Глава 13.
ЭТИКЕТ
Поуп – имя, которым Нобутаку Кабураги стали называть люди, несведущие в его происхождении, он взял у Александра Поупа, чьей поэзией наслаждался. Кабураги был старинным приятелем Джеки. Они познакомились лет десять назад в «Восточном отеле» в Кобэ, где они несколько раз останавливались вместе.
Юити имел большой опыт неожиданных встреч с людьми на подобных вечеринках, не проявляя никакого удивления. Это общество нарушало общепринятый порядок объективной реальности, оно разметало алфавит внешнего мира, а затем переставило его необычным образом, изменяя порядок и групповую расстановку и демонстрируя виртуозность волшебника.
Однако метаморфоза князя Кабураги застала Юити врасплох. Какое-то мгновение Юити было трудно пожать руку, которую Поуп протягивал ему. Изумление Кабураги было еще больше. Как пьяный пристально вглядывается во что-то, так и он уставился на Юити, повторяя:
– Это ты! Это ты!
Затем он снова посмотрел на Джеки и сказал:
– Подумать только, в первый раз за все эти годы этому парню удалось провести меня, меня – не кого-нибудь! Прежде всего, он совсем недавно женился. Впервые я встретился с ним за столом, когда произносили речи на приёме в честь его свадьбы. Подумать только, Юити и есть знаменитый Ю-тян!
– Ю-тян женат?! – сказал Джеки, выказав удивление на иностранный манер. – Первый раз об этом слышу!
Так один из секретов Юити быстро был раскрыт. Определенно не пройдет и десяти дней, как эта новость распространится среди гомосексуального братства. Он опасался, что вскоре все его секреты, которые до сих пор он держал в тайне, будут разоблачены один за другим.
В поисках способа избавиться от этих страхов он попытался заставить себя относиться к бывшему князю Кабураги как к Поупу.
Юити теперь понимал, что этот беспокойный, жаждущий взгляд был вызван отчаянным стремлением постоянно выискивать красивых парней. Эта невыразимо неприятная смесь женственности и бесстыдства, этот нелепый, притворный сдавленный голос, эта всегда столь тщательно спланированная естественность – все это было печатью братства и стараниями как-то компенсировать принадлежность к нему. Так, все фрагментарные впечатления, оставшиеся в памяти Юити, неожиданно сложились в одну цепочку, в определенную картину. Из двух методов, свойственных исключительно этому обществу – анализ и синтез, – он в совершенстве овладел последним. Точно так же, как разыскиваемый преступник может изменить свои черты с помощью пластической хирургии, Нобутака Кабураги научился скрывать под своей внешней маской портрет, не предназначенный для посторонних глаз. Дворянство отличается своей особой способностью к маскировке. Склонность к сокрытию пороков превосходит склонность к совершению порочных поступков.
Он подтолкнул Юити в спину. Джеки повел их к софе.
Пять мальчиков в белом прокладывали себе путь через толпу, неся бокалы с вином и блюда с канапе. Все пять – любовники Джеки. Невероятно! Каждый был чем-то похож на Джеки. Все они выглядели будто братья. У одного были глаза Джеки, у другого – нос. У одного были его губы, другой был вылитый Джеки со спины. Последний унаследовал его лоб. Все, вместе взятое, образовывало несравненное подобие Джеки в дни его юности.
Его портрет висел над каминной полкой, украшенной подаренными цветами, листьями падуба и парой свечей. Он был обрамлен роскошной золотой рамой и являл собой очень сексуальную обнаженную фигуру оливкового цвета. Это была весна девятнадцатого года Джеки. Воспользовавшись им как натурщиком, один англичанин, который боготворил Джеки, написал эту картину. Юный Вакх, поднявший бокал шампанского, озорно улыбался. Его чело было цвета слоновой кости, на его обнаженной шее был свободно завязан галстук. Кисть руки, словно весло, рассекала волны, расходившиеся по белой скатерти под легким давлением его бедер.
Как раз в этот момент пластинка сменилась на самбу. Танцующие расступились; за парчовой занавеской винного цвета, прикрывающей дверной проем, ведущий на лестницу, зажегся свет. Занавеска энергично заколебалась. Неожиданно появился полуобнаженный мальчик, одетый как испанский танцор, невысокого роста, узкобедрый, лет восемнадцати или около того, в алом тюрбане. Расшитый золотом алый лиф прикрывал его грудь.
Мальчик начал танцевать. Его прозрачная сексуальность отличалась от темной, колеблющейся нерешительности женщины. Гибкость тела, изобилующая точными линиями и блеском, пленяла сердца зрителей. Танцуя, мальчик откинул голову назад. Когда он снова наклонил её вперед, то бросил недвусмысленный взгляд, полный желания, в направлении Юити. Юити ответил, прикрыв один глаз. Бессловесный договор был скреплен печатью.
Это подмигивание не ускользнуло от Кабураги. Поскольку он еще раньше признал Юити тем, кем тот был, в его сердце царил только он. Поуп был озабочен общественным мнением, поэтому никогда не показывался в местечках в районе Гиндзы. В последнее время он повсюду слышал имя Ю-тян. Наполовину из любопытства он попросил Джеки познакомить его с ним. Оказалось, что это Юити.
Нобутака Кабураги был мастером соблазнения. До сегодняшнего дня, на сорок третьем году жизни, он имел близость почти с тысячью мальчиками. Что же привлекало его? Нельзя сказать, что именно красота возбуждала его и подталкивала к разврату. Скорее это был страх – страх до дрожи, – который держал его в плену. В удовольствиях этой улицы тебя повсюду преследует некое сладостное разложение. Как красноречиво выразился Сайкаку : «Занятие любовью с мальчиками – все равно что сон волка под цветком, лепестки которого опадают».
В этом и состоит очарование.
Нобутака постоянно находился в поиске новых впечатлений. Его возбуждала только новизна. Он не обладал чувством, которое позволило бы ему сравнить обаяние человека, стоящего перед ним сейчас, с очарованием того, кого Он недавно любил. Подобно лучу света, страсть озаряла одно время, одно пространство. Теперь Нобутака чувствовал себя самоубийцей, которого манила пропасть. Свежая расщелина в монолите наших упорядоченных жизней манила того, кто практически не мог сопротивляться.
«Осторожней на этот раз, – вело монолог его сердце. – До сего времени я смотрел на Юити как на юного мужа, до безумия влюбленного в мою жену, не больше, как на убежавшего жеребенка, галопирующего на рассвете по тропам нормальной жизни. Я смотрел на его красоту, но сохранял спокойствие. Я никогда не думал, что смогу опрометчиво направить этого убежавшего на свою собственную маленькую аллею. Когда я вдруг почувствовал Юити на этой маленькой аллее, мое сердце взволновалось. Он опасен, как молния! Помню, как давным-давно, когда я увидел молодого парня, только входящего на эту улицу, такая же молния ярко озарила мое сердце. Я потерял голову от любви. Я знаю признаки, когда это должно случиться. С тех пор прошло двадцать лет, и молния не ударяла с той же силой до сегодняшнего дня. По сравнению с ней то, что я чувствовал к другим, было лишь бенгальским огнем. Во что бы то ни стало я должен немедленно переспать с этим юношей».
Несмотря на то, что Кабураги был влюблен, он прекрасно владел техникой наблюдения, а его взгляд обладал силой видеть насквозь. С того момента, как он увидел Юити, Нобутака понял, что именно разъедает изнутри этого красивого молодого человека. «Ага! Этот юноша ослаблен своей собственной красотой. Его слабость – это его красота. Он узнал власть своей красоты, и отпечатки листьев все еще у него на спине. Именно на это я и нацелюсь».
Нобутака встал и направился на террасу, где протрезвлялся Джеки. Пока он шел, светловолосый иностранец, приехавший вместе с Юити, пригласил того на танец. Еще один иностранец подошел с такой же просьбой почти одновременно с первым.
Нобутака жестом подозвал Джеки. Шею Нобутаки обдало холодным потом.
Джеки отвел своего старинного приятеля в бар в мезонине, который выходил на море. В углу, где не было окон, была установлена барная стойка, за которой, закатав рукава, работал барменом преданный официант, которого Джеки нашел в Гиндзе. Вдалеке слева был виден вспыхивающий свет. Ветки обнаженных деревьев в саду обнимали морской пейзаж и усыпанное звездами небо. Мужчины игриво заказали женский коктейль «Ангельская головка» и стали пить.
– Ну как? Ужасно, а?
– Милый мальчик. Никогда не видел ничего подобного.
– Все иностранцы сражены им. Но ни один из них не поимел его. Похоже, иностранцы ему особенно не по вкусу. У него было десять – двадцать мальчиков, но они все моложе его.
– Чем они несговорчивее, тем они восхитительнее. Мальчики сегодня слишком сговорчивы.
– Ну, поживем — увидим. Во всяком случае, ветераны сделали все, что могли, но теперь они все вышли из игры. Настало время Поупа.
– Что я хотел бы знать… – начал бывший князь, переставляя коктейль на ладонь левой руки и пристально вглядываясь в него. Всякий раз он принимал такой вид, будто наблюдают именно за ним. Короче говоря, он постоянно играл двойную роль – актера и зрителя. – Как бы точнее выразиться? Мне интересно, отдавался ли этот малыш когда-нибудь вопреки своему желанию. Или, как бы это сказать, он целиком и полностью отдался своей собственной красоте. Если хоть немного любви и желания достается любовнику во время любовной интрижки, тогда никоим образом нельзя сказать, что человек отдает себя только своей красоте. Из того, что ты говоришь, не похоже, что у него имеется такой опыт, несмотря на его приятную внешность.
– И я так слышал. Хотя, если он женат, должно быть, он спит со своей женой в основном из чувства долга.
Нобутака опустил глаза. Он нащупывал подтекст, спрятанный в словах своего старинного друга. Подвыпивший Джеки настоятельно советовал ему попробовать осуществить то, что у него было на уме. Джеки заключил пари, что если к десяти часам следующего утра Нобутака преуспеет в этом деле, то выиграет великолепное кольцо с его пальца. Против кольца Поуп поставил лакированную шкатулку с письменными принадлежностями раннего Муромати из кладовых семейства Кабураги. Красота лакового шедевра маки-э повергла Джеки в неизлечимую тоску от желания завладеть ею, когда он в первый раз увидел её в доме семейства Кабураги.
Из мезонина они спустились снова в танцзал. И тут же Юити стал танцевать с мальчиком, который выступал с сольным номером. Он уже переоделся в костюм. На шее у него был завязан милый галстук-бабочка. Нобутака знал его возраст. Ад гомосексуалистов и ад женщин одинаков – возраст. Нобутака знал, что не может надеяться на святое чудо, что красивый юноша сможет в него влюбиться. Сама невозможность этого близко роднила его страсть с чувствами идеалиста, который с самого начала понимает, что его идеалы никогда не будут воплощены в жизнь.
В середине танца Юити и мальчик резко остановились. Пара исчезла из виду за занавеской винного цвета. Поуп сказал со вздохом:
– Они ушли на второй этаж.
На верхнем этаже находилось три-четыре небольшие комнаты, которыми можно было воспользоваться в любое время.
– Тебе придется позволить ему поиметь одного-двух любовников, Поуп. Когда ты молод, как он, это не играет никакой роли, – примирительно сказал Джеки.
Он оглядывал полки в углу, решая, куда поставит шкатулку для письменных принадлежностей, которую получит от Нобутаки.
Нобутака выжидал. Даже после того как Юити спустя час появился снова, его время еще не настало. Ночь сгущалась. Народ терял интерес к танцам. Однако подобно угасающим и вновь разгорающимся уголькам, несколько пар постоянно менялись партнерами и продолжали танцевать. У стены на табуретке прикорнул один из любимчиков Джеки, его личико во сне было совершенно невинным. Один из иностранцев подмигнул Джеки. Будучи щедрым хозяином, тот улыбнулся и кивнул. Иностранец легко подхватил спящего мальчика на руки. Он понес его на софу по другую сторону от занавески, отгораживающей вход в мезонин. Губы мальчика были слегка приоткрыты во сне. Его глаза, спрятанные за длинными ресницами, поблескивали, когда он из любопытства украдкой поглядывал на грудь силача, несущего его. Он видел золотые волосы на мужской груди в расстегнутой рубашке, и ему показалось, будто какой-то огромный шмель обнимает его.
Нобутака терпеливо ждал. Мужчины здесь были в большинстве старыми приятелями, и у них нашлось о чем поговорить. Нобутаке, однако, нужен был Юити. Его мучили всевозможные сладкие и непристойные воображаемые картины. Тем не менее он был уверен, что выражение его лица не выдаст его эмоций ни в малейшей степени.
Взгляд Юити случайно упал на вновь прибывшего. Это был мальчик, который приехал в два часа ночи с несколькими иностранцами из Иокогамы. Из-под воротника его двухцветного пальто высовывался шарф в красно-черную полоску. Когда он смеялся, его крепкие зубы блестели ровными мерцающими рядами. Волосы у него были подстрижены в рамочку. Такая прическа хорошо подходила к его полному с резкими чертами лицу. На одном из пальцев, которыми он неловко держал сигарету, он носил кричащее золотое кольцо с инициалами. Казалось, в этом необузданном мальчике было нечто достойное томной сексуальности Юити. Если Юити можно было назвать превосходной статуей, этот мальчик, в сравнении с ним, был бы грубой работой. Кроме того, если считать его до определенной степени имитацией утонченной скульптуры, в той же степени нельзя не признать, что он был очень похож на Юити. Исполненные гордыней нарциссы иногда любят кривые зеркала. Кривое зеркало спасает хотя бы от ревности.
Вновь прибывшие обменивались любезностями с теми, кто приехал раньше. Юити и мальчик сидели вместе. Их юные взгляды искали друг друга. Между ними уже возникло понимание.
Однако, когда молодые люди попытались подняться со своих мест, держась за руки, один из иностранцев пригласил Юити потанцевать. Юити не отказался. Нобутака Кабураги воспользовался ситуацией, подошел к юноше и пригласил его на танец.
– Ты забыл меня, Рё-тян?
– Разве я могу забыть тебя, Поуп?
– Я когда-нибудь просил тебя о чем-то просто так?
– Я в долгу перед тобой за твою щедрость. Все тебя за это любят.
– Как насчет сегодня? Ты мне можешь помочь?
– Почему бы нет, ради тебя я на все готов.
– Прямо сейчас.
– Прямо сейчас? – Глаза мальчика затуманились. – Но ведь…
– Я дам тебе в два раза больше, чем в прошлый раз.
– Да, но, может быть, позже? До утра еще много времени.
– Позже не пойдет, прямо сейчас!
– Чей черед, тот и берет.
– Но тот, чей черед, не имеет и гроша за душой, верно?
– Для того, кого я люблю, я не прочь пожертвовать всем своим состоянием.
– Всем своим состоянием! Ты говоришь, будто богат. Хорошо, я утрою те деньги плюс тысячу иен – десять тысяч иен. Я заплачу тебе после.
– Десять тысяч йен? – Мальчик заморгал глазами. – Неужели я был так хорош прошлый раз?
– Верно.
Голос мальчика стал визгливым, когда он выпалил:
– Ты, верно, пьян, Поуп? С трудом верится в то, что ты сказал. Я так считаю!
– К несчастью, ты не слишком высоко себя ценишь. Имей немного больше гордости. Вот тут четыре тысячи. Остальные шесть я дам тебе позже.
«Четыре тысячи иен… в худшем случае, если оставшиеся шесть тысяч пойдут прахом, это все равно неплохой куш, – сказал он себе. – Как же мне отделаться от Юити?»
Юити стоял у стены, куря сигарету, поджидая, пока мальчик закончит танец. Он легонько постукивал пальцами по стене. Нобутака следил из ним краем глаза, его поразила свежая красота тела этого молодого человека, словно животного, изготовившегося к прыжку.
Танец закончился, Рёсукэ пошел к Юити, намереваясь как-нибудь извиниться. Юити, который этого не почувствовал, бросил сигарету, повернулся к нему спиной и пошел вперед. Рёсукэ последовал за ним, Нобутака пошел за Рёсукэ. Пока они поднимались по лестнице, Юити положил руку на плечо мальчика. Положение мальчика становилось щекотливым. Когда Юити открыл дверь одной из комнат на втором этаже, Нобутака неожиданно схватил мальчика за руку. Юити удивленно оглянулся. Нобутака и мальчик молчали, глаза Юити потемнели от юношеского гнева.
– Что вы делаете?
– Я – первый, первый – я, разве нет?
– По справедливости этот мальчик пойдет сначала со мной. – Юити нагнул голову и издал неестественный смешок. – Перестаньте шутить.
– Если ты полагаешь, что это шутка, спроси мальчика – и увидим, чье предложение он захочет принять в первую очередь.
Юити положил руку мальчику на плечо. Плечо дрожало. Пытаясь как-то сгладить неприятный момент, мальчик бросил на Юити взгляд, полный скрытой враждебности, хотя он сказал довольно спокойно:
– Все в порядке, верно? Может, позже?
Юити был готов ударить мальчика. Нобутака вмешался:
– Ну-ну, давайте без грубостей. У нас достаточно времени, чтобы все обговорить.
Нобутака обнял Юити за плечи и повел его в комнату. Когда Рё-тян попытался войти вслед за ними, Нобутака захлопнул дверь прямо перед его носом. Он было возмутился, но Нобутака быстро запер дверь на защелку. Он усадил Юити на диван у окна и прикурил по сигарете себе и ему. Тем временем мальчик продолжал барабанить в дверь снаружи. Он пнул её ногой в последний раз, а затем, смирившись, ушёл.
Обстановка комнаты соответствовала случаю. На стене висела картина, изображающая спящего Эндимиона в луговой траве и цветах, купающегося в лунном свете. Электрический обогреватель был включен, на столе стояла бутылка коньяка, кувшин с водой и проигрыватель. По вечерам, когда проходили вечеринки, иностранец, занимавший эту комнату, обычно предоставлял её в распоряжение гостей.
Нобутака включил проигрыватель, затем неспешно налил две рюмки коньяку. Юити вдруг встал, намереваясь выйти из комнаты. Поуп посмотрел на юношу глубоким ласковым взглядом, в котором, правда, ощущалась необычная властность. Юити, сдерживаемый любопытством, снова сел.
– Расслабься. Наплевать на этого сопляка. Я дал ему денег, договорившись, что он вернется к тебе потом. Если бы я этого не сделал, у меня не было бы возможности переговорить с тобой в спокойной обстановке. А раз тут пахнет деньгами, он тебя подождет.
Нужно сказать со всей откровенностью, что желание Юити быстро ослабело с того самого момента, как ему захотелось ударить мальчика, хотя он был далек от того, чтобы признать это перед Нобутакой. Он сидел молча, словно пойманный шпион.
– Я сказал, что хотел поговорить, – продолжал Поуп. – Не особенно формальный разговор – я просто подумал, что мне бы хотелось поговорить с тобой по душам. Ты ведь выслушаешь меня, верно? Я все еще помню тот день, когда в первый раз увидел тебя на вашей свадьбе.
Будет довольно утомительным передавать весь тот длинный монолог, которым увлёкся Нобутака Кабураги. Он продолжался под аккомпанемент десяти танцевальных пластинок, проигрываемых с обеих сторон. Нобутака прекрасно знал впечатляющий эффект собственных слов. Прежде телесной ласки шла ласка словесная. Он преобразился в зеркало, которое отражало Юити. За этим зеркалом ему удалось спрятать самого Нобутаку, его возраст, его желание, его неординарность и его изобретательность.
Пока Нобутака монотонно вёл свой монолог, Юити время от времени слышал успокаивающее: «Ты не устал от всего этого?», или «Если тебе наскучило, скажи мне, и я прекращу», или «Тебя не раздражает это разговор?». В первый раз вопрос был задан как робкая мольба, во второй раз он был произнесен безнадежно подавленным тоном, в третий раз он был полон уверенности, словно Нобутака не сомневался, что Юити улыбнется и отрицательно покачает головой в ответ.
Юити не было скучно. Совсем наоборот. Почему? Потому что монолог Нобутаки был о нём и ни о чем больше:
– Твой лоб так холоден и чист. Твои брови… как бы это сказать… они выражают чистую юношескую волю.
Когда ему не хватало сравнений, он некоторое время пристально всматривался в брови Юити. Это был приём гипноза.
– Кроме этого, есть некая гармония между этими бровями и этими глубокими печальными глазами. Эти глаза говорят о твоей судьбе. Брови говорят о твоей воле. То, что между ними, – это борьба.
Единственный головной убор, который подходит к таким бровям и таким глазам, – это греческий шлем. Сколько раз я видел твою красоту во сне! Сколько раз я желал поговорить с тобой! Тем не менее, когда я встретил тебя, слова застряли у меня в горле, как у мальчишки. Я убежден, что из всех молодых людей, которых я видел за последние тридцать лет, ты — самый красивый. Никто не может сравниться с тобой. Как это тебе в голову пришло полюбить какого-то Рё-тяна? Посмотри хорошенько в зеркало. Красота, которую ты открываешь в другом мужчине, происходит целиком и полностью от твоего собственного неведения и самообмана. Ты думаешь, что нашел красоту в других мужчинах. Ошибаешься! Красотой обладаешь целиком ты, другой красоты больше нигде не найти. Когда ты «любишь» другого мужчину, ты недооцениваешь себя – ты, который и есть само совершенство.
Лицо Нобутаки медленно приближалось к лицу Юити. Его высокопарные лестные слова зачаровывали. Ни одна обычная лесть не шла с ними ни в какое сравнение.
– Тебе не нужно имени, – продолжал он. – Действительно, красота с именем – ничто, иллюзия. Тебе не нужно имени, чтобы выполнять твою человеческую миссию. Ты на сцене. Твое сценическое имя есть «Молодой Человек». Нигде больше нет актеров, которые могут носить этот титул. Все они зависят от личности, характера или имени. Все, что они способны изобразить, – это молодой человек Итиро, молодой человек Джон, молодой человек Иоханнес. Ты, однако, в своем существовании – олицетворение универсального имени «Молодой Человек». Ты являешься типичным представителем «Молодого Человека», который появляется в мифах, в истории, в обществе, и Zeitgeist всех стран мира. Ты олицетворяешь всё. Твои брови символизируют брови миллионов молодых людей. Бутоны твоих губ вмещают образы миллионов молодых губ. Твоя грудь, твои плечи… – Нобутака погладил плечи юноши. – Твои бедра, твои ладони… – Он сильнее прижал своё плечо к плечу Юити. Он навсегда запечатлел в памяти профиль юноши. Затем он протянул руку и выключил лампу на столике. – Сиди спокойно. Пожалуйста, умоляю, не двигайся. Какая красота! Ночь расступается. Небо светлеет. Определенно ты чувствуешь эти слабые беспорядочные признаки рассвета здесь, на своей щеке. Однако эта щека все еще находится в ночи. Твой совершенный профиль витает на границе между ночью и днем. Прошу тебя, сиди спокойно.
В чистый час, отделяющий день от ночи, Нобутака смотрел на чудесно вырисовывающийся профиль юноши. Эта мгновенная резная работа стала бессмертным произведением искусства. Этот профиль обрел во времени форму, отдельную от его владельца, и, зафиксировав совершенную красоту во времени, сам стал непреходящим творением.
Оконные занавески были раздвинуты. Стекла впускали светлеющий пейзаж. Из этой маленькой комнаты открывался вид на море. Сонно мигал маяк. Над морем грязно-белые лучи поддерживали нависшие облака в темном рассветном небе.
Юити охватила глубокая апатия – внезапное ощущение сонливости и опьянения. Портрет, изображенный словами Нобутаки, избавился от зеркала и постепенно сроднился с Юити. Волосы Юити, прижатые к спинке софы, казалось, становятся все тяжелее и тяжелее. Желание сливалось с желанием, желание удваивало желание. Такое призрачное ощущение не поддавалось объяснению. Душа сонно парила над душой. Без помощи желания душа Юити соединилась с душой еще одного Юити, которая уже слилась в ней. Лба Юити коснулся лоб Юити, красивые брови коснулись красивых бровей. Эти полуоткрытые губы сонного юноши прижались к красивыми губам его самого, такого, каким он себя представлял.
Первые проблески зари пробились сквозь тучи. Нобутака отпустил щёки Юити, которые держал обеими руками. Его пиджак теперь лежал на стуле в стороне. Освободившиеся руки быстро отстегнули подтяжки и спустили их с плеч.
Он снова взял лицо Юити в ладони. Его самодовольный рот опять прижался к губам Юити.
Следующим утром в десять часов Джеки печально вручил своё драгоценное кольцо с кошачьим глазом Нобутаке.
