11

Три товарища в фуражках с белой полосой сошли на Роппонги с трамвая и от третьего квартала Касуми пошли к воротам полка, расположившегося в Адзабу, добрались до спуска с холма и, когда Идзуцу сказал: «Здесь», остановились, глядя на вытянувшееся внизу здание.

Оно было старым, двухэтажным, довольно хорошо сохранившимся после землетрясений. Двор казался большим, но окружавший его забор тянулся точно до входа, ворот не было. Шесть стеклянных дверей, выходивших на галерею второго этажа, криво отражали темное, дождливое небо.

Исао испытал странное ощущение, когда сверху бросил взгляд на этот дом, мокнувший под дождем в безлюдном квартале. Ему показалось, что он уже видел этот дом. Прелесть окутанного дождем здания — словно под дождем мок старый огромный буфет, двор, казавшийся мусорной корзиной для зелени — так много ее было: ветки можно было обрывать сколько угодно, они все равно во все стороны вылезали из-за ограды; Исао чувствовал, что этот мрачный дом связан в его памяти с чем-то очень сладким, будто где-то внутри забил источник с темным медом. Он определенно уже однажды был здесь: тайна этого глубокого впечатления оставалась загадкой. Может быть, впечатление опиралось на реальные воспоминания — ребенком он мог бывать в этих местах с родителями или видел этот дом на какой-то фотографии. Так или иначе, но чудилось: облик этого дома хранится в глубинах затянутой туманом души, напоминая миниатюрный садик в ящике.

Исао разом отогнал тень воспоминаний, словно навеянных пасмурным дождливым небом. И впереди товарищей, почти бегом, спустился с холма, по которому текли потоки мутной воды.

Они остановились у входа. Дерево таблички с надписью «Китадзаки», прикрепленной в верхней части решетчатой двери, пропиталось водой, видны были только части написанных тушью знаков. Дождь попадал даже на полусгнивший порог прихожей.

С лейтенантом пехоты Хори, к которому они сегодня пришли, Идзуцу познакомился через своего двоюродного брата, учившегося в офицерской школе, когда Ито сказал, что приведет двух друзей, в частности, сына главы школы Сэйкэн, Хори доброжелательно ответил, что будет ждать.

Исао мнилось, что он один из пылких юных бойцов «Союза возмездия», даже встречался с Харукатой Каем, и у него учащенно билось сердце. Однако время было другое. Он хорошо сознавал, что сейчас не Мэйдзи, когда воины бились с правительственной армией мечами, когда противник к все фигуры были видны ясно, как на шахматной доске. Знал, что теперь благородный дух скрывается в армии: там скорбят и негодуют по поводу того, что военная клика, связанная с высшими сановниками, строит армию по типу «Армии правительства Мэйдзи».

То, что в этом скромном домишке живет обладатель благородного духа, казалось столь же неожиданным, как свежие красные плоды на кустарнике, растущем под темным покровом сырого леса.

Сейчас Исао растерял все свое хладнокровие, которое так невозмутимо сохранял перед турниром кэндоистов. «Может быть, человек, с которым мне предстоит встретиться, увлечет меня по ту сторону неба»…До сих пор как-то выходило, что мечты и надежды, которые он связывал с другими людьми, оказывались обманутыми.

Появившийся на шум старик напугал юношей. Фигура, возникшая в полумраке прихожей, принадлежала человеку высокого роста, но с возрастом спина его согнулась, и голова с белыми волосами, и впавшие глаза, и то, как он встретил гостей, словно свалившись с потолка, — все это походило на встречу далеко в горах с отшельником, который сложил раскинутые крылья своей порванной одежды.

— Господин Хори ждет вас. Пожалуйте сюда, — и старик, прижав ладони к коленям, походкой, словно он приводил ноги в движение руками, повел их по темному, сырому коридору. По типу постройки это был обычный дом, но казалось, что стены пропитал запах кожаных сапог, а звуки далекой полковой трубы утром и вечером проникают даже сквозь внутренние перегородки из толстой бумаги. Остальные постояльцы еще не вернулись, в доме стояла глубокая тишина. Старик, задыхаясь, начал было подниматься по скрипучей лестнице, но по дороге, желая передохнуть, позвал:

— Господин Хори, к вам гости.

— А-а, — отозвался молодой, уверенный голос.

Лейтенант Хори жил в небольшой скромной комнате, отделенной от соседнего помещения стеной. В типичном для холостяка — военного — жилище не было никакой обстановки, кроме стола и книжного шкафа. Ничем не примечательный смуглый молодой человек — он уже переоделся в простое кимоно из синей дешевой ткани, черный шелковый пояс оби был просто обернут вокруг талии. Военная форма была аккуратно подвешена на плечиках к потолочной балке, красная и желтая цифры 3 на воротнике были в этой комнате единственным бросавшимся в глаза цветовым пятном.

— Ну, заходите. Сегодня в полдень сдал недельное дежурство. И смог пораньше вернуться, — голос лейтенанта звучал решительно и бодро.

Голова его была коротко острижена, взгляд был ясным и проницательным, от всего его вида веяло силой, но сейчас в этой одежде он ничем не отличался от двадцатишести-двадцатисемилетнего провинциала. Только мускулистые руки говорили о том, что он хороший фехтовальщик.

— Ну, устраивайтесь как вам удобно. Дядя, я сам налью чаю, не беспокойтесь.

Услышав, что шаги старика, заставившего скрипеть лестницу, удалились, лейтенант, чуть приподнявшись, протянул руку к термосу с кипятком и со смехом заговорил. Своими словами он хотел снять напряжение, в котором пребывали гости.

— Этот дом прямо усадьба привидений. И сам пансион, и старик просто памятники истории. Старик — герой еще японо-китайской войны, во времена японорусской войны он устроил пансион для военных, отсюда вышло немало славных людей. Дом с хорошей биографией, дешево, полк сразу позади дома — все очень удобно, поэтому комнаты всегда заняты.

Исао смотрел в смеющееся лицо лейтенанта и думал: «Надо было прийти сюда, когда цвела сакура. Лейтенант должен был встретить молодых людей, вернувшись с учебного плаца, пыль которого делает желтым небо; он снимает покрытые пылью сапоги, к которым прилипли лепестки цветов, на плечах, на воротнике военной формы цвета хаки, пропахшей весной и конским навозом, посверкивают красные и золотые огоньки.

Хори, правда, не походил на человека, обеспокоенного тем, какое впечатление он производит на окружающих. Говорил свободно. Сначала речь зашла о кэндо.

Идзуцу и Сагара буквально задыхались от волнения, они собрались сказать, что это у Исао третий дан, что на него в мире кэндо возлагают особые надежды. Наконец щупленький, в очках Сагара, заикаясь, выговорил это. Исао залился краской, и в глазах лейтенанта, смотревшего на него, сразу появилось теплое чувство. Идзуцу и Сагара желали именно этого. Смотревшие на Исао как на человека, управляющего их волей, они хотели, чтобы благодаря его особой, не по годам сильной власти он бы на равных общался с другими людьми. Конечно, Исао должен был быть предельно честен, он должен был вонзить свою чистоту в собеседника, как иглу.

— Ну, давайте узнаем. Вот, Иинума, в чем твой идеал? — лейтенант задал вопрос прямо, уже совсем другим тоном, сверкнув глазами, — и Идзуцу, и Сагара с забившимися сердцами почувствовали: настал этот долгожданный момент.

Исао, который, несмотря на то, что гостям предложили устроиться как им удобно, сидел в строгой, официальной позе, он еще больше расправил плечи и просто ответил:

— Возродить во времена Сева «Союз возмездия».

— И тебя не смущает, что восстание «Союза возмездия» потерпело поражение?

— Это не было поражением.

— Ты так считаешь? Во что же ты веришь?

— В меч, — ответил Исао одним словом. Лейтенант немного помолчал. Словно обдумывал следующий вопрос.

— Ладно. Задам еще один вопрос. А чего ты больше всего хочешь в жизни?

На этот раз какое-то время молчал Исао. Он оторвал взгляд от лейтенанта, которому глядел прямо в глаза, посмотрел на влажные от дождя стены, взглянул на закрытое, с поцарапанным стеклом окно. Здесь обзор кончался, дождь по ту сторону мелкой решетки лил сплошной стеной. Даже если открыть окно, то и тогда не достанешь взглядом до той границы, за которой дождя уже нет. Но все равно Исао собирался сказать о чем-то нездешнем, далеком.

Подбирая слова, но без колебаний он выговорил:

— Солнечным… На крутом обрыве при восходе солнца, молясь на встающий сияющий круг… глядя на блистающее внизу море, у корней благородной сосны… умереть от своего меча.

— У-ух, — Идуцу и Сагара с удивлением всматривались в лицо Исао. Он до сих пор никому, даже друзьям, не делал таких серьезных признаний, а тут при первой встрече, не задумываясь, поведал все лейтенанту.

Юноша был счастлив, что лейтенант не сделал никаких обидных замечаний. Серьезно, сосредоточенно размышлял он над признанием, похожим на бред сумасшедшего, и наконец заговорил:

— Да… Но красиво умереть трудно. Ты сам не можешь выбрать случай. Даже военный не всегда может умереть смертью, которая ему подобает.

Исао пропустил его слова мимо ушей. Все уклончивые разговоры, комментарии, взвешивания «однако…» — все это было вне его понимания. Идеалы подобны знакам, написанным тушью на белоснежном листе бумаги, это — загадочный источник, перевод же — лишний, немыслим без критики и комментариев.

Теперь Исао напряженно, готовый получить пощечину, подняв плечи, глядя прямо в глаза лейтенанта, сказал:

— Можно задать вам вопрос?

— Да.

— Это правда, что морской лейтенант Накамура посетил вас накануне событий пятнадцатого мая?

На лице лейтенанта впервые возникло такое выражение, словно лицо превратилось в холодную раковину устрицы.

— Откуда эти слухи?

— В школе отца говорил один человек.

— Ваш отец?

— Нет, отец этого не говорил.

— Это все выяснит суд. Не следует увлекаться пустыми слухами.

— Так это пустые слухи?

— Да, пустые слухи.

Наступило молчание, в котором чувствовалось, как мелко подрагивает, словно стрелка компаса, сдерживаемый гнев лейтенанта.

— Если вы нам доверяете, то скажите правду. Вы встречались или не встречались?

— Нет, я не встречался. Не встречался ни с кем из группы флотских офицеров.

— А с другими военными встречались?

Лейтенант невольно рассмеялся:

— Я каждый день с ними встречаюсь. Ведь я тоже военный.

— Это не ответ.

Идзуцу и Сагара в ужасе переглянулись. До чего может дойти Исао?

— Ты имеешь в виду товарищей?

— Да.

— Это тебя не касается.

— Нет, я обязательно должен это знать.

— Почему?

— Потому что я хочу знать: если… если мы когда-нибудь придем к вам с просьбой, будете ли вы нас удерживать от того, что мы замыслили?

Исао и не ждал ответа, он чувствовал, словно до этого неоднократно испытал подобное, как в результате этого диалога со старшим, который был именно тем, кто ему нужен, его придавила тяжесть, словно неожиданно возникло что-то и разделило их, как мутная река. И тогда свет, исходивший прежде от собеседника, превратился в мертвый пепел.

Подобное, наверное, было довольно мучительно для собеседника, но еще более мучительно для тех, кто это наблюдал. Напряжение натянутого лука вдруг ослабло, стрела не полетела в цель, а тетива мгновенно вернулась в прежнее расслабленное положение — разом возникла, напоминая груды мусора, постылая обыденность. Может быть, и нет его, того старшего друга, который, отбросив всякую там заботу и покровительство, сразу откликнулся бы на нанесенный ему укол «чистотой» тем же. Если таковых точно нет, то «чистота», о которой помышляет Исао, оказывается связанной путами возраста. (Хотя у бойцов «Союза возмездия» это было совсем не так.) Если считать, что «чистота» — свойство возраста, то она вскоре непременно будет потеряна. Ничто не могло в большей степени потрясти Исао, нежели эта мысль. Если так, то он должен спешить!

Лейтенант угощал Исао и его товарищей простыми блюдами, принесенными из ресторанчика, и они пробыли у него до девяти вечера. После того как кончились деликатные вопросы, лейтенант с пылом, увлекательно рассказал им о многом. Об унижающей страну внешней политике, об экономике, которая ничего не делает для того, чтобы спасти от обеднения деревню, о разложении политиков, о наглом поведении компартии, о том, что политические партии продолжают притеснять военных, призывая к сокращению вооружения и уменьшению наполовину числа дивизий. Лейтенант упомянул о финансовой клике Синкава, целиком посвятившей себя скупке долларов, Исао приходилось слышать об этом от отца, но, по рассказам лейтенанта, в событиях пятнадцатого мая финансовая клика Синкава проявила поразительную самодисциплину. Однако лейтенант добавил, что проявленной один раз выдержке таких людей полностью доверять не следует.

Япония была загнана в угол, окутана пеленой темных туч, положение было критическим, знания и достоинство императора умалены. Росло число сведений об отчаянии молодежи. Все-таки лейтенант был хорошим человеком. Исао со словами «Наш дух весь вот здесь» протянул ему перед уходом «Историю “Союза возмездия”». Он не сказал «Дарю» или «Даю почитать», но подумал, что когда он захочет снова встретиться с лейтенантом, то можно будет прийти сюда, будто бы за книгой.