…Когда Хонда узнал, что в Европе идея круговорота жизни дошла благодаря отдельным философам из древности до наших дней, он посчитал вполне резонным, что правивший во втором веке до нашей эры в северо-западной Индии царь Менандр, встретившись с буддийским монахом Нагасэной и задав ему множество вопросов, испытывал по поводу буддийской доктрины круговорота жизни, с одной стороны, глубокие сомнения, с другой стороны — любопытство, причем настолько сильное, что даже забыл древнегреческую философию Пифагора.

Том с вопросами царя Менандра, вошедший в переведенное на японский язык полное собрание буддийских сутр, начинался описанием города, где жил царь: «Передают, что в землях, которые завоевали греки, был город Сагар. Это был центр всякой торговли, земля, превращенная в благодатный рай, край сиреневых гор и прозрачных вод, с садами и цветами, лесами, с большими и малыми озерами, там были горы и реки, леса и равнины, а тамошний народ был весьма благочестив. Они изгнали всех своих врагов и жили в полном спокойствии. И царский дворец был построен на горе, которую окружал город, там было устроено все — крепостной вал, величественный вход, внушительные ворота, высокая белая стена, глубокий ров и бдительная охрана. Городские улицы, перекрестки, базар были умело распланированы, лавки с красиво украшенными прилавками переполнены дорогими товарами, сотни богаделен стали украшением улиц, тысячи высоких зданий, подобно пикам Гималаев, вздымались в заоблачную высь. А по улицам группами двигались стройные, как сосны, мужчины, прелестные, как цветы, женщины — люди всех каст от высшей до низшей.

Жители радушно встречали ученых и проповедников, поэтому город напоминал гнездо старейших и ученейших представителей всех религий. Вдоль улиц выстроились большие и маленькие лавки, где торговали тканями из Бенареса и других мест, с базара распространялось благоухание цветов, город блистал чистотой, в нем было много лавок, где продавали чудесный камень, исполняющий желания, и другие драгоценные камни, и лавок, где можно было купить золотые, серебряные, медные изделия, изделия из камня, казалось, будто ты попал в пещеру с ослепительно сверкающими сокровищами. А если направиться в другую сторону, то там огромные лавки с зерном, склады, заполненные до отказа ценными товарами, лавки с самой различной едой и напитками, всевозможными сластями, словом, тут было все, что только душе угодно. Короче говоря, этот город по богатству можно было сравнить с Уттар Кулой, а по процветанию — с Аракамандой, небесным городом».

Независимый, не имевший себе равных в красноречии и в споре царь Менандр, которого Индия привлекала прежде всего как кладезь знаний, именно здесь, в этом блистающем городе, и встретился с монахом Нагасэной, ученостью превосходившим царя.

Вот вопрос, который царь задал Нагасэне:

— Почтеннейший, когда я обращаюсь к вам по имени, Нагасэна, кого я имею в виду?

Старец задает встречный вопрос:

— А вы как думаете, кто есть Нагасэна?

— Почтеннейший, я полагаю, что Нагасэна — это жизнь (душа), обитающая в теле и ветром (дыханием) вырывающаяся наружу».

Хонда, читая эти строки, не мог не вспомнить «дыхание космоса», о котором писал Пифагор. Греческое слово psyche — душа — первоначально значило «дыхание», если дыхание есть душа человека, то жизнь в человеке поддерживается воздухом, как и космос, человека хранят дыхание и воздух — именно так полагала натурфилософия Ионических островов.

Монах задал новый вопрос: дыхание того, кто дует в раковину, играет на флейте или роге, не возвращается обратно, так почему же человек не умирает, — на этот вопрос царь не смог ответить. И Нагасэна произнес следующие слова, которые содержали намек на основное различие между греческой философией и буддизмом:

— В дыхании нет души. Когда мы дышим — вдыхаем и выдыхаем (воздух), то это потенциальная энергия тела (то, что внутри).

…И тут Хонда вдруг почувствовал, что будет дальше. Царь спросил:

— Любой человек возродится после смерти?

— Некоторые возродятся, а некоторые нет.

— Так кто же возродится?

— Возродится грешник, а безгрешный, чистый человек — нет.

— А ты, почтеннейший, возродишься?

— Если я, умирая, буду ощущать привязанность к жизни, душа моя не покинет круговорота жизни, если нет, то она освободится.

— Все так, почтеннейший.

И вот тут в Менандре проснулось горячее желание узнать все. Вопрос за вопросом он упрямо возвращался к круговороту жизни. Царю хотелось получить доказательства «отсутствия собственного „я”», узнать, почему при этом принципиально возможно возрождение, в общем, он, желая определить субъект возрождения, задавал вопросы в греческом духе, с позиций знания законов природы. Если возрождение есть воздаяние за деяния — за хорошие поступки человек рождается в благородном теле, за дурные — в теле, внушающем отвращение, то должен существовать некий постоянный субъект, который несет ответственность за свои поступки, но школа буддизма, к которой принадлежал Нагасэна, в своем каноническом тексте «Абхидхарма-коша» отрицала признаваемый в эпоху упанишад атман — «я», монах не знал появившейся в последующие века тщательно разработанной системы учения «только-сознание», поэтому ограничился ответом; «Как субстанция субъект круговорота жизни не существует».

Хонда ощутил невыразимую прелесть объяснения, данного Нагасэной круговороту человеческого существования: он уподоблял его лампаде, ее пламя в разное время суток — поздним вечером, сгустившейся ночью, в час, близкий к рассвету, — не одно и то же, но и не разное; оно принадлежит одной лампаде и будет гореть всю ночь. Как цепь жизней существование отдельного человека не субстанционально, оно, как и это пламя, есть не что иное, как «череда феноменов».

И еще Нагасэна, почти в тех же словах, что и итальянские философы, давшие свои толкования гораздо позднее, в последующие века, учил: «Время — оно и есть принцип существования круговорота жизни».