22

Хонда сидел на одном из заседаний, посвященном международной обстановке, которые проходили раз в месяц, — сейчас, в июне слушали рассказ о революции в Сиаме. На эти собрания, которые устраивались по инициативе председателя суда, вначале из чувства долга ходили многие, но из-за загруженности работой число отсутствующих стало постепенно расти. На этот раз в небольшом зале выступал лектор со стороны — беседа шла в непринужденной обстановке.

Хонду привлекла тема: он вспомнил давнее знакомство с Паттанадидом и Кридсадой и, хотя связь с ними лет двадцать назад оборвалась, сейчас с интересом слушал рассказ главы зарубежного филиала одной торговой компании, который был свидетелем революционных событий.

Революция произошла мирно ясным утром двадцать четвертого июня, совершенно не замеченная жителями Бангкока. По реке Менам привычно сновали лодки и небольшие суденышки, ничто не изменилось на шумном утреннем базаре, как обычно, ужасно медленно двигались государственные службы.

Только те, кто оказался рядом с королевским дворцом, обратили внимание на случившиеся здесь в одну ночь изменения. Улицы вокруг дворца были заняты танками и военными, машины, которые приближались к дворцу, останавливали вооруженные моряки.

Издали было видно, как в окнах верхних этажей дворца солнце играет на выставленных стволах пулеметов.

В этот момент король Рама VII с королевой были на отдыхе в местечке Фа-Хин на западном побережье. На время его отсутствия абсолютная власть была в руках канцлера, дяди короля Парибатры.

На рассвете дворец его высочества Парибатры атаковала единственная бронемашина, его высочество, как был в пижаме, послушно сел в нее, и его доставили в королевский дворец, легкая рана, полученная во время атаки одним из полицейских, оказалась единственным случаем кровопролития во всем революционном перевороте.

Потом во дворец одного за другим стали свозить членов королевской семьи и министров, их собрали в одной комнате, и глава военного переворота полковник Прайя Пахон разъяснил им идеи нового правительства. Власть в свои руки взяла Народная партия, было создано Временное правительство.

Узнав об этом, король утром следующего дня выступил по радио и высказался за конституционную монархию, после чего вернулся на специальном поезде в столицу, где его встречали приветственными криками «Да здравствует король!».

26 июня Рама VII королевским указом признал новое правительство, перед этим он беседовал с двумя молодыми лидерами Народной партии — гражданским Руаном Прадитой и представителем офицеров Прайем Пахоном, выразил свое согласие с представленным проектом конституции и в шесть часов вечера поставил под ней свою королевскую печать. Так Сиам фактически стал конституционной монархией.

…Хонде хотелось узнать что-нибудь о принцах Паттанадиде и Кридсаде, но, во всяком случае, если кровопролитие свелось только к небольшой ране, полученной полицейским, то с принцами должно быть все благополучно.

Тем, кто слушал этот рассказ, не могла не прийти в голову мысль о том, что нынешнее положение Японии — это безнадежный тупик, но почему же революции в Японии не достигают столь очевидных результатов, а заканчиваются так, как события пятнадцатого мая, бессмысленным кровопролитием.

Очень скоро после этого Хонду послали в командировку в Токио, дело было не особенно сложным, скорее председатель суда хотел таким образом выразить свою благодарность. Хонда должен был выехать ночным поездом 20 октября, 21 — присутствовать на заседании, следующий день, 22-е, приходился на субботу, так что он мог вернуться к понедельнику. Мать будет рада, что сын наконец-то проведет с ней три дня.

Поезд прибыл на Токийский вокзал рано утром, у Хонды не было времени заехать домой переодеться, и он собирался, расставшись на некоторое время со встречавшими, прежде всего сходить в баню здесь же, при вокзале, — вдохнув после долгого отсутствия воздух Токио, он сразу ощутил в нем какой-то непривычный запах.

Толчея на платформе, в вестибюле была такой же, как всегда. Странно бросались в глаза женщины в длинных юбках, но к этому они и в Осаке уже привыкли. Трудно было понять, в чем, собственно, состояло отличие. Но казалось, люди незаметно для них самих оказались пораженными каким-то невидимым газом, глаза у всех были влажными, будто отрешенными, они словно ожидали чего-то. Мелкий служащий с портфелем, мужчина в парадном костюме — накидке хаори и штанах хакама, женщина в европейском платье, продавец папирос, молодой чистильщик обуви, вокзальный служащий в форменной фуражке — все они выглядели как отмеченные одним и тем же тайным знаком. Что же это было такое?

Подобное выражение лиц бывает, наверное, у людей, когда общество со страхом ожидает каких-то событий, когда обязательно должно что-то случиться.

В Осаке он такого еще не видел. И Хонда, оказавшись перед странным, огромным призраком, черты которого Токио наполовину скрывал, напрягся, ему послышался судорожный смех, от которого дыбом вставали волосы и по телу пробегали мурашки.

Работа была завершена, в субботу вечером, достаточно отдохнув, Хонда, поддавшись внезапному порыву, позвонил в школу Сэйкэн. Подошел Иинума и, узнав Хонду, восторженно возвысил голос:

— Ах-ах, так вы в Токио. Я так польщен, что вы мне позвонили. С огромной признательностью вспоминаю, как вы меня с сыном принимали у себя дома.

— А как Исао?

— Позавчера уехал. Отправился в Янагаву изучать под руководством Учителя Кайдо Масуги обряд очищения. Я, по правде говоря, завтра в воскресенье тоже собираюсь туда — надо поблагодарить учителя за заботу о сыне, если у вас есть время, может быть, поедете со мной? Думаю, горы сейчас — красочное зрелище.

Хонда был в нерешительности. Можно было бы посетить Иинуму как старого знакомого, но если он, ныне действующий судья, специально появится на занятиях школы правого течения, могут пойти ненужные слухи, даже если он и не будет участвовать в обряде очищения.

Так или иначе, а завтра вечером или ранним утром послезавтра ему нужно уезжать обратно в Осаку. Хонда отказывался, но Иинума не отставал. Наверное, он не знал, как по-другому выразить свое гостеприимство. В конце концов Хонда согласился на совместную прогулку с условием, что он поедет инкогнито, и так как он в последнее утро командировки хотел вдосталь поспать, они договорились встретиться на станции Синдзюку в одиннадцать утра. Иинума сказал еще, что от станции Сиоцу линии Тюо около четырех километров нужно идти пешком вдоль реки Кацурагава.

Кайдо Масуги владел землей площадью около двух гектаров в месте под названием Хондзава в Янагаве уезда Минамицуру бывшей провинции Кай, как раз там, где река Кацурагава, делая прямой угол, неслась дальше стремительным потоком, земля выступала над рекой, словно огромный балкон. За рисовыми полями расположились зал для фехтования, где могли остановиться на ночь не один десяток человек, и храм. Справа от висячего моста стояла маленькая хижина, отсюда, спустившись по ступеням, попадали в место очищения. На рисовых полях трудились воспитанники школы.

Кайдо Масуги был известен своим неприятием буддизма. Это было естественно, ведь он принадлежал к партии Ацутанэ, резкие нападки Ацутанэ на буддизм, его осуждение Сакья-муни Масуги Кайдо воспринял целиком и полностью и в том же виде передавал ученикам. Он считал глупостью то, что буддизм решительно не одобряет жизнь, следовательно, не может признать величайшего смысла смерти, то, что буддизм никогда не касался «духовной жизни», а значит, не постиг идею монархизма, которая была главным путем среди «сплетения» «жизней». Даже идея кармы для него была вредной, нигилистской философией.

«Основатель буддизма… его можно называть Сиддха, с самого начала был крайне неумен, более того, ушел в горы и всячески умерщвлял плоть; он не изобрел способа избавиться от трех бед — старости, болезни, смерти… его терпение подверглось сильному искушению; за несколько лет, живя в горах, он овладел искусством магии и с помощью нее стал Буддой, создал учение, по которому высшим царем является Будда. Основоположник буддизма из-за собственных заблуждений создал ересь, которая искажала его собственное учение, и стал грешником, испытывавшим тяжкие мучения».

«Еще до того, как учение Будды распространилось, раньше него к нам пришло учение Конфуция, а потом люди стали самоуверенны, слишком много говорили о карме, души ослабли, в конце концов это лжеучение всех привело в неистовство: появились люди, которые поверили в него, поэтому в делах далекого прошлого, когда так ценили предков-императоров, оракулов, эти люди стояли особняком и не внимали древнему богослужению; то же и в богослужении: к нему стало примешиваться буддийское…»

Эту богословскую доктрину Ацутанэ постоянно вдалбливали воспитанникам школы, поэтому по дороге Иинума объяснил Хонде, что при встрече с Кайдо не следует давать волю речам и превозносить буддизм.

Сам Кайдо оказался не величественным старцем с длинной седой бородой, как его, по отзывам, представлял себе Хонда, а обходительным беззубым старичком, только его глаза — поистине львиный взгляд — произвели на Хонду сильное впечатление. Когда Иинума представил Хонду как чиновника, в прошлом оказавшего ему услугу, пристально взглянув на Хонду, старик произнес:

— Похоже, ты видел многих людей. И все-таки твои глаза остались чистыми. Такое редко бывает, поэтому, хоть ты и молод, Иинума тебя так уважает. — Это прозвучало как комплимент. И сразу же без перехода старичок принялся поносить Будду:

— Для первой встречи это, может, и неожиданно прозвучит, но, скажу я вам, и плут же этот Сакья-муни. Меня злит, что именно он изгнал из сердец наших соотечественников дух древней страны, высокие стремления. Разве не буддизм отрицает дух Ямато, дух как таковой?

Иинума вдруг поднялся и вышел на обряд очищения, поэтому во всем зале остались только Кайдо и Хонда. Хонда на некоторое время стал единственным учеником, слушавшим эту лекцию.

Наконец после обряда очищения вернулся в сопровождении лучшего ученика Кайдо и Иинума: Хонда решил, что теперь он спасен.

— Поистине, прозрачная вода смывает телесную грязь. Спасибо. Я еще хотел бы встретиться с сыном, где он? — сказал Иинума, и Кайдо послал ученика позвать Исао. Хонда почувствовал воодушевление — сейчас появится Исао в такой же, как у отца, белой одежде.

Но Исао все не приходил. Ученик снова опустился на колени у порога:

— Я только что спрашивал: Исао возмутили ваши замечания, он взял из домика привратника охотничье ружье и сказал, что идет подстрелить кого-нибудь — хоть собаку или кошку.

— Как?! После очищения и кровь диких животных? Так нельзя, — Кайдо поднялся, его львиные глаза смотрели грозно.

— Собери-ка всю их компанию — научное общество. Скажи, чтобы каждый взял священную ветвь, и пусть идут навстречу Исао. Он осквернит территорию нашего храма, поступая как бог Сусаноо.

Иинума как-то обмяк, он был в сильном замешательстве, Хонде же, смотревшему на все со стороны, это казалось чрезвычайно странным.

— Так что же сын натворил? За что вы его ругали?

— Успокойтесь, он не сделал ничего плохого. Просто в этом ребенке слишком силен мятежный дух. Я только заметил ему, что если он не научится смирять дух, то пойдет неверным путем. Этого ребенка часто посещает буйный бог. Мальчикам это нравится, но с вашим сыном подобное происходит слишком часто. Когда я его увещевал, он послушно все выслушал, но потом наверняка взыграл мятежный дух.

— Я тоже пойду с ветвью, чтобы очистить его.

— Хорошо. Идите скорее, пока он не осквернился.

Хонда, слушая разговор, впервые ощутил тревожную атмосферу этого места: рассудок поднял голову и внезапно был атакован несказанной глупостью. Эти люди не видели тела, они смотрели только на душу. На самом деле случай был банальный: независимый юноша, которому сделали выговор, возмутился, но эти люди смотрели на случившееся как на движение мировой, страшной силы духа.

Хонда ругал себя за то, что приехал сюда, поддавшись странным, родственным чувствам в отношении Исао, но сейчас у него на глазах действиям Исао угрожала неведомая опасность, и Хонда был обязан остановить ее.

На улице в напряженном ожидании толпилось человек двадцать молодых людей в белых рубахах и белых штанах, каждый со священной ветвью. Иинума, держа в руке ветку, тронулся с места, и все двинулись за ним. Хонда — единственный среди всех был в пиджаке, он шел прямо позади Иинумы.

Им владело необъяснимое чувство. Это было как-то связано с далекими воспоминаниями, но Хонде прежде вроде бы не приходилось бывать в таком окружении.

Но, коснувшись первого камня в земле, звякнула мотыга, которой он стремился извлечь на свет что-то очень важное. Звук отозвался в голове и, будто видение, исчез. Впечатление было мгновенным.

Что же это?

Тело изящно обвивала чудесная золотая нить, она касалась на своем пути кончиков иголочек-чувств.

Сначала она только касается, но еще немного, и скользнет в ушко — тогда ее не удалишь из тела. Нить прошла рядом с отверстием, будто не решилась расцветить вышивкой пока еще белое поле, на которое нанесен слабый рисунок. Ее тянули чьи-то большие, но деликатные и очень гибкие пальцы.