. Необходимо было срочно форсировать переговоры о перемещении в Балканские страны. И самое главное – достать деньги, чтобы армия смогла продержаться еще несколько месяцев, если не получится сразу устроить всех на работу. Бывший галлиполиец Сергей Резниченко вспоминал спустя десять лет: «Люди, измученные постоянным недоеданием, распродавшие все, лишенные не только хлеба, но и клочка бумаги, не осведомленные о возможных перспективах в будущем, оставались армией, крепкой духом и готовой идти за своими командирами. Галлиполи стало самым ярким проявлением души добровольцев».
В Париже к деятельности по спасению армии активно подключился бывший командующий Северным фронтом Белого движения генерал Миллер. Он сохранил некоторые связи со времен Первой мировой войны, когда был представителем русской Ставки в Бельгии и Италии. В Париж выехал и Шатилов, где был принят французским главнокомандующим Вейганом. Ближайший помощник Врангеля изложил убедительные просьбы об отсрочке прекращения снабжения армии, об указаниях союзническим войскам в Константинополе не оказывать давления на русское командование и не препятствовать перевозке войск в Сербию и Болгарию.
Марковский полк. Одна из самых прославленных боевых единиц Белого движения
Вейган обещал содействовать, хотя и подчеркнул ограниченность своих возможностей в мирное время. К чести французов, немедленного снятия с довольствия не произошло. Но и поводов для радости было мало. Союзники методично продолжали практику постепенного сокращения помощи русским, сняв для начала с довольствия еще 2,5 тысячи человек. Им порекомендовали «питаться из средств Врангеля или Лиги Наций», прекрасно зная, что у первого денег нет, а вторая не стремилась содержать белогвардейцев в должном объеме.
Судьба любит упрямых и благоволит им. Финансовая проблема начала постепенно решаться. Миллер сумел получить 600 тысяч долларов от русского посла в Вашингтоне, в распоряжении которого еще остались кое-какие средства не только царского и Временного правительств, но и правительства Колчака. Миллион франков перевели на нужды армии из Токио. Было принято также решение, за которое Врангель тут же подвергся жесточайшей критике эмигрантских кругов, – о распродаже невостребованных ценностей Петроградской ссудной кассы, эвакуированной во время Гражданской войны. Все законные владельцы к тому моменту почти все погибли. Но «голубая кровь» русской эмиграции, не принимавшая участия в тяжелейших боях трех последних лет, возмущалась нарушением права собственности.
Согласимся, это не очень этично. Но потомки изящных фамилий забыли самую малость – «собственником» этих ценностей пыталось выступить советское правительство, славшее ноту за нотой и добивавшееся возврата ценностей в свое распоряжение. Таким образом, эти самые противники большевизма готовы были помочь ленинскому правительству, лишь бы только насолить Врангелю. Не случайно барон писал в приказе по Первому армейскому корпусу: «Вновь травят армию. На нее клевещут, ей грозят. Сомкнув свои ряды, мы ответим презрением. Родные знамена, пока мы живы, не вырвать из наших рук. Да помнят это те, кто дерзнет на них покуситься».
Вскоре завершились переговоры в Болгарии, продолженные после отъезда Шатилова генералом Вязмитиновым. Несмотря на активное ежедневное противодействие местных коммунистов, правительство все-таки решило принять белогвардейцев. Оно лишь выставило условие – прибывать организованно, с командным составом, который должен поручиться своей офицерской честью за благонадежность. Конечно же, сыграли свою роль и традиционные мотивы славянского братства, и симпатии к русским со времен Шипки и Плевны.
Приют армии Врангеля рассматривался как ответная помощь России в беде. Но при этом не нужно тешить себя излишними иллюзиями. Ключевую роль в согласии Софии играли чисто практические соображения: надежда улучшить финансовое положение за счет обмена валюты, переводимой союзниками на содержание белогвардейцев. К тому же после капитуляции по условиям мира большая часть болгарской армии была расформирована. А как минимум границы охранять было нужно.
Для Врангеля согласие Софии означало долгожданное решение самой главной проблемы – финансовой. Из-за низкого курса лева стоимость содержания одного человека в Сербии равнялась обеспечению четверых военнослужащих в Болгарии. 29 октября галлиполийцы получили специальный приказ главнокомандующего русской армии: «На славянской земле, среди братских народов, я вновь увижу родные знамена, вновь услышу громовое “Ура” русских орлов».
Галлиполийский крест.
В истории русской армии было много знаков, но такого – никогда
Армия начала готовиться к переезду на Балканы. Первыми в Югославию отправились чины кавалерийской дивизии Барбовича для службы в пограничной страже и строительства железных и шоссейных дорог. Приказ Врангеля гласил: «Белое движение должно существовать в полускрытом виде, но сохранено во что бы то ни стало». Интересно, что отдан он был за несколько дней до открытия в Галлиполи памятника русским, умершим на чужбине. Согласно распоряжению генерала Кутепова, каждый галлиполиец должен был принести камень весом не менее 10 килограммов, в результате чего образовался курган из 24 тысяч камней. Он был увенчан мраморным крестом, а спереди на нем помещались русский герб и мемориальная доска с надписью на русском, французском, турецком и греческом языках: «Первый корпус Русской армии своим братьям-воинам, в борьбе за честь Родины нашедшим вечный приют на чужбине, и памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену».
Памятник в Галлиполи – один из символов русской армии на чужбине
16 июля прошло торжественное открытие памятника: богослужение, парад, возложение венков в виде тернового венца из колючей проволоки и жести, передача коменданту города акта об охране русской святыни. Эти торжества стали и прощальными. «Галлиполийское сидение» кончалось, несколько зафрахтованных пароходов начали развозить армию Врангеля в разные стороны.
Союзные власти и здесь пытались унизить русских. Условием посадки на корабли поставили разоружение. Назрел новый конфликт.
Выход из положения, как и всегда, нашел генерал Шатилов. Не желая обострять отношений, он приказал сдать неисправное оружие, а исправное незаметно переносить на пароходы в ящиках. Конечно, это был секрет Полишинеля, но все формальности при этом строго соблюдались. Французские офицеры, осуществлявшие непосредственный контроль за посадкой, предпочли закрывать глаза на проносимые винтовки и пулеметы. В отличие от своего начальства, пытавшегося не только поспеть за веяниями международной политики, но даже и обогнать их, они смотрели на вещи проще. Лишь бы убирались поскорее и подальше эти упрямые русские.
Когда в Салоники прибыли первые пароходы с пятью тысячами белогвардейцев для следования далее в Югославию по железной дороге, случился очередной скандал. Генерал Шарли придрался к тому, что, по его сведениям, приехать должны были не более трех тысяч человек. Остальных он запретил пускать на берег. Напрасно он так поступил. Врангелевским офицерам не составило значительного труда самовольно выгрузиться и начать пробиваться к железнодорожной станции по всем правилам ведения боевых действий. Греки смотрели на вещи трезво и транзиту русских не противились. Французам пришлось смириться. Но параллельно они усилили агитацию за переход офицеров Врангеля на положение беженцев.
Дроздовцы в Болгарии. Легендарный полк и в эмиграции оставался военной частью
Им обещали проезд в те же Балканские страны, но уже в гражданском виде, независимо от армии. Набрав тысячу таких желающих, французы выделили им пароход и со спокойной душой отправили их в Варну. Но тут уж с возражениями выступила Болгария, напомнив о собственных условиях приема русских: в страну был нежелателен въезд неорганизованных элементов, за которых не может поручиться штаб Врангеля. А французы, естественно, ни за каких русских гарантии давать не собирались.
Это, кстати, очень распространенный миф, что Врангель под страхом расстрела запретил покидать ряды армии. Напротив, действовал принцип «вольному воля». Люди, пожелавшие оставить ряды вооруженных сил, лишь обязаны были в трехдневный срок перебраться в отдельный лагерь и до отъезда строго соблюдать все требования воинской дисциплины. Полковник Марковского полка Павлов напишет впоследствии: «И в армии возникали кризисы, но их разрешали тем, что предоставляли желающим полную свободу уйти на все четыре стороны. Французы нажимали, и кто-то не выдерживал. Тысячи покинули нас, но десятки тысяч остались».
Осень 1921 года. Галлиполи. Здесь еще остаются более 10 тысяч чинов русской армии барона Врангеля. Но им было уже легче, чем прежде. Место стало своим, хоть как-то обжитым. Ко второй зиме они уже готовились капитально: рыли землянки, копили редкое здесь топливо, использовали для благоустройства вещи уехавших. И самое главное – у русских больше не было вечной гнетущей неопределенности и безысходности. Появилась надежда на скорое улучшение, и оставалось только ждать своей очереди отъезда.
Никто не забывал в Галлиполи и о главном: их борьба не закончена. Всем, кто думал иначе, сразу же советовали вспомнить про покушение на их главнокомандующего. От захваченного Францией русского флота у Врангеля осталось одно судно – яхта «Лукулл». По международным законам – последний форпост правительства Юга России. 15 октября 1921 года в 16.30 большой пароход «Адрия», шедший под итальянским флагом, при хорошей видимости и спокойном море внезапно повернул на полном ходу в сторону «Лукулла», стоявшего на рейде. Тревожных гудков пароход почему-то не давал, лишь пытался выбросить якоря в 200 метрах от яхты, когда столкновение было уже неизбежным. Удар пришелся на левый борт – точно в помещение, занимаемое Врангелем. Совпадения и случайность сразу бросаются в глаза, не правда ли? Но на этом они не заканчиваются.
Не спустив шлюпок и не бросив спасательных кругов, пароход немедленно отошел от места происшествия. Сам барон с женой и адъютантом по счастливой случайности незадолго до катастрофы съехал на берег в одно из посольств, и только по этой причине остался жив. В ходе следствия капитан Симич и лоцман Самурский ссылались на сильное течение, лишившее пароход возможности маневрировать. У русских не было сомнений, кто истинный виновник происшествия. Но прямых улик не было, и все списали на «несчастный случай». Полковник Корниловского ударного полка Михаил Левитов в своих воспоминаниях отметил: «Всюду руководят красные агенты. Но мы никогда не опустим своего знамени и донесем его до родной земли. Сильна наша армия, есть еще порох в пороховницах, есть силы для борьбы. От этой пилюли поперхнется не один большевик».
И все же, несмотря на все удары и трудности, Врангель сумел выиграть очередной этап борьбы за будущее русской армии. Ее переброска на Балканы постепенно завершалась. Новогодний приказ Главнокомандующего гласил: «Наш пароль – Отечество. Мы выполним свой долг!» Сам барон выехал в Сербию 26 февраля 1922 года с последним эшелоном. И, несмотря на запрет союзнических властей, Врангель остановился в Галлиполи и выступил перед войсками. Как вспоминали потом участники прощального парада русской армии перед своим Главнокомандующим, на всех огромное впечатление произвели его слова: «Спасибо и низкий поклон вам за вашу службу, преданность, твердость, непоколебимость».
Из-за нехватки транспортных средств в Галлиполи оставалось около тысячи человек под командованием генерала Мартынова. Из лагеря они переселились в город и небольшими группами постепенно переезжали в Венгрию. Последний белый офицер покинул Турцию в мае 1923 года. Согласно приказу барона Врангеля «В память пребывания русской армии в военных лагерях на чужбине» был учрежден специальный знак – черный крест, с датами 1920–1921 года и надписями «Галлиполи», «Лемнос», «Бизерта». Первые экземпляры были самодельными, из консервных банок, но ценились владельцами иной раз даже больше ордена Святого Георгия. Как говорил генерал Кутепов, наш дух веры в Россию бережет этот крест.
Мне доводилось держать в руках один из знаков, сделанных в Галлиполи. Он производит очень сильное впечатление. Грубая, кустарная работа. Никакого изящества. Но сколько же в этом знаке любви к Родине и верности своим идеалам! Не убежден, что в истории мировой фалеристики найдется хоть один знак, сопоставимый с галлиполийским крестом.
После переезда из турецких лагерей Донской корпус расположился на юге Болгарии. Самые боеспособные белые части – корниловцы, марковцы и дроздовцы – были расквартированы на севере страны. «Цветные» полки заняли пустые казармы распущенной по итогам Первой мировой войны болгарской армии. Врангель депонировал в Софийском банке сумму, достаточную для пропитания частей в течение года. По приказу генерала Кутепова с 20 января 1922 года войска приступили к регулярным занятиям по программам мирного времени. Казалось бы, жизнь постепенно налаживалась. Но это только на первый взгляд.
Надо сказать, что отношение к себе белогвардейцы встретили двоякое. Со стороны правительства, правой и умеренной общественности – действительно весьма теплое. Звучали речи о «потомках Шипки и Плевны, которые воскресят Русь и по-братски, рука об руку, пойдут вперед вместе с братьями-славянами». На параде, устроенном генералом Кутеповым, присутствовал болгарский военный министр, а осиротевшее интендантство безвозмездно отпустило армии Врангеля сукно и кожу на обувь. Среди гражданских беженцев была организована регистрация добровольцев для пополнения белых частей.
Но в Болгарии были очень сильны позиции коммунистов. Щедро подпитываемые Москвой сторонники мировой пролетарской революции позволяли себе даже диктовать условия правящей Земледельческой партии. В результате на врангелевцев посыпались яростные нападки, начиная с митингов и демонстраций и заканчивая требованиями к правительству немедленно силой посадить всех белогвардейцев на корабли и отправить с глаз долой в Россию. Одна из парижских газет писала в те дни: «Горько было слышать, как толпа скандирует: “Вы всю жизнь пили русскую народную кровь, а теперь приехали пить нашу”».
Масла в огонь активно подливало и большевистское правительство. 3 апреля 1922 года последовала дипломатическая нота Украинской ССР, в которой выражался решительный протест против приема армии Врангеля в Болгарии. Большевики недвусмысленно дали понять, что воинские части, размещенные и снабжаемые Софией, в случае любых их действий против Советской России будут рассматриваться как регулярные части болгарской армии. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Выстрел, что называется, в десятку.
Уже в то время на Балканах была широко развита агентурная сеть ГПУ, которая координировала и направляла действия местных коммунистов. Сторонники диктатуры пролетариата тут же стали проводить митинги против грядущей войны Болгарии с Советской Россией.
Правительство пребывало в растерянности. Оно не знало, как на это следует реагировать. А болгарские коммунисты не успокаивались. Буквально через несколько дней после протеста Украины начал функционировать «Союз возвращения на Родину». Всем офицерам армии Врангеля, пожелавшим порвать со своим преступным антинародным прошлым, гарантировалась амнистия. Больше того, им даже предлагались деньги, чтобы они с комфортом смогли покинуть чужбину.
Многие на это согласились. Кто-то с радостью, кто-то с заметным облегчением. Да, большинство из пожелавших вернуться на Родину не имели отношения к элитным частям, но факт остается фактом. С огромным трудом генералу Кутепову удалось заставить правительство Софии не отходить от прежних договоренностей. Командир офицерского Марковского полка генерал Пешня в своих воспоминаниях писал: «Александр Павлович своими веселыми фразами в вовсе не веселой обстановке всегда давал понять и чиновникам и армии, что его вера в успех Белого движения безгранична. Болгары очень быстро поняли, что спорить с Кутеповым бесполезно, он все равно добьется своего».
Неприятности множились. По завершении перевода войск на Балканы вышел в отставку начальник штаба генерал Шатилов. Один из творцов успешной эвакуации из Крыма, один из немногих, кто был с Врангелем на «ты» и называл его Петей. Крым, Константинополь, поиски пристанища для белых офицеров – этого оказалось достаточно, чтобы надорвать моральные и физические силы 42-летнего человека. В своих воспоминаниях он с грустью отметил: «Мне надоело выглядеть молокососом в глазах старых представителей русской эмиграции. Хотя я сделал все, чтобы армия сохранила свою организацию и была готова к дальнейшей борьбе за Родину». Новым начальником штаба главнокомандующего стал генерал Миллер, в годы Гражданской войны возглавлявший борьбу с большевиками на Севере России. Большинству офицеров армии Врангеля генерал был в связи с этим совершенно не знаком. Приняли его окончательно лишь после сразу же ставших легендарными слов: «Купленные Германией большевики сокрушили все, что веками создавалось усилиями лучших русских людей. Они довели народ до полного одичания». Так же считало абсолютное большинство белогвардейцев. Миллеру досталась тяжелейшая работа: необходимо было в кратчайшие сроки приспособиться к новым условиям, когда Белая армия оказалась рассеянной по всей Европе.
Официальные представители Врангеля находились в Праге, Софии, Париже и Белграде. Для связи с ними и с Кутеповым при штабе Главнокомандующего создавался отдел дипкурьеров. На несколько человек удалось даже получить официальное разрешение Антанты. Но большинство путешествовали под видом коммивояжеров или негоциантов. Капитан Владимир Каменский, бывший курьером Врангеля, позднее будет вспоминать: «Русскому ездить по странам Европы было трудно, получение визы всегда доставляло массу хлопот. Да и большевики проявляли интерес к почте барона. Однажды они даже предложили мне за хорошее вознаграждение одолжить им на ночь переписку Петра Николаевича с генералом Миллером. Разумеется, я ответил категорическим отказом».
Между тем, разбросанные по всей Европе белогвардейские части все еще оставались армией и сохраняли поразительную для тех обстоятельств боеспособность. Согласно мобилизационным планам, первые четыре дивизии могли быть развернуты в течение пяти дней. Таким темпам можно лишь завидовать. Штаб Врангеля начал налаживать контакты с Румынией. Задача номер один была совершенно очевидна всем: заручиться поддержкой правительства о пропуске белогвардейцев через территорию страны в случае возобновления войны с большевиками. Зондировалась также возможность размещения поближе к русским границам 15-тысячного белого контингента. Полковник-корниловец Михаил Левитов в своих воспоминаниях писал: «Старые добровольцы по-прежнему готовы идти на смерть и лишения ради великой Родины. Мы ни на секунду не опускали трехцветный флаг».
В этих словах нет ни малейшей рисовки. Напрасно многие сегодня считают, что Белое движение в первые годы эмиграции состояло из уставших и морально опустошенных людей. Напротив, они представляли собой монолит, скрепленный идеей и общей кровью. Запала многим хватило и до 1941 года, когда множество ветеранов армии Врангеля оказалось в рядах Русского охранного корпуса на Балканах. Да и после их неудавшегося реванша за Гражданскую войну ситуация не изменилась. Многие были готовы продолжать войну с большевиками, только возможности такой им уже потом не представилось. Но мы забегаем вперед.
Некоторые румынские лидеры склонялись к серьезному обсуждению предложений Врангеля и подписанию с ним договора. Такой позиции способствовало не сочувствие Белому движению, как многие поспешили подумать, а очень непростые отношения с Советской Россией. Больше того, они продолжали ухудшаться с каждым днем благодаря усилиям Москвы по приближению мировой революции. Размещение белогвардейцев могло стать для Бухареста ответной мерой на подобные действия, позволяющей держать противника под постоянной угрозой. Как писал впоследствии один из офицеров армии Врангеля: «В нас ощущалась обреченность людей, отдающих жизнь Родине. И если судьба сохранила нам жизни, то значит, мы еще понадобимся России в будущем». Многие даже шутя называли себя членами «Клуба самоубийц», которые готовы сражаться против всего мира, если это хоть на один день приблизит падение большевизма.
Русский корпус. Многие ветераны Белого движения в 1941 году выступили на стороне Гитлера
По прогнозам штаба Врангеля, война с большевиками должна была возобновиться уже в 1922 году. Предполагалось, что красные наконец-то перейдут к мировой революции, о которой постоянно говорили их лидеры, и европейские страны начнут оборонять основы своей государственности. Тут-то и пробьет черед белогвардейцев, которые усиленно готовились к продолжению борьбы. На основании разведданных и анализа политической ситуации делался вывод, что румынская армия, слабая духом и разболтанная, продержится при нападении Советской России в лучшем случае не больше двух недель. А при ее отступлении и приближении красных войск к болгарской границе может последовать грандиозный взрыв – коммунистический переворот в Софии и Будапеште, а возможно, и революция в Турции.
В такой ситуации единственной реальной силой, способной спасти Европу от диктатуры пролетариата со всеми вытекающими последствиями, многим совершенно справедливо представлялась армия Врангеля. Корниловский, Марковский и Дроздовский полки, составляющие ее основу, обладали колоссальным опытом противостояния в пять раз превосходящему их по численности противнику. Далеко не случайно в своих воспоминаниях капитан Гетц отметил: «Даже в окружении дух “цветных” полков был высок, и большевики знали, что ничего хорошего их в атаке не ждет».
Данные, полученные штабом Врангеля, были доведены до военных и правительственных кругов Франции с предложениями незамедлительно обратить внимание на удручающее состояние румынской армии и приложить все усилия к подъему ее боеспособности. Если это окажется невозможно, то использовать силы Первого армейского корпуса генерала Кутепова. Врангель просил разрешения начать экстренную переброску 15 тысяч белогвардейцев к Бухаресту и Белграду. Соответствующие консультации представители генерала немедленно начали и в Балканских странах.
А. П. Кутепов. Генерал был настолько опасен советской власти, что в 1930 году был похищен агентами ОГПУ
Интересно, что в то время большевики действительно планировали очередной этап мировой революции. Контрразведчики Белой армии ошиблись только в одном, хотя и главном моменте: пролетарская революция должна была начаться не с наступления Красной армии, а изнутри – путем разжигания народных восстаний в Румынии, Болгарии и Югославии. Аналитики штаба Врангеля странным образом упустили из виду бросающуюся в глаза закономерность: всегда все начиналось со взрыва недовольства пролетариата.
Сложнее всего было договориться с Югославией. Позиции коммунистов там были, безусловно, слабее, нежели в Болгарии, однако правительство буквально еженедельно получало запросы из Москвы: почему Врангель управляет судьбами русских эмигрантов? Если Белград не находится в состоянии войны с Советской Россией, то зачем оно содержит на своей территории формирования, ведущие подготовку к такой войне? Отвечать пришлось министру иностранных дел Пинчичу: «Генерал Врангель пользуется здесь правом гостеприимства. Его пребывание не носит ни политического, ни военного характера. Мы не признали Врангеля, когда он был главой русской армии и победоносно двигался на Москву. Мы не признали его и теперь. Мы воздержимся от принятия на себя каких-либо обязательств, которые могли бы вовлечь нас в войну с Россией».
Врангелю приходилось выдерживать и борьбу другого рода – внутри русской эмиграции. К 1922 году ее политическая часть окончательно распалась на остро конфликтующие между собой группы. Только в Харбине было 22 политические партии, которые активно боролись друг с другом.
Особой активностью отличались сторонники великих князей Кирилла Владимировича и Николая Николаевича, кадеты и либералы. С выбором средств не церемонились. К примеру, в Берлине монархисты устроили покушение на лидера конституционных демократов Милюкова, в результате чего погиб закрывший его своим телом Набоков, отец знаменитого писателя. Каждая партия старалась увидеть в своих рядах барона Врангеля. Такой серьезный козырь, как русская армия, давал бы огромное преимущество в борьбе за роль «правительства в изгнании». В то же время все политики русского зарубежья мечтали вывести Врангеля из игры из-за опасений, что он может сам претендовать на главенство в эмиграции. Вся эта борьба разворачивалась на фоне сложностей, назовем их так, внешнеполитического характера.
К примеру, приезд генерала в Югославию в 1922 году вызывал опасения белградских властей. Считалось, что барон обязательно примет участие в эмигрантской междоусобице. Однако этого не произошло. Врангель сознательно дистанцировался от склок и тут же получил ворох обвинений со всех сторон – от реакционеров до либералов. Хотя позиция генерала ни для кого не была секретом. На одном из собраний высших чинов своей армии он недвусмысленно заявил: «Как бы ни сложилась обстановка, армия призвана играть особую роль в возрождении России. Лозунг, начертанный на наших знаменах – “Мы боремся за Отечество, народ сам решит, какой быть России”, – единственно верен. Вокруг армии начинается политическая борьба. Я решил сделать все, чтобы не дать вовлечь ее в такую борьбу».
Разногласия в рядах русской эмиграции стали благодатной почвой для деятельности Москвы, которая активно стравливала противников. Огромный вред контрреволюционным силам нанесли успешные операции советской контрразведки «Синдикат-2» и «Трест», а также движение «Смена вех», которое проповедовало поддержку советской власти, поскольку она выражает интересы державной России.
Заявление Врангеля о том, что армия остается вне политики, в целом вызвало одобрение в рядах Белого движения. Генерал Кутепов, никогда не скрывавший своих монархических убеждений, заявил тогда: «Мы, служившие при императоре во дни славы и мощи России, мы, пережившие ее позор и унижение, не можем не быть монархистами. Но нельзя допустить, чтобы, прикрываясь священными для нас словами “За веру, царя и отечество”, офицеров вовлекали в политическую борьбу». Впрочем, нашлись и те, кто считал, что пора снять белые перчатки и использовать в том числе и механизмы политической борьбы. Раз уж для вооруженного противостояния время пока не пришло, то сражаться надо на идеологическом фронте. А если Врангель не хочет этим заниматься – его можно заменить на более современного лидера, тем более что недостатка в таковых не было. Молодые генералы Белого движения безудержно рвались вперед.
Пользуясь отсутствием единства в эмиграции, большевики неустанно выступали с призывами одуматься и вернуться на Родину, как поступили генералы Гравицкий, Клочков и Зеленин. Оказавшись в стране победившей пролетарской революции, они немедленно подписали обращение, что Советская Россия дарует прощение всем бывшим белым офицерам. Однако, вопреки утверждениям советских историков, массового сокращения эмиграции не последовало. Из полутора миллионов вернулись лишь 120 тысяч человек. Уезжали к большевикам лишь те, кто захотел поверить в искренность красной пропаганды. Остальные свято претворяли в жизнь слова барона Врангеля: «Хоть с чертом, но против большевиков».
Мощным ударом по армии стала Генуэзская конференция. Нарком иностранных дел Советской России Григорий Чичерин делал с лидерами европейских стран все, что хотел. Он гораздо лучше их всех умел говорить, демонстрировать неожиданные логические ходы и играть на внешних эффектах. Это был подлинный триумф молодой советской дипломатии. Английские газеты писали в те дни: «Большевики получили трибуну и умело ею пользуются. Своим участием в конференции в качестве равных среди равных они достигли политического престижа, который им нужен».
Лидеры европейских стран вынуждены были идти на уступки своим недавним смертельным врагам. Первым, чем с необычайной легкостью пожертвовали страны Антанты, стало, естественно, Белое движение. Англия и Франция усилили давление на Белград, чтобы король Александр как можно быстрее добился роспуска армии Врангеля. Так всем будет спокойнее. В результате 22 апреля 1922 года генерал был вынужден выступить со специальным заявлением: «Единственная моя цель – обеспечить жизни моих старых соратников, пока Господь не даст нам возможность снова послужить Родине».
В Югославии белым частям запретили именоваться армией. Официально они низводились до уровня обычных эмигрантских организаций, таких как клуб любителей русской старины. Генерал Кутепов получил ультиматум, что его войска больше не могут пользоваться правами боевых частей, должны во всем подчиняться гражданским болгарским властям и разоружиться. Всем желающим вернуться в Россию предлагалась депортация, желающим остаться – перевод на сельскохозяйственные работы. Врангелю въезд в Болгарию запрещался.
Кутепову удавалось успешно саботировать настойчивые требования правительства Софии до 17 мая 1922 года. В этот день советская делегация в Генуе нанесла очередной серьезный удар по Белому движению. В подкомиссии, обсуждавшей общеевропейские обязательства о ненападении, большевики потребовали дополнить обязательства мерами «против бандитов». Под этой формулировкой имелась в виду, разумеется, русская армия Врангеля. В европейские газеты были переданы добытые советской разведкой секретные документы белогвардейцев, относящиеся к их связям с правительственными и военными кругами других государств.
Подборка была сделана весьма искусно, преподнося документы в нужном для большевиков свете. Лондонская «Таймс» 18 мая писала: «Это самый сильный удар, который большевики нанесли под занавес Генуэзской конференции». И тут же белогвардейцам выпало новое испытание – в Болгарии ситуация обострялась с каждым днем. Вообще, события 1922 года в Софии очень напоминали Петроград 1917-го. Разница была лишь в том, что все происходило в послевоенной обстановке. Генерал Витковский в своих воспоминаниях писал: «От корниловцев требовали снять форму. Избили 9 молодых офицеров инженерного училища. В довершение всего, чинам русской армии запретили проезд по железной дороге. Результатом большевистской работы стала напряженная обстановка в стране. Помнившие революцию в России понимали, что будет дальше».
Сходство с переворотом в Петрограде действительно было сильным. Москва активно помогала болгарским коммунистам. Правительство шло на одну уступку за другой, во многом повторяя прежние ошибки Керенского. Вся страна была опутана революционным подпольем и его агентурой, в которую, по данным контрразведки Кутепова, входил даже софийский градоначальник. Коммунисты полным ходом готовились к захвату власти. Естественно, армия Врангеля, накопившая за годы Гражданской войны богатейший опыт вооруженной борьбы со своими идейными противниками, была для болгарских коммунистов главной опасностью, тем более что «софийский Корнилов», как называли современники Цанкова, сразу заявил: уроки из революции в России он извлек и надеется, что Белое движение поможет братьям-славянам не допустить местных большевиков к власти.
Кутепов моментально заявил, что Первый армейский корпус в принципе не допустит никаких коммунистических волнений и подавит все в зародыше. Он не был ни политиком, ни дипломатом. Последний командир лейб-гвардии Преображенского полка, столкнувшийся с большевиками еще весной 1917 года, Кутепов хорошо понимал, что ждет Болгарию. Естественно, местные сторонники Ленина тут же стали кричать, что в стране готовится правый переворот. Государство было на грани гражданской войны. Штаб Врангеля призывал к осторожности. Был срочно возвращен в строй и направлен в Болгарию лучший дипломат Белого движения – генерал Шатилов. В своем рапорте Главнокомандующему он писал: «Положение русской армии в Болгарии в случае вооруженного выступления местных большевиков будет чрезвычайно затруднительным. Ведь первым последствием прихода их к власти будет расправа с нами».
Генерал Е. К. Миллер.
Председатель Русского Обще-Воинского союза будет похищен агентами НКВД в 1937 году
Генерал Миллер подготовил от имени Врангеля приказ находиться в состоянии полной готовности, но не принимать участия в боевых действиях, а в случае чего отступать в Югославию. Только большевики не собирались начинать форсировать события до тех пор, пока не будут нейтрализованы белые войска. В газетных статьях и в выступлениях на бесконечных митингах они до предела раздули опасность правого переворота, подтолкнув правительство к акциям против врангелевцев. Началось все с обыска в контрразведке Первого армейского корпуса. Полиция обнаружила приказы о том, как следует себя вести в случае начала большевистского восстания. Полковника Самохвалова, который пытался возмущаться против незаконных действий, жестоко избили. Последующие протесты Кутепова ни к чему не привели. Русская армия была вынуждена молча снести очередное издевательство. Генерал Витковский в своих воспоминаниях отметил: «Дисциплина наших частей оставалась на высоте. Порывы негодования держали при себе».
Одновременно власти произвели налеты с обысками на Русскую военную миссию и квартиру Кутепова. Охрана, поднятая по тревоге, вооружилась винтовками и пулеметами, намереваясь принять бой за своего командира. Только жесткий приказ Кутепова остановил потенциальное кровопролитие. Генерал приказал сдать оружие. Начальник штаба болгарской армии по телефону вызвал Кутепова в Софию, гарантируя возвращение. В очередной раз обманули. Александр Павлович был арестован. Узнав об этом, Врангель направил гневную телеграмму болгарскому правительству: «В сознании своего бессилия ищете опоры у тиранов России и в жертву им готовы принести русскую армию. Встанет вновь жуткий призрак братоубийства. Бог свидетель, что не мы вызвали его». Реакцию премьер-министра Болгарии понять не очень сложно. Он-то хорошо знал, что немногочисленное Белое движение в Крыму в течение года сражалось против превосходящего в шесть раз противника. Перспектива испытать на себе боевые качества корниловцев и дроздовцев Софию пугала.
На следующий день после этой телеграммы европейские газеты вышли с сенсационными заголовками: «Барон объявляет войну», «Ультиматум главнокомандующего». Болгарские власти немедленно обвинили белогвардейцев в шпионаже (правда, не уточнив, в чью пользу) и подготовке государственного переворота, который врангелевцы как раз и пытались предотвратить. Коммунисты тут же организовали митинги по всей стране с требованием немедленно отправить русских на Родину. Для сглаживания конфликта в Болгарию прибыл генерал Миллер.
Он пытался убедить кабинет министров, что телеграмма Врангеля лишь указывает на несправедливое отношение к белым офицерам и что «русские контингенты ни при каких условиях не будут участвовать в политической жизни страны». Однако правительство Болгарии в очередной раз пошло на поводу у коммунистов и выслало Кутепова из страны. Чтобы предотвратить возможные вооруженные столкновения, генерал, несмотря на запрещение контактов со своими частями, отправил приказ с требованием сохранять спокойствие и дисциплину. Первый армейский корпус принял генерал Витковский. Болгарское правительство предписало ему разоружить части и начинать мирный труд в специально создаваемых рабочих артелях.
Русская армия Врангеля как организованная сила постепенно начала угасать. Солдаты и офицеры, устроенные на общественные работы, вынуждены были со временем расходиться по разным местам в поисках другого заработка.
Кто-то находил потерянные семьи, кто-то создавал новые. Некоторые, поднакопив денег, уезжали в другие страны, надеясь устроиться там лучше. Жизнь вносила свои коррективы, и Врангель, учитывая это, начал создавать воинские союзы. Начало было положено еще в 1921 году в Константинополе, когда Главнокомандующий стал получать много писем и ходатайств от бывших офицеров других белых фронтов о зачислении в армию. Удовлетворить их он не мог по материальным соображениям – надо было как-то прокормить хотя бы имеющиеся войска. И Врангель приказал своим представителям в разных странах начать регистрацию желающих числиться в составе армии. Такая работа продолжалась и в следующие годы.
Целью союзов Врангель видел не создание политической организации, а сохранение до лучших времен кадров русской армии, готовых, когда понадобится, вернуться в строй. К возникающим в разных государствах воинским структурам стали примыкать независимые офицерские общества, образовавшиеся на чужбине, где по идейному принципу, где по соображениям взаимопомощи и совместного поиска средств к существованию. Полковник-корниловец Михаил Левитов в своих воспоминаниях отметил: «Всюду в первую очередь кумиром являлся его величество франк. Все покупается и продается оптом и в розницу, и для нашего брата такая обстановка была непривычна. Некоторые ради карьеры стали отходить от прямого долга. Видовой лоск еще сохранялся, но работа по подготовке «нового Кубанского похода» сильно хромала. Почти все деньги шли на устройство личной жизни».
К воинским союзам русской армии Врангеля присоединился и ряд монархических организаций, начавших появляться еще во время Гражданской войны как оппозиция белым правительствам демократического и либерального толка. Условно, конечно, потому что ни теми, ни другими режимы Колчака или Деникина не были априори. Несоответствие между приказами барона о непринадлежности к политическим партиям и собственными убеждениями участники обычно объясняли тем, что верность русскому престолу – не политическая программа, а единственно возможный для них образ мышления. Однако они во многом лукавили, о чем весьма точно свидетельствуют дальнейшие события вокруг Русского Обще-Воинского союза.
Генерал П. Н. Шатилов.
В эмиграции – один из лидеров Русского Обще-Воинского союза
С первого же дня вокруг Врангеля началась политическая борьба. Высший монархический совет в Берлине настаивал на принятии остатками белых армий присяги дому Романовых. Генерал, будучи сам убежденным сторонником государя императора, с опаской относился к деятельности совета. Однажды в разговоре с Шатиловым он даже сказал: «Лучше бы они помогли нам тогда, в Крыму». Не стоит забывать, что в тот момент как раз и разгорелась борьба между великими князьями Николаем Николаевичем и Кириллом Владимировичем. Сторонники обоих претендентов на русский престол старались склонить на свою сторону прежде всего армию Врангеля – единственную на тот момент силу, которая могла бороться с большевиками.
Положение усугублялось еще и тем, что 31 августа 1924 года Кирилл Владимирович издал «Манифест о восшествии на престол». Нельзя сказать, что это было неожиданно. Еще за два года до этого он объявил себя блюстителем русского трона и призвал великого князя Николая Николаевича к сотрудничеству. Однако бывший главнокомандующий Русской Императорской армии считал подобные действия незаконными. Эмиграции грозил раскол. Поэтому Врангель поступил так, как велела ему честь офицера: 16 ноября он признал великого князя Николая Николаевича верховным руководителем русского зарубежного воинства. Круг замкнулся.
Белое движение начиналось во многом как республиканское благодаря личному авторитету Корнилова и Деникина. И лишь после окончания вооруженной борьбы, когда лозунги «непредрешенчества» канули в Лету, вернулись к своему духовному началу – императорской России. Сам Врангель писал по этому поводу: «Вставшая по призыву царя армия ныне в изгнании, в черном труде, как некогда на поле брани, отстаивает честь России. Пока не кончена эта борьба, пока нет верховной русской власти, только смерть может освободить воина от выполнения долга. Этот долг – собрать и сохранить русское воинство за рубежом».
Начиналась другая эпоха. Ей закономерно требовались иные герои. При всем уважении к его боевым и политическим заслугам, Врангель был в сложившейся конфигурации лишним. Но и его преемникам так и не удалось сделать главного – реабилитировать в массовом сознании роль Белого движения. Не в эмиграции, а на Родине. Обыватель и спустя 100 лет относится к ним так же, как и в годы Гражданской войны. А вот почему так получилось – давайте разбираться. Ведь без этого сложно говорить о примирении в обществе.
Во-первых, несмотря на ренессанс Белого движения в начале 90-х, его популярность так и не смогла распространиться дальше очень узкого круга интеллигенции. Не помогли ни сотни изданных книг, ни фильм «Адмиралъ» (с сериальной версией на Первом канале). Фактически образ белого офицера, взращенный советским кино, так и остался на той же отметке: красивый мундир, рестораны, проникновенные романсы… А для национального героя требуется иное.
Во-вторых, даже промежуточные тактические успехи (разгром конного корпуса Жлобы или удачно завершенный второй Кубанский поход) не отменили главного: белые проиграли войну. Можно долго обсуждать причины поражения, но суть от этого не меняется. Не говоря уже про то, что в исторической ретроспективе победные операции Гражданской войны не идут ни в какое сравнение с битвами времен Великой Отечественной. Едва ли кому-то придет в голову всерьез сравнивать бои за Харьков 1919 и 1943 годов.
В-третьих, даже личные нравственные качества вождей Белого движения оказались запятнанными совершенными их войсками преступлениями. Каким бы хорошим ни казался Колчак своим последователям и поклонникам, именно при нем зверствовали Анненков и Розанов. Здесь, конечно, можно начать долгую полемику на тему «красный или белый террор страшнее», но она принципиально ничего не поменяет в восприятии социумом этих исторических личностей.
И, наконец, общество получило сильную прививку от пересмотра истории на примере Западной Украины и стран Балтии. Все в курсе, что многие русские эмигранты в 1941 году присоединились к крестовому походу Гитлера против большевизма. Только в рядах Русского корпуса служили свыше 50 генералов Белого движения. Были они и в окружении Власова, что дополнительных симпатий к белогвардейцам у широких народных масс в нашей стране по понятным причинам вызвать не может.
Доказать это необычайно легко на примере генерал-майора Туркула. Вне всякого сомнения, это одна из главных легенд у белогвардейцев. Человек исключительной храбрости, он много раз был ранен в атаках. Командир знаменитой Дроздовской дивизии, в 27 лет произведенный в генералы. Его воспоминания «Дроздовцы в огне», блестяще обработанные известным русским писателем Иваном Лукашом, входят в золотой фонд русской эмиграции. Это все правда и никаких сомнений не вызывает. Я лично знаю десятки людей, которые заинтересовались историей Гражданской войны именно под влиянием прекрасных мемуаров Туркула. Читаются они очень легко и крайне увлекательно. Книга эта многократно издавалась в современной России, чтобы все прониклись жертвенным патриотизмом Туркула и чинов Дроздовской дивизии.
То, что воспоминания заканчиваются на эвакуации из Крыма в 1920 году, никого не смущает. Но спросите у восторженных читателей Туркула: известно ли им, чем занимался генерал потом? Впрочем, можете не утруждаться. Я и так вам скажу – им это неизвестно. Больше того – они никогда этим не интересовались. Равно как и подавляющее число публицистов, написавших многочисленные панегирики Туркулу. Из них, по вполне понятным причинам, выпали почти все некрасивые подробности. Так чем именно занимался генерал с 1933 по 1945 год? А мы с вами – люди педантичные и восполним этот пробел.
Председатель эмигрантского Русского Обще-Воинского союза генерал Миллер в своем приказе от 2 января 1937 года отмечал: «Мы являемся как бы естественными, идейными фашистами. Ознакомление с теорией и практикой фашизма для нас обязательно». Активнее всех начал воплощать этот тезис в жизнь генерал Туркул. Ради этого он даже со скандалом вышел из рядов РОВС, потому как устав врангелевского союза запрещал заниматься политикой. Его кипучей натуре категорически претила статичность. А действие в нужном направлении мог тогда предложить только канцлер Третьего рейха. Именно его идеологию Туркул и взялся трансформировать под собственные взгляды. Как и во время Гражданской войны, генерал действовал с привычной ему лихостью. В своей речи в Берлине, произнесенной 18 мая 1938 года, Туркул обозначает цель и способ ее достижения: «В основу нашего политического мышления мы взяли фашизм и национал-социализм, доказавшие на деле свою жизнеспособность и победивших у себя на родине коммунизм. Но, конечно, доктрины эти мы преломляем в русской истории и применяем к русской жизни, к чаяниям и нуждам Российского народа».
Предвижу возражение. Это выступление может быть исключением из правил, вызванным поиском Туркулом путей для освобождения России от большевизма. Не мог убежденный патриот России вот так взять и поменять свои убеждения на немецкую идеологию. И действительно, в 1939 году он принципиально заявил: «Мы не сможем участвовать в действиях противокоммунистического блока – если он пойдет по линии чистого сепаратизма».
Согласимся, очень красиво и патриотично звучит: никакого союза с теми, кто хочет расчленения России. Но это – только в теории. На практике же было несколько иначе. Нападение гитлеровской Германии на СССР Туркул, естественно, поддержал. Конечно, можно всегда сказать, что он ничего не знал про планы немцев по истреблению народов страны и колонизации исконных русских земель. А если бы знал, был бы категорическим противником. Это все красиво, но, к сожалению, неубедительно. Предлагаю посмотреть, что именно фактически поддержал ярый патриот своей Родины Туркул, взявший за основу своего политического мышления фашизм. В знаменитом немецком генеральном плане «Ост» от 15 июля 1941 года разграничение новых областей Третьего рейха проводилось в расчете на 30-летний период их заселения. «На основании указаний рейхсфюрера СС колонизации подлежат в первую очередь следующие области:
1) Ингерманландия (Петербургская область),
2) Готская область – Готенгау (Крым и Херсонская область, ранее Таврия); далее к заселению предлагается
3) Мемель-Наревская область (район Белостока и Западная Литва).
Представляется необходимым создать в этих трех областях особый правовой режим поселенческих марок, так как они играют особую роль в решении задач рейха на переднем крае борьбы немецкой народности».
Обращаю ваше внимание на слово «колонизация». И задаю вопрос: как может патриот России находиться в союзе с теми, кто претворяет такие планы в жизнь? А Туркул это поддерживал не просто формально, но находился в рядах союзной Третьему рейху власовской армии. Об этом сегодня тактично не принято говорить. В лучшем случае вам расскажут, что генерал был в резерве, как и большинство русских эмигрантов. Да, действительно, Власов сотоварищи бывших белогвардейцев не жаловали. Но для Туркула и тут было сделано исключение. На этот счет существует безупречное свидетельство полковника Гордеева-Архипова, близко знавшего генерала. Вот что он пишет: «По инициативе Власова состоялась его встреча с Туркулом. О чем они говорили, мне неизвестно, но после многочасового разговора он вышел оттуда командиром корпуса».
Жгучая ненависть к политическому строю России в результате привела Туркула к союзу со злейшими врагами его Родины. И какими бы ни были его устремления, от этого упрямого факта никуда не деться. Советую задуматься об этом тем, кто сегодня готов на союз с кем угодно ради свержения правительства. Этот путь всегда приводит к одному – в стан врагов России. И едва ли нормальный человек от этого будет счастлив. Как не стал, вероятно, счастлив по итогам всей своей деятельности и генерал-майор Туркул, несмотря на все свои бравурные заявления.
Но современные последователи Белого движения этого категорически не хотят понять. Они умудрились унаследовать абсолютно все худшие черты русской эмиграции. Постоянные споры и склоки на тему «кто из вождей должен быть нашим знаменем?» разговоры через губу; жалобы на народ, который никак не хочет прозреть; ненависть ко всем, кто смеет иметь собственное мнение… Результаты этого не заставили себя ждать. Как и 100 лет назад, «народ не с нами, народ против нас». И это – главный не выученный урок той истории.
Назад: Галлиполийское чудо
Дальше: Комиссары в пыльных шлемах
